Дети Долгого Лета (продолжение фанфика "Дорнийская жена")

Джейме не умел обращаться с золотом, это она давно поняла, но не сердилась на него. К такому умению надобно приучаться если не с детства, так с юности. И надобно жить в семье, где люди стараются разумно и аккуратно считать монеты. Ланнистеры всегда были богаты – а затем еще и высоки по положению – а после и вовсе воцарились. А Джейме был рыцарем. Так откуда, скажите на милость, у него было взяться умению просчитать ту или иную трату или найти вещь подешевле? Нет, она не сердилась на него. До этого дня в Тироше. Он заплатил за самую дорогу каюту для них, и по самой высокой цене, а пришлось им сойти в Тироше – буквально через полдня от начала этого путешествия. И все равно Бриенну еще долго полоскало на загаженном чайками, покрытом рабьей чешуей и фруктовыми очистками, пирсе, и она сидела, согнувшись пополам, под дырявым навесом. Пока она наклонялась к деревянной лохани, которую Джейме выпросил у купцов в этих бесконечных рядах лавчонок, она все думала: ведь он отдал так много золота, а ему даже не вернули деньги, и ей было стыдно за эти мысли, в которых прятался укор ему. И стыдно, и тошно, и все в ней бултыхалось и булькало, и ее рвало одной желчью, а Джейме все метался по пирсу, нашел носильщиков для их сундука, приволок корзины с ее накидками и плащами, побежал за водой, за сухими полотенцами, чтобы обтереть ее бледное, мокрое от холодной испарины, лицо. Гневаюсь на него так, словно бы я ему и правда жена, размышляла она, пока он вытирал ее залитые злыми слезами щеки. - Ничего, - говорил он, придерживая ее за плечо, - ничего, свет мой, скоро это пройдет. Пройдет. Мы отдохнем немного, я найду комнату, мы… Бриенна повернула голову и уставилась туда, где, как ей показалось, мелькнул золотой солнечный зайчик. Но она уже прекрасно знала, что это не было игрой воображения. Она привыкла определять появление по этому неслышному движению на краю зрения, по деликатной игре света и теней. - Что? – Джейме проследил за ее взглядом. И ахнул первым. – Какого…? Царапка! Это ты?! Да, она потрусила к хозяевам вдоль пирса - с обычным своим, скучающим и независимым видом. Потерлась боком о ногу Бриенны, вскочила к ней на колени и затарахтела, а потом принялась тереться щеками о ее бедро. - Проклятье. Я же сказал – не брать ее с собой, - Джейме выпрямился и с досадой швырнул полотенце в таз с холодной водой. – Чем ты только думала? - Я не брала. – Бриенна нахмурилась. – Я думала, ты оставил ее в спальне, когда мы собирались утром… Я клянусь, что видела, как ты погладил ее на прощание, и я слышала, как ты велел ей не ссориться с мерзкой старухой. Ты так и сказал! Джейме хмыкнул: - Да, так и сказал. И поблагодари, что еще как-нибудь не обозвал эту старую плесень. Но, если не ты, так как же… Кошка прикрыла глаза и чуть прижала ушки, словно разговор доставлял и ей некую досаду: правда, не так, чтоб уж очень сильную. - Она побежала за нами и забралась на корабль, - сказала Бриенна, не зная, рассмеяться или рассердиться. – И как умна?! Знала ведь, что мы прогоним ее, несчастную, коли найдем до отхода из гавани. Ты очень умна. Очень! Правда? Правда, золотой мой пушистик? И она начала тискать кошку и обнимать, боясь, что Джейме захочет теперь ее прогнать – таким расстроенным он выглядел. Но, наконец, он поскреб в затылке и сказал: - Ладно. Неважно. Скоро мы все равно вернемся. Возьмем эту бестолочь с собой, и пускай-ка сидит в корзине с твоими шалями. - Он не сердится, - прошептала Бриенна, целуя мягкое ушко, которое почему-то, как и одежда Джейме, всегда пахло солнцем и степными цветами. – Совсем нет. Он не сердится на тебя. И на меня… нисколечко. Царапка лизнула ее щеку, раз, другой, потом обхватила лапками за шею и начала умывать ее, как будто возомнила Бриенну своим огромным и бестолковым, и едва не потерявшимся, котенком. Джейме смотрел на все это, сощурившись, и обреченно молчал. После череды долгих и укоряющих вздохов он, наконец, сказал: - Хорошо. Ладно. Больше морем мы не пойдем. Возьмем место в караване, под шатром, доберемся по дорогам вдоль берега. Бриенна подняла на него глаза: - Я могу ехать