Дети Долгого Лета (продолжение фанфика "Дорнийская жена")

6. Что-то оглушительно хлопнуло за дверями каюты, и Бриенна, подскочив, метнулась на палубу. Тормунд повис было на ее локте, но был отброшен к стене, обиженно хрюкнул и побежал за нею следом, плачущим и смешным голосом причитая: - Бриенна, душа моя. Зачем тебе быть там? Там ничего нет, мы просто стоим на якоре, как и обещал, ну, Бриенна, милая Бриенна… Она рывком раскрыла обе дверцы, ведущие на воздух, едва не пошатнулась от резкого, горького удара под дых припортовой вони – тухлая рыба, разлагающиеся моллюски, гнилые сети, нечистоты и тысячи немытых людских тел, зараженных всевозможными греховными болезнями, кишат среди просмоленных бревен и досок. Медленно разворачивались паруса с изображенным на них гербом – черепом мамонта, величественным и мертвым, как все древнее за Стеной. Бриенна следила, как матросы мечутся там и тут, деловито покрикивая, но не ругаясь меж собою, как они травят канаты, тянут якорные цепи, плещут за борт ведра с грязной водой. Тормунд, запыхавшись, догнал ее у порога. - Вы ухОдите, - слабым голосом проговорила Бриенна. – Это паруса… - МЫ уходим, - поправил он ее, а затем вновь взял за локоть и легонько потянул в каюты. – Идем. Нечего тут смотреть. С берега могут тебя заметить, женщина ты видная… Тут Тормунд крякнул и хихикнул. - Ты обещал, что поможем Джейме, - сказала она, презирая себя за умоляющие нотки в собственном голосе. – Нельзя уходить. Нет, нет, нельзя… Мне надо остаться! - Ну же, пойдем, - настаивал он невпопад, будто не слышал ее вовсе. Корабль дрогнул и двинулся, разворачивая вдоль фарватера огромное свое, скрипуче-упругое тело. Мимо поплыли палубы других кораблей, ладей и легких даккаров, и качались они с торжественной медлительностью, словно откланивались отбывающему восвояси гостю. Взметнулась стая белых морских птиц, что пристроились на реях, а Бриенна, не отдавая себе отчета, побежала назад, к причалу – но только бежала она по палубе, и бежала в сторону, противную той, куда двигался корабль: и бег ее отодвигал все дальше и дальше от желанного берега, словно в каком-то жутком сне. Остановилась она, лишь когда увидела перед собою не вычищенную до блеска древесину палубы, а темно-синее закатное море. Вцепившись руками в борт, Бриенна глядела, как отодвигаются от нее белые дома, уходившие вверх по склонам холмов, крыши дворцов и богатых вилл, узкие вены улочек и проходов. - Джейме, - выдохнула она, и появилось ноющее, мучительное чувство прощания. – Джейме!.. Рядом с нею суетились люди, но она так и стояла, не поворачивая головы, глотая слезы. - Ну, идем же, - пробубнил Тормунд, явно сбитый с толку. - Мы должны ему помочь, - повторила она, обращаясь к носившимся над волнами птицам. – Должны. Должны. Должны. - Если кому и можешь помочь, - проворчали слева от нее, и, повернув голову, она мельком заметила толстяка Анзеля, - так это тому, кто сейчас в твоем чреве. И он отошел, что-то еще бубня себе под нос. Тормунд протянул руку и коснулся ее ладони, вцепившейся в перила. Она отдернула пальцы. - Спорить с тобою не буду, - Тормунд смущенно кашлянул. – Анзель грубиян, но говорит дело. А что я? Спорить с твоими слезами и мне не надо бы. Вдруг, позабыв о ней, он метнулся к правому борту и перегнулся через него, в чрезвычайном оживлении. Бриенна, вытирая мокрые щеки, разглядела лодку с двумя гребцами, сновавшую между высоких бортов, как снует шершень среди стада быков. Лодка неслась по темной от масла и нечистот воде, легкая, иногда попадая в гребень поднятой волны и едва не кувыркаясь. - Спустить парус! – гаркнул Тормунд, поворачиваясь к рубке. – Эй, шевелитесь, тетери! Возникла