Мы сделали это. Перезагрузка

4 марта 2024 года

Плейлист Бориса Хенкина Включить — Перемешать

The Hatters — Где-то там Surf Curse, Travis Barker — Freaks

      Ольга Артуровна: Хэнки, не переживай, со мной всё хорошо!       Я: Уверена? В столовой мне так не показалось.       Ольга Артуровна: Там чем-то завоняло, у меня глаза слезиться начали, вот я и убежала.       Я: Кажется, воняло Машей, не?       Ольга Артуровна: Ты тоже почувствовал?!       Ольга Артуровна: Сможешь ей намекнуть, чтобы она сменила парфюм?       Я: Думаю да.       Я: Скажу, что от неё несёт рыбой и тиной.       Ольга Артуровна: Ага, потому что она та ещё вобла.       Я: Селёдка.       Ольга Артуровна: Водоросль!       Я: Безмозглая медуза!       Ольга Артуровна: Спасибо, Хэнки, мне стало легче.       Минуту или две я вижу под именем Оли строчку «печатает». Затем она исчезает, вновь появляется, и мне приходит новое сообщение.       Ольга Артуровна: Даже не спросишь, почему она меня бесит?       Я сразу понимаю, что до этого Оля писала что-то другое и писала долго. Но в итоге передумала. Думаю, ей хотелось чем-то со мной поделиться, но в последний момент решила не приплетать меня. Хотя очевидно, что это как-то связано с Кисловым.       Я: А чё спрашивать? Меня она тоже бесит.       В ответ Оля присылает жёлтое сердечко, которое несколько раз крутится вокруг своей оси, и выходит из сети. Вздохнув, я блокирую экран и кладу телефон на стол.       Киса роется в кухонном ящике в поисках открывашки. Обычно мы пользуемся углом стола, но на последней тусе он умудрился отколоть кусок дерева, изо всей силы шарахнув ладонью по крышке. Теперь решили попробовать действовать, как цивилизованные люди. Ну, до первой стадии опьянения. Гендосу, впрочем, открывашка не понадобится — он орудует зубами и до сих пор не лишился ни одного.       Я в задумчивости смотрю на маячившую спину Кисы и замечаю лёгкий тремор в руках и левой ноге. Ясно, он опять закинулся. Ничего не говорю ему ничего по этому поводу. Задолбался уже его воспитывать. Из всей нашей четвёрки, не считая самого Кису, только у Оли остался энтузиазм сделать всё, чтобы вытащить Кису. И то, она долгое время не знала, что он вернулся к наркоторговле и сам вновь подсел.       Нам, пацанам, не насрать на друга, но мы устали стирать в мозоль языки. В конце концов, Киса уже взрослый, пусть сам несёт ответственность за свои решения и ошибки. Только одна Оля до сих пор отказывается это признать. Носится с ним, как с малым ребёнком. Киса, конечно, огрызается, говорит, что сам разберётся, но я-то вижу, как он на самом деле кайфует от того, что Чехова уделяет ему столько внимания. Может, он ради этого и торчит — чтобы быть вечной проблемой для Оли.       — Нашёл! — орёт Киса и, толкнув бедром ящик, демонстрирует мне древнюю открывашку с расколотой деревянной ручкой. Её лезвия покрыты грязью, да и в целом она выглядит так, что ею можно только глаз себе выколоть. — Слышь, Хенкалина, глянь, пицца уже едет?       Он кивает на свой телефон, лежащий на столе с горящим экраном, и я беру его в руки.       — В пути уже. Пишут, что минут через десять курьер подъедет.       — Отлично, — Киса в предвкушении трёт ладонями и плюхается на стул напротив. — Я жрать хочу, как собака.       — Может, всё же позовёшь Олю? — осторожно спрашиваю я, не представляя, как мы сможем просидеть весь вечер в комнате Кисы, пока Оля сидит одна за стенкой. — Как-то это по-свински, не пригласить её и бухать вчетвером.       — Хэнк, я уже таблами закинулся, — отвечает Киса, пытаясь открыть бутылку пива. — Можно мне хоть днюху свою отпраздновать без мозгоёбства?       Я недовольно поджимаю губы. Для Кисы всё, что противоречит его мнению, — это мозгоёбство. Он из тех идиотов, что назло кондуктору пойдут пешком. И я не понимаю, почему всё, что бы ни говорила Оля, он воспринимает в штыки, если она ему нравится.       Да, я в курсе, что Кислов сохнет по Чеховой. И от одной этой мысли у меня в груди вспыхивает... ревность. Раньше я не замечал всех его странных приколов, сомнительного поведения, потому что сам видел в Оле только лучшую подругу — сестру — и ничего больше. Но в начале прошлого семестра что-то изменилось.       Сам не знаю, почему вдруг, так резко и неожиданно, я стал воспринимать Олю как девчонку. Не как своего «пацана в юбке», а реально как девчонку. Весёлую, умную, прикольную. И очень красивую. Сначала эти мысли меня напугали, я прогонял их прочь, а потом неожиданно понял, что втрескался в неё по уши.       И, как и положено мудакам, к которым я, иногда и частично, себя отношу, ещё несколько месяцев провстречался с Ольгой, аспиранткой Сенина. Убеждал себя, что чувства к Чеховой, это просто временное помешательство. Я слышал, что многие пацаны, которые долго дружат с какой-то девчонкой, рано или поздно начинают к ней что-то испытывать. Страсть, вроде бы. Типа, выдуманный инстинкт охотника заставляет нас в каждой представительнице женского пола видеть сексуальный объект. От того и появляются чувства, которые на самом деле являются всего лишь незакрытым гештальтом. Вот трахнут подругу, и всё пройдёт. Закрыли гештальт.       Я же боялся даже подумать о таком. Дружить с человеком с трёх лет, а потом разрушить всё из-за ноющего члена? Да в пизду такое дерьмо. Мне это не подходит. Я же наполовину мудак, а не на сто процентов.       С аспиранткой-то я в итоге расстался, а что делать со своими чувствами — в душе не ебу. Пока только ревную Олю: к, теперь уже бывшему, парню, к Кисе и к любому, кто ей улыбается в коридоре.       