Не отпускай мою руку

POV Анна — На кой хрен тебе столько дополнительных? — Стася, по обыкновению, развалилась на кровати и беззастенчиво листала мой ежедневник, взятый с прикроватной тумбочки. — Кажется, я уже просила тебя не рыться в моих вещах, — устало произношу я, потерев переносицу. Каждый раз, приходя ко мне учить уроки, она начинает листать мой ежедневник, и каждый раз я прошу ее этого не делать, но моя просьба, ровно как сейчас, пропускается мимо ушей. Не сказать, что мне есть, что скрывать, просто несколько… раздражает. Хоть я уже и начала привыкать к подобным выходкам. — Не рылась я, — отмахивается девушка, пролистывая несколько страниц. — Ого, новый репетитор по… истории? Зачем тебе репетитор по истории, у нас же Илюха есть?.. — В обморок упадешь, — бубню я себе под нос и усмехаюсь. — Папа решил, что мне нужен репетитор по истории, потому что сомневается в компетенции нашего учителя, — я разворачиваюсь на стуле, дабы в полной мере лицезреть реакцию Стаси на мой рассказ. — И он его нашел, только вот… он пока не знает, что мой репетитор и наш учитель истории — один и тот же человек. Стася хмурится, силясь переварить услышанное, а когда до нее доходит, начинает неистово хохотать. Глядя на нее, мне и самой становится немного смешно. — Погоди, твой отец… — она не может закончить, удушаемая новым приступом смеха. — Господи, вот умора! Анекдот просто… — Ага, обхохочешься, — киваю я, чем раззадориваю Стасю еще сильнее. Она часто говорит мне, что у меня смешная реакция на некоторые вещи. «Уморительно серьезная», если быть дословной. — Ань, твои истории меня в могилу сведут, — выдыхает она, немного успокоившись. — Хорошо, что ты к нам пришла, без тебя так скучно жилось. — Тебе скучно жилось? — я иронично изгибаю бровь, закатывая глаза. — Не ври, не поверю. — Так и что, ты уже ходила к нему? — утвердительно киваю, попутно размышляя, что именно мне стоит рассказать Стасе. Вряд ли расскажу ей, как мне хотелось, чтобы он меня поцеловал на прощание, ведь даже самой себе я не до конца в этом созналась. Я винила в этом свой сонный мозг, усталость, затмение какой-либо из планет, временное помутнение рассудка, но никак не могла признаться, что мне действительно хотелось ощутить прикосновение его губ к своим. Однако, после того как я испытала то же самое в классе, когда он наклонился ко мне, я уже не могла отнекиваться. Какая-то часть меня точно хотела получить этот поцелуй, возможно — не один. — Ходила, — я снова киваю, пытаясь прогнать из головы эти нелепые мысли. — И что? — Стася придвигается на край кровати, нервно покусывая губы. — Чем занимались? — Кино смотрели, а потом… — Что потом? — Я уснула и… — Осталась там на ночь? — Стася прикрывает рот ладонью, вытаращив на меня глаза. — Я тебе обязательно все расскажу, если ты прекратишь меня перебивать, — спокойно замечаю я, ожидая, пока девушка проделает этот жест с закрыванием рта на замок, и продолжаю. Я рассказываю ей про то, как мы пили чай, как смотрели кино, про банан и как я уснула, не упоминая момент с несостоявшимся поцелуем. Я даже не уверена, действительно ли он хотел меня поцеловать, может, я все сама придумала. — Я же говорила, что он хороший, — подытоживает Стася, когда я замолкаю. — Может, стоит дать ему шанс? — Может быть, — соглашаюсь я, но в голове снова и снова всплывает картина, как он наклоняется к моему уху, заглядывает в глаза, как трется кончиком носа о мой… — Интересно, зачем ему знать подробности о той драке, — задумчиво тянет Станислава, глядя в потолок. Я отвожу взгляд, прикусывая губу. Я рассказала ей, что он спрашивал меня после урока об этом, но что произошло потом я оставила в тайне. Почему-то мне не хотелось, чтобы она думала, будто учитель заботится обо мне. Может, я просто сама в это не верила? — Слушай, а сколько всего у тебя дополнительных? — утратив интерес к историку, она вновь возвращается к моему ежедневнику. — М-м, не