новая веселая суета, и она росла, а корабль стал понемногу терять ход. Тормунд куда-то исчез, и Бриенна, в отчаянной надежде, ухватила за рукав Анзеля: - Мы возвращаемся? Возвращаемся! Он, с непривычной для него нежностью, взял ее пальцы в свои и сказал: - Мы не вернемся, красавица. - Но он останови… - Мы поймали последнюю весть, - так же мягко, но настойчиво, втолковывал ей Анзель, не сводя с нее полного жалости взора. – Знаешь, что это такое? Бриенна не знала, и с ответом не нашлась, по-детски надеясь, что, опустив все ненужные объяснения, Анзель рассмеется и скажет: ну конечно, мы возвращаемся! Ведь не оставим твоего Джейме в беде! Вместо этого толстяк сказал: - Наш посыльный вернулся. С берега. С последними вестями. Мы всегда должны знать, чем нас проводят, ведь иначе-то беды не избежать, милая леди. Теперь ступай в каюту, а не то начнем с тобою кормить рыб, а они и без того тут избалованы. Кривая улыбка. Бриенна моргала, не понимая и половины сказанных слов. - Ты выглядишь так, словно тебя вот-вот стошнит, - пояснил Анзель. – Ступай, покуда и правда тебя не приметил кто со стоянки. Топоча, явился Тормунд. За ним следом, дрожа, шел мальчишка лет пятнадцати, мокрый с головы до ног и, задыхаясь, все говорил и говорил, на ходу принимая из рук матросов кружку с вином, быстро глотая и вытирая рот: - …Леррио взял расписку, ни слова не сказал поперек, обещал догнать нас у Лората. Госпожа Маагда прислала в подарок бочонок крепкого тернового винца. Квартские купцы ворчали, но я передал им твое слово насчет новой партии пушнины, а… - Что слышно в городе? – перебил его Тормунд, на ходу перебирая какие-то мокрые обрывки пергаментов. – Шумно? Мальчишка зыркнул на Бриенну. Тормунд, поняв, что скороход умолк, обернулся к нему, затем проследил его взгляд и коротко дернул головой: говори. - Ходят слухи, что ее искали псы нечестивого. Он уже пар лун, как сидит в совете города, пришел из Дорна, точнее же, бежал оттудова, а его любовник… Опять взгляд на Бриенну. - Убит нашим славным охотником Анзелем, - с бедовой улыбочкой закончил посыльный. Вокруг захохотали. - Тем лучше, - бросил Тормунд. – Допрыгался, мерзавец. Еще что? - Златорукого, по слухам, казнят или продадут. Хотят за него большой выкуп. И будут глядеть, кто даст цену больше – его карлик-братец или торговцы рабами. Поглядим, говорят в городе, поглядим, не пришлет ли Бес подводы с золотом – две, говорят они, нужно две, по весу его старшего брата и его тяжеленькой шлюшки! В ней-то весу ого-го!.. Возникшие было вокруг смешки прекратились под пылающим взором Тормунда. - Что еще слышно? - Мертвый купец, говорят, задолжал кое-кому в совете, так что шепчут, не устроил ли все это нечестивый, чтобы наказать его за долги. Обеднел же он после некоей сделки с одним наемником, посланным за сбежавшим еще давно Ланнистером… - Что про наши дела? Стражей видел? – перебил его Анзель. - Рыщут по городу, а в порту не видать даже лучников. Ходят слухи, что нечестивый рад избавлению от груза. Развратил он его мальчишкой, а теперь вон какой здоровенный, еще и с усами. Не в его вкусе такие любовники, он пришел сюда, за море, не за тем. Любит смазливых да тонких, и чтобы не исполнилось им еще и пятнадцати весен, во как! Сам же усатый черт любил проводить свои дни в борделях, развлекаясь почем зря и цепляя на свой огрызок все болезни, что только можно отыскать! Ну, а ежели то семейство за долги вырезал сам дорниец, так концы в воду – больше не проболтается. Иные, впрочем, уверены, что все – дело рук Ланнистера, желавшего избавиться от уродки-жены. Он известен странными вкусами, но бессловесное, горбатое страшилище, что