Вздохнув, я тру пальцами веки и слышу, как вибрирует мой собственный телефон. Беру его в руки и с раздражением выдыхаю.       — Дай угадаю! — вскрикивает Киса и тычет в меня указательным пальцем. — Аспирантка написала? — Стиснув зубы, я киваю. — Мем. Чё хочет? Отсосать тебе или просит отлизать ей?       Схватив со стола коробку из-под Машиного торта, остатки которого именинник смыл в унитаз, и швыряю в Кису. Он с хохотом отбивает подачу и качает головой, толкая щёку языком.       — Ебальник защёлкни.       — Ух, злой какой, — ухмыляется Киса и ведёт ладонью по столу, стряхивая на пол крошки. — Тебе ебаться почаще надо, Хенкалина. Меньше нервничать будешь. Могу скинуть пару контактов весьма симпотных девок. Правда, сомневаюсь, что они будут тобой впечатлены. После меня-то.       Я закатываю глаза и парирую.       — Судя по тому, сколько ты, Кис, психуешь за день, ты не трахался с рождения. И отъебись от меня со своими бывшими. Ты прям как Роза Сябитова. Выруби свою программу «свести Хэнка хоть с кем-то».       — Я просто переживаю за твоего маленького дружка, — скалится Киса и сводит перед лицо указательный и большой пальцы настолько, что между ними остаётся меньше сантиметра. — Вот настолько маленького дружка.       — Ты щас договоришься и получишь по зубам, — беззлобно огрызаюсь я, открывая переписку с аспиранткой. — В твоей башке есть хоть одна мысль, не посвящённая ебле?       Киса ставит локоть на стол и вскидывает руку, принимаясь загибать пальцы:       — Татухи, таблы, музон и... — Он задумчиво вскидывает глаза к потолку, усиленно соображая. Не слишком быстро, если честно. Киса наркотой высушил половину своего и так крошечного мозга. — М-м, ну и вы, май бест фрэндс, конечно же.       — Ебать ты разносторонний, — фыркаю я и опускаю взгляд на экран.       Ольга прислала мне фотографию своего сына с подписью: «Тёма скучает по тебе. Как и я». Шумно втягиваю носом воздух и качаю головой в такт своим мыслям. Опять она за старое.       Когда попытки втянуть меня в громкий скандал с битьём посуды не увенчался успехом, моя бывшая решила подрулить с другой стороны — через своего сына. Я пацаном в хороших отношениях, даже могу сказать, что прикипел к нему. Но я не собирался становиться ему батей, даже не размышлял о том, что однажды мы с Ольгой поженимся. Она просто мне нравилась, а я нравился ей.       К тому же, я не собирался связывать свою жизнь с той, кто хранит школьные фотографии с отцом её ребёнка, который бросил её ещё во время беременности. А ещё звонит ему по любому незначительному поводу, хотя тот же я мог решить её проблемы. Ольге двадцать шесть, но ментально она застряла в шестнадцатилетнем возрасте. Порой у меня возникало чувство, что она пытается заменить им меня. Пока нас двоих это устраивало, я не парился. Но потом появились чувства, но уже к другой Ольге.       Поэтому я не испытываю ни малейших угрызений совести — Ольга до сих пор любит Рауля Кудинова.       Скрипнув зубами, я отправляю бывшей короткий ответ:       Я: Передай пацану «привет» от меня.       Ольга отвечает незамедлительно, но я тут же вижу шторку уведомления от Чеховой, поэтому жму на него.       Ольга Артуровна: Как туса у Кисы?       Уставившись на экран, я от неловкости принимаюсь скрести кожу на шее.       Я: Откуда узнала про неё?       Ольга Артуровна: Гена спросил, что мне взять из выпивки.       Я: Сорян, Оль, я не при делах. Это, вроде как, ваши с Кисой проблемы.       Я: Может, вы их как-то уже решите? Потому что делает он, а стыдно мне.       Оля в ответ молчит, поэтому я возвращаюсь к чату с бывшей.       Оля Философия: Приедешь?       Я: Нет.       Оля Философия: Почему?       Я: Оль, мы уже всё решили. Я тебе честно всё сказал, мне другая нравится. Не хочу тебя обманывать.       Собираюсь дописать, что ей стоит сперва разобраться с папашей Тёмы, а потом уже вступать в новые отношения, но перестаю печатать, когда от неё приходит фотография. Аспирантка лежит на постели. Голая. Грудь с торчащими сосками буквально тычет в камеру, а обнажённые бёдра слегка прикрывает тонкая простыня. Прикусив кончик указательного пальца, Ольга томно смотрит в камеру, а её волосы разметались по подушке. Ни разу она за всё время отношений подобного ни присылала, а тут решила палить во все орудия.       Зажав фотографию пальцем, я удаляю сообщение у себя и печатаю ответ.       Я: Не прекратишь, я тебя заблокирую.       Оля Философия: Урод!       Оля Философия: Скотина!       Она продолжает засыпать меня ругательствами, но я ставлю чат с ней на беззвучный и убираю телефон. Вроде русским языком с ней говорю, а всё равно не понимает.       — Чё там? — интересуется Киса, придвигаясь ближе. Но, заметив, что я заблокировал экран, он разочарованно кривит губы. — Чё хотела?       — Чтобы я приехал, — отвечаю я, откинувшись на спинку стула. — Нюдсы присылала.       — О-па, — обивается Киса и хватает мой телефон. — Покажи!       Вскинув руку, я демонстрирую ему средний палец.       — Иди нахуй, а. К тому же, я удалил фотку.       — Ты чё, дебил? — вскидывает брови Киса. — Кто в своём уме удаляет голые фотки тёлок?       — А нахер они мне? Я с Ольгой расстался.       — И чё, — пренебрежительно фыркает Киса, возвращая мне телефон, — я не удаляю. У меня для таких фоток папка есть. Скрытая. Можно вздрочнуть время от времени.       Поморщившись, я запрокидываю голову и, запустив пальцы в волосы, широко зеваю.       — Чё ж ты с ними делать будешь, когда у тебя реальная девушка появится? Не для перепихона, а для отношений.       Киса громко хмыкает.       — Ничего. Не вижу в этом проблемы. Пацаны в отношениях смотрят порнуху, это же ничего не значит.       — Ты только девушке такое не спиздани. — Я снова захожусь в долгом зевке и ёжусь. — Мало кто из них относятся нормально к тому, что парень смотрит порнуху и дрочит на голые фотки бывших.       В ответ Киса только отмахивается, будто я херню несу. Меня удивляет такая беспечность. Почему-то он уверен, что ему всё простят. И если у него к Оле есть реальные чувства, то он жёстко обломается, потому что Чехова такой хуйни никогда не примет.       По-хорошему, скоро появится отличный момент вытрясти из Кисы правду о том, что происходит между ним и Олей — Киса обдолбан, скоро нажрётся, а в таком состоянии он свой язык вообще не контролирует. Но я себя сдерживаю, у нас с Олей уговор, что мы не лезем в личную жизнь друг друга, если другой не хочет делиться подробностями. Я, конечно, вижу, как Олю буквально трясёт от любопытства каждый раз, как появляется повод, но она стойко держится, не лезет. И я должен поступить также.       Но надоедливый голос в голове напоминает о том, что Оля-то мне нравится. О том, что я хотел бы быть в курсе того, что у неё сейчас в личной жизни происходит. Влюблена ли она в кого-то, есть ли тайные отношения и так далее. Зачем? Да хуй его знает.       Я твёрдо держу в голове установку, что не буду приставать к подруге, ведь Оля поводов не давала. Даже пить из-за этого меньше стал — боюсь, что, напившись, попытаюсь её поцеловать, потому что мне пиздец как этого хочется. Хочется даже тогда, когда она по-дружески чмокает меня в щёку. В отличие от Кисы, у меня рука не поднимется, даже в шутку, шлёпнуть её по заднице или завести разговор на пошлую тему. Единственное, на что я способен, так это на ревность.       Звонок входной двери вырывает меня из фантазии, где я всё же решаюсь поцеловать Олю, а она отвечает взаимностью. Тряхнув головой, я смотрю на Кису, делающего самокрутку.       — Братан, открой, — просто он, высунув от усердия язык. — Я занят.       Это пришли Мел и Гена. Зуев тут же всучивает мне два пакета с бухлом, а Меленин демонстрирует пять коробок пиццы, перетянутый бечёвкой.       — Не знал, Мел, что ты в курьеры заделался, — хмыкаю я, пропуская пацанов в хату. — Где пиццу взял?       — Да мы курьера у подъезда встретили, — с усмешкой поясняет Мел, скидывая ботинки на коврик. — Чуваку было лень подниматься на пятый, поэтому он сразу поверил, что пицца наша, отдал и уехал.       — Вот же пидорас! — кричит Киса из кухни, который, из-за маленького размера квартиры, прекрасно всё слышит. — В следующий раз поставлю оплату при получении! А то так мой хавчик может любой уёбок спиздить!       — У меня сразу важный вопрос, — заявляет Гена, когда мы располагаемся вокруг журнального столика в комнате Кисы. — Где Ольга Батьковна? Почему она мне напиздела, что заболела, и поэтому не придёт?       Кис делает вид, что не слышит вопрос, поэтому Гена обращает хмурый и очень недовольный взгляд ко мне. Я пожимаю плечами.       — Все вопросы к Кисе. Это у них какие-то траблы. Я в душе не ебу.       Мел вдруг многозначительно хмыкает, но прячет свою странную реакцию, делая глоток пива из банки. Я бросаю ему вопросительный взгляд, но он отмахивается.       — Я о своём подумал, забей.       Я слышу пиздёж в голосе друга, но ничего не говорю. Что за странная херня происходит, но все молчат?       — Ки-ис? — чересчур сладким голосом зовёт Кислова Зуев. — Пояснишь, или мне тебя сразу за шкирку в соседнюю хату оттащить?       Он встаёт перед диваном, на котором сидит Киса и делает вид, что очень занят распаковкой пицц, и упирает руки в бока, угрожающе нависая над парнем.       — Слушай, — раздражённо отвечает Киса, вскинув глаза, которые едва видны из-за растрёпанной чёлки, на Гену, — ну хочет человек дома посидеть. Хули ты до неё доебался?       Теперь моя очередь глушить смешок в бутылке пива. Киса никогда не признает этого вслух, но иногда он побаивается Гену. А точнее, его ебанутости. Если, например, я за Олю просто пристрелю на месте, то Гендос, как истинный старший брат, привезёт охуевшего сосунка на опушку леса и прикопает заживо в просторном гробу с большим запасом воздуха и еды с водой. Даже бить не будет — сразу вручит отсроченный билет на тот свет без возврата и обмена. Поэтому Киса ему сейчас и соврал — знает, что получить пизды от Зуева почти так же страшно, как и от Борисыча.       — Ты мне это, — Гена вскидывает ладонь и машет ею перед лицом Кисы, — пизду не лечи. Олька даже при смерти приползёт твою днюху отмечать. Колись, чё натворил.       На мгновение в глазах Кисы вспыхивает ужас, и я решаю спасти пусть и охуевшего, но друга.       — Да расслабься, Гендос. Оля реально сама решила дома остаться. Неважно себя чувствует.       Брови Гендоса недоверчиво взлетают на лоб. Пусть он и ебанутый, но при этом прост как валенок. Вспыхивает за секунду, но также быстро затухает и не разносит при этом всё вокруг, как Кислов. А ещё Гендосина очень доверчивый.       — Хули ты мне тогда сказал, что не знаешь?       Я издаю громкий смешок и пожимаю плечами.       — Хотел посмотреть, как ты Кису шуганёшь.       За спиной Гены Киса сперва благодарно мне кивает, а затем вскидывает средний палец. В этом весь Кислов — и спасибо скажет, и нахуй пошлёт. И всё это за одну секунду.       Не знаю, поверил ли Гена, но он падает на компьютерный стул Кисы и закидывает ногу на ногу. Закатав рукава толстовки, он громко бьёт по рукам и, оглядев нас, спрашивает:       — Ну, братва, рассказываете, чё у вас нового?