в седле. Втайне она обрадовалась его идее. Морская качка, прежде ничуть ее не пугавшая, в нынешнем положении почему-то вызывала у нее ужас и приступы тошноты, сама мысль о корабле была тошнотворна - как будто тело заранее боялось даже плеска волн о корабельный борт. Он прикусил губу, и было видно, что собирался сопротивляться, но, что-то прочитав на ее лице, смягчился: - Подумаем как следует и решим, хорошо? А теперь найдем, где укрыться от этого солнца. Найдем здесь, неподалеку, чтобы не шагать далеко. Ты согласна? Зима на Тарте была мягкой, скорее, долгой дождливой осенью, чем настоящей зимой, какую она увидела в Винтерфелле. Но за Узким морем зимы вовсе не было: солнце все так же безжалостно палило, заливая улочки города белым, горячим и липким, как мед, светом. Вдоль крепостной стены – под чинарами, чахлыми пальмами, под лимонными и апельсиновыми деревцами – везде, где было хоть немного тени, сидели попрошайки и бродяги, валялись сонные собаки, устраивали свои прилавочки торговцы цветочной водой и сладким льдом. Бриенна закивала, натягивая капюшон на голову. Ее плащ, привезенный из Дорна, прозрачный, сшитый из тонкого кремового шелка, хорошо укрывал от жары, и все же не мог бы помочь, вздумай она бродить по крутым и узким лабиринтам чужого города, да еще с заброшенной на плечи дорожной корзиной. - Я скоро вернусь, - сказал Джейме. – Будьте обе здесь, слышите? Ни шагу отсюда. Царапка поглядела на него, словно хотела сказать: ну и чего ты тут рассусоливаешь? Бриенна через силу улыбнулась. - Джейме, - позвала она, когда он сделал несколько шагов в горячем мареве, выбравшись из-под тени навеса. – Джейме. Спасибо тебе. Он только пожал плечами, отвернулся и зашагал к портовым тавернам. Бриенна, прислонившись спиной к теплой каменной кладке, прикрыла глаза. Голова у нее все еще кружилась, мир поворачивался, незримый, неощутимый: только это движение, и оно, словно огромная воронка, втягивало ее внутрь. Она начала дремать. - Леди Бриенна? Миледи Мартелл? Вздрогнув, она выпрямилась и испуганно уставилась перед собой, слепо и неловко хватаясь за рукоять пристегнутого к поясу меча. - Не нужно, - мягко сказал мужчина, стоявший напротив нее, залитый этим пылающим тирошийским солнцем. – Я не враг вам. Это еще вопрос, подумала она, щурясь, чтобы его разглядеть. Царапка спрыгнула с ее колен, отбежала подальше и уселась, недовольно жмурясь и постукивая хвостом о пыльные камни мостовой. - Меня зовут Тарек Саттар. Я человек Тириона, маленького Десницы. И вы знали… знаете моего брата. Оружейника Сэнда. - Кигана Сэнда? – изумилась она. – Вы… вы… но откуда… - Я здесь живу. Налаживаю торговлю… Передаю вести, собираю их - там и тут. На самом деле, я не брат ему. Был женат на его сестре. Много лет прожили в большой любви и согласии, - умное старческое лицо, изрезанное глубокими морщинами, стало печально. – Недавно потерял ее, мою Каану. Все же решился сказать вам о родственной связи, ибо понимаю, как много вы сделали для моего брата… - Он подвергал себя опасности, - угрюмо заметила Бриенна. – И всю семью… и даже маленького внука. Манфри был безжалостен, риск слишком велик. Неразумно было… все это. Но теперь смелость его высоко оценена при дворе Дорна. - Да, - Тарек склонил голову. – Я понимаю. Я благодарен за то, что вы сделали. За что, что… не сказали о делах Кигана своему мужу, не выдали его не только в обычных беседах, но и будучи и подвергнутой страшной пытке. Что же, теперь все это позади. Мне донесли… скажем так, мои люди, донесли, что прибыла леди Мартелл. И в сопровождении сира Ланнистера. Могу я предложить вам обоим кров, хлеб и мед? Мне хотелось бы что-то сделать для вас. Уж не ловушка ли, подумала Бриенна в тревоге. Желает выслужиться перед Тирионом? Нет, Тирион не посмеет подвергать ее опасности, пока ребенок, столь ценный для его замыслов, у нее во чреве... И тем более – не станет он предавать своего собственного брата. Как бы он не был зол на них за побег из Дорна, а все же ему хватало сердца не мстить. - Мы не… Мы хотели отыскать комнату и отдохнуть. А затем нам нужно двигаться дальше. Тарек вежливо молчал, и она обрадовалась тому, что не