Мы сделали это. Перезагрузка

7 февраля 2024 года

      Утро выдалось на редкость ясным для этого времени года в приморском городе. Отчего-то проснувшись раньше будильника, я не спеша привела себя в порядок, нарядилась и даже накрасила губы красной помадой, что делаю в последнее время не так часто — из-за сильного ветра мои волосы постоянно липнут к губам, а потом пачкают одежду.       Убедившись, что слой помады лежит ровно, я отрываюсь от зеркала и довольно хмыкаю своему отражению. Затем до меня доходит ошибочность своих действий, и я закатываю глаза. Ещё не завтракала, а губы уже накрасила. Вот дура.       Приходится измазать полпачки салфеток и выйти, наконец, к завтраку. У отца с самого утра важное совещание в тренерском штабе, поэтому он тоже проснулся рано и уже приготовил для нас завтрак.       — М-м-м, — с наслаждением мычу я, втягивая носом аромат жареного хлеба и с довольной ухмылкой тяну руки к чашке кофе возле моей тарелки, — ну что за песня с самого утра?       — Называется «Завтрак от лучшего в мире отца», — хмыкнув, отвечает папа и протягивает вилку для омлета с сыром. — И хоть бы раз в этих стенах заиграла мелодия «Завтрак от дочери». — Протяжно вздохнув, он качает головой.       — А я могу, — фыркнув, говорю я, запихивая в рот щедрый кусок омлета, — но тебе опять не понравится, и мы вернёмся к прежнему распределению обязанностей — ты стоишь у плиты, а я к ней не прикасаюсь. Вспомни мою заливную рыбу.       Папа, точно припомнив «ту самую» рыбу, в ужасе округляет глаза и выставляет вперёд ладонь с растопыренными пальцами.       — Нет, не надо. У нас с того раза весь запас Полисорба и Энтеросгеля кончился. Лучше сиди и жуй, что я готовлю.       Пожав плечами, я отправляю ещё один кусок омлета в рот и громко причмокиваю.       — А может быть ты своим хамским отношением к моей стряпне, папуль, убил во мне гениального кулинара. Я перестала верить в себя, вот и готовлю плохо. Подумай об этом на досуге.       — Если из тебя и мог получиться кулинар, то только как Высоцкая.       Я хочу оскорбиться от такого сравнения, но тут же вспоминаю, как в одном из выпусков Юлия буквально сожгла мясо на барбекю, и начинаю громко смеяться.       — Ладно, пап, подъёб засчитан. Для своего престарелого возраста ты действительно неплохо шутишь.       — Ещё раз скажешь что-то про мой возраст, — говорит отец, наливая себе чашку кофе, — и будешь по утрам есть хлопья с молоком.       Угроза заставляет меня скривиться и закрыть рот. С детства ненавижу хлопья с молоком. Как вспоминаю эти размокшие в молоке куски кукурузной муки, так желудок издаёт неприятный звук отторжения. И всё из-за мамы.       В нашей семье бывали разные времена — в один год мы почти ежедневно ужинали в ресторанах и часто колесили по миру, в другой — жгли свет в квартире только по необходимости и ели пресные супы без мяса. Карьера спортсмена, даже величайшего, не даёт его семье какой-либо финансовой гарантии и психологической стабильности. А хоккей — жёсткий спорт.       Многим ломают спины, выбивают зубы, калечат ноги. А мой отец пострадал во время драки прямо посреди матча. Соперник ударил его головой об лёд, из-за чего папа несколько дней пролежал в коме, а после год провёл на реабилитации из-за постоянной мигрени, непредсказуемой рвоты и плавающего зрения. У него сильно тряслись руки — он с трудом ел, а я сидела у него на коленях и кормила с ложечки. Всё это со временем прошло, кроме слуха — папа до сих пор плохо слышит на левое ухо.       Травма отца пусть и принесла нашей семье денежную компенсацию от страховки клуба, но проблемы это не решило. Почти все деньги ушли на лечение и на закрытие ипотеки за квартиру, которую родители купили незадолго до несчастного случая. И самое абсурдное, что хуже всего это время переживала мама — внезапно из богатой жены хоккеиста она превратилась в сиделку, домохозяйку и должницу банку по кредитной карте.       Маме невмоготу было отказаться от дорогой машины, регулярных походов в спа, дорогих сумок и туфлей, а ещё больше она ненавидела сочувствующие взгляды обеспеченных подружек. Скандалы из-за денег в стенах нашего дома случались так часто, что однажды я и забыла, что когда-то было по-другому. Мои любящие друг друга родители превратились в злейших врагов, вынужденных жить под одной крышей.       Досталось и мне. Я была ребёнком, привыкшим к радостям обеспеченной жизни, и не понимала, почему вдруг их лишилась. Мама не пыталась объяснить, что надо немного потерпеть, что это временные трудности — она упорно вбивала мне в голову, что отец лентяй и безответственный мудак, который ни от какой травмы не страдает. «Ему, зайчик, просто больше не обосралась наша семья. Он хочет лежать в кровати и нихера не делать».       Это тоже не помогло понять одним утром, почему я должна доедать хлопья с молоком, когда хотела блинчики с ветчиной и сыром. Разозлившись, мама высыпала в тарелку почти целую пачку хлопьев, залила всё литровым пакетом молока так, что белые разводы были по всему столу и полу. Больно схватив за запястье, она с красными от гнева глазами кричала, чтобы я сожрала всё до последней капли. Я сожрала, и вот уже десять лет не могу даже смотреть на весёлые упаковки на прилавках и витринах супермаркетов.       Держаться на плаву в то время помогала бабушка, Антонина. У них с мамой всегда были токсичные отношения, полные взаимной неприязни. Бабушка за словом в карман не лезла, а мама не умела давать достойный отпор. Я же бабушку безумно любила, как и она меня. Бабушка Тоня сдавала свою квартиру и жила за городом, отдавая все деньги за аренду нашей семье. И это только укрепило мамину ненависть, которая была уверена, что свекровь так самоутверждается, ведь мама жила только за счёт мужа и сама не работала.       А потом бабушка умерла. Деньги от продажи её квартиры выровняли ситуацию, папа вернулся в спорт, а мама пошла учиться на психолога. Думаю, тогда она и завела роман на стороне с отцом моей одноклассницы Ани Козловой. О своих методах воспитания мама до сих пор говорит как о том, что я всё придумала.       — Оль, — выдёргивает меня отец из плена гнетущих воспоминаний щелком по носу, — у тебя сейчас омлет обратно в курицу превратится. Доедай, и я подкину тебя в школу.       — В школу? — вскидываю я брови и усмехаюсь. — Пап, что за стереотипное поведение бати, который не помнит, сколько лет его ребёнку?       — Будешь ехидничать, — с абсолютно невозмутимым видом отвечает родитель, — выкину тебя у ворот детского сада. Ещё комментарии будут, Петросян?