***

      — Ну и я, короче, как сдаю назад, так боком сбиваю этого утырка! — орёт раскрасневшийся Гена, пересказывая, как он забирал Олю с вокзала Симферополя.       Мы уже изрядно напились, и у меня перед глазами периодически плывёт комната. Все, кроме меня, решили затянуться косяками, а Гендос, к тому же, притащил ещё и несколько ярких таблеток в зип-пакете. Киса обрадовано потёр руки, сжимая тлеющую самокрутку в зубах.       Затянувшись самым обычным Мальборо, я стряхиваю пепел в пустую коробку из-под Маргариты и кошусь в сторону Мела. Тот сидит в кресле-мешке, утонув в нём практически по шею, и яростно стучит пальцами по клавиатуре.       — С Бабич переписываешься?       Мел не отвечает: хмурая складка на лбу становится глубже, а удар пальцами по экрану — сильнее. Киса, громко заржав, кладёт сразу две таблетки под язык, и залпом осушает последнюю бутылку пива. Вытерев мокрые губы рукавом кофты, он тычет самокруткой в сторону Мела.       — Чувак, если ты ей пишешь, а она только читает, то это не переписка. Это как наяривать трупаку — член всё равно не встанет.       Привстав с табуретки, Гена зажимает пальцами сигарету и залепляет Кислову затрещину.       — А ну выбирай выражения! — пьяно рычит он, глядя на пригнувшегося Кису, который пытается защитить голову.       — Гендос, — ржу я, чувствуя, как моё тело, будто желе, растекается по креслу, — расслабься, Оли здесь нет.       Гена вскидывает брови, оглядывается и удивлённо открывает рот.       — О, а где она?       Зуев задаёт этот вопрос уже в третий раз за последний час. Как только он приступил к чистой водке после двух банок пива, его башка вконец перестала соображать.       — Я просто пытаюсь с ней поговорить, — негромко произносит Мел, пялясь в телефон.       Выглядит он таким расстроенным, будто сейчас расплачется. Опять.       Перегнувшись через подлокотник кресла, я опускаю ладонь другу на плечо, и он вздрагивает, поднимая голову.       — Забей, братан. Ну чё ты, в самом деле. Да, бывают невзаимный чувства. Но не дрочить же себя из-за них до конца жизни. Забудь уже про Анжелку.       — Меня Бабич бесит, — чавкая с набитым ртом, говорит Киса и тянется за новым куском пепперони с томатной пастой. — Но Мел красава, что не сдаётся. Добивается своего.       — А если то, что он считает своим, таковым не является? — интересуюсь я, чувствуя, как становится всё тяжелее ворочать языком.       — Это как? — непонимающе вскидывает брови Киса.       Реплика «жопой об косяк» застревает в горле.       — А так, что если ты влюблён в кого-то или любишь, то это не значит, что тебе обязаны ответить взаимностью. Типа, чуваки, безответная любовь реально существует.       Киса вскидывает подбородок и громко и надменно ржёт.       — Ага, конечно! Безответная любовь — сказки для ёбаных соплежуев. Правильно всё Мел делает: если хочешь трахнуть девку — трахни. — Умолкнув, он задумчиво прикусывает щёку и добавляет: — Ну, без насилия, я имею в виду, конечно же. Типа, добейся и будет у тебя всё охуительно.       — И чё, — презрительно хмыкаю я, схватившись за непочатую бутылку виски, — ты прям всегда добиваешься того, чего хочешь?       Киса открывает было рот, но осекается, задумавшись.       — Ну, не прям всего и всегда. Но там тема такая... Не только от меня зависит.       Я смеюсь и развожу руки в стороны, поливая немного вискаря на пол, но Киса этого даже не замечает.       — Ебать ты переобулся. Выходит, есть ситуации, где твой ёбучий гонор не поможет. В отношениях с другими людьми, например.       — Фу, Хенкалина, — отмахивается от меня Киса и падает спиной на диван, продолжая жевать пиццу, — заебал душнить. Открой форточку. — Пролежав так секунды три, он вскидывает голову и говорит: — Не, Хэнк, реально открой балкон. Кто перданул?       — Я, — невозмутимо отвечает Гена, сворачивая треугольник пиццы. — У меня газы с самого утра. Само вырвалось.       Я никаких запахов пердежа не чувствую, но это потому, что у меня в зубах зажата сигарета, и я вдыхаю её вонь полными лёгкими.       На улице почти тепло. Можно даже сказать, что приход весны реально ощущается. В воздухе пахнет солью и выхлопными газами, и я шумно втягиваю полную грудь воздуха. Нет, хорошо у нас всё-таки живётся.       Выйдя на балкон, я упираюсь в перила руками и перегибаюсь через них, заглядывая на соседний. В окнах Оли горит свет, а через приоткрытую дверь доносится мужской дикторский голос.       — Его искали больше двадцати лет. Он казался неуловимым убийцей. Все места преступления были идеально вычищены: ни ДНК, ни отпечатков пальцев, ни единой ошибки. Он мог и дальше убивать женщин и детей, пока однажды всё же не совершил свою роковую ошибку.       Я не могу сдержать смешка. Типичная Оля. Если ей требуется эмоциональная поддержка, она включает или фильм ужасов, или тру-крайм. Иногда я задумываюсь, не планирует ли она таким образом убийства. Может, опыта набирается.       На месте Кисы я бы не злил нашу Чехову. Человек, который слушает подкасты о маньяках и серийных убийцах, способен на неожиданные сюрпризы.       Вынув телефон из кармана, я записываю Оле кружок, на котором снимаю себя на фоне её балкона и строю гримасу ужаса. Отправляю и подписываю: «Кружок на фоне балкона, где убийца планирует свои будущие преступления». Оля не в сети, поэтому я убираю телефон и бросаю на её балкон ещё один задумчивый взгляд. Хлопнув напоследок ладонью по перилам, я возвращаюсь в комнату, оставив дверь открытой.       — Ты чё так долго? — Гена качает головой и протягивает мне новый, ещё незажжённый косяк. — Прикидывал, можно ли спуститься вниз по стене? Я тебя разочарую, ты не Человек-паук, хоть у тебя и есть его маска.       Скривив губы в усмешке, я всё же беру самокрутку и падаю обратно в кресло. Чиркаю зажигалкой, подношу огонёк к лицу и вздыхаю сладковатый дым, отдающий привкусом реальной травой, скошенной летом во дворе.       Мы болтаем о всякой хуйне, вроде фильмов, музыкальных группах, что анонсировали летний тур по Крыму, и планах на летние каникулы. Я сразу говорю, что не смогу часто куда-то кататься, потому что всё лето придётся хуярить на автомойке. Хочу накопить на тачку. Пусть и поддержанную, но зато свою.       