
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Несостоявшийся футболист Антуан Гризманн прибывает в Париж в поисках своего места в жизни
Посвящение
«Маленькому принцу» Антуану Гризманну и Оливье Жиру – за то, что столько лет вдохновляют меня на творчество
Глава восьмая, в которой я балансирую на грани провала
16 августа 2024, 08:41
Я провёл эту ночь, втупую глядя в потолок. Долго, не моргая, изучал все трещинки на старой штукатурке, временами освещаемые теплым жёлтым светом фар проезжающих мимо машин. Париж никогда не спал. Даже ночью, даже в этом далёком от центральных улиц квартале, где располагалось студенческое общежитие. Не спалось и мне.
Думал. Много думал. Чёрт, да о чём тут уже думать? Ты, дурак, уже выложил все карты на стол перед Килианом, и отступать некуда. Обещал помочь – так и помогай, а не начинай морозиться.
Вспомнил отца. Образ папы, возникший перед моими глазами, говорил об университетских друзьях, что даются нам на всю жизнь. За его спиной мельтешил Мбаппе с этим опостылевшим щенячьим взглядом, и махал рукой, мол, да-да, это он про меня! Это я тот самый друг на всю жизнь!
Чуть вдалеке от этой честной компании стоял, холодно блестя глазами, профессор Жиру. Поза его выражала вселенское осуждение: скрещенные на груди руки, горделиво приподнятый подбородок, прямая линия плеч. Я постарался отмахнуться от образа всех троих, отвернулся к стене, крепко зажмурился. Глазные яблоки свело болью, и замерцали маленькие искорки. Помогло. Я снова видел только темноту своей маленькой комнатки, только вот сон всё равно не шёл.
В сущности, чего я боюсь? Я приходил в кабинет профессора в его отсутствие десятки раз, и ни одна живая душа ни разу этого не заметила. Ага, Гризманн, когда вспоминаешь об этом, не забывай добавлять, что всё делалось с санкции Оливье Жиру. А сейчас ты хочешь без разрешения ворваться на частную территорию и самоуправствовать. Хорош юрист!
Я перевернулся на правый бок. Ладно, но мог ли я поступить иначе? Наверное, мог. Только и тогда я бы метался в эту ночь по постели, силясь хоть одним шажочком войти в царство Морфея, но натыкаясь на преграду в виде собственного сознания. Нет, я не позволил бы себе опрокинуть этого парня через мужской половой орган. В конце концов, речь идет о его судьбе. Да, я как никто другой понимал боль Килиана. Глядишь, и однажды мне зачтётся этот благородный порыв души.
В печёнке неприятно кольнуло, и я снова лёг на спину. Чёрт, матрас сегодня какой-то странный, словно я решил провести ночь на сеновале. Поэтому и не спится… А если подумать: чем я рискую? Если профессор Жиру узнает, что я был в его кабинете, он будет просто недоволен. Если узнает, что там был и Килиан, – будет в бешенстве. Если станет известно, что именно мы там делали… Что ж, тут сложно предсказать. Но я твёрдо уверен в одном: он не станет выносить историю на всеобщий суд и решит все вопросы узким кругом. А вот если заметит кто-то из других преподавателей… Да, в таком случае проблем не оберутся все: и я, и Килиан, и сам профессор Жиру, ибо ключи от кабинетов преподавателей – штука, принадлежащая исключительно преподавателям. Если только…
Если только я не предупрежу профессора Жиру о том, что намереваюсь попасть в святая святых. Придумаю что-нибудь, сочиню слезливую историю о том, как страстно я желаю подготовиться к экзамену по его предмету, и мне просто необходима та книжка в синей обложке, которую я брал в период подготовки статьи. Ага, Гризманн, он что, совсем кретин? Так он и поверил…
Рука потянулась к мобильному телефону. Ну ты точно придурок, Антуан. Ты всерьёз собрался посреди ночи звонить преподавателю? Не забудь загадочно подышать в трубку, маньяк чертов.
