Не отпускай мою руку

POV Анна Сказать, что я была шокирована подобным методом преподавания — ничего не сказать. Ни один нормальный учитель не станет просить сигарету у своей ученицы! И, да, нормальный учитель сам продиктует нам определения и объяснит их значения, а не попросит списать из интернета. А как он меня перед всем классом выставил! И это его «на будущее учти»… Бесит! Так я ругала своего учителя, Илью Андреевича, быстрыми шагами пересекая холл. Конечно, он здорово держит дисциплину в классе, не так часто отвлекается на посторонние темы, как это могло бы быть, но… Но он мне не нравится! Да еще и смотрит на меня, пока я работаю. То, что он летом пытался со мной познакомиться, не делает из меня в стенах школы обычную девушку, я по-прежнему его ученица, и он не должен так на меня смотреть. Еще и эти пристали со своей вечеринкой. Я уже думала пойти, но как только они начали меня так уговаривать, мое желание испарилось, будто его и не было. Разумеется, мне все равно скинули адрес, вдруг я надумаю. Ну конечно! Неожиданно кто-то задевает меня плечом, обгоняя, и я узнаю в этом человеке свою одноклассницу с последней парты. Станислава, кажется. — Упс, прости, пупсик, не увидела тебя, — с издевкой произносит она, нагло улыбаясь. — Ты такая маленькая, незаметная… Таким, как ты не место на вечеринке, правильно решила не ходить. От такой неслыханной беспардонности я ошалела. Конечно, от такой девушки можно ожидать чего угодно, но такого… — Возьму и приду, тебе-то что, — твердым голосом ответила я, с вызовом глядя на девушку. Она жевала жвачку, не переставая улыбаться, ее глаза недобро поблескивали. Затем она окинула меня оценивающим взглядом, покачала головой и, отвернувшись, зашагала к выходу из школы, оставляя разгневанную меня стоять столбом. Перед самыми дверями она обернулась. — Не ходи, целее будешь! — прокричала она и, хлопнув дверями, вышла на улицу. Это что, угроза была? Как же бесят меня подобные личности. Держится, как пуп земли, а на деле ничего из себя не представляет. Мелкая дрянь. Ругая Станиславу и своего учителя на чем свет стоит, я возвращаюсь домой и, о великое чудо, вижу черные ботинки на коврике возле двери. — Я дома! — громко кричу я, чтобы отец услышал. Прохожу прямиком в свою комнату и закрываю дверь. Я уже немного успокоилась, но внутри все по-прежнему горит. Переодевшись, я сажусь за уроки, но никак не могу сконцентрироваться. Из головы не выходят слова Станиславы о вечеринке, а перед глазами снова и снова появляется ухмыляющееся лицо Ильи Андреевича. Нет, конечно, он молодой, учительствует всего год, но… И предмет свой знает превосходно. И еще у него красивые зеленые глаза, которыми он как будто… раздевает. Ужас какой, мурашки по коже. Помнится, летом на нем были еще очки, а теперь он их не носит. И волосы подстриг короче, чем было. Хватит о нем думать! Он ужасный человек и стреляет у учеников сигареты. Черт, об этом тоже не стоило думать, ведь теперь я опять вспомнила про Станиславу. Меня бесит, что эти люди выводят меня из привычного, не так давно обретенного, а потому столь шаткого равновесия. Я с силой захлопываю учебник по истории и хватаю с полки книгу. Это «Мастер и Маргарита». Беру ее вниз страницами, за корешок и встряхиваю. Из книги выскальзывает небольшая квадратная бумажка и падает на стол передо мной. «Позвони, Илья» Внизу прилагался номер телефона, вот и все, что было написано на этом несчастном клочке. Почерк был неразборчивым, очевидно, он торопился, чтобы успеть догнать меня и вернуть книгу, по ошибке мной оставленную. Не знаю, зачем я каждый день лета перечитывала эти два слова, зачем я часами пялилась на номер телефона, так что успела выучить его наизусть. Зачем я использовала эту жалкую записку, как закладку, пока читала книгу. Я не знаю. Я даже не собиралась никогда звонить по этому номеру, но зачем-то сохранила его, бережно укрыв среди страниц творения Булгакова и спрятав на полке. В такие моменты мне хочется иметь друга, с которым я могла бы обсудить свои переживания, спросить совета. Конечно, я привыкла быть одна, привыкла справляться со всем в полном одиночестве, без чьей-либо поддержки, но временами груз, свалившийся на плечи, казался почти неподъемным. Я не винила родителей за то, как они меня воспитали. Не винила за то, что они нагрузили меня до такой степени, что времени на то, чтобы завести хотя бы одного друга у меня не оставалось. Мне всегда даже нравилось радовать их своими успехами, принося домой грамоты за первые места с олимпиад, с выступлений, с выставок. Нравилось видеть в их взгляде гордость и признание. Теперь же отец постоянно занят на работе, чаще всего он даже не приходит домой на ночь: остается в отеле недалеко от офиса, а я предоставлена сама себе. Как любой другой нормальный подросток, я могла бы пуститься во все тяжкие: таскать домой друзей, устраивать тусовки, забить на учебу, начать курить… но… Мне ведь по-прежнему хотелось радовать родителей. В большей степени я продолжала ради мамы. И пусть, она больше никогда не похвалит меня, никогда не скажет, что