Тема работы и бабок уносит от нас Кису куда-то в свои размышления. Хотя я уверен, что он просто так обдолбался, что периодически будет уходить в астрал, тупым взглядом уставившись в стену.       У Гены и Кисы резко оживают телефоны, когда я присаживаюсь возле розетки, чтобы поставить на зарядку свой. Бросив взгляд через плечо, я вижу, как они с задумчивыми лицами изучают экраны, а затем переглядываются.       — Чё такое? — не выдерживаю я, потому что парни начинают молчаливый разговор: кивают друг другу, качают бошками и пожимают плечами, поморщившись. — Где больше двух — говорят вслух.       — Да Садовод этот, мудила, пишет. — Киса с психом швыряет телефон на диван и падает на спину, раскинув в стороны руки. Его правая нога начинает нервно трястись, отбивая пяткой ритм.       — Двоим сразу? — спрашивает Мел, протягивая руку к бутылке уже ополовиненного вискаря.       — Ага, — кивает Гена, набирая ответ. — Хочет, чтобы мы с Кисуней завтра в Феодосию смотались. За товаром.       — Сука ебучая, — злится Киса и топает ногами. — Заебал уже нас гонять то в один город, то в другой. Две недели уже ебёт без вазилина.       — Нахуй вы вообще на него работаете? — недоумевая, спрашиваю я, возвращаясь в продавленное кресло. — Вы в прошлом году только и говорили о том, чтобы соскочить с этой темы. А чё в итоге?       — А в итоге, Боречка, — хмыкает Гена, потирая красные глаза, — нам бабосики нужны. Я бате хату отремонтировать хочу. Живёт, как в сральнике каком-то: в каждой комнате по дыре в полу. Даже печь уже эту халупу не протапливает. А старый дурак не хочет в город перебираться. — Он разводит руками и передразнивающе качает головой. — Ему, видите ли, надо по утрам чистое поле видеть, а не загаженый туристами город.       — Ладно, — киваю я и перевожу взгляд на Кису, который продолжает лежать и втыкать в потолок. — А ты почему вернулся?       — Мне тоже бабки нужны, — глухо отвечает Киса, не поднимая головы. — Мать долгов набрала на шесть лямов. Вот, теперь хуярю, как ишак, чтобы ни ей, ни мне башку не прострелили.       — Пусть твоя мама кредит в банке возьмёт, — предлагает Мел и, неожиданно для самого себя, громко икает. — Уж лучше банку тридцать лет платить, чем ждать, когда Садоводу это всё надоест.       Подняв взлохмаченную голову, Киса опирается локтями на диван и ехидно усмехается.       — Ебать ты умный, Мел. Вот ни разу мне такая идея в башку не приходила. — Раздражённо выпятив губы, он переводит взгляд на окно. — Мать ходила уже. С копеечной зарплатой и незакрытыми кредитками ей даже лям не одобрят, какие, нахуй, шесть?       — На что ей столько понадобилось? — спрашиваю я в недоумении. Да, Лариса Кислова, как и её сын, умом не блещет, но даже для неё — брать такую сумму у наркобарыги — это уже перебор.       — Бизнес мать решила открыть. — Киса резко садится, и под ним жалобно скрипит матрас. Он звонко бьёт ладонями по столику и изображает безудержное веселье. — Салон, блять, открыть решила! Деньги заняла, ай какая молодец!       Он вскакивает на ноги и принимается выплясывать нечто похожее на лезгинку. Мы с Мелом в остолбенении смотрим на представление съехавшего с катушек Кисы. Он ржёт во весь голос, сверкает выпученными глазами с лопнувшими капиллярами и прыгает по комнате, задирая длинные тощие ноги, как горный козёл.       — Кис, успокойся, — просит Мел, выставив перед собой руку. — Ты чего?       — А ничего, блять! — орёт Киса с такой силой, что я невольно вжимаюсь в кресло. Почти чёрные глаза горят лихорадочными огнём, ухмылка превратилась в оскал, а его плечи затряслись в судорогах. — Заебался я уже мамкины траблы решать, понятно?! У меня её тупость уже вот здесь сидит! — Он с неистовой яростью ведёт ребром ладони по горлу, раз за разом, словно пытаясь отпилить себе голову. — И не сделаешь же нихуя! Мать, как-никак! Родила, воспитала, пизды в детстве не давала!       Шумно выдохнув, Киса, будто резко лопнувший шарик, плюхается на край дивана, но не удерживается и падает на пол. Там он и остаётся, прижав ладони ко лбу и закрыв глаза.       Гена, который никак не отреагировал на взрыв, вытягивает ногу и пихает Кису в бедро.       — Кис, завтра в час за тобой заеду. Если на трассе пробок не будет, то успеем к ночи вернуться домой.       Киса только устало кивает, продолжая лежать на полу. Мне становится жаль Кису. Я могу сколько угодно злиться на своего отца с его деспотичными методами воспитания, но он никогда не перекладывал на меня свои родительские заботы. Мне никогда не приходилось и не приходится вывозить на себе проблемных родителей. Наверное, я бы ёбнулся от осознания, что мне нужно где-то достать шесть лямов и постараться при этом не сесть в тюрьму.       — Мел, — Гена скрипит стулом, ёрзая, — переключи музло, а. Говно какое-то играет.       Зуев прав: из колонки Кисы, к которой подключился Меленин, доносится заунывная песня. Что-то про любовь и разбитое сердце. Под такое хочется только спать и повеситься.       Спустя ещё час, когда часы на телефоне показывают половину второго ночи, Гена вскакивает на ноги и собирается домой.       — Мне перед поездкой надо протрезветь и выспаться, — говорит он Кисе, который недовольной ворчит. Мы выходим в коридор, дружно шатаясь и держась за стены. — Иначе я вырублюсь за рулём, и отправимся мы не в Феодосию, а прямиком на тот свет.       У меня кружится башка. Возможно, последние десять глотков чистого виски были лишними. Как и два выкуренных косяка. А ещё дико хочется спать. Я щурюсь, глядя на то, с каким трудом Гена запихивает ступни в кроссы и пытается натянуть на плечи куртку. Его качает почти так же сильно, как и Кису, который держится всем телом за стенку, чтобы не сползти на пол.       — Чувак, ты таксу хоть вызвал? — спрашиваю я, подавив отрыжку.       Гена небрежно отмахивается и приваливается спиной к двери.       — Да нахер, я пешком пройдусь. Погода вон какая... — Замерев, он кривит губы, морщится и оглушительно чихает. Шмыгнув, он вытирает рукавом куртки нос. — Охуительная погода, короче. Ладно, братва, я погнал. Кис, не забудь про Феодосию. Иначе Садовод не только с тебя, но и с меня три шкуры сдерёт.       Кислов кивает и отдаёт честь, промахнувшись и чуть не выбив себе пальцем глаз.