***

      Ворота кампуса показываются за стеной бывшего ликёро-водочного завода, когда отец вспоминает:       — Так, что по сегодняшнему ужину? Рёбра готовить или обойдёмся мясом с картошкой?       — Кстати, о нём, — отвечаю я, не отрываясь от телефона — осталось всего два хода в игре, и я не понимаю, как мне выбить ещё десять красных фишек, — Гена застрял в Феодосии. Сегодня он не вернётся. Дай бог, если это случится хотя бы к выходным.       — Я так понимаю, он опять в какой-то жопе?       — Именно так. — Ходы кончаются, уровень проигран, и я, заблокировав телефон, с разочарованным вздохом убираю его в карман. — Он ночью написал.       — Понятно. — Миновав пост охраны, папа заезжает на парковку, и я замечаю Лолу, Анжелу и Кристину, стоящих рядом с розовым Марчиком. — Ну, я ему вставлю пизды, как вернётся.       — Ты только повод для пиздюлей придумай, — хихикаю я. — А то он, вроде как, просил тебе ничего не говорить. Как раз-таки по этой причине.       — Твоим друзьям давно пора было привыкнуть, что я в курсе всех ваших приключений, — усмехнувшись, отвечает папа и тормозит возле Марчика. — Ты у меня болтушка. Находка для шпиона.       — Ах так? — притворно возмущаюсь я и прикладываю ладонь к груди. — Тогда я больше ничегошеньки тебе не расскажу.       — Ага, конечно. — Папа вскидывает ладонь и изображает мой рот, который непременно выболтает ему все тайны, когда мы в следующий раз сядем пить пиво с креветками.       Впрочем, своей вины я ни за что не чувствую. Я и правда рассказываю папе всё-всё, кроме самых больших тайн своих друзей. Например, о романе Анжелы с преподавателем или о причинах Гениных поездок. Хотя о последнем он наверняка догадывается и часто воспитывает крестника, желая научить уму разуму. В любом случае, папа — мой первый лучший друг. И мне трудно представить, что я не могу написать ему, позвонить или просто прийти и не рассказать о чём-то трешовом или просто глупом. Это часть моей личности.       — Здрасьте-здрасьте! — подлетает Лола к открытому окну с водительской стороны и, радостно взвизгнув, просовывает голову в салон, чтобы от души чмокнуть моего родителя в небритую щёку.       — Забор покрасьте, — отзывается он в привычной манере и щёлкает Лолу по уху. — Привёз ваш товар, забирайте.       Под «товаром» папа, конечно же, имеет в виду меня, и я, недовольно закатив глаза, выбираюсь из салона. Забрав сумку с заднего сиденья, я пытаюсь растолкать подруг, чьим вниманием всецело завладел отец. И только Кристина стоит в стороне, обняв себя за талию, и в болтовне участия не принимает.       — Мы опоздаем на пары, — пытаюсь я вразумить хихикающих девчонок. — Лола, Анж.       — Да и хрен с ними, — отмахивается Гараева, показывая моему заинтересованному родителю какой-то мем из тик-тока. — У меня всё равно первой Кант и его нудная херотень под названием «философия». Без обид, Бабич.       В ответ Анжела только сдержано улыбается, чтобы не выдать своих истинных чувств и мыслей насчёт реплики Лолы. А та уже несётся дальше и листает следующее видео, потому что все мемы для моего бати она сохраняет для него в персональную папку. Иногда кажется, что Гараева со мной столько лет дружит исключительно по этой причине — быть ближе к Артуру Чехову, «крашу всея Руси» по её же собственным словам.       — Гараева, блять, — не выдерживаю я, глядя на часы, и дёргаю подругу за руку. Пара начнётся через десять минут, а я хочу успеть рассказать девчонкам, что мне звонил Святов. — Идём уже.       — Да иду-иду, — фыркает Лола, убирая телефон. — Ты не с той ноги, что ли, встала?       — Это я не с той встал, — вклинивается папа. — Кислов полночи свою дебильную музыку за стенкой слушал.       Он преувеличивает, конечно. Ванина комната ближе ко мне, чем к его, и я ничего не слышала.       — Да он вообще козёл!  — с радостью возмущается Лола, которую хлебом не корми, дай Кису обосрать.       — Горный, — поддакивает папа и переводит взгляд на меня. — Раз ужин на сегодня отменяется, то я буду поздно. Дела.       Я молча киваю и взмахиваю рукой на прощание отъезжающему батиному хаммеру. Дела, как же. Небось выделит освободившееся время своей тайной подружке, которой, по его словам, не существует. Но меня не проведёшь: я не раз находила на отцовских воротниках следы от губной помады, светлые волосы (точно не мои), а ещё от папы после таких «дел» постоянно пахнет женскими духами. Наверняка закрутил роман с мамой одного из своих подопечных в хоккейной школе. Это длится уже полгода, и я не знаю, почему он так упорно всё отрицает вместо того, чтобы просто пригласить её к нам на ужин. Даже я так не делаю, а мне, вроде как, по возрасту положено тупо себя вести.       — Хочешь сказать, ты реально на первую пару торопишься? — ехидно усмехнувшись, интересуется Лола, когда мы вчетвером идём в сторону административного корпуса. — Что у тебя, пары по расчленёнке? Или «как варить мет, чтобы легавые не поймали»? Если да, то слушай внимательно. Мне скоро эта инфа для работы пригодится.       — Если перестанешь перебивать, — толкаю её локтём в бок, — то я расскажу. — Лола делает вид, что застёгивает рот на замок и кладёт невидимый ключ в карман кожаной куртки. — Мне ночью, почти утром, Валя звонил.       — И что он хотел? — спрашивает Анжела, беря меня под руку.       — Да я толком не поняла. Он пьяный был. Сказал, что скучает по мне. А потом я вообще нихуя не поняла — Валя за что-то извинялся. Всё повторял: «Прости меня, малыш, извини, мне так жаль!». Что это вообще было?       Нехорошее, гадкое предположение вертится на языке, но я не могу сказать его вслух, пока рядом шагает Кристина и внимательно прислушивается к моим словам. Переглядки Анжелы и Лолы свидетельствуют, что они думают о том же, но никто не осмеливается их озвучить. Мы трое понимаем — Кристина Прокопенко ещё не заслужила наше доверие настолько, чтобы рассказывать о чём-то действительно важном.       — Может, — задумчиво тянет Крис, — Валя думает, что он сделал что-то не так, и поэтому ты с ним порвала?       Это самая безопасная версия из возможных, поэтому я киваю, а Лола тут же вклинивается:       — Да, это больше всего похоже на правду.       Подруга бросает на меня многозначительный взгляд, и я могу прочесть, о чём она на самом деле думает: «Эти пьяные извинения Святова слишком подозрительны. Забудь, что я говорила вчера — это реально странно».       Первая половина учебного дня пролетает быстро и незаметно. Все три часа я сижу, безумно пялюсь в стену напротив и накручиваю прядь волос на палец. Хэнк на первую пару не пришёл, решив взять утренние смены в автомойке, а Киса так и не отметился в чате — то ли проспал всё на свете, то ли опять забыл зарядить телефон. Поэтому моё одиночество на лекциях скрасить некому, и, когда преподаватель по административному праву смотрит на часы и машет рукой, я радостно выбегаю из аудитории, чтобы встретиться с подругами.       Активно работаю локтями, пробираясь сквозь волну студентов и веду пальцем по экрану телефона, на котором открыт чат «Четырёх подруг».       Рита Усик: Кажется, мой таксист приезжий. Он пользуется навигатором! Кто из наших может не знать дорогу к кампусу?!       Анж: И сколько тебе ещё ехать?       Рита Усик: Милая женщина из телефона говорит, что ещё десять минут.       Лол Кек: Жесть, за десять минут можно весь Вят от вокзала до пристани проехать.       Рита Усик: А я о чём!       Рита Усик: Вы только дождитесь, мне реально нужна плойка.       Анж: Дождёмся, не волнуйся.       В дворике кампуса шумно. Облака заслонили ясне небо, но дождём не пахнет. Поэтому большинство студентов решили провести большой перерыв на улице, заняв все скамейки по периметру и столики в летнем кафетерии. Бросаю взгляд на последнее сообщение Лолы, в котором она пишет, что заняла нашу обычную лавку, и, убрав телефон, спешу к месту встречи — каменная полукруглая лавочка возле корпуса иностранных языков и языковедения. С неё открывается шикарный вид на фонтан в виде Афродиты, выходящей из морской пены, и на горный массив. Тучи скрывают пологие вершины, покрытые редким снегом, а над тёмно-зелёными кронами деревьев стайками носятся чайки.       Лола, игнорируя правила кампуса, курит, стряхивая пепел на мощённую белым камнем дорожку, а Анжела стоит рядом и ковыряется в розовой сумочке. Только вскидываю ладонь, чтобы привлечь внимание подруг, как мощный порыв ветра срывает слабо держащуюся на волосах резинку, а меня под руку хватает взявшаяся из ниоткуда Кристина. Я вздрагиваю, а она, возвышаясь на добрые полголовы, жмётся к моему боку и широко улыбается.       — Привет, — от неожиданности говорю я, хотя мы здоровались ещё утром. — Ты чего такая довольная?       — С вероятностью девяносто процентов, — счастливо выдыхает она и отбрасывает густые чёрные волосы от лица, — я сыграю Джульетту в новой постановке!       — Ого! — искренне радуюсь я и сжимаю пальцы на её запястье. — Но почему не сто процентов?       — Да там ерунда! — усмехнувшись, отмахивается Крис. — Они ещё рассматривают другую претендентку, не знаю кого, но эта роль точно будет моя. Ну ты только послушай!       Остановившись и остановив меня, Кристина встаёт напротив, делает глубокий вздох и, прижав руки к груди, вдохновенно читает:       

Лишь это имя мне желает зла. Ты был ты, не будучи Монтекки. Что есть Монтекки? Разве так зовут Лицо и плечи, ноги, грудь и руки? Неужто больше нет других имен? Что значит имя? Роза пахнет розой, Хоть розой назови её, хоть нет.