знаю, — пожимаю плечами. — Я не считала. — Так, щас… — я терпеливо жду, пока она перечисляет все мои кружки, загибая пальцы, сбивается и начинает заново. — Балет? Зачем тебе… ладно, фигурное, испанский, английский… ты в спецназ готовишься или что? Ага, если бы… — Так… Одиннадцать?! Да ты долбаный терминатор! — Стася с силой захлопывает ежедневник, откидывая его на другой край кровати. — Зачем тебе столько? — Не знаю, — признаюсь я. — Я так с детства привыкла. — И у тебя еще есть время со мной тут торчать, — девушка удрученно трясет головой. — Теперь мне немного стыдно. — Думаю, придется отказаться от некоторых занятий, — озвучиваю мысли, уже давно терзающие меня. — У нас начались факультативы, нужно готовиться к ЕГЭ и поступлению, и я не могу все успеть за двадцать четыре часа. — Вычти время на сон, — услужливо напоминает мне Стася, потягиваясь. После нескольких минут споров и уговоров, я все же убеждаю ее вернуться к выполнению домашней работы. Замечаю, что с каждым нашим занятием она все меньше сопротивляется учебе, и все больше начинает делать сама. Такими темпами она и в хорошисты может выбиться, если, конечно, усмирит свой пылкий характер и перестанет прогуливать уроки. Дни летели быстро, я не успевала перевести дыхание между уроками, факультативами, кружками и репетиторами, а вечерами просиживала за учебниками и пробниками. К тому же сейчас все резко заговорили о приближающемся итоговом сочинении, хотя до него оставалось еще два с небольшим месяца. С сочинениями у меня никогда не было проблем, ведь я с детства много читала, но почему-то последняя данная нам тема ставила меня в тупик. «Изменить себя и изменить себе — в чем различие?». Этот вопрос крутился в моей голове постоянно. Когда я ложилась спать, когда я кружилась на льду, я уже выучила эту фразу на трех разных языках, которые изучала, и никак не могла найти ответ. Меняя себя, не изменяем ли мы себе? Мы можем изменить собственные убеждения и принципы, но не изменяем ли мы этим самим себе, предавая наше прошлое «Я»? Мы можем захотеть что-то, что раньше считали неправильным и презирали всей душой, можем изменить свою точку зрения из-за новоприобретенного опыта, но считается ли это изменой себе? Что можно считать этой самой изменой? Особенно остро я ощущала смятение, когда сталкивалась с Ильей Андреевичем. Сейчас, сидя в его кабинете и размышляя об этом, я не могла отделаться от мысли, что что-то во мне точно изменилось за последнее время. Прошло уже десять минут после звонка, а учителя все не было. Девочки о чем-то болтали, тикали часы, а я пыталась набросать что-то по теме сочинения. Так странно, Илья Андреевич никогда не опаздывал на уроки. Он мог опоздать на факультатив, но на урок? — Еще две минуты, и можно будет уходить, — заявляет Маша, взглянув на часы. — Если учителя нет пятнадцать минут, то… — Значит, у него были важные дела, иначе он бы не опоздал, Смирнова, — в кабинет быстро заходит Илья Андреевич, мрачнее тучи, и захлопывает дверь. — Вы не в ВУЗе, чтобы сваливать с занятий, когда преподаватель задерживается. — Илья Андреевич, — Маша, стараясь скрыть испуг, улыбается, переглянувшись с подругой. — Я пошутила… — Шутки шутить будешь с друзьями в курилке, — перебивает Илья Андреевич, бросая журнал на стол. — Новость приготовила? — Да… — растерянно отвечает Маша, как и все, удивленная необычным поведением учителя. — Рассказывай. Маша поднимается с места, неловко оправляя юбку, а я настороженно хмурюсь, разглядывая историка. Его взгляд, направленный на провинившуюся школьницу, суровый и острый, как лезвие, брови сдвинуты, а челюсти плотно сжаты. Может что-то случилось? Никогда раньше не видела его таким злым. Маша начинает зачитывать подготовленную новость. Я читала ее сегодня утром, но посчитала слишком скучной, чтобы анализировать. — Выводы? — спрашивает Илья Андреевич, когда Маша закончила и начала садиться. — Выводы? — девушка