5 марта 2024 года

      Я резко вздрагиваю, выныривая из бухого сна. Растерянно оглядываюсь и тру глаза, пытаясь понять, где нахожу. Хата Кисы. Я вырубился в кресле, обняв почти пустую бутылку виски. Башка трещит, а ещё жутко хочется ссать. Нашариваю рукой телефон, лежащий на полу, и щурюсь, глядя на вспыхнувший экран. Три часа ночи.       Основное освещение в комнате Кисы не горит, но я всё равно могу видеть обстановку благодаря красной светодиодной ленты под потолком и маленькому светильнику на столе в виде Венома.       Кресло-мешок пустует — Мел куда-то съебался. А Киса вот не спит. Он разделся по пояс и лежит на диване, подложив под щёку подушку. В руке друг держит телефон, а в зубах — сигарету. Он смотрит тик-токи на средней громкости, и я слышу знакомые слова из какого-то фильма. Не могу вспомнить, из какого именно, в башке всё звенит и вращается.       — Где Мел? — хриплым голосом спрашиваю я, садясь в кресле.       Киса поднимает на меня глаза и пожимает плечами.       — Съебался, походу, когда мы отрубились.       Он переворачивается на спину и потягивается, широко и громко зевая. Я поднимаюсь на ноги, и он вскидывает брови.       — Чё, тоже меня кидаешь? В мою же днюху?       — Вообще-то, — хмыкаю я, — уже пятое. Твоя днюха закончилась. Но нет, я ссать пошёл.       — А, понял. — Киса кивает и переворачивается на живот, беря телефон в руки.       Я уже стою в коридоре, когда слышу его негромкую заплетающуюся речь. Он записывает голосовое сообщение.       — Оль, э-э... Привет... Короче, я завтра не приду в уник, но хочу с тобой попиздеть... Ну, обо всём. Можешь мне позвонить утром, разбудить? Чтобы я пришёл, пока ты на пары не ушёл... Ой, то есть ушла... В общем, позвони.       Толкнув дверь в ванную комнату, я охреневаю от количества дыма в ней. Поморщившись, пытаюсь отогнать от лица приторно-сладкое облако и вижу Мела, развалившегося в ванной прямо в одежде. И слава богу, что он одет.       — Чувак, ты охренел? Тут дышать нечем.       Мел затягивается косяком и выдыхает носом струйки дыма.       — Я перебиваю вонь говна, которое Гена забыл за собой смыть, — меланхолично отвечает он, запрокинув голову на бортик.       — Мел, для таких целей существует ароматизатор воздуха, чтоб ты знал, — хмыкаю я, подойдя к унитазу с откинутым стульчаком. — Какого хрена ты тут? Мы с Кисой подумали, что ты тоже съебался.       — Не-а, — качает головой Мел, прикрыв глаза. — Мне некуда идти, я одинокий волк.       — Одинокий не равно бездомный. Съебись, по-братски, я ссать хочу.       Мел демонстративно отворачивается и накрывает глаза ладонью.       — Всё, не смотрю, только ты воду включи, чтоб я журчание не слышал.       — Да без проблем.       Усмехнувшись, я наклоняюсь над ванной и выкручиваю вентиль холодной воды. Вместо крана оживает лейка и мигом орошает Мела с головы до ног. Он по-девчачьи взвизгивает, роняет косяк в ванную и пытается вскочить, но тут же бьётся башкой о кран.       — Хэнк, ты обалдел? — ошалело спрашивает Мел, стряхивая с себя воду, когда я закручиваю вентиль обратно. — Я теперь весь мокрый!       — Сам попросил воду включить, — смеюсь я, расстёгивая ширинку на джинсах. — Чего ж ты, Депрессота наша, приуныл? Всё из-за Анжелки гасишься?       — Ага, — тоскливо кивает Мел, так и не выбравшись из ванной. — Она прислала мне голосовое сообщение. Сказала, чтобы я перестал ей писать. И на фоне был слышен мужской голос.       — Ты же знал, что у неё кто-то есть, — хмыкаю я.       — Да, но... — Мел ведёт плечами. — Но всё равно больно это слышать.       Я устало вздыхаю, застёгиваю ширинку и жму на кнопку слива. Мне трудно понять Мела, потому что я никогда не влюблялся в кого-то настолько, чтобы башня отлетала. Были девчонки, которые мне нравились, но им, например, нравился Киса. Да, было неприятно, задевало эго, но я относился к этому спокойно. Зачем трахать другому человеку мозг и ставить его в неудобное положение? Тем более, это унизительно — вот так вот навязываться. Но Мел не видит ситуацию со стороны, ему, походу, кажется, что если он будет долбиться лбом в одну и ту же стену, то она рано или поздно сломается. И Кислов его в этом подначивает.       Сполоснув ладони в раковине, я встряхиваю руками, присаживаюсь на корточки и опираюсь руками на край ванной, глядя на Мела.       — Тебя только это парит, или есть что-то ещё?       — Не, — качает головой Мел и трёт раскрасневшееся лицо. — За Ольку ещё парюсь.       Так, вот оно. Значит, не только я один вижу очевидное.       — Они с Кисой точно посрались, — вкрадчивым тоном замечаю я. — Как думаешь, почему?       — Да ясно почему, — громко фыркает Мел и, вытянув ноги, сбивает с полки несколько бутылок с гелями для душа и шампунями. — Киса сперва Олю трахнул, а потом снова за своё. Вот, на эту Машу переключился.       Мою голову резко зажимает в тиски, а горячая кровь приливает к лицу. Вцепившись пальцами в бортик, я наклоняюсь к Мелу и тихим, свистящим голосом спрашиваю:       — Что он, блять, сделал?       Мел вскидывает обе руки: пальцы одной складываются в жест «окей», а указательный другой несколько раз входит и выходит из этой дырки. Мои ноздри шумно раздуваются, сердце хреначит уже где-то в заднице от бешенства. Кислов совсем охуел. Просто омразел.       — Я их застукал, — лениво продолжает Мел, не замечая моего состояния. Его глаза почти закрыты, но он продолжает говорить: — Сказал Кисе, что с Олей так нельзя. Он меня нахуй послал. Как видишь, я был абсолютно прав. Ему, походу, без разницы, кому присунуть, даже если это лучшая подруга. Главное, что вагина есть, значит цель намечена.       Я с такой силой стискиваю зубы, что челюсть мерзко скрипит от давления. Перед глазами тут же возникает расстроенное лицо Оли и её голубые глаза, из которых вот-вот польются слёзы. Нет, сука, я это так не оставлю.       Вскакиваю на ноги, но Мел успевает схватить меня за запястье. Я зло стряхиваю его руку и цежу:       — Не надо меня останавливать, чувак. Я сейчас набью ему морду.       