задавал вопросов. - Мы будем искать комнату в таверне, - тихо закончила она, думая о том, сколько золота уже было истрачено – да еще и напрасно - на каюту до Пентоса. - Это разумно, для путешествующего в одиночестве. Для мужчины, для воина. Но женщинам… здесь шумно, опасно. Даже если женщина владеет мечом. Здесь попросту… бывает не слишком… пристойно находиться. - Как и в любом порту, - заметила она бесстрастно. – Не новость, сир Саттар. Но благодарю за проявленное к нам радушие. Какие бы пташки не напели о нас, я рада, что напели они – именно вам. Старик задумчиво покивал. Потом поглядел куда-то в сторону, поднял руку, унизанную серебряными перстнями, они сверкнули в послеполуденных лучах – и, словно из-под земли, появилась гибкая, тихая девушка в тонком зеленом платье. Ее волосы были заплетены в косы и закреплены круглыми нефритовыми брошами. В руке у нее был кувшин и чеканный бокал, который она протянула Бриенне. Бриенна с подозрением взяла, а девушка уже наклонила кувшин, и потекла вода, прозрачная и чистая. - Это Сэй, моя служанка и помощница. Сэй? Девушка взяла у Бриенны бокал, улыбаясь. Поднесла к губам, сделала глоток – и вернула. - Я вовсе бы вас не заподозрила, - смущенно сказала Бриенна. И, помедлив всего секунду, начала жадно пить. Вода показалась ей самой сладкой и вкусной на свете – может, потому что она еще толком не пила ничего после позорнейшего бегства с корабля, а может, потому что сухая жара вокруг превращалась в настоящее Пекло. - Предосторожность не помешает, - спокойно заметил Саттар. – Я не хотел бы, чтобы вы прониклись ко мне недоверием. Но оставить гостя без питья в наших краях считается преступлением, видите ли. Вот я и попросил Сэй нам помочь. - Я еще не ваша гостья, - запротестовала Бриенна. - Вы гостья Тироша, - последовал негромкий и твердый ответ. – Хотите ли еще? - Нет, спасибо… Впрочем, как знаете, - Бриенна почувствовала, что мучительно краснеет. Ей хотелось пить, и хотелось, чтобы Джейме вернулся и как-то бы разрешил это все, и она чувствовала себя глупо: глупо и беспомощно. Что это со мной, подумала она почти с отчаянием. Царапка подошла, не без подозрения оглядывая явившихся, вспрыгнула Бриенне на колени, понюхала ее бокал и сунула в него мордочку. Она начала лакать, издавая одновременно страшно невоспитанные – и странно деликатные звуки. Бока ее от радости ходили ходуном. Бриенна держала бокал так, чтобы кошке было удобно, и Сэй тихо засмеялась. - Ей тоже можно, - сказал Тарек, показав в улыбке белые зубы, и от этой улыбки помолодев сразу лет на тридцать. – Возьмите свою кошку с собой, когда отправимся в мои владения. А где ваш сопровождающий? Могу я поговорить с ним? Так Бриенна и очутилась на вилле Мена Саттар, и позже часто думала, что не было у нее времени счастливее, чем те несколько дней. Они показались ей очень длинными, а, когда закончились - ужасно короткими. Это было красивое здание из бледно-зеленого песчаника, с выложенной голубой черепицей крышей. Оно выстроено было очень давно, должно быть, еще во дни расцвета Валирии, и выстроено было в квартале, состоявшем из таких же богатых поместий. Все они располагались на холмах, взирая на крепость, город, море и сады своими огромными окнами и террасами, показывая мозаики на стенах, резные палисандровые ставни, навесы из шелка и сандалового дерева. А вокруг журчали фонтаны, пели птицы и цикады, и порой, у кого-то внутри дворов начинали играть музыканты. По улицам, что вились между склонов, текли трели арф и быстрый рокот ручных барабанов. Розы в садах покачивали своими пышными головками. Под ветерком раскачивались, как бумажные подвески, соцветия лиловых глициний. Все здесь дышало покоем, и шумный, суетный город словно бы отступал и почтительно кланялся – издалека, с едва скрытой завистью поглядывая на богатые поместья в апельсиновых садах. Между тем, старик Саттар, видимо, неплохо подзаработал но своих таинственных услугах, которые он оказывал Тириону и многим лордам и купцам по обе стороны Узкого моря. Поместий у него было несколько: и они названы были им в честь пяти вещей, доставивших ему такое богатство и положение. Назывались они Обет, Тишь, Мена, Воля