Решено. Я ничего ему не скажу. Мы сделаем всё тихо, а потом убежим, и нас никто не заметит. Килиана допустят до экзамена, а потом прямо с него же заберут в ПСЖ. Да-да, придут арабы в своих одеяниях и утащат его в чудный мир немыслимого бабла. А я… Я подсижу Патрика Кастекса и стану прокурором пятого и шестого округов. Что ж, звучит как вполне реальный план.
«Правильно ли я поступаю?», – спросил я у трещин на потолке. Трещины не отвечали.
А наутро я узнал, что не спалось не мне одному. Узнал, конечно, не сразу. Мы с Килианом договорились встретиться ровно в десять утра у метро Клюни Ля Сорбонн, и в назначенное время я подпирал спиной столб с большой красной табличкой «METRO». Мбаппе не было. Мелькнула надежда на то, что он не приедет. Мало ли, что бывает: проспал, отравился или… или просто испугался.
Я уныло разглядывал сувениры в лавке напротив. Продавец, возрастная брюнетка с явным бретонским говором, заметила меня и принялась обхаживать: предлагала купить магнитик, тарелочку или футболку со стразированной надписью «Paris».
– Я не турист, – улыбнулся я. – Местный.
Торговка прищурилась.
– Знаю я таких местных. Хоть брелочек матери купи, когда на каникулы поедешь.
Я поджал губы. Латинский квартал, где мы сейчас находились, исторически был полон студентов. В этой части французской столицы располагались главные храмы науки нашей страны: институт горного дела, университет имени четы Кюри и, разумеется, жемчужина – раскиданные по всему кварталу корпуса Парижского университета, в числе которых и горячо любимый мною Пантеон-Ассас. Ах, этот Ассас! Даже в день, когда в расписании занятий стоят пустые клетки, я всё равно приехал сюда, чтобы провести время в самом прекрасном здании мира!
Я хотел было возразить что-нибудь едкое, но продавщица уже отскочила от меня, заметив, как её товаром заинтересовался невесть откуда взявшийся клошар Кряхтун.
– Ты опять здесь? Я сейчас полицию вызову!
Я вновь отошёл к лестнице, ведущей в загадочный подземный мир, и взглянул на часы. Прошло уже пятнадцать минут с того момента, как мы должны были встретиться с Мбаппе! Ну и где этот… Не успел я придумать Килиану обидное прозвище, как заметил в толпе выныривающих из пасти парижского метрополитена людей его красную шапку. Я помахал ему рукой. В сердце кольнуло что-то неприятное: уж лучше бы он не приезжал…
Килиан был непривычно собран и серьёзен. Никогда не видел его таким хмурым. От обыкновенной его улыбки на лице не было и следа, взгляд, всегда полный лукавой насмешки, сегодня был мутным, с поволокой.
– Смотрю, ты тоже не спал, – сказал он вместо приветствия, подойдя ко мне.
Я спрятал лицо в высоком воротнике дутой куртки. И почему сегодня все пытаются меня разоблачить?
– Ты опоздал, – безапелляционно отрезал я, даже не подумав достать руки из карманов. – Я замёрз.
Сегодня и впрямь было прохладно. Не настолько холодно, чтобы я сходил с ума и мечтал обнять огромную грелку, но достаточно свежо для того, чтобы успеть замёрзнуть – особенно если битый час стоишь на улице в ожидании первого пришествия этого негодяя.
– Извини, – хмыкнул друг. – Купить тебе глинтвейн?
Вкус горячего вина обжёг язык. Слишком реально для фантазии. Я почувствовал, как меня затошнило. В голове опять заплясали кадры из Сан-Себастьяна.
– Лучше чаю, – быстро возразил я. – Знал бы, какой ты пунктуальный, захватил бы из дома термос.
Мы медленно двинулись от метро в противоположную от глубины квартала сторону по бульвару Сен-Жермен, справедливо рассудив, что торопиться некуда, а значит, можно заглянуть в Старбакс. Никто из нас не решался прибавить шагу. Получив напитки (мне Килиан вручил стакан кипятка с легкими нотками ромашки и еще каких-то трав, а себе взял средний флэт-уайт с шапочкой из взбитых сливок без сиропов и сахара, на что я одарил его скептической ухмылкой), мы еще медленнее, точно заплутавшие туристы, побрели по бульвару Сен-Мишель. Стакан приятно обжигал руки, но я был вынужден то и дело перехватывать его. Бьющаяся в груди мышца чуть расслабилась, и я даже на мгновение позабыл, зачем мы собрались.
