Мы сделали это. Перезагрузка

Плейлист Ивана Кислова

Включить — Перемешать

ты — тринадцать карат

In My Blood — The Score

14 февраля 2024 года

      — Я тебе говорю, это печенье — полная херня, — зло выпаливает Лола и тут же пропадает. Я поправляю наушник, который чуть не выпал из уха. — Нет, не само печенье, а весь этот слащавый жест «я так рада с вами познакомиться»!       Я шагаю по тропинке, идущей вверх по улице и к моему райончику, сжимая букет тюльпанов подмышкой, телефон в руке и проверяя погоду на вечер. Сраная геолокация опять сбилась и теперь показывает, что я нахожусь где-то под Краснодаром, в сотнях километров от Вята.       — Не понимаю, почему ты так бесишься. Тебе что, не понравилась Маша?       — Да, — отрезает Лола. — Она врунья. Не пекла она то печенье. Я его уже ела и узнаю этот вкус из тысячи.       — Ну, подумаешь, — пожимаю я плечами, хоть подруга на том конце связи меня и не видит, — нашла рецепт в интернете. Тыкнула по первой же вкладке.       — Не тупи, Чехова, — повышает голос Лола, — это купленное печенье. Милка, которое в фиолетовой упаковке продаётся, сечёшь?       — Не знаю такого.       — Зато я знаю. Когда меня после того случая в старших классах выписали из больницы, — Лола не уточняет, о каком случае идёт речь, потому что мы обе слишком хорошо помним, — я жрала это печенье пачками. Только на одном нём три килограмма набрала. Так вот, я его вкус на всю жизнь запомнила. Оно продаётся с твёрдым шоколадом, а когда подогреешь в микроволновке, тот сразу тает. Это точно оно, я руку на отсечение готова дать. В жизни ни с чем не спутаю.       — Ну, не знаю, — не спешу я соглашаться с подругой и обвинять девушку, с которой мы познакомились всего несколько часов назад.       — Если ты мне не веришь, — кипятится Лола, — то я прямо сейчас его куплю. Ты попробуешь и сразу поймёшь.       — Ладно-ладно, допустим, ты права. Но это же ни о чём плохом не говорит. Ну, захотела она произвести впечатление на друзей новообретённой сестры, это же не преступление. Представь, как тяжело переходить в новый универ посреди учебного года.       — Да, это верно, — соглашается Лола. — Но я не люблю, когда люди врут по мелочам. Ладно глобальный пиздёж, от которого жизнь зависит, — это одно. Но сраное печенье!       Я могу понять, почему Гараева так психует из-за маленькой и невинной лжи Маши — вкус печенья напомнил ей о тяжёлом времени. Я бы тоже психовала, но новенькая в этом точно не виновата. Об этом и спешу напомнить подруге.       — Окей-окей, — буркает Лола, — как скажешь. Может, я и правда перегибаю. Ты уже где?       — Скоро буду дома. Ты же идёшь на тусу?       — Вообще-то, — хмыкает Лола, — не собиралась. Мне главу надо писать. Но сейчас подумала-подумала, решила пойти. Вдруг ты опять во что-то вляпаешься. Я теперь с тебя глаз не спущу.       — Хорошо, мам, — закатываю я глаза. — Как скажешь.       — Кстати, прикинь, — вдруг хихикает подруга, — я к мамке на работу зашла, чтобы ключи от хаты забрать, а она с пациентом возится, капельницу поставить не может. Мужик буйный попался — орёт, не даёт руку, всех материт, сбежать пытается, а у самого рожа красная, как томат, от зашкаливающего давления. Угадай, как его зовут.       — Эм, — хмурюсь я, не понимая, как должна угадать имя рандомного и неизвестного мне человека, — Иван?       — Не, среди Иванов другой псих есть. Этот мужик — Петров Пётр Петрович, прикинь!       — Ну и имечко, — буркаю я, переходя дорогу. — Родители, должно быть, ну очень сильно его любили.       — Ага, — смеётся Лола. — Поднасрали сыночку знатно. Может, он поэтому таким ебанько вырос?       В трубке на заднем фоне раздаётся знакомый голос:       — Лола, убери телефон и помоги мне с каталкой! — кричит мама Гараевой, Ярослава Семёновна. — В колесе что-то застряло!       — Иду! — гаркает Лола. — Всё, красотка, покеда. Увидимся вечером.       И, не дождавшись моего ответа, подруга отсоединяется.       Включив ранее поставленную на паузу песню, я покупаю в ларьке пачку сигарет и, пока продавец отсчитывает сдачу, набираю сообщение Кислову:       Я: Поговорим?       Киса сразу читает сообщение, но тут же выходит из сети. Я недоумённо выпячиваю губы и машинально забираю деньги у продавца, не проверив сумму. Неужели Киса так сильно обиделся на пустяковые слова?       Но не успеваю я обидеться в ответ, как телефон в руке пиликает, и высвечивается сообщение от Кислова:       Киса: Щас не могу. Занят.       Киса: Татуху бью.       Я с облегчением выдыхаю — не обиделся, он просто занят.       Работа тату-мастером единственное, к чему Киса относится серьёзно. В его мини-мастерской в двухкомнатной квартире Кисловых во время сеанса всегда чисто: перед каждым клиентом Киса драит стол, выносит мусор недельной давности и даже на несколько часов включает лампу для кварцевания. В мастерской парня клиент никогда не заразится от нестерильной иглы, может быть уверен в качестве материалов, которые Киса покупает за бешеные бабки, и знает, что получит рисунок на теле по высшему разряду.       Кислов, который практически всё в этой жизни делает на отшибись, в своём ремесле невероятно старателен. Не приступает к нанесению, пока не убедится, что черновик не ляжет на тело клиента как надо, прорабатывает даже самые мелкие детали, а большие проекты, как рукава или холсты на спине, способен набивать долгие часы подряд, не отрывая зад от стула.       Даже Лола, бесконечно поносящая Кису, высоко ценит его как тату-мастера и набивает рисунки только у него. Не знаю, как так получилось, но она смогла выбить у него пожизненную скидку. Даже мне такой чести не оказали и за рисунок акварельных пионов на ноге, который я хочу сделать этим летом, выставили бешеный счёт.       Выдав хвалебные отзыв Кислову в своей голове, я тут же задумываюсь: когда он успел клиента принять? Неужели прогулял последнюю пару?       Ведь я после пар ни с кем из друзей не увиделась. Лола умчалась к маме на работу, Хэнку пришлось смыться пораньше, чтобы отвезти Оксану с Вероникой к педиатру, Мел, как написала Анжела, так и не пришёл на оставшиеся пары, а сама Бабич умчалась якобы по делам. Подозреваю, имя её делам — Роман Сенин. В общем, я единственная досидела до конца занятий и ушла домой в гордом одиночестве.       Уже на пороге квартиры, скидывая на коврик обувь, я слышу ещё один писк мобильника. Это снова Киса. И его новое сообщение приводит меня в замешательство.       Киса: Если хочешь, приходи.       Вот это да. Киса терпеть не может, когда кто-то из клиентов приводит с собой группу поддержки, говорит, что они мешают ему работать. Меня он тоже во время сеанса не приглашает, утверждает, что я начну молоть языком и собью его профессиональный настрой. А тут вот как, сам пригласил.       Кивнув сама себе, я быстро отвечаю парню, что скоро буду, иду в комнату, чтобы переодеться, и бросаю тубус с рюкзаком в угол. От мелко моросящего дождика и повышенной влажности вся одежда стала неприятно холодной и тяжёлой, и я очень хочу скорее надеть сухие вещи и согреться.       Нацепив тёплые домашние штаны, натянув футболку с гербом универа и оставшись босиком, я иду в кухню, чтобы по-быстрому сунуть что-нибудь в рот. Быстро шагая по коридору, проношусь мимо входа в гостиной, но останавливаюсь, заметив отцовскую фигуру. Папа уснул на диване, завернувшись в плед. На включенной плазме горит надпись: «Спасибо за просмотр, выберите следующий фильм». Понятно, отец вернулся после дневной тренировки, уселся за просмотр какого-то кино и вырубился, как делает всегда. Не уверена, что хоть один из фильмов в своей жизни он досмотрел до конца.       Сунув в рот горсть найденных в шкафу солёных крекеров, запив апельсиновым соком из холодильника, я ёжусь от прохлады, бегущей по щиколоткам. Набрав в ванной воды, ставлю в вазу букет тюльпанов и, заботливо расправив бумагу, ставлю красоту на тумбочку возле кровати. Ещё раз пригибаюсь, чтобы понюхать головки тюльпанов. Умопомрачительно.       Вернувшись в комнату, я собираюсь прихватить с собой мобильник, но на его экране высвечивается предупреждение о низком заряде, поэтому приходится оставить телефон на тумбочке, подключив его к розетке.       