даже ходить не может! А впрочем, город просто полон всевозможных сплетен. Кто во что горазд, особенно в борделях языками чешут. Теперь им разговоров на луны и луны. Это верно, подумалось вдруг Бриенне. Люди всполошились и взбудоражились – убийства здесь, может, были делом обычным, но вот убийцы, прибывшие из-за моря, да еще такие, за которых заморские правители дадут подводы золота… Северяне вокруг них надували щеки, пытаясь сдержать смех. - Ну и в Пекло их всех, - проворчал Тормунд, сунув помощнику ворох расписок и направляясь к рубке. – Ступай переоденься в сухое. Паруса развернуть по ветру. Правим в море. Ждать, чего там надумают, нам не с руки. Анзель! Ты и леди – в мою каюту. Бриенна послушалась. Люди Тормунда расступались, давая ей дорогу, и она слышала их смешки и разговоры, крутившиеся вокруг злосчастного Гаргалена и его смерти, а пуще того – вокруг его странных похождений. Она села на стул, заботливо придвинутый ей толстяком, и невидящим взором уставилась на винные кувшины и полупустые кубки, которыми уставлен был стол. - Воды? – Анзель крутился вокруг нее, впавший вдруг в странное беспокойство. Отворилась дверь и вошел Тормунд, а затем Бриенна услышала поворот ключа в скважине. За стенами каюты мягко плескались волны. Муха билась о разноцветные стекла. Тормунд подвинул тяжелый стул и сел напротив Бриенны, утирая мокрое от соленых брызг лицо. Подняв на нее глаза, он негромко сказал: - Что же. Думаю, Ланнистер поплатился-таки за свои преступления. - Что?! – вскинулась она. - Сиди. Дай мне сказать. - Тормунд! - Не понимаешь? Не поняла еще, кто привел убийц по своему собственному следу? Не поняла, как он поступил с тобою, привезя сюда, беременную, измученную, через половину земель и море в придачу – и после всего, что с тобою сделали там, в змеином гнезде? Нет? А может, ты не все о нем знаешь, а? А может, напротив, в глубине души знаешь уж слишком многое? Мог он зарезать того купца и всю семью его? Ох, не тряси головой, Бриенна. Мог бы? Чего ради? А ты подумай. Не мне отвечай – себе ответь. Одна рыжая бровь изогнулась, и внезапно Бриенна поняла, что голос его изменился, в нем были, вместо мольбы и нежности, лишь сталь и мороз. Она начала подниматься, вопреки его приказу, но на ее плечи легли тяжелые, пухлые ручищи Анзеля. - Я велел тебе сидеть. - Пустите меня! - Сидеть! – рявкнул Тормунд, почти с отчаянием. – Теперь погляди мне в глаза… Нет, нет, не отводи взгляда, Бриенна! И ответь мне: ты правда не понимаешь, на что он тебя обрек? - Джейме не знал, - смятенно пропищала она. - Ах, ну что ты, милая Бриенна! Это ТЫ ничего не знала! - Гаргален признался мне, он мне сказал… - Она задохнулась. - Так и сказал? Прям так тебе и сообщил? - Нет, но… Джейме… Нет, он не мог бы, он… Он не таков, он… И разве стал бы возвращаться туда?! И со мною?! - Ох, беда. Бедненький глупенький Ланнистер. Чего он только не учудил, а всего-то денек пробыл в городе… Ну а теперь пускай посидит на цепи, пока Бес Тирион собирает выкуп, да подумает, ЧТО он с тобою сотворил. - Я не желаю этого слушать! - Так придется. - Отпустите меня, дайте мне вернуться к нему… - Пленницей здесь не будешь. Однако, покуда мы идем в море, подумай об этом, прошу. Приложи весь свой быстрый ум и отбрось свое глупое сердце. Сама решай, что с этим делать. Сама сообрази, что… Что он за человек. Она обернулась и увидела, что Анзель стоит, загородив собою дверь, скрестив на груди руки. - Ты запер дверь. - Выйдем в открытое море – и отопру. Я тебе повторяю, хоть и не слышишь меня: ты не моя пленница. Ты – его пленница. Ты только что вырвалась из этого заточения, а жаждешь вернуться назад, будто не