и Мера Саттар. Джейме, посмеиваясь, сказал ей, что не сомневается – старик сколотит еще большее состояние, вот и заведутся окрест поместья навроде Расчет, Выгода, Хитрость и Благоразумие. Но Джейме, хотя и язвил, отдавал Саттару должное: все в доме было устроено наилучшим образом. Место это способно было очаровать самого взыскательного гостя – что в итоге и случилось. Слуги Саттара были хорошо воспитаны, но не навязчивы, не липко-приторны, как часто бывало у купцов из Вольных городов и – особенно – из Кварта и Залива Работорговцев. В доме, кроме гостей, никто не жил, что давало Джейме и Бриенне определенную – следовало признать, очень желаемую – свободу. В саду было тенисто и уютно, в комнатах – прохладно и светло. Наутро следующего после прибытия дня Бриенна проснулась и долго лежала на боку, повернувшись к широкому, прикрытому несколькими слоями шелковых занавесей, окну. Она глядела, как тени от ветвей ползут и танцуют в складках белой ткани. Где-то рядом гудел недовольный шмель. Слышались тихие разговоры, звон серебра, стук босых ножек о гранитный пол. Она поняла, что служанки бегают вокруг, готовят завтрак и купальни. За спиной у нее спал Джейме – как и обычно, безмятежно задрав свой упрямый подбородок, положив золотую руку на грудь. Царапка куда-то сбежала, наверное, желая самолично проинспектировать слуг, чтобы они не забыли что-нибудь вкусное и для нее. Бриенна сунула ладонь под щеку, с наслаждением ощущая горячий от ночи, влажноватый шелк подушки. - Винтерфелл, - вдруг сказал Джейме, хрипло и коротко рассмеявшись. Она вздрогнула. Так замечталась, что не заметила, как он проснулся: пропустила этот неуловимый, всегда ускользавший от нее миг, когда его ровное, глубокое дыхание становилось короче и мягче. Бриенна не поворачивалась к нему, продолжая завороженно таращиться на игру бликов в белых шторах, на выкрашенных синей и бирюзовой краской стенах спальни. - Что? – наконец, пробормотала она, чувствуя, как он шевелится, придвигается к ней ближе. - Там и на Тарте. Ты всегда спала так, будто для тебя лишь самый маленький кусок постели, и с самого края. И я думал: это потому, что ты всегда готовилась куда-то побежать, схватить меч и сражаться. Привычка к войне. А теперь думаю, что ты хотела бы умалить себя. Бриенна села, наклонившись вперед и разглядывая свои длинные, бледные ступни. - Да? – тихо сказала она. – Наверное. Я не знаю… Он коснулся ее лопатки, провел костяшками согнутых пальцев, обводя невидимые овалы и петли. Ночная сорочка, которую ей принесли вчера, была еще хуже, чем дорнийские вещи – она была невесомым куском белой вуали, едва прикрывавшим грудь и оставлявшим спину на полное обозрение. А разрезы на подоле были так высоки, что, когда делаешь шаг, то мелькает не только бедро – а и лоно, и вся задница. Это Бриенну смущало, но, слишком уставшая с дороги, она решила не обращать внимания на пустяки. В конечном итоге, Джейме ее видал и не в таком виде… - Места здесь предостаточно, - пробормотал Джейме. – Я чувствую себя одиноким, покинутым, знаешь, порой. Когда ты вот так жмешься к самому краю. И всегда-то лежишь на боку, точно готова наблюдать за комнатой, и у меня такое чувство, что и правда в любой момент бросишься бежать. Бриенна, тихо застонав, наклонилась и начала шарить по ковру, нащупывая сандалии. - Куда ты? – встревожился он. – Ты все еще плохо себя чувствуешь? - Нет, я… - она вздохнула, выпрямляясь, - надо бы умыться. И что-то поесть. Ты разве не голоден? Легли вчера поздно – покуда добирались, устраивались, потом Джейме долго и тихо совещался с хозяином, и поели, что называется, на бегу. - Да, - он удивленно рассмеялся. – Я-то да. Но то хорошо, что и ты… снова. Она поглядела через плечо. Он лежал совершенно обнаженный, и она успела заметить некий выразительный холмик меж его бедер, прикрытый смятой простыней. Начала собирать волосы в косу, и Джейме сказал: - Не надо. Оставь. Я хочу, чтобы было так. Так красиво. Бриенна фыркнула. - Нет, в самом деле, - настаивал он, тихим и хриплым полушепотом. – Оставь, прошу. Твои волосы нежные и всегда так хорошо пахнут. Она пожала плечами, бросила короткую мягкую косу