Подхожу к окну и распахиваю балконную дверь, чтобы проветрить комнату, пока меня не будет. Холодный ветерок щекочет босые ноги, и я, присев, вытягиваюсь вперёд, чтобы придвинуть банку из-под кофе поближе к двери. Надеюсь, пол комнаты не зальёт, если вдруг поднимется сильный ветер, а сверху шибанёт ливень. Тогда и тусовка на пляже отменится. Нет, мы не раз, вопреки непогоде, отжигали под дождём, а потом бежали купаться в бухте, но точно не в середине февраля.       Придвинув к балконной двери стул, чтобы та не захлопнулась от сквозняка, я беру из ящика новую одноразку и, сунув ноги в жёлтые махровые тапки, напоминающие угги, покидаю квартиру, предусмотрительно захватив ключи.       Дверь в квартиру, как и ожидалось, не заперта. Киса, когда остаётся дома без Ларисы, никогда её не запирает. Не знаю, с чем связана такая беспечность, но Кислов ничего не боится. И когда на ночёвках я по нескольку раз проверяю замки, он ржёт надо мной, называя параноиком. А я до сих пор не могу забыть, как, будучи восьмилетним ребёнком, осталась в квартире одна и услышала звук осторожно опускающейся ручки. Кто-то хотел попасть в квартиру: сперва он подёргал ручку, затем стал ковыряться в замке. В то время у меня не было телефона, чтобы позвонить родителям, и я, схватив на кухне огромный, размером с мою голову, нож, спряталась в шкафу и сидела там до тех пор, пока не вернулась мама. С тех пор я всегда проверяю замки, даже если точно помню, как запирала их. Страх засел на подкорке сознания. Киса же от таких детских травм не страдает — у него других вагон и маленькая тележка, только он никогда о них вслух не скажет.       Шагнув в квартиру Кисловых, я закрываю за собой дверь и иду по коридору в комнату Кисы, откуда доносится негромкая музыка и голоса. Неловко входить во время сеанса, но Киса же сам меня позвал. Толкнув приоткрытую дверь, я вхожу в полутёмную комнату и щурюсь от яркого источника света — огромной лампы, направленной на кушетку, где лежит клиент. Точнее, клиентка. И она не совсем одета.       — Ты сама отказалась от анестезии, — смеётся Киса, склонившись над обнажённой грудью девушки. — Так что терпи.       — Знаю, — жалобно хнычет блондинка, прикрывая веки пальцами. — Но я не думала, что на рёбрах так больно!       — Осталось немного, — отвечает Киса, продолжая работать под звук тихо льющейся из колонки песни и стрекот машинки. Наконец он замечает моё появление и вскидывает голову. — Здорова, Чехова. Это Лена.       — Привет, — слабо улыбается мне клиентка Кисы, приоткрыв один глаз. — Ты тоже на сеанс?       — Нет, — отвечает за меня Киса. — Она подруга, зашла попиздеть.       — И, кажется, мне лучше попозже зайти, — неуверенно говорю я, отводя глаза от внушительного бюста красотки, чьи длинные, точно метровые локоны рассыпались по кушетке и доставали до пола. — Вы слишком заняты.       — Не, — качает головой Киса, возвращаясь к работе, — всё норм. Говори, чё хотела.       Если честно, сейчас я хочу и развернуться и уйти домой. Для чего он позвал меня? Чтобы я заценила сиськи этой девушки? Типа братанский прикол или что? Иногда, нет, очень часто, я не понимаю, что творится в голове Кислова, и есть ли там вообще мозг.       — Про Мела спросить хотела, — вру я. Обсуждать странное поведение Кисы при незнакомке мне совсем не хочется. — Вы с Хэнком его догнали?       — Ага, — цокает Киса, — словили на старом стадике. Хреново Мелу, так и передай Бабуле.       — Он же сам виноват. Кто его просил признаваться в любви, если он и так знал ответ?       — А чё твоя подружка выёбывается? — Киса отрывается от нанесения огромной изумрудной змеи, которая тянется от острого плеча Лены и вьётся над грудями, между ними и до самых рёбер. — Чё, Мел такой хуёвый, что она свой дохуя важный нос воротит?       — Ты дурак? — не выдерживаю я. Никому, даже Кисе, не позволю так говорить о своей подруге. — С чего ты взял, что Анжела обязана принимать чувства Мела? Потому что они друзья? Хуёвая причина, чтоб ты знал.       — Вы про что? — проявляет любопытство блондинка, и я едва сдерживаюсь, чтобы не попросить её заткнуться.       — Наш друган сегодня признался её подружке в любви, а она его с четвёртого класса в френдзоне держит. Так эта ебанашка просто встала и ушла, прикинь?       — Киса, — угрожающе произношу я.       — О, — округляет рот Лена, позабыв о боли, — знакомая ситуация. У моей сестры так было. Так после отказа парень начал её преследовать, представляете? Каждый раз, как она начинала с кем-то близко общаться, он писал этому чуваку и рассказывал про неё грязные сплетни, чтобы отвадить ухажёра!       — Отвратительно, — морщусь я. — По нему дурка плачет.       — Это не то же самое, — фыркает Киса, ёрзая на стуле. — Мел Бабич не преследует.       — Это пока, — вскидывает бровь Лена, глядя на своего тату-мастера. — Человеческая психика крайне неустойчивая, прямой отказ на откровенное признание может спровоцировать съезд кукухи по серпантину. Ещё и не такое учудить может.       Я с уважением смотрю на девушку, которая показалась мне дурочкой с первого взгляда. Вот уж точно первое впечатление может быть обманчивым.       — Мел хуйни не сделает, — отрезает Киса. — Закроем тему.       — Парни такие ранимые, — бросает мне понимающий взгляд Лена и тут же громко ойкает — Киса вернулся к рёбрам.       — Дыши спокойно, — менторским тоном говорит Киса.       — Пытаюсь, — снова хнычет блондинка. — Больно!       Макнув иглу в чёрную краску, Киса снова поднимает на меня глаза и вскидывает брови.       — Ещё что-то?       От холода в его голосе я теряюсь. Неловко мнусь на пороге комнате и тихо бросаю:       — Я пойду, увидимся вечером.       Я уже ступаю в коридор, когда Киса меня окликает:       — Чехова, погодь.       Оборачиваюсь и вижу, как Кислов поднимается с места.       — Полежи пока тут, — обращается он к Лене, терпеливо сжимающей губы, и стягивает чёрные латексные перчатки.       Бросив их на столик возле кушетки, он вдруг хитро улыбается и, высунув кончик языка, шлёпает девушку по голому животу. Она коротко взвизгивает и игриво хихикает, глядя парню вслед. Я не могу сдержать брезгливого кривляния, а когда подошедший Киса пытается щёлкнуть меня по носу, отстраняюсь. Нечего меня после такого трогать, фу.       Мы идём в кухню, и по дороге Киса лениво тянется, разминая позвонки. Чёрная футболка приподнимается, демонстрируя резкие подкачанные линии спины. Набрав в кружку воду из-под крана, Кислов опирается поясницей на тумбу и вопросительно вскидывает брови, глядя на меня. Я же застываю на входе в крохотную кухоньку, где с трудом поместится три человека, и недовольно складываю руки на груди.       — Ты в курсе, что спать с клиентами — это непрофессионально?       Губы Кисы искажает хитрая усмешка.       — А с чего ты взяла, что я с ней сплю?       — Так я же не слепая.       Осушив залпом кружку воды, Киса ставит посудину раковину и крошит и без того взлохмаченные волосы.       — Может и не слепая, но дохуя много думаешь. Мы с ней не спим, но, — он назидательно вскидывает указательный палец, — сегодня я добью ей татушку, и она больше не будет моей клиенткой. Шаришь?       Я морщусь и отвожу взгляд к окну, по стеклу которого медленно стекают капли дождя.       — С такими подвигами у тебя хрен скоро в дохлый стручок превратится.       Киса издаёт громкий смешок, и я оборачиваюсь к нему. Он широко улыбается и качает головой.       — Ты меня постоянно дрочишь за то, что я про свой член говорю. А теперь сама решила о нём попиздеть? На демонстрации не настаивай, я приличный человек, скромный. Придётся на слово мне поверить — с моим хреном всё заебись.       — Мхм, — невнятно отвечаю я, теребя рукав футболки.       — О чём ты хотела поговорить? — спрашивает наконец Киса, когда ткань рукава становится таким, будто его только что вынули из задницы.       — Уже поговорили, — коротко отвечаю я, продолжая глядеть в окно.       — Да не пизди, — фыркает Киса, — я видел твоё лицо, когда ты вошла. Тебе было неловко перед Ленкой. Так чё ты на самом деле хотела обсудить?       — Твоё поведение.       — Чё с ним не так?       Я бросаю на Кису недовольный взгляд.       — Ты сейчас серьёзно? — В ответ он пожимает плечами. — Твоя истерика в столовой — это окей?       Шумно вздохнув, Кислов запрокидывает голову и трёт шею.       — Если я отвечу, как думаю, обещаешь стоять на месте и не швырять в меня мою же посуду?       Я вскидываю бровь.       — Зависит от ответа.       — Хитрая какая, — усмехнувшись, говорит Киса и, глядя мне в глаза, продолжает: — То, что тебе не нравится моё поведение, исключительно твои проблемы восприятия.       Я стискиваю зубы и в самом деле шарю глазами по кухне, чтобы найти ближайшую ко мне посудину. Киса тянется к столу и притягивает к себе тарелку с полумёртвым печеньем, которое стоит здесь всегда, и никто его не ест.       — Даже не думай, маньячка.       В голосе Кисы плещется веселье, но мне нихрена не весело. Я чувствую, как в груди начинает сжиматься неприятный комок обиды. Словно ёжик сворачивается клубочком и выпячивает наружу иголки. Видимо, мои чувства отражаются на лице, потому что Кислов вскидывает ладонь.       — Да ладно, успокойся. День просто и так ёбаный, а тут ещё и ты со своими доёбками.       — Какие доёбки? — вспыхиваю я. — Это была, блин, шутка! Просто ты начал засирать подарок Хэнка и мою любовь к плакатам, вот я и ответила. Никаких подарков мне от тебя не надо. Ни на что не претендую.       — Ну, звучало по-другому, — медленно произносит Кислов, склонив голову. — Будто Хэнк весь такой пиздатый друг, а Киса — хуйня на шпажке. Мне такая херня не вкатывает.       — Если тебе что-то не вкатывает, — огрызаюсь я, — то это только твои проблемы восприятия.       — Когда ты бесишься, становишься такой смешной, — хихикает Киса. — Ещё и эти тапки. Смешной цыплёнок.       Против воли смотрю на свои тапки-угги.       — Они ничего общего с цыплятами не имеют, — отрезаю я. — Тему не переводи.       — Я и не перевожу. На твой доёб по фактам ответил, что ты ещё хочешь?       А и правда? Чего я хочу? Требовать ответственности за своё поведение от Кисы не просто глупо — это пиздец как тупо. Он всегда таким был и вряд ли когда-то поменяется. Должно случится что-то действительно из ряда вон выходящее, чтобы Киса начал трезво оценивать себя и свои поступки и по-настоящему сожалеть о содеянном. Не на словах.       Махнув рукой, я коротко бросаю.       — Забей. Я пойду.       Оказавшись в тёмном коридоре, ведущем к выходу, я слышу тихие шаги за спиной и резко подаюсь вперёд от толчка. Руки Кисы обхватывают поперёк груди, и он притягивает меня к себе, несмотря на сопротивление. Холодный нос парня утыкается мне в висок, и Киса негромко говорит на ухо:       — Солнышко, не злись. Ты же знаешь, что я мудила. Не обижайся на это.       — Трудно не обижаться, когда ты ведёшь себя как свинья, — бубню я, задыхаясь от слишком крепких объятий. — Будто я чем-то это заслужила.       — Не заслужила, — негромко отвечает Киса, прижимаясь щекой к моему плечу. — Прощаешь?       — Ты не просил прощения.       — Просил.       — Нет.       — Да.       — Ты невыносим, — вздыхаю, предпринимая ещё одну попытку вывернуться из кольца рук, но они только сильнее сжимаются, от чего я громко охаю и морщусь. — У меня сейчас желудок через глотку полезет.       — Не ври, тебе нравится.       — Не тогда, когда мои кости на грани перелома. Тебя твоя клиентка ждёт. Не заставляй девушку ждать, вдруг она замёрзнет.       — И ладно, — бубнит Кислов. — Попялюсь на торчащие соски.       — Всё. — Мне, наконец, удаётся сбросить с себя руки, и я пячусь по коридору. — Я ушла.       — Тебя есть, кому подобрать вечером? — спрашивает Киса, когда я хватаюсь за дверную ручку, и опирается плечом на стену. — Я Хенкалину на мотике забираю.       — Да, — киваю. — Анжелка нас с девчонками на Марчике заберёт.       Кислов морщится при упоминании Бабич, но оставляет комментарии при себе.       Вернувшись в квартиру, едва не врезаюсь в вышедшего в коридор отца. Родитель, завернувшись по шею в плед, хмуро смотрит на меня, и я тут же перебираю в голове все возможные варианты своих проступков, но ничего путного на ум не приходит — сегодня я ещё не успела накосячить.       — Твой телефон звонил семь раз, — недовольно цедит отец. — Если уходишь к Кислову без мобилы, то ставь его на беззвучный.       — Кого? — отшучиваюсь я. — Кису или мобилу?       Глаза отца превращаются в две щёлки. Я широко улыбаюсь и вскидываю руки.       — Ладно-ладно, не злись. Прости, — говорю я, протискиваясь между стеной и отцом. — Странно, конечно, кому я могла так сильно понадобиться... Мне обычно все пишут.       — Понятия не имею. Но этот настырный человек меня разбудил.       Папа выглядит сонным и обиженным — он после тренировки рассчитывал отдохнуть, но не фортануло.       В комнате я подбегаю к телефону, стоящему на зарядке, и слышу отцовские шаги за спиной. На экране и правда высвечивается уведомление о семи пропущенных звонках, но номер мне не знаком.       — Ну что? — спрашивает папа, плюхаясь на мою кровать и заваливаясь набок.       — Понятия не имею, кто это. — Повернув мобильник, демонстрирую ему экран. — Как-то даже стрёмно. Может, перезвонить?       — Зачем? — Папа посильнее закутывается в плед и подминает под щёку мою подушку. — Вдруг это мошенники.       — Мошенники обычно звонят ну пару раз максимум, — качаю я головой. — А тут целых семь.       — Очень настырные мошенники, — пожимает плечами родитель. — Которым прям позарез нужны три цифры на обороте твоей карты.       — Там всё равно всего пятьсот рублей осталось, — отмахиваюсь я и тут же прикусываю кончик языка.       — Я тебе деньги в пятницу давал. Куда дела?       — На самое необходимое.       — Ну-ну, — хмыкает папа и, высунув руку из кокона, тычет пальцем в стоящую на тумбочку вазу. — От кого цветы?       — От Вали, — отвечаю я, продолжая разглядывать незнакомые цифры.       — О как, — хмыкает папа. — Помирились?       — Не-а. Но он всё равно через купидона передал букет.       — Занятно-занятно.       — Ты только не придумай себе ничего. Мы окончательно расстались.       — Даже и не думал ничего придумывать, — зевает папа, поднимаясь на кровати. — Обедать будешь?       — Уже поздно для обеда, — говорю я, глядя на часы.       — Тогда ужинать, — предлагает родитель.       — А для него рано, — ухмыляюсь я. — Папа, сейчас всего четыре часа дня.       — Так, ты жрать будешь или как? — не поддерживает моего веселья родитель. — Сложно нормально ответить?       В ответ я только хихикаю и киваю. Отец всегда такой вредный, когда его будят.       — Через час на кухню выходи, — уже дружелюбнее говорит он, остановившись на пороге комнаты. — Я нас что-нибудь соображу.       — Пап, — окликаю я его, когда он уже собрался выйти. — Прикид — огонь.       Родитель оглядывает своё пушистое облачение и приподнимает руки. Резко крутанувшись, он вскидывает одну ногу в балетном па и, взмахнув краями пледа, уносится прочь. Из коридора доносится зловещий хохот, и я тоже смеюсь, прижав телефон к носу.       Вечеринка начнётся не раньше девяти часов. Нет, вообще, в чате написали, что начало в восемь, но к такому раннему времени нет смысла появляться. Полноценный сбор всегда начинается на час-два позже.       Приняв душ, побрив ноги, я наношу на голову маску, пахнущую бананом и, заколов волосы на макушке, выхожу в комнату и, подобрав под себя большую подушку, плюхаюсь на кровать. Времени ещё много, чем бы заняться?       Решаю повесить подарок Хэнка на стену. Включив «мою волну», я долго тыкаю пальцем по экрану телефона, пока из колонки не начинает звучать новая песня Гречки. Покачиваясь в такт музыке, я вынимаю плакат из тубуса и, отрезав двусторонний скотч, задумчиво оглядываю свою комнату. Куда бы повесить?       