гордится мной… Я закрываю лицо ладонями и выдыхаю. Не стоит думать об этом. Я просто буду жить так, как привыкла. Нет необходимости что-то менять, ведь мне и так хорошо. Когда я разогреваю ужин, приготовленный мной еще вчера, на кухню заходит папа. Выглядит он, мягко говоря, уставшим. Даже дома он носит рубашку и легкие льняные брюки, но меня это никогда не удивляло, ведь я привыкла. — Привет, пап, — тихо здороваюсь я, замирая на месте. — Будешь ужинать? Он надел очки на голову, отчего волосы теперь небрежно торчали в разные стороны, и мне очень захотелось их пригладить. — Привет, — выдыхает он, опускаясь на стул напротив меня. — Нет, я поел, когда пришел. — А, — только изрекаю я и тупо смотрю в тарелку. Повисает неловкая пауза, какая теперь часто возникает между нами. Есть перехотелось, в горле застрял ком, мешающий даже сглотнуть. — Как дела в школе? — наконец подает голос отец, нарушая тишину. — У меня не было еще возможности узнать. — Все хорошо, — вру я, не желая беспокоить его по пустякам. Я ведь со всем справляюсь сама. — Как тебе учителя? — Ничего, — небрежно пожимаю плечами, по-прежнему глядя в тарелку. — Новые одноклассники? — кажется, он не знает, о чем еще со мной можно поговорить. — Тоже. Завтра устраивают вечеринку, думаю, сходить, — и поднимаю взгляд на папу, ожидая его реакции. Он хмурится, не спеша с ответом. — На вечеринку? — он задумывается. — И давно тебя потянуло на подобные… — он замялся, подбирая слово. — Мероприятия? — Это лучше, чем сидеть дома в одиночестве, — спокойно отмечаю я, чувствуя, как подступает злость, смешанная с обидой. — Анна, ты же знаешь, я… — Да, я знаю, пап, — перебиваю я, живо поднимаясь со своего места и относя тарелку к раковине. — Ты много работаешь, я понимаю, все в порядке. — Мне жаль оставлять тебя одну, но это работа, дочка, — тихим, но твердым голосом произносит он, поднимаясь и подходя ближе. — Я понимаю, — повторяю я. Он кладет руку мне на голову, чуть поглаживая волосы, затем наклоняется и целует в лоб. — Ты ничего не съела, — замечает он, указывая на полную тарелку. — Я не голодна, — отмахиваюсь. Отец тяжело вздыхает и разворачивается, чтобы уйти, но на полпути оборачивается. — По поводу вечеринки, — он снова хмурится и внимательно на меня смотрит. — Будь осторожна, не пей алкоголь, не кури и не принимай наркотики. На каждое слово я лишь киваю. Будто что-то из этого я собиралась делать. Да у меня во рту ни разу и капли алкоголя не бывало! — Вернись домой не позднее десяти вечера, — напоследок говорит он и уходит, оставляя меня одну. — Как будто ты сможешь это проверить, — тихо замечаю я, даже не надеясь, что он услышит. На следующий день я просыпаюсь в восемь по первому зову будильника. Какое-то время валяюсь в постели, никак не желая покидать нагретое за ночь гнездышко. У всех сегодня выходной, но только не у меня: к десяти мне нужно быть в танцевальном классе в школе балета, куда меня отдали еще в шесть лет. Конечно, никакой профессиональный балет мне не светил, но любительским я занималась можно сказать с удовольствием. Дальше в два часа — индивидуальные занятия по игре на скрипке, куда меня тоже отдали в шесть. Меня везде отдали в шесть лет, кроме фигурного катания, которое я выпросила лишь к восьми годам. Далее по расписанию — полуторачасовое занятие по испанскому, после которого я, едва переставляя ноги, завалилась домой в шестом часу вечера. На телефоне уже светились сообщения в общем чате с одноклассниками, кажется, на вечеринку я опаздываю. Черт возьми, еще и вечеринка. С тихим стоном я валюсь на кровать лицом вниз, и меня посещают мысли о том, чтобы никуда не ходить и провести вечер дома за просмотром фильма или чтением, но тут же я вскакиваю, вспомнив о словах Станиславы. «Таким, как ты, не место на вечеринке» — звучит в голове насмешливый голос, а перед глазами всплывает ее издевательская наглая ухмылка. Ну уж нет, я должна там появиться. Хотя бы ради того, чтобы показать, что я могу ходить на вечеринки, как и все нормальные подростки. Быстро приняв душ, я захожу в гардеробную и включаю свет, осматривая вешалки в поисках подходящего наряда. Проблема в том, что я раньше бывала только на званых ужинах, в театре, но никогда не посещала молодежные вечеринки. Что туда обычно надевают? Мой взгляд падает на небольшое платье кремового цвета. Провожу пальцами по мягкому твиду, в который вплетены разноцветные нити, из-за чего ткань кажется объемной. Платье довольно короткое, но из-за узкого отложного воротника и свободной модели идеально соблюдается баланс соблазнительного и консервативного. Решено. Наношу легкий повседневный макияж, расчесываюсь и вполне остаюсь довольна своим образом. Строго, но ярко. Зашнуровываю неизменные черные оксфорды и, накинув плащ, бросаю последний взгляд на свое отражение. Поверить не могу, что собралась на вечеринку. Ощущение, будто я нарушаю все правила, однако, мне никто не запрещал туда идти. Поборов очередной приступ тревожности, я покидаю квартиру и отправляюсь навстречу новому неизведанному миру под названием «обычная подростковая жизнь».