Мел небрежно отмахивается и пытается сфокусировать на мне мутный взгляд покрасневших глаз.       — Да это само собой. Я сказать хотел: К-киса, — Мел запинается и громко икает. — Он п-просто мудак. Му-ди-ла.       С трудом выговорив последнее слово, Мел обмякает и вырубается, приоткрыв рот, из которого тут же вырывается громкое сопение.       Из ванной я вылетаю, как пуля из пистолета, готовый убивать. Киса сидит на своём диване в комнате, закинув ноги на журнальный столик, и листает... грёбаный тик-ток. На его лице полнейшая безмятежность и похуизм. Его вообще нихрена не заботит, как сильно он задел Олю. Сраный, грёбаный мудак. Убить, суку, мало.       — Вставай, — велю я, остановившись напротив него.       Глаза Кисы лениво отрываются от экрана телефона и поднимаются на меня. Брови с такой же бесящей медленностью вскидываются, и он открывает рот, сказав лишь одно:       — Чё?       — Хуй через плечо, — отгрызаюсь я и пинаю его ноги, которые тут же с грохотом падают на пол. — Вставай, сука.       Киса вскакивает незамедлительно, швырнув телефон на диван. На нём продолжает играть песня. Сраная «Ламбада», под которую на экране полуголая девка крутит жопой.       — Чел, ты белены обожрался? — Киса толкает меня в грудь, но я остаюсь на месте, а он едва удерживается на ногах и хватается за моё плечо. — Какого хрена?       — Это я у тебя хочу спросить «какого хрена», Кис, — цежу я с такой злостью, что чувствую, как на лбу вздувается вена и яростно пульсирует. Даже мои капилляры хотят раскрошить Кислову ебальник. — Ты чё с Олей сделал?       Киса медленно моргает, уставившись на меня расширенными до одури зрачками, а затем разводит в стороны руки.       — Чё я опять-то сделал? Мы после уника больше не виделись.       — Ты с ней переспал! — с оглушительным рёвом взрываюсь я и наотмашь бью по обдолбанной роже. Киса мешком валится на пол, а я сажусь сверху, хватаю его за ворот кофты и бью ещё раз. — Тебе, сука, чё, член оторвать, а?!       — Да Хенкалина, — пытается отбиться Киса, вскинув руку, согнутую в локте, — успокойся, блять! Тебя это ваще ебать не должно!       Следующий удар кулака попадает по носу, и Киса, зажмурившись, со стоном роняет голову на пол, ударившись затылком. У меня перед глазами только его мразотная рожа и кровавая пелена.       — Ты, сука, переспал с моей лучшей подругой, а потом стал трахать другую девку, — шиплю я, подняв Кису за грудки свитера. — Меня охуеть как это ебёт!       Я догадывался, что Оля нравится Кисе так же, как и мне. Но даже представить не мог, что он обойдётся с ней, как с расходным материалом. Поматросил и бросил. Как он делает это со всеми. Вот только Оля не «все», и я никому не позволю с ней так обращаться.       — Если ты завтра же не приползёшь к ней на коленях, — цежу я полубессознательному Кислову в лицо, — если не разъебёшься в лепёшку, чтобы она тебя простила, клянусь, я выбью из тебя всю, сука, дурь. Из тебя все таблы, как конфетти, посыплются. Ты понял меня?       — Да иди ты нахуй, — выплёвывает Киса, оскалившись. По его щеке медленно стекает кровь из носа. — Тебя, блять, спросить забыл, хули мне делать.       Я грубо встряхиваю его за шкирку, и брызги крови падают на пол.       — Я всё сказал.       С этим словами я разжимаю пальцы, и Киса падает, хватаясь за лицо. Поднимаюсь на ноги и с презрением смотрю на друга. Сука, ни о ком, кроме как о своём сраном члене не думает.       Схватив со стола недопитую бутылку виски, я осушаю её до дна большими глотками и падаю в продавленное кресло. Смотрю из-под сдвинутых бровей на то, как Киса отхаркивается прямо на ковёр и садится, утирая ладонью окровавленное лицо.       — Сука, — возмущённо говорит он и оборачивается ко мне, — в нос-то зачем?       — Он у тебя горбатый, — мрачно отвечаю я. — Сделал бесплатную ринопластику.       — Ну спасибо, блять, — вдруг беззлобно огрызается Киса и закатывает рукава кофты, которую ему подарила Оля. Поднявшись на ноги, он, шатаясь, шаркает к дивану и падает на него, широко расставив ноги. — Мне травматолога уже на быстром наборе ставить надо.       — И чья эта вина? — ехидно спрашиваю я, вскинув брови. — Может, если бы ты не вёл себя, как обмудок, то и по роже бы не получал?       — То есть, это я виноват, что все такие нервные стали? — Киса хватает со стола салфетки, привезённые вместе с пиццей, и размазывает кровь по роже. — Нихуя не знаешь, а уже рыльник мне начесал. Дебил, блять.       — От дебила слышу.       Киса морщится и, развернув салфетку, громко сморкается в неё. Скривившись, я отворачиваюсь к окну и сжимаю-разжимаю кулак, которым бил. Кожа на костяшках саднит, но мне насрать на это. Хоть немного, но полегчало. А ещё лучше стало бы, выкинь я Кису из окна. Он как кот с девятью жизнями, выживет и после полёта с пятого этажа.       — Я ничё плохого ей не хотел, — бубнит Киса, держа салфетки у носа и запрокинув голову. — Чехова сама психанула и съебалась от меня.       — Значит, ты что-то сделал, — грубо отрезаю я, не желая слушать, как он обвиняет во всём нашу подругу. — Это ты проебался.       Да, Оля бывает излишне эмоциональна, иногда ей не хватает холода в рассудке, чтобы трезво взглянуть на ситуацию. Но она никогда не психует просто так, просто потому, что ей захотелось яркий эмоций. И скандалы на ровном месте не закатывает. Оля добрая, порой, даже слишком, и она не станет искать поводов, чтобы зацепить кого-то. Так что в этой ситуации, какой бы она ни была, сто процентов накосячил Киса.       — Ну, конечно, — фыркает Киса, закатив глаза, — Чехова ж у нас святая, а я говно с рогами.       — Рад, что ты так самокритичен, — огрызаюсь я.       — Ой, да иди нахуй! — Киса вскакивает на ноги и быстрым шагом подходит к креслу, в котором я сижу. Я с вызовом поднимаю на него глаза. — Она психанула из-за херни, а потом уехала и не отвечала на мои звонки и сообщения. Даже не дала мне возможности разобраться в ситуации. Я знаешь ли, тоже не терпила. Мне эту хуйню зачем терпеть?       — Поэтому ты решил переключиться на Машу, — киваю я. — Чтобы её выбесить.       — Да, именно так, — без тени смущения отвечает Киса. — Ей, сука, кажется, что я буду хавать любое дерьмо. А это, блять, не так.       Не выдержав, я тоже вскакиваю на ноги и толкаю Кису в грудь.       — Это она постоянно жрёт твоё говно! Это ты постоянно её обижаешь, а она терпит! Ты, может, и не терпила, а вот она — да. И ты, мудак сраный, постоянно этим пользуешься.       — Я её не обижаю, — растерянно моргает Киса, отведя салфетку от лица. Кровь стекает по его губам и подбородку, капая на голую грудь. — Когда такое было?       — Ты чё, совсем ебанулся? — Меня охватывает такое бешенство, что я сжимаю кулаки и пытаюсь удержаться от нового удара. Хочется треснуть по роже Кисы так, чтобы носовая перегородка въебалась в его серое вещество, которым нормальные люди обычно думают. — Ты постоянно стебёшь её любимый цвет в одежде. Когда она красит губы красной помадой, сравниваешь её с проститутками на канале Кудинова. Типа в шутку. Постоянно напоминаешь, что она бездарно готовит. Унижаешь её подруг. Ты даже умудрился испортить ей семнадцатилетие, когда привёл с собой двух тёлок и трахался с ними в её комнате! — На последнем слове я уже не сдерживаюсь и ору во всё горло. — Ты отдал ебучей Машей футболку, которую Оля вышила, сука, специально для тебя! Она тебе подарила подарок на день рождения, а ты отмахнулся от него, как от мусора! Не обижаешь? — Я хватаю его за плечи и с яростью встряхиваю. Брызги крови попадают на рукав моего трешера. — Да ты, уёбок, постоянно её унижаешь!       Я толкаю Кису с такой силой, что он опрокидывается на журнальный столик, и тот с треском ломается под его весом. Пустые банки, бутылки со звоном падают на пол, а сверху летят пустые коробки из-под пиццы. Окурки, пепел и недоеденные корочки мусором разлетаются по всей комнате.       — Если Оля тебе нравится, то ты втройне мудила, — цежу я, возвышаюсь на кряхтящим в груде обломков Кисы. — Потому что всем этим дерьмом ты ей мстишь за то, что она не испытывает к тебе того же. Чё, трахнул ты её, когда она была пьяна, да? Добился своего, урод?       — Она сама этого хотела, — со стоном отвечает Киса, пытаясь подняться. Но его ноги разъезжаются на линолеуме, и он остаётся лежать на обломках стола, прижимая руку к ушибленному плечу. — Я её не заставлял.       Я резко присаживаюсь на корточки и хватаю его за волосы, заставляя посмотреть на меня.       — Если бы ты ещё и заставил, клянусь, сука, я убил бы тебя на месте.       — Я думал, что теперь всё будет по-другому, — вдруг совсем жалко произносит Киса, глядя на меня мутными обдолбанными глазами. — Я думал, что теперь она всё, моя. А Оля съебалась. Бросила меня. Не знаю, почему я решил так ей отомстить. Просто сделал и всё. Хотел, чтобы она ревновала меня так же, как и я её.       — Она ведь пришла тебя поздравить, да? — цежу я совсем тихо. — В двенадцать ночи. Да? А ты с Машей был.       Киса шумно сглатывает и кивает.       Уёбок.       Я разжимаю хватку, и Киса падает на пол, больше не пытаясь подняться. Выпрямляюсь и отталкиваю носком бутылку, преграждающую путь.       — Ты теперь должен целовать землю, по которой она ходит. За то, сколько говна Оля от тебя терпит. Даже не вздумай к ней приближаться, если не собираешься умолять о прощении, понял? Я тебе, считай, слово пацана даю: если с лица Оли упадёт хоть ещё одна слеза из-за тебя придурка, я тебя в землю закатаю.

***

      Меня нехило штормит. Я прижимаюсь лбом к прохладному металлу двери и пытаюсь попасть пальцем по звонку. Но снова промахиваюсь и едва не ломаю фалангу, ударившись о стену. Плюнув на бесполезные попытки, я принимаюсь колотить по двери кулаком.       Минуты две долблю и шумлю, пытаясь достучаться и, наконец, слышу, как поворачиваются замки. Но отойти не успеваю — дверь распахивается и бьёт меня по лбу, отталкивая к стене. Из глаз брызжут слёзы вперемешку с искрами.       — Хэнк? — слышу я удивлённый голос Оли и открываю глаза.       Она стоит на пороге в длинной футболке с нашивкой хоккейной команды, в которой раньше играл её отец. Светлые волосы, достающие до плеч, взлохмачены, на щеке отпечатался след от подушки. Оля трёт заспанные глаза, в недоумении глядя на меня.       Я растягиваю губы в усмешке, шатаясь, как заправский алкаш, и с трудом удерживая себя на ногах. Лицо Оли двоится перед глазами, и я отчаянно моргаю, пытаюсь сфокусироваться.       — Привет, пустишь переночевать? — с глупой ухмылкой спрашиваю я, и Оля, без слов, пропускает меня в квартиру.       За моей спиной закрывается дверь, ворочаются замки, и я наклоняюсь, пытаясь скинуть кроссовки. Тяжеленная башка перевешивает, и я едва успеваю схватиться за вешалку, чтобы не ёбнуться мордой на пол. Оля хватает меня за талию и помогает устоять. Это забавно. Если бы я правда падал, она не смогла бы меня удержать, а шлёпнулась рядом. Слишком маленькая и худенькая, чтобы тягаться со мной.       — Господи, Хэнки, ты такой бухой! — возмущается Оля, обнимая меня и подталкивая к стене.       Я чувствую её запах — банановый шампунь и травяной бальзам для стирки одежды. Голова опять начинает кружиться, и я ловлю сногсшибательные вертолёты.       — Стой смирно, — велит она и приседает у моих ног. Пытаюсь сопротивляться, но Оля всё равно помогает мне снять кроссовки и забирает куртку. — Давай, обопрись на меня, отведу тебя в гостиную. Ляжешь там.       — Нет, Олькинс, — мотаю я головой, тормозя посередине коридора. Инерция тянет моё шатающееся тело, и я врезаюсь плечом в дверной косяк. — Я поговорить с тобой хочу.       — Ладно, — кивает она, и на её губах появляется нежная улыбка. Такая красивая, что кончики пальцев горят от желания прикоснуться к ней. Поймать руками и спрятать в потайном кармане. — Но, может, завтра поговорим? Когда ты проспишься.       — Нет, — твёрдо отвечаю я. — Сейчас. Мы поговорим о том, что вы с Кисой переспали, прямо сейчас.