      

Ромео под любым названьем был бы Тем верхом совершенств, какой он есть. Зовись иначе как-нибудь, Ромео, И всю меня бери тогда взамен!

      Я стою и не двигаюсь, боясь спугнуть эту Кристину — лёгкую, трогательную. Влюблённую. Кажется, будто она и правда Джульетта, без памяти влюблённая в Ромео. В голосе её столько тоски, любви и трагичности, что по коже невольно бегут мурашки. Прокопенко права — эта роль по правде её и только.       — Вау, — только и могу вымолвить я. — Просто, блять, вау.       — Спасибо, — робко, с примесью гордости произносит Крис и заправляет волосы за уши. Её голубые глаза смотрят мне в самую душу и вкрадчиво спрашивают: — Тебе правда понравилось?       — О да! — тут же киваю я, чтобы Кристина ни на секунду не усомнилась в своём таланте. — На мгновение мне показалось, что ты и правда Джульетта. Очень много боли и тоски в твоём монологе.       — Ну, — усмехнувшись, отвечает Крис, — не в моём, а в Шекспировском, но я рада, что ты заценила. Я долго репетировала, весь язык в мозолях.       — Эта роль однозначно будет твоей, — уверенно выдаю я и, подхватив Прокопенко под руку, веду её в сторону девчонок.       Лола, сидя вполоборота, терзает пальцами догоревший окурок и недоуменно пялится на нас. Её недовольное выражение лица так и кричит:       — Вы хули там застряли? — озвучивает Гараева то, о чём подумала. — Одна руками машет и вздыхает, вторая с открытым ртом стоит. Видели бы вы себя со стороны.       — Мы просто разговаривали, — осекает её Кристина, в мгновение потеряв весь флёр влюблённой девочки эпохи Возрождения. — К чему этот тон?       — Тон? — в притворном удивлении вскидывает брови Лола. — Я что, тональником в цвет лица не попала?       — В цвет мозгов, — огрызается Крис, и я тут же вскидываю руки, чтобы остановить ни с чего возникшую перепалку. — Ты чего доебалась?       — Да нахуй ты мне нужна, — закатив глаза отвечает Лола и швыряет бычок в урну. Она как обычно сварлива, но явно не в настроении собачиться по-крупному. — Сука, ёбаный ветер, у меня уже полный рот песка.       — Вот и помолчи, — тихо бормочет Крис, и слышу её только я.       — Пока Риты нет, — решаю перевести тему, пока не нашёлся новый повод для этих двоих поцапаться, — давайте решим, что будем делать на день Святого Валентина?       — А что решать? — пожимает плечами Анжела. — В унике как обычно будет работать любовная почта, а вечером наверняка устроят тусу на пляже.       — И мы пойдём на неё, — безапелляционно заявляет Лола. — Там как раз нет вторых этажей.       Она бросает ехидный взгляд в мою сторону, и я тут же бью рюкзаком её по ноге. В ответ Лола проказливо высовывает язык с пирсингом в виде таблетки.       Пусть Гараева и язва, но я рада, что ситуация, произошедшая на вечеринке у Локона, больше не вызывает у нас сильной тревоги. И никто не воспринимает меня как жертву, которую надо жалеть и утешать. Плохого ничего не случилось, а чтобы раскрыть дело до конца, надо держать голову в холоде, разум — трезвым.       — Я, если честно, не очень хочу идти, — кривится Кристина, бросая сумку на скамью. Та задевает бедро Лолы, и Гараева шумно выдыхает, переводя недовольный взгляд с вещи на её хозяйку. — Может лучше девичник организуем? У Оли, например.       — А чё не у тебя? — вскидывает брови Лола. — С хера ли ты хатой Чеховой распоряжаешься?       — Если ты вдруг забыла, — парирует Крис, — моя мама только что выскочила замуж за нового мужика, и скоро к нам заявится его дочурка. Завтра, — мрачно добавляет она. — Так что у меня мы сможем собраться ровным счётом никогда.       — Вот не понимаю я тебя, — чересчур тяжко вздыхает Лола и вынимает из пачки новую сигарету. — Ты же взрослая баба, а так полыхаешь жопой из-за нового хахаля мамки.  Устройся на работу, сними хату и не мешай матери строить личную жизнь.       — Тебе легко рассуждать. У тебя никогда не было отца, и ты не знаешь, какого это, когда один родитель предаёт другого, а ты вынуждена быть посреди этого огня.       — Конечно, — кивает Лола с усмешкой. — Меня же в капусте нашли, а спермобак не бросал мою мать, как узнал, что она залетела. Что я вообще в этом понимаю?       — Именно поэтому и не понимаешь, — цедит Кристина, а я чувствую, как спазмы тупой, взявшейся из ниоткуда боли давят на виски. — Меня только Оля понимает.       Не хочу состязаться с Кристиной в соревновании «кому хуже», поэтому молчу, глядя на Анжелу. Она стоит и устало смотрит то на Крис, то на Лолу, не собираясь принимать в этом участия. Из нас всех у неё единственной полноценная семья, но это тоже не значит, что она счастливая. Как там Толстой говорил? Счастливые семьи счастливы одинаково, а каждая несчастливая несчастлива по-своему.       Наши с Кристиной истории не так похожи, как она думает. Её мама не изменяла мужу, а честно призналась, что больше не любит его. Моя же несколько лет наставлял отцу рога, пока не спалилась. Однако вряд ли это утешает — Прокопенко привязана к своему папе так же сильно, как и я к своему.       — Может мы закроем эту тему? — предлагаю я. Мне уже надоело, что Лола и Крис вечно собачатся, чем ставят нас с Анж в неудобное положение, будто мы должны выбирать, на чьей стороне. Хотя Гараева и так знает, что мы всегда выберем её, поэтому идёт в полный разнос, когда ей хочется поругаться.       Но, к счастью, сегодня не такой день. Махнув рукой, она лениво потягивается и случайно ломает пальцами сигарету. Разочаровано посмотрев на две половинки и просыпавшийся на одежду табак, Лола стряхивает мусор в урну и безапелляционно заявляет:       — Мы пойдём на костёр и точка. А кто не хочет, пусть сидит дома на семейном ужине вместе с новой семьёй. Можешь даже, — Лола звонко щёлкает пальцами, — показать новой сестрёнке достопримечательности. Это будет супер-умилительно.       Не выдержав, я пихаю подругу ногой и качаю головой в ответ на вопросительный взгляд.       «Завязывай над ней издеваться».       «Да я же прикалываюсь».       «Хватит».       Закатив глаза, Лола вскидывает голову.       — Ладно, Крис, сорян, перегнула. У меня настроение плеваться. Ты просто под руку попалась. Обычно я Кислова стебу, но сейчас его тут нет.       Кристина поджимает губы, но всё же кивает, принимая извинения Лолы.       — Девчонки!       Мы дружно оборачиваемся на зов и видим спешащую в нашу сторону Риту. Её длинные кудряшки забавно колышутся в такт быстрым шагам подруги. Выглядит Грошева, как всегда, шикарно — словно ждущее у ворот такси отвезёт её прямиком на Парижскую неделю моды. Остановившись рядом, она переводит дыхание и поправляет причёску.       — Спасибо, что подождали.       Рита по очереди обнимает каждую из нас, а Кристине она просто кивает с улыбкой. Они не дружат, так что Рита всегда ограничивается дружелюбной вежливостью.       — Зачем они тебе? — интересуется Анж, вынимая из сумочки щипцы для волос, замотанные в провод. — Ты же не работаешь с волосами.       — Да, — кивает Рита, забирая щипцы и пряча в своей сумочке. — Но кое-что я всё же умею. Поэтому помогаю Ларисе. Сегодня открытие какой-то галереи, аж шестеро записались. А щипцы, как назло, сломались именно сегодня. Так что, Бабич, — подруга подаётся вперёд и чмокает Анжелу в щёку, — премного благодарна. Вечером верну.       — Не стоит, — отмахивается Анж. — Я всё равно утюжком кудри делаю. Не знаю, зачем мне эта плойка. Оставьте себе.       — Бабич, — с восхищением смотрит на неё Рита, а затем с визгом набрасывается с объятиями, — спасибо, спасибо, спасибо!       — Слышь, Анжелка, — Лола с усмешкой пихает Анжелу в бедро, — а у тебя нет тачки, которой ты не пользуешься? Или хаты, в которой не живёшь? Я бы с удовольствием приняла в дар.       — Ха-ха, — закатывает глаза Анжела. — Есть только велосипед. Отдать?       — Не, оставь себе, — фыркает Лола и, откинувшись назад, опирается руками на скамью. Ноги она складывает друг на друга и лениво качает ступнёй, обутую в чёрные тяжёлые ботинки. — Что нового вообще?       Вопрос, очевидно, адресован Рите, но Грошева не успевает и рта открыть, как в разговор встревает Кристина:       — Я Джульетту буду играть в апрельской постановке, — гордо заявляет она, улыбаясь уголками рта.       — А что, уже известны результаты прослушиваний? — вскидывает брови Анжела и, поджав в недоумении губы, вынимает из сумочки телефон. — Странно, мне Горыныч ничего не писал.       В воздухе повисает молчание, которое стремительно наполняется тяжестью неловкого момента. До меня доходит смысл сказанного Анжелой, и я понимаю, что сейчас начнутся проблемы. Лола, кажется, тоже предчувствует грядущий конфликт и, шмыгнув носом, сильнее раскачивает ногой, притопывая пяткой. И только Рита непонимающе смотрит то на Крис, то на Анжелу, вертя в руках плойку.       Кристина, не моргая, глядит на Анжелу. Кажется, она даже не дышит. Хочется поднести к её носу зеркало и убедиться, что не надо вызывать скорую. Наконец она делает судорожный вдох и негромко спрашивает:       — Так это ты вторая претендентка на роль Джульетты? — С каждым сказанным словом лицо Прокопенко наливается краской, а линия подбородка становится острой, как лезвие бритвы.       — Ага, — беззаботно кивает Анж и улыбается, словно не чувствует, как воздух вокруг нагревается и обещает скорую грозу. — Увидела объявление на стенде и подумала, что можно разнообразить студенческую жизнь. Но я даже не надеялась, что пройду, да ещё и так далеко. Так что, уже есть результаты?       — Нет, — помедлив, отвечает Кристина ровным тоном. — Ещё нет результатов.       — Анж, — встревает Лола, — а я и не знала, что у тебя есть тяга к театру. Давно ли ты в Большой метишь?       — Да нет, — смеётся Анжела и, подложив шоппер, присаживается рядом с Гараевой, — какой там театр? Говорю же — просто разнообразить студенческую жизнь. Может вообще не пройду. — Вскинув подбородок, она кивает в сторону Кристины, которая стоит рядом со мной неподвижно, словно застывшая статуя. — Будет у нас Крис блистать с Ромео.       Я задумчиво разглядываю Бабич с головы до ног, теребя браслеты на руке. Стоит признать, что Анжела внешне и поведением больше походит на тонкую и чувственную Джульетту, способную ради любви умереть. Кристина в сравнении с ней грубее, тяжелее, приземлённее. Будь я членом отборочной комиссии, то взяла бы именно Бабич. Но мысли свои оставляю при себе, не желая накликать удар молнии на свою голову.       — Крис, — едва заметно улыбнувшись, Лола зовёт Прокопенко, которая, кажется, даже не слышит её, — а ты чего так загрузилась? Боишься конкуренции?       — Нет, — без эмоций отвечает Кристина. — Всё хорошо.       — Ага, заметно.       — Ой, — вдруг восклицает Рита, обнимая себя за талию, закутанную в шубку, — а вы слышали, что кто-то на субботней вечеринке спиздил у Локоновых дорогущую вазу?       Клянусь, я готова расцеловать Грошеву. Только она способна в напряжённый момент перевести тему, сделав это абсолютно бесхитростно и легко.       — Серьёзно? — вскидываю я брови.       — Ага, — яростно трясёт она головой, и мелкие кудряшки забавно подпрыгивают в такт движениям, — антиквариат. Тысяч триста стоит! Локон написал, что родители готовы сослать его в тайгу. Медведей и лосей лечить.       — А это не та уродская хрень, которая на втором этаже у них стояла? — задумчиво интересуется Лола, оттягивая пальцами нижнюю губу и стирая помаду.       — Она! — восклицает Рита.       — Тогда я знаю, кто это, — хмыкает Гараева и качает головой, разминая шею. — Половину тусовки вокруг неё какие-то упыри из медицинского тёрлись. Рассуждали, сколько за неё могут дать на Авито.       — И ты ничего не сказала Локону? — сдвинув брови к переносице, спрашиваю я.       — Да я про них забыла, как только пиццу привезли, — равнодушно пожимает плечами подруга. — Но помню, как они выглядели. Сейчас напишу Севе. Пусть вырежет у каждого по почке в качестве компенсации.       — Это так ужасно, — разочарованно вздыхает Анж, пока Лола, стуча ногтями по экрану, набирает сообщение. — Ты приглашаешь людей в гости, в свой дом, а они тебя обворовывают. Совсем совести нет?       — Может, по пьяни херню сотворили, — предполагаю я, пожимая плечами. — А потом протрезвели, и стало стрёмно признаваться.       — Я тебя умоляю, — отвечает Лола, не поднимая головы. — Это же мужики. У них в принципе нет ни стыда, ни совести. Мозгов, кстати, тоже. Единственная голова, которой они думают, находится даже не на шее.       — Как можно так категорично судить обо всей мужской части человечества? — вскидывает брови Кристина. Сложив руки на груди, она невесело усмехается и продолжает: — Да, есть плохие, но не все же!       В руках у Лолы телефон издаёт звук отправленного сообщения, после чего она убирает смартфон в рюкзак и откидывает прядь тёмных волос с лица. Её губы в бордовой помаде хищно изгибаются, а Кристина расправляет плечи, явно чувствуя себя неуютно под взглядом зелёных глаз Гараевой.       — Милая, — тянет Лола елейным голосом и ведёт языком по губам, — если бы я судила только по этим любителям антиквариата или тому же Кудинову... — На мгновение на лицо Лолы ложится тень — понимает, что фамилия Рауля проскользнула случайно и неосознанно, но она не теряется и продолжает: — То мой мир походил бы на сказочную страну с пони и единорогами. Но, увы, я слишком хорошо знаю этих мужланов, чтобы быть такой наивной.       — Нет, — качает Крис головой, переминаясь с ноги на ногу, — у тебя искажённая статистика, основанная на единичном горьком опыте, который ты переносишь на всех остальных людей. Это бред. Ты взрослый человек, а рассуждаешь, как обиженный жизнью подросток.       Я прикусываю нижнюю губу, глядя на то, как каменеет лицо Лолы. Уж что-что, а припоминать ей её горький опыт в отношениях с мужчинами точно не стоит. Приобнимаю Риту за талию, и она кладёт голову мне на плечо, тихо вздыхая. Мы готовы ко взрыву водородной бомбы под названием «Лола Гараева».       Когда на первом курсе я пересматривала «Секс в большом городе», то запомнила фразу Кэрри: «Наверное, я исчерпала весь лимит слёз, отпущенный мне на одного мужчину». Ничто лучше не опишет Лолу, как эта цитата из сериала, который она ненавидит. И всё потому, что ей попался самый отмороженный ублюдок из всех существующих.       Он был нашим учителем математики. Совсем молодой, только выпустившийся из колледжа. Он носил джинсы-скинни, любил Нирвану и выливал на себя ведро Олд Спайса. И Лола влетела в него как сумасшедшая. Не влюбилась, а именно влетела. Как машина, не справившись с управлением, на полной скорости влетает в бетонную стену и сплющивается в лепешку.       