– Я вчера так обрадовался, когда ты придумал, что можно сделать, – признался мне Мбаппе. – А потом думал, думал… Всю ночь. Столько страхов сразу появилось! Думаю: а может чёрт с ним, с этим футболом? Если нас поймают, нас же посадят, да?
– Не говори ерунды, – отмахнулся я. – Нет такой статьи: «Исправление результатов аттестации»…
А может и есть, чёрт его знает. Уголовное право я ещё не изучал.
Килиан неловко поёжился. Зелёный стакан с кофе дрогнул в его руках.
– Всё равно как-то страшно.
– Тогда давай никуда не пойдём, – вызверился я. – Можно подумать, это мне надо!
– Что ты! – испугался Килиан. – Только давай сначала прогуляемся, ладно?
Я горделиво вскинул подбородок. Чего Мбаппе не знал, так это то, что я храбрюсь. В действительности я был в шаге от того, чтобы передумать осуществлять этот сомнительный план. И его полное ужаса лицо вообще не добавляло мне энтузиазма.
Я колебался. Честно, скажи он сейчас «Антуан, мне жутко страшно, Господь с ней, с этой аттестацией, идём домой», то я бы, скорее всего, наорал на него по поводу того, что приехал сюда в выходной от учёбы день, но от сердца бы отлегло.
Мы обошли весь Латинский квартал. Прошлись по бульвару Сен-Жермен, через чугунную решётку насладились лысыми деревьями в Люксембургском саду, посетили Пантеон, чтобы поздороваться с Вольтером. Неспешно прогуливаясь по пятому округу, мы потеряли не меньше двух часов. Променад вышел бы великолепным, если бы все эти два часа на ухо мне не гундосил Килиан.
– А если он будет в университете?
– Его не будет в университете, он никогда не работает по средам.
– А если сегодня он приедет, чтобы проверить наши работы?
– Он никогда не проверяет работы день в день и в свой выходной, не забирает их домой и хранит на полке в шкафу.
В очередной раз свернув с улицы д’Юльм на площадь Пантеон, мы поняли: игнорировать Ассас более нельзя. Неловко переглянулись, шагнули за высокие классические колонны, украшавшие вход в университет.
– Карточку дома забыл, – просипел за моей спиной Килиан на подходе к турникету.
О силы небесные! Если я и сяду в тюрьму, то точно за убийство с особой жестокостью.
– Проходи по моему пропуску, – буркнул я, прикладывая студенческую карту к считывателю. Тот весело замигал зелёным, и Мбаппе, шепча благодарности, с грохотом пересёк препятствие. Я прошёл следом, ясно осознавая, что вся тревога куда-то испарилась, и такого спокойствия я не чувствовал никогда. Даже пальцы, весь день выбивавшие мелкую дробь, сейчас держались стойко. Что ж, стресс догонит меня позже, я это знаю.
– Я подожду тебя здесь, – прошептал Килиан, когда я указал, куда нужно свернуть, чтобы попасть к университетскому ключнику. – Только скорее.
Я пожал плечами. Так даже лучше.
В коридорах сегодня было особенно тихо: не то все были на занятиях, не то, напротив, сидели по домам, радуясь, что наконец отвязались от набивших оскомину за первый семестр учебного года преподавателей… Шаги моих ног в теплых кроссовках были почти не слышны, и казалось, будто даже время замерло.
Чёрт, а если он не даст мне ключи? Скажет, что Жиру отозвал своё распоряжение? Внутри всё похолодело. Что же будет с Килианом?