Над кроватью висят плакаты любимых музыкальных исполнителей, возле шкафа — рисунки Кисы, точнее, скетчи, набросанные чёрной ручкой и небрежной рукой. Киса хотел выкинуть целый альбом старых работ, а я его выхватила и забрала себе. Теперь они украшают часть моей комнаты. Над письменным столом развешены постеры из различных кинофильмов и сериалов, как старых, так и более современных. Туда и повешу. Плакат «Мухи» отлично вписывается между «Дневниками вампира» и «До встречи с тобой». Отступив на несколько шагов, я с удовлетворением разглядываю результат своей работы.       Музыка внезапно умолкает, и я слышу трель телефона. Отключив блютус, я снова вижу незнакомые цифры и, тяжело вздохнув, отвечаю на звонок.       — Да?       — Олька! — взвизгивает незнакомый женский голос на той стороне. — Ну, наконец-то! До тебя хрен дозвонишься! Ты чё, спишь?!       — Эм, — недоумённо говорю я, не зная, как ответить визгливой незнакомке, — извините, но кто это?       — Как? — громко ахает девушка. — Ты что, меня не узнала?       Я мгновенно перебираю всех знакомых в памяти, но тут же останавливаюсь — бесполезно, по голосу могу только родных и друзей узнать. А в лицо даже не всех однокурсников могу узнать.       — Нет, не узнала.       — Это же я! — вскрикивает собеседница, и мне хочется уточнить, почему она так орёт. Я даже жму на кнопку, чтобы сделать звук тише. Но девушка будто подсматривает за мной и принимается орать с утроенной силой. — Диана Карчаева! Забыла меня, что ли?       Диана Карчаева... Вроде и знакомые имя с фамилией, но, хоть убейте, ничего путного в голову не приходит.       — Ну... — неуверенно протягиваю я, но Диана меня перебивает.       — Мы на хоккейном матче познакомились, помнишь?       Хороший вопрос, даже отличный. Я на этих матчах за всю жизнь побывала бессчетное количество раз. Сначала на тех, где играл отец, затем на играх его учеников. Ну как я могу вспомнить некую Диану Карчаеву, которую встретила на одном из этих матчей.       — Нас ещё Валуев познакомил, — продолжает тем временем собеседница. — На тусовке после матча со сборной «Медведей».       Тут в голове что-то щёлкает.       — Кеша Валуев? — осторожно спрашиваю я, боясь, что от неправильного вопроса девушка начнёт орать ещё громче. Тогда мне придётся поспешно отключиться.       — Да! — восторженно визжит Диана. — Вспомнила, наконец-то!       Ну, не то, чтобы прям вспомнила. Я лишь знаю, что в юношеской сборной «Чёрных котов» когда-то играл Иннокентий Валуев, которого все зовут Кешей. Он был то ли нападающим, то ли защитником, не вспомню точно. И у него была девушка Диана, фамилию не знаю. С командой сборной мы потусовались одно лето, даже дружили, а потом парни разъехались — их перекупили другие клубы, и совместно проведённое время почти без следа стёрлось. Кешу я до сих пор помню только потому, что он, отличный игрок в хоккей, оказался крайне нерасторопным в жизни. Чуть не столкнул меня в костёр.       — Как там Кеша поживает? — проявляю я вежливое любопытство.       — Кеша? — хмыкает Диана. — Понятия не имею, мы с ним два месяца повстречались и разбежались, как в море корабли. Хотя, глупо получилось — мне надо было потерпеть его ещё немного, и смогла бы в Москоу-сити укатить. А приходится в Хуево-кукуево тусоваться, офиком с утра до ночи батрачу, прикинь.       Я молча слушаю речь собеседницы. Она трещит, как сорока, ни на мгновение не затихая, не запинаясь и не задыхаясь. Поразительно, я так не умею. Но для чего Диана мне несколько раз наяривала по телефону, за жизнь с дальней знакомой попиздеть?       — Пальцы на ногах уже, как у старухи, скрючились! — продолжает тем временем собеседница. — Знаешь, как в этих балетках невыносимо целый день от стола, до бара и кухни скакать? Я себя горной козочкой чувствую. Ещё и подносы в три тонны. После десяти в харчевню пьянь подзаборная завалится и давай буянить. Ну просто мерзость, а не работа. Вот накоплю побольше бабосиков и встречай меня, Москва! Ну, или Питер, ещё не решила...       —Диан, — решаюсь я перебить её, пока девушку не окончательно унесло, — ты зачем позвонила? Просто поболтать?       — А, точно. — Диана нисколько не смущается от того, что я её перебила, и снова тарахтит, как перфоратор: — Я по делу, вообще-то, звоню. Крайне важному.       — Выкладывай, — милостиво разрешаю я.       — Короче, у меня же сеструха есть, ты её знаешь.       — Откуда? — снова перебиваю я её. — Мы с тобой всего пару раз виделись прошлым летом.       — Ты чё, Олька, белены объелась? — возмущённо кричит Диана. — Миланка была в том же лагере, что и ты! Ну, когда вожатила.       — Сколько твоей сестре лет?       — В апреле восемнадцать будет.       Так, значит, когда я работала вожатой, Милане было пятнадцать. Она никак не могла быть в моём отряде — мне в подопечные достались сопливые семилетки. Милана — уже взрослая категория. Об этом я и говорю Диане.       — И что? — не понимает она. — Ты что, не помнишь других детей, если они не из твоего отряда?       — Скажу честно, — тяжело вздыхаю я, — имён своих подопечных я тоже уже не помню. Мы можем как-то миновать воспоминания и подробности, а ты изложишь мне суть звонка?       — Не знала, что ты такая нетерпеливая, — хмыкает Диана. — Торопишься куда?       Никуда, но выслушивать бесполезный трёп чужого человека нет никакого желания.       — Уборкой занимаюсь, — вру я. — Ты не в самое удобное время позвонила.       — А, тогда я быстро. В двух словах. Моя Миланка замутила с каким-то чуваком из вашего города.       — Прикольно, — бездумно отвечаю я, поправляя цветы в вазе. — А вы из какого?       — Из Хирса!       Ага, из посёлка городского типа, до которого из Вята можно добраться за полчаса на междугородном автобусе.       — И что прикольного? — возмущается Диана. — Ты не поняла? У моей сестры какой-то мужик появился!       — Тебя смущает, что это не женщина? — лениво интересуюсь я. — Я что-то не могу уловить суть проблемы.       — Потому что перебиваешь меня! — снова визжит Диана. — Нет, в двух словах не получится. Короче, я пару месяцев назад заметила, что Миланка странной стала. Ходит такая, у себя на уме, постоянно с кем-то переписывается, а у неё ни одной подруги нет! Ну, думаю, может в мальчика какого втрескалась. Я в её возрасте уже с двумя поциками разбежалась, ничего страшного. А потом я стала замечать, что у сеструхи подарки появились. И не абы какие! Новая сумочка, сапоги, золотые серьги — откуда у мальчика её возраста возьмутся деньги на всё это барахло, а?       — Может, он работает? — высказываю я предположение. — Или твоя Миланка богатенького сынишку отхватила.       — Вот я тоже так подумала. Стала осторожно у сестры спрашивать: куда ты, с кем, от кого подарки? А она хрень всякую плести начала, сказала, что ни с кем не встречается. И тут я испугалась! Вдруг её ухажёр не ровесник, а старый женатый мужик?! Поэтому Миланка и молчит, как партизан, стыдно признаться, или мужик приказал молчать об их отношениях! На прошлой неделе я вернулась со смены пораньше, сестры ещё не было дома. И я решила пошариться у неё в комнате и нашла пачку презервативов!       — Ты сама только что сказала, что у тебя в её возрасте уже двое парней было, — фыркаю я, падая на кровать и продолжая прижимать трубку к уху. — Чего тебя презики у семнадцатилетки смущают? Хорошо, что предохраняется.       — Ты не понимаешь! — гаркает Диана. — Миланка у меня принципиальная, ни за что не прыгнет в койку к чуваку, которого не любит! А до этого случая она мне всё-всё про свои влюблённости рассказывала! И теперь молчит! Поэтому я и подумала на старого женатика. А вчера иду я по рынку, выруливаю к автобусной остановке и ба! Миланка слезает с мотоцикла — вся такая при параде, мои каблы стащила, коза — и сосётся с парнем, с водителем! Я так охернела, думала, что она всё же со стариком замутила, а тут молодой пацан, на железном коне! Сестра побежала к остановке, а я к мотику, но не успела — парень шлем надел и укатил.       — Ну и чего? — спрашиваю я, всё ещё не понимая, для чего слушаю всё это. — Теперь можешь расслабиться.       — Нет! — громче прежнего взвизгивает Диана. — Что-то тут не так! Если парень не старик, а ему, ну, допустим, лет двадцать пять — это не так страшно, но почему она тогда молчит? Зачем врёт, что ни с кем не встречается?       — Почему ты меня спрашиваешь? Это не моя сестра. Поговори с ней ещё раз, скажи, что видела. Но, моё мнение, тебе надо отстать от младшей сестры и не лезть в её личную жизнь. Тебе бы такое точно не понравилось. И да, шариться в чужих вещах — отвратительно.       — Легко тебе говорить, — вдруг жалобно тянет Диана и громко всхлипывает. — Это я, считай, растила Миланку. Папа бухарик, а мать с утра до ночи на работе горбатилась, пока не померла. Миланка всегда была на мне. Я волнуюсь за неё, подсказывает мне сердце — с этим парнем Миланка хапнет проблем по самое не хочу.       — Хорошо,— примирительно соглашаюсь я, — я поняла твоё беспокойство, но что ты от меня хочешь?       Диана шумно высмаркивается и отвечает:       — Я нашла у дурочки билеты в куртке, которые она не выкинула. Миланка постоянно в Вят катается. И я подумала, что ты можешь знать парня, с которым она встречается.       Мои брови удивлённо ползут вверх. Да, Вят небольшой город, всего три с половиной тысячи постоянных жителей — нас не хватит, чтобы заполнить хотя бы половину Олимпийского, — но это же не значит, что я знаю их всех.       — Не думаю, что могу тебе помочь.       — Ну подумай, Оленька, пожалуйста! — жалобно канючит Диана. — Кто может подходить под описание? Молодой, на мотоцикле, при деньгах — ничего не всплывает в голове?       — Ну, есть такие, — неуверенно отвечаю, вспомнив Рауля Кудинова. — Но как я должна понять, кто это? Имя, хотя бы, знаешь?       — О! — вскрикивает Диана. — Погоди минуту!       В трубке раздаётся громкий топот ног, скрип двери и шуршание страниц. Наконец Диана возвращается.       — Я нашла дневник сестры. Она о нём много пишет, но обобщённо, чтобы нельзя было догадаться, кто это. Милана называет его «милый Р». Ну и хрень, не? «Милый»! Прости, щас блевану.       — Мне на ум приходит только Рауль Кудинов, — отвечаю я, не обращая внимания на театральные звуки рвоты, доносящиеся из трубки. — Его отец бизнесмен, в мэры баллотируется. Катается на мотоцикле и его имя начинается на Р.       — Кто катается на мотоцикле? — глупо спрашивает Диана. — Отец-бизнесмен?       — Нет, — закатываю я глаза. — Его сын, Рауль.       — Супер! — радостно взвизгивает девушка и звонко целует динамик. — Ты этого Рауля хорошо знаешь? Что можешь о нём сказать?       — Ничего хорошего, — вырывается у меня. — Рауль редкостная скотина. Он перетрахал половину женского населения Вята. Теперь, видимо, решил двинуться по соседним городам. Если получится, убеди Милану с ним не связываться. Он твою сестру, как фарш, через мясорубку перекрутит и выплюнет. И да, если здравые аргументы не помогут, расскажи, что у Кудинова есть сын от школьной любовницы, которому он не помогает. Может это подействует.       —Же-есть, — ошарашенно тянет Диана. — Даже не знаю, что хуже: он или старый женатик.       — Хорошо, что твоя сестра пользуется презервативами, — брезгливо поморщившись, продолжаю я. — От Рауля можно что угодно подцепить. Он сам — ходячая инфекция, передающаяся половым путём.       Боковым зрением замечаю движение в дверях и сажусь. Отец застыл в дверях, удивлённо вскинув брови. Я выставляю перед собой указательный палец, прося его подождать, и договариваю в трубку:       — Диан, мне пора, куча дел. Отлично поболтали.       — Стой! — кричит Диана, и я со вздохом прижимаю трубку обратно к уху. — Будь другом: если увидишь этого Кудинова с какой-то бабой, сфоткай или на видео засними, лады? Пусть страховка будет, если Миланка мозг не включит.       — Лады, — коротко отвечаю я и сбрасываю звонок.       Ну и надоедливая эта Диана Карчаева, за пятнадцать минут выела мозг чайной ложкой и по стенкам черепа поскребла. Не удивительно, что я её не помню — сознание очень хотело забыть это надоедливое создание.       — Ходячая инфекция, передающаяся половым путём? — с усмешкой спрашивает отец. — Это о ком ты так ласково?       — О Рауле, — раздражённо буркаю я, бросая телефон на кровать. — Кудинов, который.       — А, — хмыкает папа, — тогда понятно. А то я уже подумал, что вы с Кисловым поругались. Иди есть, всё уже готово.       Решаю не рассказывать ему о том, что с Кисой мы и правда почти поругались, но сейчас, кажется, всё более-менее нормально. Но ещё не вечер.

***

      — И ты просто ушла? — медленно произносит Рита, уставившись на дорогу перед собой. — Он «я тебя люблю», а ты по съёбам?       — А что ещё мне надо было сделать? — беззлобно огрызается Анжела, сворачивая за шлагбаумом на узенькую дорогу. — Ещё и Рома всё видел. Мне пришлось сбежать.       — Могла хотя бы объясниться с ним, — обиженно отвечает Рита. — Он теперь, наверное, страдает. Нет, не наверно, а совершенно точно.       Удивительно. Рита встречалась с Мелом, а он, в итоге, бессовестно бросил её по смс. И что вы думаете? Она до сих пор влюблена в него по уши. Даже сейчас, услышав сбивчивый пересказ о случившемся в столовой, Рита сразу начала защищать Мела. Ох уж этот любовный треугольник, не дай бог в подобное вляпаться.       — Он прекрасно знал, что Анжелка его не любит, — встревает Лола, повиснув на переднем сиденье руками. — Надо быть идиотом, чтобы признаваться в любви, зная расклад. Его же никто за нос не водил.       Рита отводит глаза, уставившись на запотевшее стекло. Я единственная не принимаю участия в диалоге. И Мела поносить не хочется, и Анж обижать тоже. Проще сохранить нейтралитет. Иначе все точно переругаются.       Анж заехала за мной в половине десятого, и Рита с Лолой уже сидели в машине. По дороге мы закупились в «Трактире» алкоголем, потому что знали — на тусу притащат только крепкое пойло: текилу, самбуку и водку. Ещё, может быть, будет пиво, но оно обычно тёмное нефильтрованное, а никто из нас подобное не пьёт.       Придерживая пакет с кофейным ликёром и тремя бутылками шампанского, я разглядываю мелькающие за окном фонари и вывески магазинов.       — Чехова, — толкает меня локтём в бок Лола, — а ты чего молчишь?       — А что сказать? — вскидываю я брови. — Дерьмо ситуация. Мы чуть с Кисой не разругались из-за того, что он на стороне Мела и бесится на Анжелу.       — Кто бы сомневался, — буркает Бабич. — Кислову же на всё надо иметь своё мнение.       Я решаю промолчать. Остаток пути мы преодолеваем, не проронив ни слова. Слушаем музыку, каждая погрузившись в свои мысли.       Наконец показывается парковка с раздолбанным асфальтом — местами из-под него проросли густые кустарники, которые сейчас голыми ветками распластались по земле. Чертыхаясь, Анжела паркуется рядом с жёлтым внедорожником и отстёгивает ремень безопасности.       — Почему выбрали именно это место? Сюда без порванной резины не доедешь. Ещё и днище можно поцарапать.       — Жёлтую бухту закрыли, — отвечает Лола, выбираясь из машины. Я тоже выхожу, прихватив пакет с бутылками. — А сюда менты не сунутся. Вон, смотрите, все уже накидались.       И правда: у воды виднеется огромный костёр с пляшущими вокруг него молодыми людьми. Яркие всполохи огня танцуют в темноте, а от него к небу поднимается сноп искр. Из колонок гремит кальянная музыка.       Чтобы дойти до пляжа, приходится перелезть через низкую сетку и пробираться мимо зарослей вереска. Когда полоса препятствий заканчивается, мои ноги ступают на мокрый от дождя песок и утопают в нём.       Ни звёзд, ни луну сегодня не видно — всё небо заволокло тучами. Зябко поёжившись от холодного ветра, я поднимаю воротник куртки и принимаю протянутую руку Лолы, которая помогает мне спустить по песчаному пригорку.       Гараева была права: безымянная бухта — идеальное место для тусовки. Посторонние сюда редко суются — долго добираться по заросшей местности, пляж никак не оборудован для отдыха, а вода постоянно выходит из берегов. Даже купаться здесь нельзя — подводное течение очень сильное, а в темноте под ногами могут резко появиться острые кораллы и обломки валунов. Убиться, как нефиг делать. Зато именно здесь можно предаться студенческому безумию и не беспокоиться о том, что нас кто-то застукает и разгонит. Ближайшие постройки в десяти километрах от этой бухты.       