себе за плечо. - И есть голод иного свойства, - вкрадчиво сообщил Джейме, проводя указательным пальцем вдоль ее позвонков. – Так скажем… более… деликатного свойства. Бриенна опять фыркнула, встала и подошла к низкому столику, на котором кто-то уже расставил для них кувшинчики с водой и фруктовыми нектарами. Персики и груши, сливы и виноград – все источало тонкий и пронзительный аромат, и она выбрала пушистый персик с ярко-розовым боком, надкусила. - Не понимаю, - сказала она, повернувшись к Джейме, который лежал с блаженной и странной улыбкой, закинув руку за голову. Солнце золотило волосы в его подмышке, и Бриенна вспомнила, как некогда, в купальне, там, в далеком оазисе на краю Дорна – она была очарована этим зрелищем, животным, странно-прекрасным. Золоченые завитки на выточенном из превосходного камня, крепком и ладном, теле. – О чем это ты?.. Он вернул ей ухмылку, рот растянулся еще шире, он провел кончиком языка по верхней губе. - Ну… это сложно объяснить, милая, - покровительственно сообщил он. – Пожалуй, было бы проще показать. Бриенна скорчила гримаску и продолжала жевать, разглядывая его обнаженное тело. Рот ее был наполнен сладким, медово-солнечным ароматом, а взгляд скользил по мускулам и родинкам, и ей казалось, что два ощущения – вкус и вид – сливались в некое единое целое, дымно-терпкое, сладко-острое, не имеющее граней, чтобы отделить одно от другого. Его тело было прекрасно – от природы совершенно, но и выточено годами тренировок с мечом, боями, горестями и радостями войны. Да, в войне для него всегда была своего рода радость, это следовало признать, и даже в самой темной битве он находил искаженное удовольствие. Таким он родился, глупо было бы отрицать. Темный, золотистый загар покрывал его лицо, шею, кисти рук – а торс, всегда спрятанный под рубахами и доспехами, оставался беззащитно-кремового, нежного оттенка, и Бриенне отчего-то нравилось видеть такой контраст. Джейме под ее взглядом слегка пошевелился, развел колени в стороны и положил ладонь на вздыбленный пах, едва прикрытый, бесстыдно возвышавшийся, но при том притягивающий ее: Бриенна чувствовала волнующую смесь стыда и любопытства. Что также частенько преследовала ее рядом с ним. Казалось, между ними всегда было нечто тайное, новое, неизвестное, некая загадка, которую они боялись даже обозначить вслух – не то, что взяться разгадывать. Но ничего такого не было, подумала она, сглатывая сладкий сок. Нет. Это лишь… игра моего воображения. Мы познали друг друга, и давненько, и все это только мечты, мечты о чем-то бОльшем. Джейме рассмеялся: - Ты смотришь на меня, будто мною собираешься и позавтракать! Это… лестно. Очень лестно. Прошу, - он щедрым жестом провел рукой вдоль тела и вновь положил на свой член. – Ни в чем себе не отказывай. Почувствовав, что краснеет, она бросила персик на эмалевый поднос, отступила от столика, медленно подошла к постели, все еще таращась на него, словно завороженная. Живот ей немного мешал, когда она опустилась на четвереньки в ногах у лежащего мужчины, мешал – но в такой позе стало значительно легче. Джейме терпеливо прикрыл глаза, засверкавшие при этом ее движении: - Молодец. Очень хорошо. Иди ко мне. Вот сюда… И опять он горделиво похлопал себя по этому вожделенному холмику, более похожему теперь на бесстыдный тент, шатер особого свойства, о котором и думать нельзя было без стыда и робости - с которого простыня уже наполовину упала. Но Бриенна его не послушалась. Она склонила голову, пряча от него смеющееся лицо, и поцеловала его лодыжку, крепкую, как у породистого скакуна, столь же изящную. Поднялась поцелуями к колену, такому твердому, словно из горячего камня выточенному. Джейме вздрогнул и затрепетал, ну в точности как пугливый, красивый жеребец, которого надо поставить под седло. Она тихо захихикала, ткнувшись лбом в натянутые, как сталь, мускулы бедра. Джейме бессильно дернулся и она услышала, что он тоже смеется, прикрыв рот рукой. - Боги, боги. Почему столько робости?! Ведь ты желаешь меня, я это совершенно точно знаю. - Почем знаешь? – она подняла лицо, сдувая влажные пряди со щеки. – Откуда тебе это знать? - По твоему