знаешь, что это значит – быть с Ланнистером. А? Жизнь тебя не научила? Кто притащил тебя в Пентос, где половина города теперь ждет его казни, а другая половина – выкупа по тяжести твоего живота? Этого ты хотела? Этого ты желала, когда от него понесла?! - Ты ничего о нас не знаешь, Тормунд из Застенья! – закричала она сквозь слезы. – И не смей… - Правда твоя, - он вновь обтер свое покрытое бисеринками пота лицо. – Не знаю, и знать бы не хотел, если б не этот живот, который скоро будет входить в комнату вперед тебя. - Оставь в покое меня и мои… - Я тебя ни к чему не принуждаю. Спасаю? Это да. Скорее, стараюсь, да вот как бы не зазря! Нельзя спасти того, кто сам того не хочет. Ты – хочешь? Она молчала, смаргивая усталые слезы, глупо таращилась на свои сжатые кулаки. - Тогда подумай о ребенке, о том, что хоть ему-то не придется страдать, расплачиваясь за жестокие глупости его отца! - Куда вы плывете? – пробормотала она. - Домой. Бриенна шевельнулась, чтобы ответить, но слов не смогла найти – ни слов, ни мыслей. В голове у нее было пусто. - А ты подумай, хочешь ли возвращаться к своему Королю, к его Деснице, что теперь бросится выручать своего непутевого братца… Подумай, молю тебя, Бриенна, и ответь мне на последний вопрос. Есть ли у тебя – место, которое назовешь своим домом? Наступила тишина, прерываемая криками матросов откуда-то сверху, издалека, как из другого мира. - Это все не его вина, - тихо проговорила она, наконец. – Считайте, как вам угодно, и надо мной насмехайтесь, или обсуждайте меж собой, словно базарные сплетницы, но ни в чем нет его вины. Тормунд устало выдохнул, хлопая губами, издавая смешные и скептические, пыхтящие звуки: «пу-пу-пу», закатил глаза, затем встал и начал расхаживать по каюте, потирая красную от бешенства шею. Бриенна следила за ним украдкой, думая – ты не уверишь меня ни в чем. Джейме не сделал ничего плохого. - Джейме не сделал ничего плохого, - произнесла она, когда эта мысль стала слишком невыносимой, чтобы молчать. – Он спас меня. Он помогал мне. Он любит меня. Заботится обо мне. Всегда, всегда, он… Он всегда был нежен со мною, и с нашим ребенком, и он… Стоя к ней спиною, Тормунд загромыхал кувшинами и кубками. - Анзель! Отопри дверь, не то я помру, слушая эти сказки! – бросил он через плечо. – Отведи миледи в ее каюту и проследи, чтобы у нее было все, чего пожелает. - Прямо всё? – смущенно буркнул Анзель. Он казался разочарованным тем, как Тормунд преобразился от слов Бриенны. - Всё, и чуть более того, - Тормунд повернулся к гостье, в руках его был доверху налитый кубок с вином. Голос звучал торжественно и самодовольно, но глядел он на Бриенну скорее с печалью. – Возили мы самые драгоценные грузы, миледи Мартелл… Серебряного соболя и хрусталь из Иббенийских пещер, а назад везли спелые фрукты и даже, как-то раз, шелковые коконы, добытые в немалых трудах… Однако теперь везем наидрагоценнейший из грузов. Я клянусь вам, миледи, что довезу вас в самое спокойное место и в полной сохранности. Я понимаю, как вам тяжело, и в то же время сознаю, как важно вам быть… в этом положении – здоровой, спокойной и в безопасности! Она встала, молча одергивая платье, чувствуя, как от качки под ногами ее пляшет пол, а тошнота постепенно подползает к горлу. Вместе со слезами. Тормунд сделал большой глоток, запрокинул голову и закончил, когда Бриенна уже сделала шаг за порог капитанской каюты: - Жаль, что Ланнистер этого не понимал. Несколько дней спустя она лежала на узкой койке, слушая, как за стеной перебирает струны невидимый глазу певец. Море дышало вокруг, мягко подбрасывая и опуская северный корабль, а в каютах было прохладно и пахло