Чем ближе мы подходим к месту сбора, тем громче становится музыка. Какая-то девочка притащила с собой микрофон для караоке и, держа подмышкой мигающую зелёным светом колонку, фальшиво подпевает Анне Асти. Лола морщится и, обернувшись ко мне, демонстративно прочищает ухо пальцем. Я смеюсь и легонько толкаю подругу. Закинув руки друг другу на плечи, мы шагаем в унисон, и я беззвучно подпеваю словам песни. Бросив взгляд через плечо, не могу удержаться от того, чтобы не закатить глаза — Анжелка снова в телефоне и с кем-то агрессивно переписывается. Я уже вижу Мела в компании Кисы и Хэнка, поэтому понимаю — на той стороне диалога Бабич вовсе не Егор.       В бухте царит потрясающая атмосфера. Вокруг костра, на брёвнах и вырубленных пнях, сидят парни и девчонки, держа в руках разноцветные и прозрачные стаканчики с выпивкой. Другие, разбившись на парочки, обжимаются в стороне и вылизывают друг другу нёба.       Музыка на мгновение затихает, чтобы переключиться на следующий трек, и я решаю на всё забить. Могу же хоть один вечер ни о чём не думать и ни о чём не переживать. И ни о ком тоже. Все проблемы, вопросы и конфликты подождут до завтра. В конце концов, сегодня же день Святого Валентина!       Пакет с алкашкой мы прикапываем в песке подальше от толпы уже пьяной молодёжи, берём бутылки шампанского и бредём к компании знакомых девчонок. Анжела приотстаёт от нас, продолжая яростно сражаться с телефоном — пить она сегодня не будет, потому что за рулём.       — Девчонки-и! — взвизгивает Марина Сёмина, завидев нас. Широко раскинув руки, она обнимает нас с Лолой, и я чувствую, как от неё разит запахом виски с колой. — Как я рада вас видеть!       — И мы тебя, — со смешком хлопаю по знакомую по спине, намекая отпустить уже нас. И тут чувствую, как что-то мокрое льётся мне на волосы и куртку. — Чёрт, Марина!       — Ой! — Сёмина отшатывается, округлив глаза, и вскидывает руки к лицу. Добрая порция напитка из пластикового стаканчика проливается на её меховую курточку, и девушка громко взвизгивает: — Вот же блин! Она новая!       — Моя куртка тоже не старая, — ворчу я, стряхивая липкие капли с одежды и трясу волосами, чтобы они скорее высохли на ветру. Теперь будут сосульками висеть.       — Не обижайся на Маринку, — смеётся Кристина, подходя ближе, и я замечаю за её спиной новенькую. Машу. — Она наконец-то закрыла долги за прошлый семестр. Вот и наклюкалась.       — Ничё я не наклюкалась! — возмущается Марина и громко икает. — Мне просто очень хорошо! И я всех вас люблю! О! — заорав, она тычет пальцем в сторону. — Локон мой любимый пришёл!       Сёмина проносится мимо нас, чтобы наброситься на Локона с объятиями, запинается о корягу и едва не падает в костёр.       — Привет, — вскидывает руку Маша, глядя на нас, а затем показывает на своё лицо. — Классный мейк, Оль.       Конечно, классный. Я угробила на него целый час и половину пачки ватных палочек, рисуя идеальные жёлто-чёрные стрелки. Да я охренительно выгляжу сегодня!       — Спасибо, — вежливо улыбаюсь я, невольно вспомнив слова Лолы про печенье. Кажется, подруга думает о том же, потому что незаметно пихает меня локтём в бок. — Вы давно здесь?       — Только приехали, — смеётся Крис.       Но яркий румянец на её щеках и сияющие глаза говорят об обратном. Прокопенко уже успела принять за воротник.       — О, — хлопаю я себя по лбу и притягиваю Ритку, — вы же не знакомы. Рита, это Маша, сводная сестра Кристины.       Маша улыбается Грошевой, а та только кивает и отворачивается к пацанам. На Мела смотрит. Я бросаю взгляд на Лолу, она в ответ пожимает плечами. Ничего нового. Грошева на тусовке ищет глазами Меленина, он — Бабич, а Бабич тут и вовсе нет. Она вся в Романе Сенине.       — Что-то вы сегодня налегке, — говорит Кристина, указывая на бутылки в наших руках.       — Это для разгона, — отвечает Лола и, зажав бутылку бёдрами, хватается за пробку. — Сука, всегда хрен вытащишь.       — Попроси парней, — советует Маша, и Гараева смотрит на неё так, будто та предложила зарезать бродячую собаку. — Ладно, сама так сама.       Видимо слова новенькой придают Лоле сил, потому что пробка с громким чпокающим звуком вылетает из горлышка. Кто-то из вдрызг опьяневших парней качается, наваливается на спину Гараевой, и добрая половина шампанского выплёскивается подруге на ботинки.       — Ты чё, охуел, баран тупорылый?! — взвизгивает Лола и, развернувшись, толкает парня.       Тот даже не пытается устоять на ногах и ничком валится на песок. Его друзья, такие же пьяные, ржут, глядя на поверженного товарища. Парень на Лолу не злится — он вскидывает в воздух руку и демонстрирует Гараевой большой палец.       — Ты сногсшибательна!       В ответ Лола передёргивает плечами, взмахивает волосами и произносит:       — Да я вообще охуенная.       — Так точно, мэм, — отдаёт ей честь лежащий на песке парень и отключается. Господи, сколько он уже выпил?       — К пустой голове не прикладывают, — фыркает Лола, и мы отходим в сторону, чтобы нетвёрдо стоящие парни, поднимающие друга с земли, не сбили нас с ног.       — Давайте чокнемся, — предлагает Маша, протягивая пластиковый стаканчик с голубоватой жидкостью внутри. — За знакомство!       Причин отказываться нет, поэтому мы с Лолой чокаемся бутылками с её стаканом и стаканом Кристины, и я старательно игнорирую тычки в бок от подруги. Рита остаётся в стороне, ковыряя ногтями этикетку на своей бутылке. Я подношу горлышко к губам и бьюсь зубами о пробку. Вот балда, я же её не открыла.       — Оригинально, — произносит внезапно появившийся за моей спиной Хэнк. — Пробка вместо закусона?       — Ха-ха, — качаю я головой, протягиваю бутылку другу и забираю у него банку пива, — как смешно. Открой лучше.       Хэнк даже не прикладывает усилий и возвращает шампанское обратно, бросив пробку к куче мусора возле костра. Отдаю ему пиво, мы чокаемся с глупыми смешками, и я делаю глоток пузырящейся жидкости. Газы тут же бьют в нос, и я морщусь, прижав рукав куртки к лицу. Ай, как же хорошо!       — Ну, чё, как там наша королева драмы? — интересуется Лола, указывая подбородком на Кису и Мела, стоящих поодаль.       Парни о чём-то переговариваются, прикрыв рты ладонями — Кислов перевозбуждён, а Меленин, наоборот, выглядит совсем плохо и тоскливо. Пока они говорят, то и дело бросают взгляды на Анжелу, которая говорит по телефону, отойдя к воде.       — Мел хочет потрещать с Анжелой, — равнодушно пожимает плечами Хэнк, делая глоток пива из банки. — Я сказал, что идея — говно. А Киса считает, что план — заебись.       — Какой план? — вскидывает брови Лола. — Заебать Анж до такой степени, чтобы она утопила Меленина на глазах у всех присутствующих? Мы даже не сможем отмазать её от тюряги.       — Понятия не имею, — коротко отвечает Хэнк, ясно давая понять, что больше не собирается обсуждать эту тему.       — Мел в порядке? — тихо спрашивает Рита, глядя на Борю.       Тот смотрит на неё долгим пристальным взглядом, а затем отвечает вопросом на вопрос:       — А ты сама как думаешь?       Грошева поджимает губы и резко откупоривает бутылку. Пена от шампанского с тихим шипением поднимается в горлышке и тут же оседает. Сделав несколько больших глотков, Рита вытирает губы рукавом куртки и шумно втягивает носом воздух. Я замечаю блеск слёз в её глазах, которые она спешно смаргивает.       Следующий час мы проводим все вместе, болтая о всякой чепухе и пританцовывая под музыку. Рита, желая отвлечься от мыслей о Меле, рассказывает Маше о нашем городе и старые школьные истории. Кристина замечает руководителя театрального кружка и, допив залпом напиток в своём стакане, идёт к нему с боевым настроем. Походу, она хочет убедить его принять другое решение насчёт исполнительницы роли Джульетты в постановке. Мы смеёмся, пьём и, кажется, действительно веселимся. Тяготы прошедшего дня остаются в прошлом — их вытесняет алкоголь.       После бутылки шампанского и четырёх глотков ликёра я наконец-то согреваюсь и даже расстёгиваю верх куртки, потому что в какой-то момент от костра начинает так палить, что становится жарко. Музыка долбит по ушам, басы вибрируют на мокром песке, добираясь до ног, и я уже вслух подпеваю старым трекам из школьных времён.       