невинному и блудливому личику, дружочек, - тихо заявил Джейме, глядя на нее сверху вниз. – И по касаниям твоих губ. Словно бабочки летят по моей коже. Так и будешь целовать мне ноги, покуда я не взмолюсь? - И о чем молить собрался? – подняла она бровь. - Мне вслух произнести? - Попробуй-ка. - А ты не вспыхнешь настоящим огнем? – сощурился он. – У тебя щеки уже как маков цвет. - Не беспокойся, - Бриенна ухмыльнулась, пристраиваясь поудобнее. – Ты умеешь так складно излагать всякие бесстыдные вещи. Я удивляюсь. Как это не сделали тебя поэтом, а отдали в рыцари!.. - Я сам выбрал. Поэты… видишь ли, бессильны в любви, а только умеют свое бессилие облачать в красивые слова. - А еще ты писать не умеешь, - ядовито вставила Бриенна. – Да не в том дело, что был правшой. Ты и до этого, я слышала, не умел… Джейме хмыкнул, но обиженным не выглядел: - Да. Как курица лапой. - И с ошибками. - Вот как? Не желаешь меня поучить, милое дитя? Пара уроков, быть может, пошла бы на пользу. - С тобой надо построже. - О! Очень строго! Даже не представляешь, как стро… И он задохнулся, потому что она отбросила, наконец, шелк в сторону и наклонилась так низко, и его тяжелый, налитый кровью член скользнул в ее рот. Солоноватый и земной привкус смешался с воздушной и солнечной сладостью, наполняя ее ликованием. Это было прекрасное утро – и оно все длилось, как будто состояло из нескольких дней или даже лун. Потом она лежала на спине, широко разведя колени, глядя на его макушку между своих ног, чувствуя, как его язык выплавляет из нее новые и новые кристаллы удовольствия, чистого, крепкого, и совершенно цельного, как если бы радость могла облачиться в плоть, или же плоть – обратиться первозданным счастьем. Влага из ее лона намочила простыни, и Джейме, поднимая к ней смеющее лицо, говорил какие-то нежности, что-то такое, что, в добавление к восторгу тела, ее окрыляло, и она могла бы поклясться, что почти не чувствовала своего веса – как и живота, и всего остального, что она могла бы подняться над этой скомканной, огромной постелью, взлететь к потолку бестелесным существом и выпорхнуть в сад, словно птица или мотылек. Но он удержал ее на самом краю, и, прежде чем это случилось бы, он вошел в нее, погрузился так глубоко, неожиданно глубоко и плотно, и все опять вернулось в дела плоти и в земной экстаз. Их тела соединились, мокрые, горячие, счастливые, ее соски напряглись под его поцелуями, жестокими и странно-волнующими, которые больше походили на укусы. Ее губы горели, в горле вибрировали крики, стоны, бессвязные ругательства, и долгое, умоляюще – еще, еще, еще. Когда они выбрались, наконец, из комнаты, то обнаружили, что купальни пусты. Только пар поднимался над чашами, наполненными ароматной водой. И в столовой, где накрыли для них стол с завтраком, по местному обычаю, очень пышным и щедрым – никого из слуг не было. Джейме и Бриенна переглянулись. Она не сомневалась – вид у них был весьма виноватый. Своими шумными утренними игрищами они всю эту ватагу девиц распугали. Явилась, наконец, одна Сэй. Она немного запыхалась, поднимаясь по крутым склонам. В руках у нее были тяжелые корзины с лавандовым хлебом и сырными головами. Джейме бросился ей помогать. - А где все? – спросила Бриенна, запахивая шелковую робу, чтобы скрыть неловкость. Джейме был одет лишь в белые тонкие брюки и вышитый павлинами и тиграми домашний камзол, он так и расхаживал по дому босиком, с нагло оголенной грудью. - Ушли, - с тонкой улыбкой сказала Сэй. – Позвольте вам помочь за трапезой? Здесь лишь я одна, и я вас не потревожу, я могу удалиться вновь, ежели… потребуется еще уединение. Джейме что-то пробормотал, а Бриенна так покраснела, что и вправду могла бы вспыхнуть на месте. Но Сэй вела себя, как ни в чем ни бывало – тихая и всегда спокойная, с этой мягкой приветливой улыбкой. После завтрака она помогла Бриенне спуститься в глубокую чашу купальни. Одна стена над нею была открыта, представляла собою огромное, прошитое тонкими ониксовыми колоннами, окно, за которым простирались сады и – далеко, за крышами города – лежало лиловое море. Бриенна в какой-то момент оперлась локтями о нагретый подоконник, положила