беспомощно хлопает глазами. — Да, Смирнова, выводы по новости, — раздраженно повторяет учитель, постукивая пальцами по столу. — Не делала? — Нет, я… — Садись, двойка, — отрезает он, выводя в журнале двойку ручкой. — Светлана, может быть, ты нас порадуешь? — Я… я не готова, — невнятно бормочет девушка, опуская голову и прикрываясь белокурыми волосами. — Плохо, двойка, — и его рука рисует еще одну оценку в журнале. Я искоса гляжу на своих одноклассниц, стыдливо уставившихся на свои руки, сложенные на парте. Это нехорошо, но я не могу подавить внутреннее ликование, охватившее меня. Остальной класс притих, опасаясь попасть под раздачу. — Кто еще порадует меня сегодня? — уже спокойнее произносит Илья Андреевич, всматриваясь в журнал. — Троцкая? — Я? — раздается удивленный возглас с последней парты. Я прячу улыбку, представляя себе выражение ее лица. Слава богу, я заставила ее выписать в тетрадь подходящую новость, и даже помогла составить выводы, так что ответит она на высшем уровне. Мысленно молюсь, чтобы она воздержалась от своих шуточек с сигаретами… — Ты, Троцкая, ты, — подтверждает Илья Андреевич и складывает пальцы в замок, опершись на них подбородком и выжидающе уставившись на Стасю, поднимающуюся из-за парты. — Ну ладно… — бормочет она, прочищая горло. — Итак, новость… Она слово в слово зачитывает написанное в тетради под гробовую тишину. В такой же тишине она заканчивает и садится, низко съехав на стуле и сунув руки в карманы. — Вот так должен звучать ваш ответ, — тишину нарушает твердый голос учителя, обращенный в основном к Маше и Свете, чьи лица буквально исказились от злости. — Пять, Троцкая. Молодец. Я оборачиваюсь к девушке, уже успевшей натянуть на голову капюшон, и улыбаюсь краешком губ. Она не привыкла слышать похвалу в свой адрес, но, думаю, в честь такого события можно будет даже угостить ее пирожным. — До конца урока законспектируйте параграф десятый учебника, — устало говорит Илья Андреевич, закрывая журнал. — Я потом проверю, так что не отлынивайте. Да, у него точно что-то случилось. Конспект учебника — не его стиль, и, кажется, так думала не я одна. Все ребята молча переглядывались между собой, шурша страницами тетрадей, копаясь в сумках в поисках ручки и листая учебники. Я, хмурясь, поднимаю глаза и сталкиваюсь ими с учителем. Его взгляд, хоть и оставался серьезным, но уже несколько смягчился, в нем теплился привычный добрый, немного озорной огонек, а мышцы на лице заметно расслабились. Я приподнимаю брови, как бы спрашивая: что случилось? Качает головой: ничего. Пожимаю плечами и склоняюсь над тетрадью, снова погружаясь в раздумья. Разумеется, я не собираюсь писать этот глупый конспект, он не станет проверять, я почему-то была в этом уверена. Я снова размышляю над темой сочинения. Да, в последнее время со мной произошло много вещей, которые изменили мое восприятие мира. Я познакомилась со Стасей, даже сблизилась с ней, а ведь раньше я таких людей обходила за версту, считала опасными для общества маргиналами. Я приняла и даже ответила взаимностью на флирт со стороны своего учителя, и, что самое ужасное, я не хотела, чтобы это заканчивалось. Но значило ли это, что я изменила самой себе? Я еще раз взглянула на зеленоглазого, вечно растрепанного парня, словно по ошибке сидящего за столом учителя, крутящего в пальцах ручку и о чем-то задумавшегося над рабочей тетрадью. Он нахмурился и вздохнул, на пару секунд прикрывая, видимо, уставшие глаза. Сама собой на моих губах появляется легкая улыбка. Он прав. Почему-то сейчас это чувство, возникшее в моей груди, казалось самым правильным из всех, что мне доводилось испытывать ранее. И весь этот хаос, закрутившийся в моей жизни с переходом в новую школу, который раньше воспринимался мной критически, сейчас казался таким правильным, таким идеальным, что я просто не могла назвать это изменой. Я изменилась, но себе я никогда не изменяла.