благовониями, что везли домой расторопные тормундовы подручные: ладан, корица, коробочки кардамона. Одета Бриенна была в кафтан Анзеля, который тот раздобыл себе где-то в Вольных Городах – шитый венками и птицами, серебряный, широкополый кафтан, скрывший ее положение самым удобным образом. Под ним была рубаха Тормунда и мягкие бриджи из выделанной оленьей кожи. Она была босиком и поджимала пальцы каждый раз, когда волны вновь начинали толкать в борта. Взгляд ее бродил по разводам в прочном дереве обшивки, а мысли бродили совсем далеко, но покоя в них не было. Теперь голова ее заполнилась всеми ссорами и спорами с Джейме, и она жалела о каждом своем сказанном слове, и воспоминания о том, как по его лицу бежала тень – обиды, недоумения – терзали каждый раз с новой силой. …Как много у тебя трудностей, Джейме Ланнистер. Всегда, всегда, всегда - так много. Она вспоминала детали ссор, они восставали, как мертвяки, оживали опять и опять, и наливались, и крепли, и становились все ярче и все отчетливей - силой ее вины. …Лучше пережить бесчестье, чем оставаться с таким, как ты!.. В конце концов, всхлипнув, она потянула за ворот кафтана и накрыла им свое лицо. - Видишь, помогает как, - деревянная планка рядом с нею прогнулась и жалобно скрипнула. – Тебя больше не мутит от качки? Я говорил, наше зелье поможет. Бриенна не шевельнулась. Анзель повздыхал и сделал еще попытку: - Прекрасное снадобье, а к югу от Стены о нем и не знают. Нужно собрать такую траву, называется девичья постелька. Она белая, совсем белая, никогда не зеленая, нет. Белая и совсем не имеет вкуса. Ежели приложить ее к крови на ране, так она… - Анзель. - Можем послушать, как Веллье поет. Особенно красива его баллада про лилию севера. Могу сходить и велеть ему спеть. - Анзель! – повысила она голос. Он примолк, а потом сказал, обиженно, по-детски: - Не поручи он тебя развлекать, я бы и мгновения тут не провел. - Так ступай. Мне твое общество не нужно. - А так и будешь пялиться в стену? Он велел кормить тебя. Ты с утра ничего не съела, хотя я принес тебе жареного утенка, початки в сладком соусе, раковины моллюсков, мягкого сыра, фруктовый… - Анзель! – почти рявкнула она. – Унеси поднос, я все равно ничего и пробовать не буду. - И не ври, будто тебя мутит, зелье мое помогает! – крикнул он в ответ и голосом стал похож на ребенка – огромного, толстого, обиженного ребенка. - Конечно, помогает, - раздался спокойный голос от двери. – Я сам, когда только начали выходить в море, блевал дальше, чем видел. Теперь могу сказать: нет ничего лучше, чем наши северные снадобья. С тех пор я и в самый лютый шторм бодр и проворен, что твой дельфин. Бриенна высунула голову из-под серебряного отворота и увидела Тормунда. Тот вошел неслышно и стоял, скрестив руки на груди. В рыжей бороде блестели капли воды. - Ничегошеньки не ест, - пожаловался ему сидевший на краю ее койки толстяк. – Я все приношу. Сладкий пирог не тронула. А вчера запустила пирогом в лицо Веллье. - Его-то за что? – удивился Тормунд, и в глазах его, и в уголках губ появилось лукавое, мягкое веселье. - Терпеть не могу вас всех и его, - сказала Бриенна и, отвернувшись, ткнулась лбом в деревянную переборку. – Сборщики сплетен! Клеветники! - Если б не он, наш быстроногий гонец, ты бы и не узнала, что твой драгоценный Ланнистер жив. - Если б не вы, жив был бы и тот, кто единственный мог подтвердить его невиновность. - Надо было дать дорнийцу тебя придушить? - Надо было захватить его в плен, прежде чем пускать в ход свои дурацкие игрушки! - Ну прости, что сразу не разобрались, уж очень у вас с Ланнистером запутанная история! – с сарказмом отозвался Тормунд. – И