подбородок на руки – и просто смотрела, как двигаются паруса кораблей там, внизу, как ветер покачивает тяжелые, унизанные плодами, ветви апельсинов и гранатов. Ее охватило спокойствие и предчувствие чего-то очень хорошего: быть может, впервые с того дня, как она убежала из Дорна. Все тревоги отступали перед этой картиной, полной покоя и тишины. Может, подумала она, тут некое особенное снадобье, добавленное в воду, оно пахло ирисами и срезанной травой, но Сэй уверила ее, что это всего лишь средство для мытья тела, и ничего больше. Хорошо, сонно подумала Бриенна. Не в снадобьях дело. Порой и вовсе не в них. Вспомнилась ей ночь в Адовом Холме – но и при этом воспоминании ее безмятежность не нарушилась. Все представлялось, хотя и запутанной, но рассчитанной кем-то тропой, по которой ее, Бриенну, вели, крепко завязав ей глаза. Но теперь мои глаза открыты, подумала она, проводя мокрым пальцем по серебристым мраморным прожилкам. Теперь мы только вдвоем, и мы сами станем искать дорогу. Перед обедом Джейме ушел в спальню, а вернулся, застегивая пояс с мечом, совершенно одетый. Бриенна сидела в столовой и гладила Царапку, которая, нагло забравшись на стол, лакала теплые сливки из золоченого блюдечка. - Я с тобой, - сказала Бриенна, но Джейме улыбнулся, покачал головой. Это была одна из его особенных улыбок – короткая и предостерегающая, она ее хорошо знала. Спорить с ним после такого было совсем бесполезно. Стоя на террасе, прижимая кошку к груди, она смотрела, как он идет по саду, в сопровождении явившегося за ним Саттара, уходит по важным делам. О, проклятая участь быть в бремени, подумала Бриенна, женская участь, незавидная и глупая… Ей вновь стало грустно. Она переминалась босиком, слушая тарахтение кошки у своего сердца. Пришла Сэй и сказала: - Хотите, позовем музыкантов, миледи? В соседнем поместье играют большую свадьбу, приглашены лучшие арфистки со всех Вольных городов. Какие песни вам по нраву? Бриенна робко усмехнулась: - Нет. Нет, я не хочу слушать музыку. Пусть лучше играют для молодоженов. - Тогда сыграем в кайвассу? Я неплохой противник. Или же пошьем для вас новое платье? Позовем портниху, лучшую в городе. Она знает такие фасоны, что бремя любого срока могут украсить… Могу послать за ювелиром, чтобы развлек нас новыми камушками, покуда полуденный зной не миновал… И это все? – подумала она в тоске. Вот так, день за днем? О, хоть бы поскорее разрешиться от проклятого бремени, ежели так. Но Сэй не унималась. Видать, старик дал ей это поручение, решила Бриенна, - развлечь гостью во что бы то ни стало, потому что она все выдумывала и выдумывала, пока Бриенна не взмолилась: - Прошу вас, мне правда ничего не требуется! Если есть точильный камень для меча, книга и тенистое место – того вполне достаточно. - Книга! – вскричала Сэй, обрадовавшись такому повороту. – Конечно же, есть! Тут огромная библиотека, в Мене хозяин держит лучшие фолианты. Да мы ничем не хуже Кварта, и уж точно не хуже Цитадели, той, что там, на Западе. Бриенна прогулялась вдоль высоченных шкафов, набитых книгами и рассеяно проглядела несколько рукописных томов. Были тут книги на всех языках, включая старо-валирийский, и обо всем на свете. Магические ритуалы, волшебные снадобья, свойства степной травы, рождение драконов. Рыцарские летописи. Извлечение золота из руд, обточка камней – все знания, какие только могли бы пригодиться – или умереть, никому более не нужные – были тут собраны и укрыты от докучливых любопытных глаз. Но взгляд Бриенны, как и ее разум, успокоенные, умиротворенные этим отдыхом, ни на чем не могли остановиться. Наконец, она нашла книгу, написанную на общем языке, каким-то разжалованным в лекари мейстером из Староместа, посвященную тому, как надобно ухаживать за детьми, деторождению и прочим вещам. Бриенна взяла этот тяжелый том, прихватила кувшин с лимонной водой и прошла в сад, где фонтаны тихо журчали, спускаясь каскадом по склону пологого холма. Здесь, в тени высоких акаций, были устроены лежанки с навесами из полосатого шелка, очень уютные, все покрытые подушками и ковриками. Она устроилась на одной из них и принялась старательно изучать