Каморка охранника – вырезанное в лестнице крохотное техническое помещение – была открыта настежь. Это была очень узкая и длинная комната, размерами вряд ли больше два на четыре метра. Маленькая, жутко маленькая. Но, кажется, ключник был доволен: здесь помещалось все, что было необходимо ему для нормальной жизни. В дальнем углу комнаты стоял маленький пузатый телевизор, с небольшими помехами транслирующий какие-то ситкомы прошлого века. Ближе ко входу был размещён кухонный уголок: чайник, коробка с дешевым чаем и растворимым кофе, микроволновая печь и неизменно лежала упаковка какой-нибудь готовой еды из супермаркета. Гордостью маленького помещения с уверенностью можно было назвать огромные, в половину стены, мониторы, на которых транслировались виды университета с камер видеонаблюдения. Отсюда можно было подглядывать за кем угодно: камеры фиксировали обстановку снаружи, в коридорах и даже в некоторых экзаменационных аудиториях. Коридор третьего этажа, к моей вящей радости, отсюда не просматривался – экран смотрел одиноким чёрным глазом. Зато я нашел на камерах тревожно переминающегося с ноги на ногу Килиана. Хорошо, что вокруг никого, и ни одна живая душа (кроме, разумеется, меня) не могла видеть этого нервного марша, в противном случае его точно можно было бы заподозрить в чем-нибудь нехорошем. Напротив экранов с видеонаблюдением висел маленький металлический шкафчик – хранилище всех ключей главного университета Парижа. А между шкафчиком и мониторами стояло мягкое желтое кресло, местами демонстрирующее всему миру жёлтый поролон, в котором охранник сидел каждый Божий день, уткнувшись в сериалы или газеты. И это кресло… было пусто.
Я недоуменно окинул взглядом каморку. Никого. Над чашкой на столе взметнулось облачко пара. «Он отошёл!», – радостно догадался я. В подтверждение моих мыслей из холла донесся приглушенный звук стремящейся скорее проскочить по трубам игривым круговоротом воды, и почти сразу – гудение старого крана. Я выглянул из каморки и вперился глазами в соседнюю дверь с надписью «Служебное помещение».
А дальше… Дальше я сначала сделал, а уже потом, со всех ног удирая по длинному коридору от этого места, подумал. Стоило бы сделать наоборот, знаю, но… Я отворил маленький металлический шкафчик, живо нашёл тот ключ, что висел под номером кабинета профессора, сжал в руке знакомый жёлтый пластмассовый брелок и побежал. За моей спиной захлопнулась дверь «служебного помещения», и ключник, кряхтя и шаркая тапками по каменному полу, вернулся в свою каморку. Я скрылся за углом, приложил бешено пульсирующий затылок к холодной стене и со свистом выдохнул. Глядя на ключ в своей ладони, я не мог поверить, что только что совершил преступление.
Что теперь будет? Как вернуть ключи? Меня посадят? – все эти вопросы крутились в моей голове, пока я быстрым шагом шёл к застывшему у лестницы, ведущей к административному крылу, Килиану. Надо ему всё рассказать. Да, но тогда он запаникует… Да и к чёрту.
– Я тебя потерял, – он дрожащими руками схватил меня за предплечье. – Ну как? Тебе дали ключи?
– Я не спрашивал, – тихо ответил я, исподтишка демонстрируя жёлтый брелок в кулаке. Килиан округлил рот. – Идём, осталось самое интересное.
– Теперь нас точно посадят…
– Значит, станешь первым великим футболистом, который сел в тюрьму до всемирной известности, а не после.
Мы без труда миновали лестницу, а затем и длинный коридор профессорского этажа, не встретив почти никаких препятствий. По второму этажу, правда, раздавался громкий голос декана – она ругалась с кем-то по телефону и кричала про отчёты. Думаю, в пылу она не заметила бы нас, даже прокатись мы мимо на танке. А уж заметить две фигуры, тенями скользнувшие в глубине – дело совершенно невозможное.
У кабинета профессора Жиру я привычным движением провернул ключ в замке, навалившись на дверь плечом, чтобы слегка приглушить щелчок. Ключ, легко вошедший в замочную скважину, повернулся очень неохотно, и отказался выходить, точно влип во что-то внутри. Я тихо ругнулся по-испански и истерически дёрнул. Чёртова дверь! Повинуясь грубой силе, замок выпустил ключ с металлическим звоном. Звук вышел довольно громким, и мы с Килианом, молясь, чтобы никто не прибежал на него, поспешили скорее войти в кабинет, пока нас никто не заметил. Свет не горел. Памятуя о наставлениях профессора, я закрылся изнутри и надел кольцо ключа на мизинец: теперь я точно его не потеряю.