И полному, фатальному уничтожению веры Лолы в любовь и мужчин поспособствовало то, что математику она тоже понравилась. Но он был женат, поэтому встречались они тайком. Лола часто врала матери о том, что остается ночевать у меня, чтобы сбегать к нему в хостел. Она в самом прямом смысле сходила с ума — ревновала его к жене, писала бесконечные сообщения, следила за ним в соцсетях, рыдала днями и ночами, когда он не отвечал на звонки. Учитель подсадил её на настоящие эмоциональные качели: он рвал с ней отношения одиннадцать раз! А потом возвращался со словами, что жить без неё не может.       С каждой пролитой слезой подруги во мне всё сильнее просыпалась жажда убийства. Я хотела пойти к директору школы или отцу Хэнка и сдать педофила, но Лола, стоя на коленях, умоляла этого не делать. И каждый раз, когда она по какой-то причине не брала трубку, в моей голове тут же появлялась картина того, что после очередного расставания она не выдержала и сделала с собой что-то плохое.       Всё кончилось в один день, когда жена математика пришла с работы раньше обычного и застала любовников в спальне. Но самое мерзкое во всей этой ситуации то, что женщина напала на Лолу и избила её до потери сознания, после чего подруга загремела в больницу с трещиной в ребре, сломанным в двух местах запястьем и сотрясением. Я в слезах выложила всю правду папе, а он сказал, что если какой-нибудь парень посмеет сделать со мной то же, что математик сделал с Лолой, он убьёт его голыми руками. После разговора с моим отцом подруга написала заявление в полицию за нападение. В школе шушукались о случившемся, но всей правды никто не знал.       И после всего произошедшего этот отморозок посмел прийти к Лоле и сказать, что если она действительно его любит, то заберёт заявление из полиции и скажет, что всё придумала про их интимную связь. Подруга была слишком раздавлена и унижена, поэтому не стала сопротивляться. Я надеялась, что ему хотя бы хватит совести уволиться и уехать с женой из города, но он остался и как ни в чём не бывало продолжил работать в школе.       А в один день всю школу потрясла новость: математика арестовали. Полиция, по наводке анонимного источника, нашла у него в квартире запас кокаина и метамфетамина. Насколько мне известно, бывший учитель до сих пор сидит в следственном изоляторе, тратит все деньги на адвоката и пытается доказать свою невиновность.       Лола тоже не верит, что товар на полмульта, спрятанный в старом футляре от скрипки, — принадлежал математику. Но истину о случившемся знаю только я и ещё один человек, приложивший руку к восстановлению справедливости. Он пожелал остаться инкогнито, и, даже спустя четыре года, я держу язык за зубами.       С тех самых пор я ни разу не видела, чтобы Лола плакала. Ни из-за парней, ни из-за проблем, ни от боли. Никогда.       И от улыбки, которая появляется на лице Лолы, мне становится жутко. Так улыбаются люди, у которых внутри битое стекло, а они делают вид, что не чувствуют, как оно врезается в их плоть.       Кристина обо всём этом не знает, поэтому и сказала про проекцию прошлого опыта на всю оставшуюся жизнь. Возможно, знай она, то не стала бы давить на больное.       — Что ж, раз ты так хочешь поговорить о статистике, давай. — Лола закидывает руку на плечо Анжелы и садится вполоборота. — Кого бы взять как пример? — Она оттягивает пальцами нижнюю губу и окидывает взглядом бредущих по аллее студентов.       Её взгляд цепляется за что-то, и уголки губ ползут вверх, но выглядит это не как улыбка, а как оскал. Так охотники смотрят на жертв. Поворачиваю голову, чтобы увидеть, на что она смотрит.       По газону в направлении деревянных столиков идет компания громко ржущих футболистов. С ними шагает Святов, снова в солнцезащитных очках. Одет он в простые треники и толстовку с гербом университета. Меня и компанию моих подруг он не замечает, и я чувствую от этого облегчение. До сих пор не понимаю, как реагировать на его слова во время телефонного звонка. И не понимаю, что на самом деле кроется за его извинениями. На всякий случай сторонюсь и прячусь за спиной Риты. Она в недоумении косится на меня, а я быстро и шёпотом пересказываю ей содержимое звонка в четыре утра.       Парни останавливаются под одиноко растущим во дворе кедре и синхронно вынимают сигареты из карманов. Я удивлённо вздыхаю, глядя на то, как Валя кончиком пальца убирает растрёпанные волосы со лба, принимает протянутую другом пачку и, сунув сигарету в зубы, чиркает зажигалкой. Он молча слушает болтовню вратаря Разряда, и беспокойный дымок от его лица устремляется ввысь, быстро исчезая во влажном воздухе.       — С каких пор Валя курит? — озвучивает Бабич вопрос из моей головы. — Он же за здоровый образ жизни, разве нет?       — Всё так, — киваю я, глядя на то, как Святов стряхивает пепел и затягивается вновь. — Понятия не имею, что с ним.       — Это же очевидно, — с усмешкой отвечает Кристина. — Его бросила девушка, которая ему очень нравится. Вот у парня и происходит распад личности. Сперва он загубит своё здоровье, а потом и психику.       — Вот что ты несёшь? — выпалив громким голосом, я оборачиваюсь к Прокопенко, которая застывает, открыв рот. — Обязательно всё комментировать?       — Оль.       Прикосновение Риты к моему плечу заставляет вздрогнуть и мгновенно остыть. Сама не понимаю, почему так разозлилась на Крис. Возможно потому, что слышу в её словах упрёк. Даже, если его там не было, моего самобичевания достаточно, чтобы злиться на саму себя и выливать это на первую попавшуюся жертву. Да, я чувствую свою вину перед Валей. А ещё страх, что наши с девчонками худшие предположения окажутся правдой. Что же тогда мне делать?       — Раз футболисты так вовремя попались нам на глаза, — Лола переводит на нас взгляд и фокусируется на мне, — о них и поговорим.       Я только закатываю глаза в ответ.       — И причем тут футболисты? — вскидывает брови Крис, оглядываясь на шумную компанию.       — А при том, смотрите. — Лола наклоняется вперед, выставляет указательный палец и тычет им в сторону парней. — Эдик Попов. Любимчик преподавателей, популярный парень и просто красивый вратарь. А что на деле? Самовлюбленный кретин, преследующий девушек и не знающий слова «нет». — Палец скользит в сторону. — Дима Ершов, нападающий. Демо-версия чёрта из преисподни. Ходит вечно с недовольным лицом, будто у него под носом дерьмо размазано. Хромова с филологического как-то принесла ему печенье, которое пекла всю ночь, а эта обезьяна Абу швырнула тарелку на пол и прошлась по ней ногами.       Помню эту историю. Я застала зареванную девушку в туалете сразу после, и на неё было больно смотреть. И это даже не первый и не последний случай. Ершов ведёт себя как редкостная сволочь со всеми девушками, но они продолжают в него влюбляться, бегать за ним с угощениями и прочими подарками. Через несколько недель мы увидели Хромову в кафетерии, которая со счастливой улыбкой понеслась к автомату с шоколадками, когда Дима махнул пальцами и рявкнул: «Два сникерса».       — Близнецы Кирилловы, — продолжает Лола, указывая на Сашу и Лёшу, у которых одинаковые не только лица, но даже стрижка, одежда и парфюм. — Отличники, активные волонтёры в детском онкологическом центре. Такие трогательные, что аж рожа трещит от умиления. И никто не хочет вспоминать, когда как в прошлом году они на спор встречались с девушкой, изображая одного человека. Они по очереди трахали её, пока не спалились по пьяни. Осудил кто-то их? Нет, обвинили Милану в том, что она невнимательная дура. Так, кто там ещё? А, Пичугин Вадик. Сыночек владельца частной стоматологической клиники, образец для подражания, который пишет научную работу по психологии. Вот только мы помним, как в «Буднях и сплетнях» вышла новость о том, что он вместе с друзьями вломились в дом профессора по психоанализу и изрезали ножами картины на три мульта.       