всегда была. С самого пира в Винтерфелле. Чем тогда тебя уломал? Что он такого сделал или сказал, что ты ему награду преподнесла? В рыцари тебя взял? Такая честь, перед смертью-то! Анзель деликатно покашлял, и Тормунд умолк. - Не твоего ума дело, - запоздало отрезала она. - Да уж где уж нам, - он горестно хихикнул. От его смеха Бриенне захотелось плакать. Но она решила не доставлять ему такого удовольствия. - Рыцарство Джейме тебе неведомо, - пробурчала она, обращаясь к деревянной панели. – И всем вам. Вы же уверены, что он убийца? Вы мне не верите, ни единому слову… - Мне лично рыцарство Ланнистера известно хорошо. А исход его рыцарства теперь лежит передо мной, глаза на мокром месте, нос шмыгает, и вооот с таким животом. Нос у нее, как и горло, и правда заполнился словно бы мокрыми нитками. Ей было тяжело и мокро дышать. Она съежилась, пытаясь подтянуть колени к груди – и безуспешно. Проклятый живот. Ох, как он во всем ей мешал. - В Дорне он спас меня. - А я слыхал, что тебя там пытали с особым усердием. Где он в то время шлялся? Занят был? - Ты не понимаешь… - Ай, да и не хотел бы понимать. - А пирог-то сегодня с финиками, - невпопад встрял бедняга Анзель. Ссора ему была не по душе, и он говорил встревоженно, быстро, с затаенной печальной надеждой – а вдруг именно сегодня прекратят они свои бесконечные перепалки? - Уйди, - велел ему Тормунд. - Не уходи, - сказала Бриенна. Тишина. Она повернулась и увидела, что Анзель вскочил и топчется на мечте, пытаясь исполнить оба приказа. - Не оставляй меня с ним. - А я теперича, значит, злодей, - хохотнул Тормунд. – Я! Бриенна, я? - Думаешь, забыла, как ты цеплялся ко мне при всяком поводе, изводил своими взглядами и разговорами, словно я трактирная девка? - Между тем как благородный рыцарь из Королевской Гавани соизволил нам ручки целовать! Нет, прости, память меня подводит, старый я стал: он тобою, как той девкой, и воспо… - Капитан! – гаркнул Анзель в отчаянии. Тормунд заткнулся, но продолжал сверлить Бриенну пылающим взором. - Давай, договаривай, - она села на постели, по-мужски разведя колени и опустив голову. – Скажи, раз уж начал. - Прости. - Не извиняйся, ты все это сотню раз уж подумал. - Прости меня, Бриенна. Она подняла лицо и увидела, что Анзель совершенно струсил - и убежал. - Я не должен был так с тобою говорить. Но ты упряма, ужасно упряма и своенравна. - Значит, тебе не по зубам. - Никогда не была. Это я знаю, - тихо сказал Тормунд. Он не шевелился, стоял, подперев стену спиной. – Я не достоин тебя, это мне известно. Я только хотел… Хотел взять девку в борделе, похожую на меня, с горечью подумала она, уставившись ему в глаза. Вот и все, чего ты хотел в тот вечер. - Спасти тебя, - закончил он, тряхнув рыжей шевелюрой и отводя взгляд. Бриенна закрыла лицо руками. - Мне не следовало так с тобою говорить, повышать голос… Говорить все эти вещи. Но порою ты так упряма, что я просто теряю выдержку! Упертая, упрямая! Можешь ли ты хоть раз послушать меня? Джейме говорил точно так же, подумала она с пустой и беспомощной тоской. Но он знал обо мне правду, другую правду, ту, которую я сама не знала, он знал, знал, знал меня, а теперь я… - Я его предаю. - Прости? - Убегая, мы все его предаем. Так нельзя. Так… невозможно. Он никогда не сбежал бы, зная, что я в беде. Тормунд прошелся по маленькой каюте, яростно ероша волосы на затылке. - Нет, наверное, не сбежал бы. Вопрос в том, в беде ли он. Многое ему сходило с рук, и ты сама знаешь, что слишком многое. Так вот… И выкуп за него уж точно найдется. - А если нет? Или они не успеют? - Ты должна также думать о ребенке. - Ребенок! Его даже на свете еще нет! - Послушай. Рано