Килиан отошел в уголок и демонстративно заложил руки за спину, не прикасаясь ни к одному из предметов в помещении.
– Что? – прошептал он на мой возмущенный взгляд. – Я не хочу, чтобы здесь остались мои отпечатки!
– Мы уже проникли в профессорский кабинет, предварительно стащив ключи, – прошипел в ответ я. – Теперь мы виновны в любом из случаев!
– Нет никаких «мы»! Ты стащил! – простонал Мбаппе. – Ладно, а если он уже выставил оценки?
– Да сколько можно?! Я уже говорил: он никогда не проверяет работы день-в-день, – выругался я и уверенно направился к шкафу, где профессор обычно хранил тесты для проверки.
И действительно: наши аттестационные работы были девственно-чисты, ни следа профессорской красной ручки. Я выудил из стопки тест Килиана и, секунду подумав, свой. Быстро пробежался глазами по листу: черт, и как я не заметил, что в двадцать третьем задании есть третий вариант ответа! Дрожащей рукой я обвёл в кружочек ещё один ответ, надеясь, что получилось незаметно, но увы: он выглядел слишком уродливо на фоне остальных. Что ж, не думаю, что Жиру будет всматриваться, поэтому вряд ли он заметит. Мбаппе тем временем, отчаянно причитая, стирал один за другим свои ответы и списывал с моего листа.
– Какой же я тупой, – вздыхал он.
– Самое то для ПСЖ, – хмыкнул я, в ответ на что друг издал какой-то странный звук, похожий на смесь гневного рёва и детского плача. – Тише! Быстрее давай.
Он заметно ускорился, костеря меня, на чём свет стоит. Еле дождавшись, пока Мбаппе допишет последний ответ, я выхватил у него из рук лист и стал аккуратно вкладывать его в общую кипу работ, чтобы убрать на место. Быстро пробежался глазами по его работе. Вот негодяй! Мог хотя бы ради приличия сделать побольше ошибок…
За спиной послышался скрипящий звук.
– Что ты делаешь?!
Он, по-видимому, вошёл во вкус. Килиан активно выдвигал ящики и перекладывал стопки на столе.
– Я хочу найти журнал… Поправить посещаемость, так сказать…
– Килиан! – взмолился я. Это было уже слишком!
– Да всё, всё… Стой! А это что? – он выудил со дна ящика какой-то полиэтиленовый файл с бумагами. – Антуан! Тут такое!
– Положи на место! – прошипел я. В крови закипел адреналин.
– Но тут… Ты посмотри!
– Потом расскажешь! Нам уже очень, очень, очень сильно пора.
Мы, как умели, раскидали по местам всё, к чему прикасались руки. Я окинул кабинет взглядом. Кажется, всё выглядит ровно так же, как и до визита незванных гостей.
– Отлично. Теперь слушай. Пойдём раздельно, хорошо? Сначала выйдешь ты, а я – за тобой. Иди. Подожди меня напротив университета.
Я тихонечко отпер дверь, и Килиан шмыгнул в узенький проход – только и видели его. Пятки гулко били по каменному полу, когда он бежал. «Из-за него нас заметят», – подумалось мне. Я положил наши работы на место присел на краешек стола. Выжду пару минут и пойду следом за Мбаппе.
Хотелось как можно скорее уйти отсюда. А ещё жутко захотелось спать. Да, пожалуй, спать даже больше. Но нельзя, нельзя… Да и страшно закрыть глаза даже на долю секунды, лишний раз моргнуть. Стресс всё-таки догнал меня. Как же страшно, Господи!
Сердце било в ушах, гулко отзывалась в висках кровь, и казалось, будто бы пульсирует вся голова. Боже, если не услышали бег Килиана, точно услышат моё сердцебиение. Как мне было страшно в тот момент! И деревянные полы сегодня скрипят в разы громче обычного, и любой шорох принимаешь за любопытного посетителя… Я был в этом кабинете миллион раз, и с профессором Жиру, и один. Но никогда меня не колотило так, как в тот день и в том месте. Понимание, что я без ведома преподавателя влез в его кабинет, да ещё и привёл друга, будоражило мои нервы и вызывало какое-то давно забытое чувство. Азарт? Да, что-то похожее я испытывал тогда, во время ночных вылазок в Сан-Себастьяне…
Думаю, пора. Я повернул ключ в замке и прислушался. Кажется, тихо. Как мышь, я отворил дверь и сделал шаг за порог. Щелчок язычка замка. Нервный выдох. Поворот ключа на пальце и уверенное введение его в скважину. Так, сейчас главное сделать всё быстро.