Лола прочищает горло и откидывается назад, опираясь обеими руками на скамью.       — И, наконец, Харитонов, которого здесь нет, но как можно про него забыть? Все называют его весельчаком и добряком, а я говорю, что он клоун с дебильным смехом. В белобрысой башке нет нихера, поэтому он соблазняет тихонь-отличниц, чтобы они делали за него домашку и писали эссе. Я даже не стану перечислять остальных мудаков из команды, а про ублюдков из медицинского и вспоминать нечего. В кого не ткни из тех, у кого сосиска болтается между ног, — все творят херню ежедневно, но им за это ничего будет. Даже если кто-то из них сделает нечто по-настоящему дерьмовое, то им пригрозят «наказанием», — на последнем слове Лола разрезает воздух пальцами, обозначая кавычки. — Часик поторчать в библиотеке и протереть пыль, как вариант. Короче, это мужской мир для мужиков. Поэтому они и ведут себя как нахер отбитые. А мы, женщины, рожаем их, воспитываем, любим и всё равно во всём остаёмся крайними.       — А Святов? — спрашивает Крис. — Что про него тогда скажешь? Он-то ни в чём таком замечен не был.       Лола переводит взгляд на меня, после чего пожимает плечами и опускает глаза на свой маникюр.       — К нему тоже есть вопросики. Идеальных парней не бывает. У каждого из них есть секреты, от которых у нас волосы на затылке начнут шевелиться.       Мы молчим, переваривая речь Лолы, и слушаем размеренный гул университетского городка: вдалеке шумят волны, в горах шелестят леса, над головами пролетают крякающие чайки в поисках пропитания в уличных мусорках, а совсем рядом голоса студентов сливаются в один ровный хор.       — Но, — вдруг продолжает Лола, барабаня пальцами по колену, — в любом правиле есть исключения, подтверждающие правило. Только двух представителей мужской половины планеты язык не повернется назвать мужланами и мудаками: Том Хидлстон и отец Оли. Они даже одной возрастной категории.       Смотрю на безмятежно улыбающуюся подругу, и смешок сам вырывается сквозь плотно сжатые губы.       — Воу-воу. — Отстранившись от меня, Рита падает на скамью рядом с Лолой и легонько бьет её по плечу, — не зарься на Артура. Если кто из нас и станет мачехой Оли, так это я.       — Ага, — отзывается Лола, закатив глаза так, что показывается чистый белок, — мечтай. У нас с ним платоническая любовь с моих шестнадцати лет.       — А у нас, — не унимается Грошева, — дикое сексуальное влечение, так что засунь свой платонизм себе в задницу, Гараева.       — Платонизм — это философское учение Платона, — встревает Анжела, толкая кончиком сапога камешек на дорожке.       — Так, Гермиона Грейнджер, — огрызается Рита, — захлопни свой книгоприемник! Вот давай поспорим. — Она оборачивается к Лоле и протягивает раскрытую ладонь. — Когда мы в следующий раз придем к Оле домой, то спросим у Артура, на ком бы, гипотетически, он женился. Кто обосрётся — покупает пиццу всей футбольной команде и говорит, глядя каждому в глаза, что они невероятные красавчики.       Лицо Лолы кривится — перспектива угощать парней, а тем более осыпать их комплиментами, совсем ей не по душе, но отказаться от спора для Гараевой сродни самоубийству.       — Замётано. — Она бьёт Риту по ладони, стискивая, и протягивает мне переплетённые руки. — Чехова, разбивай.       Стискиваю пальцы на переносице и качаю головой.       — Вы ненормальные, оставьте моего отца в покое. Напоминаю, на всякий случай, — машу рукой перед своим лицом, — каждой из вас он в отцы годится!       Девочки дружно фыркают и отмахиваются. Склонив голову набок, Лола вынимает из сумки банку колы, открывает её и кивает, с усмешкой произнеся:       — О, летят птенцы.       Не сразу понимаю, о ком идёт речь. У меня не самое идеальное зрение — всё из-за бесчисленного множества ночей, проведённых за компом, — а вокруг много людей, чтобы сразу отыскать глазами того, кого увидела Гараева. Но тут взгляд цепляется за два знакомых силуэта, и я приветственно вскидываю руку в воздух, взмахивая ладонью.       Высокую, быструю и рассекающую толпу студентов фигуру Кислова видно издалека. Он точно после физкультуры: тёмные волосы, ещё влажные после душа, вьются сильнее обычного, на плече болтается рюкзак, из которого торчит сменная футболка. Несколько первокурсниц, сбившись стайкой, пропускают Кису и оглядываются на него, улыбаясь и хихикая. Он это замечает и, даже не притормозив, салютует им с наглой усмешкой на губах. Девчонки заливаются румянцем и перешептываются друг с другом, провожая спину парня заинтересованными взглядами.       Как он это делает? Бесит, придурок.       В универе у Кисы своеобразная репутация. Никто его отморозком, как Рауля, не считает, но каждая знает, что Кислов ни одной юбки не пропустит, рассчитывать с ним на что-то серьёзное — просто глупо. И всё равно они попадаются на эту удочку, стоит только этому татуированному коту с серьгой в ухе оказаться в поле зрения.       Рядом с Кисой шагает Мел. В отличие от друга, Егор Меленин не привлекает внимание своим поведением. Больше того, он делает всё, чтобы слиться с толпой, и именно это делает его заметным. Длинное серое пальто, достающее до щиколоток, поэтично развевается, поблескивая на свету выкрашенными на позолоченный манер пуговицами. Коричневый шарф, который я искренне считаю уродским, весь в катышках и почти волочится по земле, но Мел не замечает этого — он слишком увлечён тем, что взмахивает перед носом Кисы своей потрёпанной тетрадью и что-то рассказывает. Торопливо, вдохновенно, запыхавшись. Кислов делает вид, что внимательно слушает, но его выдаёт постоянно вращающаяся во все стороны голова, словно он кого-то ищет.       Наконец взгляд карих глаз устремляется в нашу сторону, и Киса подталкивает Мела в спину, направляя, а тот не сопротивляется, но раскрывает тетрадь на исчирканном развороте и тычет в неё друга носом.       — Мел, да отъебись ты от меня со своим Пушкиным, — слышу я ворчание друга, когда Мел, не глядя под ноги, запинается о бордюр и едва не валится прямиком в неработающий в зимнее время фонтан. — Ты себе сейчас ебальник снесёшь, смотри под ноги, дуэлянт.       — Дуэлянт? — вскидываю я брови и протягиваю Кисе кулак для приветствия. — Кого же Мел на дуэль вызывать собрался?       Кислов мой кулак игнорирует и по-свойски притягивает к себе за плечи, обнимая. От него пахнет ядрёной ментоловой свежестью геля для душа. Боднув лбом в висок, Киса становится рядом и, навалившись на меня всем весом, смеётся.       — Да Мел вычитал какую-то ебатень в инете про Пушкина и теперь рассказывает, что тот сдох на дуэли, потому что был геем.       — Да не так всё! — вспыхивает Мел. — Не Пушкин был геем, а Дантес.       — Откуда такая инфа? — спрашивает Крис, ступая на шаг вперёд. — Впервые слышу.       — Исследования историков, — гордо заявляет Мел, будто он был в числе тех, кто изучал ориентацию Дантеса под микроскопом.       — А эти историки случайно не те же самые, что говорят о том, что Иисус был геем? — усмехнувшись, интересуется Лола.       — Нет, Лол, — хихикаю я. — Это не историческая справка, а сюжет из «Бесстыжих».       — А, точно, — щёлкает подруга пальцем, а затем вскидывает оба кулака вверх и с абсолютно серьёзным лицом скандирует: — Мой Бог — гомик! Мой Бог — гомик!       