или поздно вести до нас доберутся. Или же мы их поймаем. Ты знаешь меня, знаешь моих ребят. Веллье хороший гонец, он соберет все сведения, когда встанем на якорь в Браавосе. Клянусь, мы ничего от тебя не утаим. И, ежели Ланнистера вернут домой, в столицу, он найдет способ с тобою встретиться. До Севера ему будет не впервой добраться. Тем временем будешь на свободе и… со мною, ты будешь… И это твое дитя… Он споткнулся. Бриенна встала, и, надвинувшись на него, нависла над ним, ставшим вдруг странно маленьким: - Это не моё дитя. А наше с ним. НАШЕ. В разных словах и с разными нотами, звеневшими в их голосах, разговоры повторялись изо дня в день. Да, Анзель был прав, отвар белой травы облегчил ее состояние, но от бесед с Тормундом мутило не в животе – а в самом ее сердце. Не стану думать плохое, решила она в один из дней путешествия, солнечный и жаркий, сидя на корме и бессмысленно таращась в синюю даль. Не стану думать о плохом и вспоминать плохое – не буду. Море присмирело и лежало вокруг синим плащом. Огромные морские птицы рассекали недвижный воздух вокруг мачт корабля, рассчитывая перехватить что-нибудь из улова. Каждый день матросы вытаскивали сети и ловушки, полные жирных рыбешек, моллюсков и всевозможных морских обитателей, каждый день устраивали пиры, на которых рекою лились дорогие вина, а Веллье – гонец Тормунда – играл на своей лютне протяжные северные песни. Бриенна сидела, поджав ноги, на расстеленном поверх теплой деревянной скамьи коврике, укрытая плащом Анзеля, слушала крики птиц и думала о Джейме. Теперь она всегда думала о нем, только о нем. Он заполонил ее всю, от снов до самой короткой мыслишки, вроде такой: а этот фрукт он любит (когда ей подавали разломанный персик). А эти терпеть не может (когда повар приносил ей тарелочку с инжиром). И каждая такая мысль приносила боль, но была неотделима от ее, Бриенны, существования, словно делала Джейме ближе к ней, словно делала его таким близким, что, закрой она глаза и протяни руку – он станет соткан из воздуха и света, и послышится его низкий, рычащий смех, и скажет: глупенькое моя дитя, ведь я здесь, с тобою, никогда тебя не оставлю, никогда. Она закрыла глаза, прислонив затылок к нагретой древесине вышки на корме, что служила в этом ее укрытии чем-то вроде спинки, а заодно укрывала от досужих глаз и пустых разговоров. Бриенна, вдруг произнес голос в ее голове, и она даже вздрогнула, зажмурилась еще сильнее, боясь просыпаться от столь чудесного сна, боясь, что голос этот больше не услышит. Мы всегда будем вместе, Бриенна. Не знаю, чем заслужил, но только уверен: боги предназначили тебя мне, и мне одному. Она прикусила изнутри губу, боясь разреветься. Слова его были полны печали и нежности, и в то же время строги, серьезны, не было в его голосе привычной ей насмешки. И горечи тоже – не было. - Миледи Бриенна! Миледи сир! Она открыла глаза. Перед нею стоял Анзель и разглядывал с настороженным, но почти жалостливым, отеческим вниманием. - Задремали? Солнышко-то какое… Капитан вас просит к себе. - Что случилось? - Мы поворачиваем в Браавос. Через два дня она очутилась в гаванях города, о котором прежде слышала самые разные легенды. Он не казался ни величественным, ни чудесно-богатым, как всегда мнилось там, за Узким морем. Воняло рыбой, дегтем и устрицами. Шумные толпы странно одетых горожан и горожанок обтекали их маленькую процессию. Бриенна шла, думая: все куда-то спешат, там и тут звенят монеты и слышны споры – то в полголоса, то почти крики. Казалось, город торговал всем, что только можно было продать или купить. Жары не было, с моря тек вязкий сероватый туман. Она шла в середине, ее