Из глубины коридора, со стороны лестницы донеслись голоса.
– Ты могла бы взять всё, что тебе было нужно, сама, а не гнать меня в университет ради прошлогодних отчётов по практике. В мой выходной! Да тебе просто повезло, что в момент твоего звонка я оказался на соседней улице!
– Я уже говорила, что так бы и поступила, но ключника не было!..
– Значит, нужно было подождать его.
– Позволь мне самой решать, что может подождать, а что нет! В конце концов, не ты сутками сидишь над годовой и семестровой статистикой…
О Боже. О Боже-Боже-Боже. Боже! У меня перехватило дыхание, я застыл и стал задыхаться, точно брошенная на берег рыба.
В приближающихся ко мне голосах я узнал профессора Оливье Жиру и декана Шанталь Галлен.
Я заметался. Что же делать? Забежать в кабинет и спрятаться там? Как глупо, там ведь совсем нет места… Встать у кабинета и изобразить, будто бы я жду профессора? Ещё глупее, все знают, что Жиру не найти в университете в такое время, а других знакомых мне профессоров в этой части коридора не обитает. Бежать? Но куда? Путь только один – в сторону лестницы, навстречу незваным гостям. Может, успею пробежать так, чтобы они не поняли, кого видели… Интересно, заметили ли они Килиана? Да вряд ли. А если и заметили, то явно вдали от третьего этажа…
Решено, побегу. Сымпровизировать что-нибудь можно и на ходу, главное сейчас – успеть вытащить ключ. Как назло его заклинило! Ну же, давай, давай! Голова становились все громче и громче. Они уже подходят! Еще один-два-три шага, и угол обзора позволит увидеть меня, стоящего у двери и нервно теребящего ключ в скважине. У меня доли секунды! Черт тебя побери, давай!!!
Они увидели меня. Ну разумеется. По закону жанра. В нелепой позе, подпирающего бедром дверь, склонившегося над замком, двумя руками обхватившего ключ и с некрасивым мычанием пытающегося достать его. Я почувствовал себя словно в компьютерной игре. Перед глазами замерцала табличка «ПРОВАЛ».
– Какого чёрта здесь происходит? – сквозь зубы процедил профессор Жиру. Голос его эхом раздавался по всему коридору и нещадно бил по ушам. – Что вы здесь делаете, месье Гризманн? – И снова, снова этот металл…
Он никогда не смотрел на меня так, как в тот день. Даже отец не смотрел на меня так, когда забирал меня, отчисленного из футбольной академии. Во взгляде папы сохранялась любовь и надежда. В глазах же профессора Жиру я видел холод, непонимание и даже… отвращение?
И поза. Та самая, что я видел в эту бессонную ночь: взгляд сверху вниз, сложенные на груди руки, прямые, как две скрещенные балки, спина и плечи.
Я ошибся. Опять. Снова. Нужно было позвонить профессору! Нужно было найти благовидный предлог, всё-таки сказать, что я хочу взять книгу для подготовки к сессии или сочинить ещё что-нибудь… Если бы он знал, что в этот день я буду в его кабинете, он бы не пустил декана, он бы обязательно что-нибудь придумал, как наверняка делал множество раз до этого! Он бы не отказал, он никогда не отказывал. Он просто просил его предупреждать, когда я беру ключи. Он знал меня как хорошего человека и доверял мне. А теперь я предал его доверие. Если бы я предупредил… Да, нужно было сообщить. Нет! Нужно было послать к чёрту этого Мбаппе, из-за него у меня одни проблемы…
– А вот теперь, профессор, – торжествующе донеслось из-за спины Жиру, – вы никак не сможете оправдать этого парня.