премудрости деторождения. Все это не было скучно, наконец, решила она, но, собранные вместе, сведения выглядели зловеще и странно. Тут были описания всех возможных недомоганий у роженицы и ребенка, и пропавшее молоко, и воспаленная грудь, и кровь, которую художник уж постарался как следует передать кармином на каждой картинке. В разгар жаркого дня вдруг стало холодно, словно она стояла посреди двора в Винтерфелле под самой лютой метелью. Бриенна заставила себя долистать книгу. В самом конце в переплет был вложен лист пергамента, грозно сообщавший: Дальнейшие сведения следует укрывать от взора дам, детей и прочих невинных, ибо они годны лишь для укрепления брачного союза, но никак не для развлечения или потрясения души. Она с интересом разглядывала картинки, поражаясь их беспардонной непристойности и точности в исполнении деталей. Остановить себя, образумиться – она не могла бы, хотя всегда полагала себя воспитанной девицей, а после – приличной молодой женщиной. Но нет. Ее тянуло и тянуло листать дальше, и некоторые картинки с пояснениями она изучала, просто-напросто раскрыв рот. Тут уж разжалованный мейстер подошел со всем присущим ему и доселе тщанием: он собрал и описал все позы, в каких послушная и умела жена сможет удовлетворить своего мужа, будучи даже на сносях. Это гадко, думала Бриенна, перелистывая страницы, склоняясь все ниже, так, словно пыталась закрыть их собой – хотя вокруг никого и не было, лишь Царапка спала, вытянув лапки, на мраморном пятачке под чинарой. Это гадко, неприлично, отвратительно… Но листала и листала, все дальше, как завороженная. Ей приснилась одна из этих скверных картинок, только она была внутри нее. Стояла на четвереньках, словно животное, распаленная, умоляя взять ее любым способом, доставить ей удовольствие, хотя ее живот стал огромен. И она была неповоротлива, слаба, в ней ничего не осталось, кроме отчаянной похоти, сердце ее колотилось, гудело колоколом. Рука Джейме скользнула под ее грудь, сжала отяжелевшую плоть, губы прижались к уху: тише, тише, сердце мое, свет мой, я с тобой – а потом мир взорвался и рассыпался на куски. Она проснулась и села рывком. Солнце клонилось к закату, жара ушла. Птицы начали петь громче, будто стремясь перекрыть отчаянный треск цикад. Где-то внизу, в холмах, играли свирели и арфы. Джейме сидел на верхней ступеньке лестницы, ведущей к фонтанам, и, склонив голову к плечу, глядел на нее с ласковым любопытством. - Что тебе приснилось? - А что?! – она с вызовом отерла струйку слюны, сбежавшую по ее щеке. - Ты стонала во сне и металась, звала меня. - Пустяки. Не помню, - солгала она, смаргивая остатки сновидения с ресниц. Он ухмыльнулся еще шире: - Я принес тебе сладкий лед с орехами. Вот, - протянул ей серебряную вазочку, накрытую крышкой с круглым шариком оникса на верхушке. – Только ешь медленно, не то охрипнешь. Бриенна, помедлив, взяла, и поняла, что вновь голодна. Она начала ковырять ложечкой мягкую плоть лакомства, поглядывая на Джейме настороженно, из-под упавших на лицо прядей. - Обращаешься, как с ребенком, - проворчала она, сунув ложку в рот. - Просто волнуюсь о тебе. - Не о чем волноваться. Я прекрасно провела день. - Да? – он рассеяно поднял бровь, взяв книгу, что упала рядом с ее ложем. Начал листать, и в какой-то момент бровь его поползла еще выше. – Ох. Бриенна облизала ложку и загребла еще одну – побольше. - Как интересно, - протянул Джейме с гадкой улыбкой. - Ничего интересного там нет, - буркнула Бриенна. – Одни только болезни и скучные вещи, навроде того, что… - А вот в конце картинки весьма… гм, любопытны. - Ничуть. - Нет? А ты видела? - Нет. - Так откуда же знаешь? Она закатила глаза. А он все листал и листал, посмеиваясь, цокая языком. И, когда он закрыл проклятую книгу и вновь посмотрел ей в лицо, глаза его сверкали тысячами искр, а улыбка по-прежнему сияла. Но голос был совершенно серьезен: - Что ж. Хорошие и полезные нам сведения. И как вовремя они попались. Через пять дней отправится купеческий караван в Пентос, мы с Саттаром купили хорошее место в самом дорогом шатре. Покамест… Все это следует изучить и опробовать, верно? Верно я мыслю, сердце мое?