Киса громогласно ржёт мне на ухо, а Мел кривит лицо, поняв, что его слова не воспринимают всерьёз.       — Не понимаю, чего вы смеётесь, — голосом лектора заявляет он. — Вы знаете, что Дантес был приёмным сыном Геккерна?       — Дипломат, который? — смутно припоминаю я что-то из лекций по истории.       — Он самый, — кивает Мел. — На момент их первой встречи Дантесу уже было за двадцать. На кой чёрт барону сорока лет было усыновлять его?       — У него не было детей, и он хотел оставить хоть кому-то своё наследство, — отвечает Крис.       — Нашла коса на говно, — тихо выдыхает Киса мне на ухо, и я беззвучно прыскаю со смеху.       — У него была семья, — отрезает Мел. — Даже без детей ему было, кому оставлять наследство. А у Дантеса, чтоб ты знала, был живой отец.       — Ну, не знаю, — мнётся Кристина и пожимает плечами. — Мало ли...       — Не мало, — перебивает её Мел, затараторив с горящими от возбуждения глазами. — Множество фактов указывает на то, что Дантес и Геккерн состояли в «нежных» отношениях! И письма их современников прямое тому доказательство! А дуэль специально подстроили: эти папаша и сыночек шантажировали жену Пушкина каким-то письмом, вот Александр Сергеевич и вступился за любимую! Никакая ревность тут ни при чём!       — Мел, — ласково зовёт его Анжела, и я краем глаза вижу, как Рита, даже не глядевшая всё это время на Меленина, едва заметно вздрагивает, — ну сейчас бы во все сплетни современников верить. Посмотри на наши дни: любая желтушная пресса тебе накатает историю о том, как отец пятерых детей крутит роман с братом жены, и все в это поверят.       — К чему ты вообще заинтересовался этой темой? — встреваю я. — Мы дуэли Пушкина ещё на первом курсе проходили.       — Мне для работы было нужно, — как-то неуверенно отвечает Мел, пряча тетрадь в рюкзак.       — Да похер вообще на этого Пушкина, — отмахивается Киса. — Вы видали, чё философ мутит?       Я напрягаюсь от услышанного и невольно смотрю на Анжелу. Она тут же застывает, пустыми глазами глядя на парня.       — А что с ним? — не теряется Лола, спрашивая волнующий нашу девчачьи четвёрку вопрос.       — А вы в помойку Крысиной морды не заходили, что ли?       — Нет.       Я отрицательно качаю головой и тянусь за телефоном, но Киса перехватывает мою ладонь и начинает теребить браслеты на запястье, тараторя:       — Кто-то вбросил Крысиной морде намёк на то, что у Сенина роман с одной из студенток! Не то, чтобы это прям вау какой шок-контент, но этот чел же весь такой прилизанный, напомаженный. В городских пабликах вечно рожи его счастливой семьи мелькают. Такие все гламурные, аж тошно. А тут бац! — Киса вскрикивает, и я отвожу голову в сторону, потому что он плюнул мне в щёку. — И такие новости. Короче, уже интересно, что Крыса раскопает. У неё нюх на такие штучки.       — Ничего интересного в этом не вижу, — брезгливо отмахивается Лола. — Ну крутит и крутит. Нам-то что?       — Ну нихуя себе! — скалится Кислов. — А как же женская солидарность? Не сука ли та тёлка, что трахается с женатым мужиком?       — Изменять жене — выбор женатого мужика, — вспыхивает Гараева, поднимаясь на ноги. — Нечего осуждать молодую девчонку, которая, может быть, впервые в жизни влюбилась, а он наобещал ей золотых гор и вечной любви.       — А не ты ли, часом, та самая студентка? — с подозрением спрашивает Киса, сощурившись, а у Лолы аж лицо зеленеет.       Гараева изображает рвотный позыв, а я всё смотрю на Анджелу, которая уставилась в одну точку и не двигается. Рита украдкой нащупывает её ладонь и сжимает, на что Анж едва заметно дёргает уголком рта, пытаясь улыбнуться, но выходит плохо. Зато это замечает Мел.       — Анжела. — Он мягко касается плеча Бабич, и та сторонится, не желая, чтобы Меленин её трогал. — Ты в порядке? На тебе лица нет.       — Нет-нет, — торопливо отвечает Анжела и поднимается на ноги. Её качает, а лицо смертельно бледное, словно она сейчас упадёт в обморок. — Я пойду, мне что-то не хорошо.       — Беременна, что ли? — фыркает Киса и тут же громко охает, потому что я со всей силы бью его в бок локтём. — Да за что!       — Чтобы языком меньше чесал.       — Ребят, всё хорошо, я просто схожу в уборную и умоюсь. Встретимся после лекций.       Это даже не вопрос, потому что Анжела стремительно уходит от нас, крепко прижав сумочку к груди и вынимая телефон в розовом чехле. Мел порывается пойти за ней, но Лола хватает его за локоть и качает головой.       — Не надо. Оставь её.       — Чехова, — недовольно зовёт Киса, потирая ушибленный бок. — У тебя не локти, а копья. Наешь мясца, бога ради.       — Кстати, Оль, — внезапно подаёт голос молчавшая до этого Кристина, — что там с тем парнем? С которым ты ушла на вечеринке.       Я испуганно замираю, уставившись на неё, а затем вздрагиваю всем телом, когда банка громко хрустит под давлением пальцев Лолы — она сжимает жестянку с такой силой, что остатки колы выплёскиваются на её руку. Однако Лола этого не замечает и убивает Крис взглядом, полным такой лютой злобы, что у Прокопенко должны вспыхнуть волосы на голове.       Поправив прядки, которые мне и не мешают, накидываю на лицо маску безразличия и пожимаю плечами.       — Да не важно. Просто чел из меда.       — Почему не важно? — не унимается Крис. Сейчас мне хочется, чтобы её язык свернулся и застрял поперёк горла, мешая и дальше задавать тупые вопросы в присутствии парней. — У вас что-то было?       — А о чём вообще речь? — вскидывает брови Киса, переводя недоумевающий взгляд с меня на Кристину и обратно. — Какой такой чел из меда?       Ну, спасибо, Крис. Странно, что она дожила до двадцати лет, а никто ей так и не сказал: что обсуждается в девчачьем чате без парней, то там и должно оставаться. Она что, «Бойцовский клуб» не смотрела?       — Да боже, — фыркаю я. — Просто парень. Кто-то из однокурсников Локона. Он искал туалет и попросил проводить. Всё.       Ложь обжигает язык, и я крепко сжимаю губы, глядя на Лолу с Ритой, которые сверлят в затылке Кристины две огромные дыры.       — И ничего не было? — с сомнением спрашивает Крис, а мне хочется на неё заорать — Ты же ничего не помнишь. Сама сказала.       — Вспомнила, — отрезаю я, а затем поворачиваюсь к Лоле. — Пойдём в туалет? Хочу успеть до начала пары. Заодно и Анж проверим.       — Мне тоже пора бежать, — говорит Рита. Поднявшись на ноги, она поочерёдно обнимает нас с Лолой. — Напишите потом, девчонки, как дела.       Взмахнув парням на прощание, Рита как бы случайно толкает Кристину плечом, и та, пошатнувшись, ступает в небольшую лужу.       — Осторожнее! — возмущается Крис, но Рита даже не оборачивается, быстрым шагом идя к воротам кампуса. — Что с ней не так?       — Всё с ней так, — огрызается Лола и хватает сумку. — Пойдём, Оль. Я после колы сейчас реально обоссусь.       — Ну ебать, — взмахивает руками Киса. — Мы только пришли, а вы уже по съёбам.       — И вы на пары идите.       Выдавив из себя улыбку, я быстро клюю губами парней в холодные щёки и, поправив сумку, нагоняю Лолу. Она громко пыхтит, вдавливая подошву обуви в газон.       — Меня всё это дерьмо уже конкретно заебало, — шипит она, схватив меня под руку. — Надо оторвать Крысиной морде башку, а потом сказать, чтобы она нахуй не совала свой крысиный нос не в свои дела. С Прокопенко то же самое надо сделать. Сука-говорун.