охраняли четверо дюжих молодцов с Анзелем во главе. А вел за собою Тормунд, и он иногда оглядывался, и она размышляла, не опасается ли он ее упрямого нрава и желания убежать. Бежать, впрочем, было некуда – и неразумно. У дверей трактира, куда все направились, местечка в глубине портового квартала, Тормунд остановился, пропуская своих внутрь. Бриенна поравнялась с ним, проговорив тихонько: - Ты обещал, что не буду пленницей! Лицо его отразило обиду, он осмотрел улицу за ее спиной, набитой народом со всех концов света – и нервно сказал: - Не пленница. Будем глядеть, чтоб никто другой не захотел тебя такою сделать. Мы просто посидим и выпьем, покушаем горячего супа… Она не дослушала и протиснулась мимо него в низкое, темное помещение. Тормунд побежал за нею, на ходу выискивая тему для светской беседы, обещая какие-то необыкновенные вкусы и пряности, а также, слава всем богам, хорошую баранину, коей славился этот трактир. Расселись в углу, заняв большой стол с расставленными вокруг него резными креслами и бархатными скамьями. На черных от копоти стенах горели толстые пучки свечей, воткнутые в медные шлемы. Шлемы эти вбиты были в рыхлый камень, как и рукояти сломанных мечей и кинжалов, и путешественники, рыбаки и торговцы, набрасывали на них свои плащи и дорожные сумки, мокрые сети. Явились служанки: тонкие белые кружева поверх заляпанных жиром платьев, в высоко убранных волосах - серебряные шпильки с ониксами и кораллами. Они узнали Тормунда, принялись бегать вокруг стола, хлопоча и перебрасываясь шутками, радостные, готовые угождать - и радость их удвоилась, когда на столешницу полетели первые золотые монетки. Северяне, подумала Бриенна, умеют кутить не хуже дорнийцев, и, во всяком случае, в их веселье не бывает этой нежной лживости, скрытой хитрости, ласкового расчета. Они стучали кружками, нахваливали поданное им пиво, хрустели жареными кальмарами и мелкой рыбешкой, а, когда одна из служанок что-то сказала Веллье, тотчас достали лютню и завели песню. На песни внимания никто не обращал: как и все таверны для пришлого люда, эта жила своей жизнью, дышала мокрым паром кухонь, орала на всех языках, задирала подолы пропотевших юбок и усаживалась на колени матросам. Бриенна поглядела на длинный высокий прилавок, за которым принимали тех, кому не хватало столов – там люди брали кружки с пойлом и тотчас начинали глотать, не садясь, перекидываясь с хозяевами сплетнями да новостями. Прыгали монеты, крутились и падали в лужицы пива и вина. Суп булькал в котелке, пока его волокли через весь зал, и пар стелился от него – кучеряво-густой, воняющий чесноком и жженым луком. Кто-то что-то спросил у метавшейся за прилавком толстой бабищи, та, заговорив раздраженно, быстро, дергая полуголым плечом, хлопнула по бочонку и начала цедить бурое пиво в истекающую каплями грязной воды кружку. Бриенна поглядела на человека, стоявшего у прилавка. Он принял кружку с поклоном. Бабища улыбалась кисло, скорее - скалилась. Человек, стоявший в профиль, на полуслове повернулся, оглаживая кружку с пойлом - и поймал взгляд Бриенны. Она почувствовала, как ее обожгло изнутри, словно все тело вдруг – на миг – занялось ледяным пламенем. Все голоса пропали, вся комната – люди, столы и стулья, тарелки и зажариваемые прямо в огне смрадные бараньи потроха, улыбки, игральные кости, гогот, песни и разговоры – все исчезло. Человек отогнулся от прилавка, отклонил свое ладное, большое тело, словно бы пытаясь получше Бриенну разглядеть. Она моргнула, полагая, что сейчас морок развеется, и она увидит другое лицо, чужие черты – но нет. С веселым, искренним любопытством на нее смотрел Джейме Ланнистер.