Раньше я часто задавалась вопросом: кто организовывает эти тусовки? У кого может быть столько времени и энтузиазма выбирать место, делать рассылку по чатам и находить того, кто поставит алкоголь по хорошей скидке. Раньше мы с ребятами даже пытались узнать имена заводил, но всё оказывалось тщетно. Во сколько бы ни приходили, так ни разу и не застали их. Если это был пляж, то костёр уже полыхал, а если заброшенный санаторий, то уже играла музыка. В конце концов, мы сдались и решили оставить это тайной. Кто бы это ни был, спасибо ему за все самые запоминающиеся вечеринки.       Когда Локон, добравшись до телефона, подключённого к колонке, врубает «Сансару», мы падаем на промокшее насквозь и прогнившее бревно. Я вытягиваю ноги и вскидываю голову, ища глазами отбившихся от компании друзей. Мела и Кису нигде не вижу, а вот Анжелу замечаю сидящей на корточках у кромки воды. Её сгорбленная спина и опущенная голова снова вселяют в меня беспокойство, и я толкаю девчонок.       — Идём к Анж?       Лола делает глоток ликёра из бутылки, шумно сглатывает и вытягивает шею, чтобы разглядеть Бабич.       — Вот блин, она что, ревёт?       — Надеюсь, что нет, — отвечаю я и поднимаюсь с бревна. Рита следует за мной, но Лола нас останавливает.       — Погодьте. — Вскинув руку, она тычет пальцем в сторону воды. — У неё уже есть компания.       Я оборачиваюсь на пятках, и меня кренит в сторону. Перед глазами пляшут цветные огни, голова вдруг оказывается невесомой — ещё немного и она оторвётся от шеи, взлетит и пропадёт из вида. Уцепившись за Риту, я прошу:       — Скажи, чё там? У меня вертолёты начались, ничего не вижу.       — Мел там, — зло цедит Рита, стиснув пальцы на моём запястье. Я даже вздрагиваю от её силы — нихрена она вцепилась в руку, даже ногти вонзила.       Осторожно потираю глаза, чтобы не испортить макияж, и фокусирую мутный взгляд на парочке у воды. Мел навис над по-прежнему сидящей на корточках Анжелой и что-то говорит. Бабич даже головы не подняла.       — Как думаете, она ему врежет? — с надеждой в голосе спрашивает Лола и громко шмыгает носом. — Сука, у меня руки замёрзли.       — Может, стоит их развести, пока беды не случилось? — говорю я, глядя на ребят.       — Оль, — Хэнк, сидящий на бревне, дёргает меня за куртку и качает головой. — Не надо.       Я недовольно выпячиваю губы и покорно сажусь рядом с другом, когда он хлопает рукой по соседнему месту.       — Тогда у меня другой вопрос, — снова возникает Лола и вертит головой по сторонам. — Куда Кислов делся? Не утоп, случайно? Нет, если его трупак всплывёт жопой к верху, я не шибко расстроюсь, но всё же странно. То от него хрен отвяжешься, то исчезает куда-то.       И правда, где, блять, Киса?       Его отсутствие вызывает странную тревогу. Я не думаю о том, что с ним что-то случилось, причина беспокойства в другом. Когда Киса куда-то исчезал посреди вечеринки в старших классах, я знала, что он торгует. Пока никто не видит, продаёт цветные таблетки в зип-пакетиках. Да, он давно бросил это дерьмо, но теперь я снова переживаю. Киса, где носит твою проблемную жопу?       И, словно по мановению волшебной палочки, мне на плечи опускаются две ладони и встряхивают, как мешок с крупой. Нос чувствует запах сигареты, щеки касаются вьющиеся волосы, и я замахиваюсь рукой, чтобы шлёпнуть Кису по лбу.       — Ты где был? — с долей возмущения спрашиваю я, запрокинув голову назад.       Киса стоит прямо за моей спиной и держит в зубах сигарету. Куртка расстёгнута, завязки на трениках качаются туда-сюда от движений, а воротник чёрной толстовки спился парню в горло.  Лицо Кисы сияет в жёлто-оранжевом свете, а на губах играет хитрая усмешка.       — Отлить ходил, — отвечает он. — Или ты хотела присоединиться? Сводить тебя в кусты и помочь присесть? Ты только скажи.       — Спасибо, обойдусь, — фыркаю я, отворачиваюсь и тут же понимаю, что и правда хочу в туалет. — Тебя не было довольно долго.       — Очень рад, что ты беспокоилась за меня, но всё в норме. — Я снова оборачиваюсь и вижу, как Киса вытягивает вперёд руки и длинные ноги. — Жив-здоров.       — Насчёт «здоров» я бы поспорила, — буркает Лола, прижавшись губами к горлышку бутылки. — Где справка из психдиспансера?       — Там же, где и твоя, — мгновенно отвечает Киса, как-то услышавший её бубнёж сквозь музыку. — Чёт вы тухло сидите. — Повернувшись к колонке, он орёт: — Локон, вруби чё поинтереснее, а!       Сева вскидывает большой палец и хватается за телефон. Киса, быстро метнувшись к валуну, где лежат кучей сумки, возвращается с непочатой бутылкой виски. Он демонстрирует её Хэнку, вопросительно вскидывая брови. Хэнк с усмешкой кивает.       — Я смотрю, Мел снова решился взять высоту, — говорит Киса после того, как они с Хэнком делают по глотку крепкого пойла. — Красава.       — Ты ему посоветовал? — раздражённо спрашивает Рита, с осуждением глядя на Кислова.       — Ничё я ему не советовал, — мотает головой тот. — Всего лишь немного замотивировал.       — И как? — вскидываю я брови. — Что сказал?       — Да я чё, помню, — слишком быстро отвечает Киса, присаживаясь на корточках рядом со мной. — Что-то ляпнул. Из серии: за любовь надо бороться до конца.       — Это и есть «совет», кретин, — хмыкает Лола.       — Иди в жопу, — советует ей Киса.       Упираясь локтём в моё колено, он ерошит волосы, делает глоток виски и, пока остальные слушают ворчание Лолы, негромко говорит мне:       — Отойдём попиздеть?       Мои брови удивлённо ползут вверх.       — О чём?       — Идём, и узнаешь.       Сощурившись, я с подозрением смотрю на друга. Странный он какой-то.       — Ладно, — наконец киваю я и, протянув бутылку с ликёром Рите, хватаюсь за протянутую ладонь Кисы, чтобы встать с бревна.       — Вы куда? — спрашивает Хэнк.       — Щас придём, — коротко бросает Киса, уводя меня под локоть.       — Я запрещаю вам ебаться! — кричит Лола вслед.       Обернувшись и продолжая шагать вперёд, демонстрирую подруге средний палец, а Кислов, широко замахнувшись, шлёт Гараевой радостный воздушный поцелуй.       — Вот это ты нажрался, — говорю я, когда Киса опускается на корточки перед своим рюкзаком и вынимает из него подарочный пакет, размером немногим меньше обычного листа бумаги. — Шлёшь Лоле воздушные поцелуи.       — Это ревность? — улыбается Киса, глядя на меня снизу вверх.       — Это недоумение, — парирую я, глядя красный пакет, на глянце которого пляшут огни от костра. — Что там?       Вместо ответа Киса швыряет свой рюкзак обратно к куче, поднимается на ноги и с таинственной ухмылкой манит за собой пальцем. Уперев руки в боки, я сперва смотрю на удаляющуюся фигуру парня, а затем, закатив глаза, спешу за ним.       Киса ведёт нас к развалинам спасательной вышки, резко тормозит, разворачивается на пятках и протягивает мне пакет.       — Держи, подгон.       — Там жвачка? — смеюсь я, припомнив сцену из сериала, и принимаю презент. — Ладно, посмотрим.       Киса, отпихнув ногой старую прогнившую доску, плюхается на большой камень и вынимает из кармана пачку сигарет, а меня одолевает нешуточное любопытство. Раскрыв пакет, я щурюсь и заглядываю внутрь. Мы отошли достаточно далеко, чтобы остаться в полумраке, поэтому я не сразу понимаю, что вижу.       Глаза привыкают к темноте, и меня осеняет.       — Это что, валентинки? — тихо спрашиваю я, поднимая глаза на Кису. Он делает долгую затяжку, и кончик сигареты вспыхивает оранжевым огоньком. — И так много?       Не просто много, а дохренища. Подарочный пакет доверху забит валентинками. Здесь есть и обычные в виде сердца, и открытки, и даже шоколадные конфеты, завёрнутые в красную обёртку.       — Нравится? — спрашивает Киса, стряхивая пепел под ноги. — Теперь ваша душенька довольна?       В голове вспыхивает лампочка.       — Это из-за того, что я сказала днём? Думала, мы всё прояснили.       — Ай, нет, нихуя, — качает головой Киса и вскакивает на ноги. Выпитое им даёт о себе знать, и парня кренит набок. Взмахнув руками, он удерживает равновесие и, запрыгнув на сваленные в кучу обломки будки, возвышается надо мной, как башня. — Ты же хотела презент, знак внимания. Вот, держи целый пакет. За все года дружбы.       Глупо хлопнув глазами, я снова заглядываю в пакет и растерянно говорю:       — Но здесь больше тринадцати штук. Раз в десять, не меньше.       — Отдал с процентами, — невозмутимо говорит Киса, выпуская в облако табачного дыма. — Опять недовольна? Ну, тебе не угодишь, Солнышко.       Я не успеваю ничего ответить, даже осмыслить услышанное — Кислов выхватывает пакет из моих рук, поднимает над своей головой и... опрокидывает содержимое.       Конфеты сразу падают на песок, горсть конфетти обрушивается мне на голову, а валентинки подлетают в воздухе, подгоняемые внезапно поднявшимся ветром. Я смотрю на то, как их уносит к воде, и не понимаю, что происходит. Совсем не понимаю. В голове пустота.       — Ля, красота, — довольно произносит Киса, откидывая в сторону пакет. Он с тихим шуршанием приземляется на ветки голого кустарника. — Пиздато тонут, суки.       — Киса, — тихо зову я, — ты чего делаешь?       Негромко хмыкнув, он поворачивает ко мне голову и улыбается.       — Осыпаю тебя любовью и вниманием. — Потянув руку, он тычет указательным пальцем меня в лоб. — Не поняла, что ли, дурочка?       Я молчу. Снова хмыкнув, Киса подносит к губам сигарету, делает ещё одну затяжку, а затем щелчком пальцев отправляет её на землю. Развернувшись всем телом ко мне, он широко раскидывает в стороны руки.       — Чё, даже не бросишься ко мне в объятия? Хм. А на Хэнка сразу прыгнула.       — Ни на кого я не прыгала, — только и могу, что ответить я. Голос совсем сел, превратившись в жалкий шёпот. В носу щиплет, а уголки рта ползут вниз. Хочется расплакаться.       Опустив руки, Кислов бьёт себя по бёдрам и качает головой. Веселится. Его эта ситуация забавляет. Не хочу его больше видеть.       Спрятав ладони в карманах куртки, я молча разворачиваюсь на пятках и иду прочь. Не к костру, а подальше в темноту. Не разбирая дороги.       Не сразу понимаю, что нечто горячее на лице — это слёзы. Громко шмыгнув носом, я яростно тру щёки рукавами куртки и, вдавливая подошву в песок, торопливо иду по пляжу. С каждым шагом приближаюсь к воде. Киса за мной не пошёл. Пошёл он к чёрту, еблан.       Трясущиеся ноги подкашиваются через сотню или две метров. Рухнув на песок, я подбираю ноги, утыкаюсь лбом в колени и начинаю истошно рыдать. Беззвучно, но захлёбываясь. Желание прямо сейчас прекратить дружбу в тринадцать лет настолько сильное, что я выхватываю телефон из кармана и, зайдя в переписку с Кисловым, набираю сообщение. Яростно стучу ногтями по стеклу, представляя, как царапаю ими тупую рожу придурка.       Я: На этом всё. Дружбе конец. Иди нахуй, Кислов.       Я: Ты меня заебал.       Жму «отправить» и с громким истеричным всхлипом швыряю телефон на песок. Он падает горящим экраном к верху. Накрыв холодными ладонями лицо, сотрясаюсь в плаче и шумно вдыхаю солёный воздух. Он застревает в горле, и я задыхаюсь.       Боль, обида, разочарование жрут изнутри. А я только решила, что всё хорошо. Что всё утрясётся. Но нихуя. Человек, один из тех, кому я могла доверить даже свою жизнь, так со мной поступил. Насрать, что он набухался в говно. Пусть проспится, увидит завтра сообщения, пожалеет, но мне будет всё равно. Я устала терпеть. Это была последняя капля.       Лежащий на песке телефон вибрирует от звонка. На экране высвечивается фотография Хэнка. Сбрасываю звонок, но следом звонит Лола.       Простонав, я опрокидываюсь спиной на песок и с яростью бью пяткой по земле.       — Отъебитесь все от меня!       Голос, орущий в темноту, принадлежит не мне. Он хриплый, задыхается от истерики. Чужой.       Звонки резко прекращаются. Истерика тоже затихает. Слёзы перестают катиться по лицу, заливая уши. Сложив руки на животе, я поворачиваю голову к мобильнику. Он лежит без единого признака жизни — с чёрным экраном. Села батарейка.       Продолжая хлюпать носом, я медленно поднимаюсь на ноги и сую ставший бесполезным телефон в карман. Оглядываюсь на горящий вдалеке костёр и удивляюсь, что он так далеко. Сколько же на самом деле я шла?       Живот сводит судорогой, и я вспоминаю, что хотела в туалет. Вытерев нос, прячу руки в рукавах толстовки под курткой и бреду в сторону кустов. Трудно ориентироваться в почти непроглядной темноте. Приходится выставить на всякий случай руки и идти вслепую. Дурацкий телефон, так не вовремя сел — я осталась без фонарика.       Внезапно ноги запинаются обо что-то на земле, и я, коротко вскрикнув, падаю вперёд. Ветки и песок царапают ладони, по лицу хлещет сухая трава. Поморщившись, я переворачиваюсь на бок, дуя на руки, и вдруг понимаю, что лежу на чём-то мягком. Протягиваю руки и щупаю неопознанный объект. Под пальцами проминается ткань, вот я чувствую руки, чьё-то плечо...       Внезапная догадка бьёт в голову; я с визгом перекатываюсь на землю и отползаю дальше. Это человек. Я только что запнулась о тело лежащего без движения человека!       Силуэт лежащей ничком фигуры с трудом проглядывается в темноте, и я не вижу лица неизвестного. Тошнота подкатывает к горлу, пальцы на руках скрючивает внезапная судорога, а мороз сковывает тело.       — Нет-нет-нет, — бормочу себе под нос, сотрясаясь в ужасе. — Только не это.       Надо убедиться, что человек жив. Или мёртв. Может, он просто напился и упал без сознания. Может, ему нужна срочная врачебная помощь. Может, он умирает прямо сейчас, пока у меня зуб на зуб не попадает. Но я не могу заставить себя притронуться к телу, чтобы проверить пульс.       Сухие губы кровят от солёного ветра, глаза щиплет от попавшего в них песка, ушибленные руки горят огнём. Усилием воли стряхиваю с себя оцепенение и на карачках подползаю к человеку, шаря перед собой рукой. Наконец они находят ткань пальто, и я, стиснув зубы, двигаю ладонями выше, к голове. Нахожу тёплую шею и, шумно сглотнув, прижимаю два пальца к артерии под челюстью. Вздох облегчения срывается с губ — жив. Я чувствую бешеный, но пульс. Это не мертвец.       — Эй, — наугад бью парня по лицу и попадаю по щеке, — очнись. Ты слышишь меня? Что с тобой случилось?       Я не чувствую запаха алкоголя, значит это не пьяный обморок. От следующего шлепка парень дёргается, и я с облегчением роняю подбородок на грудь. Слава богу, очнулся.       Незнакомец хрипло выдыхает и заходится в рваном кашле. Он пытается сесть, но я удерживаю его.       — Лежи, я сейчас позову помощь. У тебя телефон есть? Мой сдох.       — Оля?..       Я осекаюсь, услышав знакомый голос.       — Мел?.. Ты... Что с тобой случилось?!       Я с силой встряхиваю друга, держа за грудки, и он снова задыхается от кашля.       — Анжела... — с трудом выдавливает Меленин. — Она ушла... Ей кто-то позвонил, и она просто уехала...       — Да срать вообще! — ору я ему в лицо и, не выдержав, с размаху даю смачную оплеуху. — В себя приди! Ты валяешься на песке без сознания! Какого хрена?! У тебя совсем колпак снесло? Ты что, идиот?       — Я люблю её, — шепчет Мел. — Я так люблю её, а она любит другого. Почему, Оль?...       — Да не знаю я! — с психом отвечаю я, отпихиваю о себя Егора и плюхаюсь задницей на устланный ветками песок. — Не знаю, ясно? Думаешь, ей легко? Чё вы все себя как мудаки ведёте?       — Я таблетку съел, — продолжает Мел, не слыша меня, — думал, так легче будет. А получилось иначе. Мне так хуёво, Оль. Хоть в петлю лезь.       Пальцы загребают песок в кулаки.       — Таблетку? — вкрадчиво переспрашиваю я. — Какую таблетку ты съел?       — Не знаю. Мне дали. Чтобы успокоиться. А меня как накрыло... — медленно отвечает Мел, словно засыпая. — Даже не смог Анжелу догнать. Ноги подогнулись, я упал и отключился.       Подползая ближе, я трогаю друга за холодную руку и крепко сжимаю.       — Мел, эта таблетка, где ты её взял? Кто тебе её дал?       Меленин не отвечает — я слышу только хриплое дыхание и завывание ветра.       — Мел, ответь, ты меня слышишь?       — Да, — едва слышно выдыхает Мел. — Киса. Таблетку мне дал Киса.