***

      В туалете Анжелы не оказалось. Мы быстро смекнули, что она побежала к Сенину, чтобы понять, откуда информация об их романе могла дойти до Козловой. Или до её информаторов, кем бы они ни были.       — Ей теперь вообще нельзя светиться рядом с ним, — говорит Лола, пока мы поднимаемся по лестнице, лавируя в потоке студентов. — Раз это вышло в Сплетнях, теперь за Сениным будут пристально следить все любопытные.       — Думаю, они теперь и сами это понимают.       — Да нихуя. Они потрахаются в аудитории сразу, как им приспичит. Будь у Канта хоть капля мозгов, он бы вообще с Анж не связался.       — Я боюсь, что парни могли что-то понять по её странному поведению, — выдыхаю я.       — Кислов вряд ли, — качает головой Лола, когда мы останавливаемся на балконе и прислоняемся поясницами к белым мраморным перилам. — Он о чём-то догадается, только когда они начнут сосаться перед его носом. А вот Меленин, да. Он сможет сложить дважды два. Можно, конечно, пустить слух по ложному следу, но не думаю, что...       Лола не успевает договорить, потому что нас отвлекает шум внизу. Обернувшись, мы припадаем животами к перилам, и я тихо ахаю. На ступенях стоят Хэнк и Ольга, аспирантка. Хэнк явно поднимался наверх, а девушка его спешно догнала — это видно по её тяжело вздымающейся груди и упавшей на ступени папки с бумагами.       — Да вы издеваетесь, что ли? — вскидывает брови Лола и переводит взгляд на меня. — У этих что стряслось?       — Ой, — осекаюсь я, вспомнив, что так и не рассказала Лоле о том, что Хэнк порвал с Ольгой. — Ну, они, типа, расстались. Точнее, Хэнк втрескался в другую и бросил аспирантку.       — Да ну нахуй, — Лола даже теряется, глядя то на меня, то на разворачивающуюся внизу сцену. — Вот это поворот. Весна ещё не началась, а у всех уже обострение.       — Ты не можешь всё вот так закончить! — кричит Ольга и швыряет остатки листов в Хэнка. Он вскидывает руку, защищаясь, но ничего не говорит. На его лице отражается смертельная усталость, словно если бы он мог, то просто скинул бы девушку с лестницы и пошёл дальше. — Ты мне обещал!       — Я тебе ничего не обещал, Оля, — негромко произносит Хэнк, и его слова множатся эхом под просторным сводом здания. — Почему мы не можем просто попрощаться и идти дальше каждый своей дорогой?       — Нет! — взвизгивает Ольга. — Кто она?! Ты с ней трахался, пока был со мной? Отвечай, козлина!       На крик обращаем внимание не только мы. Толпа зевак собирается и у подножия лестницы, и наверху, а некоторые из тех, что спускались, останавливаются, чтобы поглазеть на ругающуюся парочку.       — Она дура, что ли, — негодует Лола. — На кой хрен выяснять отношения прямо на лестнице? В универе!       — Думаю, она просто не выдержала, — отвечаю я, не сводя глаз со сгорбленных плеч друга. — Скорее всего Хэнк игнорирует её звонки и сообщения.       — Оля, успокойся, — устало пытается урезонить аспирантку Хэнк, но она и не думает униматься. — Все смотрят.       Топнув ногой, Ольга взлетает на несколько ступеней и задаёт Хенкину громкую затрещину. Такую сильную, что голова парня дёргается, а звук смачного хлопка отражается от стен.       — Ненавижу! Ты ещё сам ко мне приползёшь, сволочь!       С этими словами она сбегает вниз, расталкивая зрителей, а Хэнк, тяжело вздохнув, приседает, чтобы собрать брошенные Ольгой бумаги. Сжав кипу подмышкой, он быстрым шагом поднимается наверх и громко рявкает:       — Чё встали? Концерт окончен. Свалите нахер.       Зрители поспешно расходятся, не переставая перешёптываться, а Хэнк сворачивает в противоположную сторону, скрываясь за колонной.       — Вот это контент! — раздаётся у меня над ухом знакомый голос, и я вздрагиваю от неожиданности. — Какой, однако, сегодня хороший день.       Схватившись за перила, я смотрю на Козлову, разглядывающую записанный скандал на видео в телефоне.       — Слышь, Козлова, — рявкает Лола и пытается выхватить у Ани мобильный, но та ловко уворачивается и отступает на несколько шагов, — тебе заняться больше нехер, чем мусор по помойкам собирать?       — Да нет, — ехидно отвечает она, — это твоя прерогатива. А я всего лишь веду новостной паблик.       — Хуяблик, — шипит Лола. — Немедленно сотри видео.       — А то что? — Аня вскидывает руку высоко над головой, сжимающую в пальцах телефон, и надменно смотрит на нас сверху вниз, зная, что с нашим с Гараевой ростом мы до неё не достанем. — Попробуй отбери, Панкуха.       — Я тебе сейчас коленные чашечки переломаю, — мрачно выдаёт Лола, наступая на Козлову, а та тут же пятится, не переставая самодовольно ухмыляться.       Но я не даю подруге добраться до Козловой первой. Оттолкнув Лолу в сторону, я хватаю Аню за ворот лавандового свитера и толкаю к стене, прошипев:       — Клянусь, Козлова, если ты выложишь это видео, я буду писать «Крысиная морда — шлюха» под твоими окнами до самого выпуска.       — Боже, — фыркает Аня, отталкивая мою руку и поправляя свитер, — вот это угроза, Чехова. От Кислова заразилась тупостью? Окей. — Она вскидывает телефон так, чтобы я видела, и демонстративно жмёт на иконку мусорной корзины в углу экрана. — Видишь? Удалила. Но ты и сама видела, сколько вокруг свидетелей. Уже через десять минут мне завалят предложку фотками и видосами, так что, не обессудь, но я выложу. Иначе, это будет нечестно. В «Буднях и сплетнях» все равны. Пусть это будет хоть замухрышка-нюня, списавшая контрольный тест, хоть препод, трахающий студентку, — правду узнают все.       — А если эта правда сломает кому-то жизнь? — не уступаю я.       — А зачем делать то, что в последствии может всё разрушить? — парирует Козлова. — Живи по совести, и никто не сможет схватить тебя за зад.       — Ой, — скривившись, я отступаю на шаг, — мы учимся на одном факультете. И мы обе знаем, как легко этим манипулировать. К тому же, истина и правда — не одно и то же.       — Да, — кивает Аня, убирая телефон в сумку, — ты права. Но как будущего правозащитника меня интересует лишь правда. Потому что у каждого она своя. И мне нет никакого дела до истины, спрятанной на дне людских душ. Если бы я хотела там копаться, то пошла бы на психолога.       — Ты реально адвокат Дьявола, — с отвращением выдаю я, становясь рядом с жутко обозлённой Лолой. — Посмотрим, как ты запоёшь, когда это коснётся тебя и твоих близких.       — Ну, — Аня передёргивает плечом, — когда коснётся, тогда и послушаете моё пение. А пока — нечего мне мораль читать. Адьёс, лохушки.       Звук её шагов чеканит по полу, отражаясь от стен, и Лола, сжав рукав моей толстовки, в ярости шипит:       — Ну тварь. Какая же, сука, тварь.