За час до катарсиса

— Готовился? — я положил руку на спину Килиана и ощутил, что футболка его насквозь промокла. Я брезгливо поморщился, но давать заднюю было бы как-то невежливо, а потому я со скривившейся мордой продолжил приобнимать друга, исполненный надежды чуть успокоить его перед грядущей аттестацией.       На бедняге не было лица. Откровенно говоря, мало кто из нас в это доброе утро вторника, стоя под дверью экзаменационной аудитории, выглядел довольным. Аттестация для допуска к экзамену по теории государства пугала всех, даже самых рьяных почитателей Оливье Жиру. Слухи о ней циркулировали разные, но сходились в одном: профессор не щадит. И если по большинству дисциплин аттестации проходили едва замеченными, то сегодня никто не питал иллюзий, что мы выпьем чаю и разойдёмся до шестнадцатого января, дня экзамена. Тут и там шуршали шпаргалки — готовились все. Вернее, все, кроме Килиана Мбаппе.       — Ну, я вчера сходил на вечернюю службу в Сакре-Кёр и даже исповедался, — строго сказал он. — Считается?       Я улыбнулся. Мбаппе мок, как мышь, и трясся, как игрушечная собачка на торпеде в машине, но если он шутит, это хороший знак.       — И я, кстати, не шучу. Силы небесные, и это только аттестация! Что будет на экзамене? — Килиан закрыл лицо руками и облокотился на стену с протяжным стоном.       — Если до него допустят, — добавил я. В свои силы я верил, а вот в его…       — Да куда он денется… Но, надо сказать, бородач слишком много о себе возомнил. Галлен договорилась со всеми, кроме него…       — Договорилась о чём?       Осознав, что ляпнул лишнего, Килиан замолчал. Глаза его забегали, он явно пытался придумать, как бы перевести тему. Выдержав паузу в доли секунды, он затараторил пуще прежнего.       — Да идиотская дисциплина, говорю. Мерзкая! Ненавижу теорию государства и права! Куча умных слов, и ничего не понятно!       — Если ходить на занятия, то всё понятно…       — Ага. А если в магазине ничего не покупать, то цены нормальные, — махнул рукой Килиан. — Ладно, не хочу обсуждать эту душниловку. Какие планы на Рождество?       — Макон, — я пожал плечами. — Родители вчера прислали денег на билеты.       Прошло почти четыре месяца с той самой минуты, когда я попрощался со своей семьей на вокзале в Лионе. И как я же я скучал! Рождественские каникулы — единственная возможность увидеться с ними в этом учебном году. В следующий раз я смогу обнять родителей и брата только летом, а потому дня окончания учебы я ждал с огромным нетерпением. Интересно, как там моя комната? Наверняка Тео превратил её в свой склад… Ничего, вот приеду, и сразу же верну всё как было — хотя бы на полторы недели, что буду дома. Буду слушать свою любимую радиостанцию с бормочущим дедом! Как в старые-добрые! Впрочем, нет, в первую очередь я отведаю трески по маминому фирменному фамильному рецепту. Она всегда готовит её к Рождеству. Интересно, скажут ли мне брать с собой скрипку? Наверняка мама опять захочет устроить концерт…       — Поедешь в свою Бельгию? Круто. Передай своему семейству привет от будущей звезды ПСЖ.       — Отец болеет за Марсель, — фыркнул я. — И я надеялся, что ты наконец выучил, что я родом из Бургундии.       — Извини, всю память заняли проклятые теории происхождения государства. Я вращал их, честное слово!..       Я рассмеялся. Нет, он неисправим, и это я в нём обожаю. ***       — У вас ровно шестьдесят минут, отсчет начинаю с момента, когда дойду до своего стола, — акустика в экзаменационных аудиториях была потрясающая, и профессор Жиру, говоривший сейчас с нами довольно тихим голосом, звучал точно оперный певец. — Сорок заданий, для успешной аттестации правильных ответов должно быть минимум пятьдесят процентов. Предвосхищая вопросы: да, вариантов ответа может быть несколько, да, мы всё это изучали, нет, переписать нельзя. И да, месье Мбаппе, задания я каждый год составляю заново, и надеюсь, вы потратили время перед тестированием на изучение материала, а не на зубрёжку ответов прошлых лет, — Килиан скорчил злую гримасу, и я понял, что именно этим он и занимался. — Три, два, один — я засекаю. Время пошло, желаю удачи, коллеги.       Аудитория наполнилась бумажным шорохом и этим неповторимым шелестящим звуком шариковых ручек. Я внимательно изучил вопросы. Аттестационное задание состояло из трёх блоков: первый представлял собой классическое тестирование и содержал двадцать вопросов по четыре варианта ответа с одним правильным, во втором требовалось выбрать несколько вариантов, дать определение или сопоставить названия теорий происхождения государства с их содержанием и авторами, третий требовал написать развёрнутые ответы на вопросы о функциях государства, типологии государственных органов и характеристиках режимов. Я уверенно щёлкнул ручкой и аккуратно вывел своё имя в углу. Пора приступать.       Расправившись с первой частью без особых трудностей, я бросил взгляд на Килиана, с которым сегодня нас рассадили по разным концам аудитории. Одинокий бедолага оказался на первом ряду справа от преподавателя и почти плакал, рассматривая этот несчастный тест. Видимо, он часто искал контакт с моими глазами, потому что когда ему всё-таки удалось поймать коннект, Мбаппе просиял. Он едва заметно помахал мне рукой и приложил к щеке растопыренные указательный и средний пальцы. Что он имеет в виду? В ответ на мои насупленные брови он ткнул пальцем в тест. Он спрашивает, что у меня во втором задании? А-а, так он тычет не в вопрос, а в левый верхний угол, где написан номер варианта! Я радостно закивал. Да-да, у меня тоже второй! Но мы сидим слишком далеко друг от друга, чтобы я мог ему подсказать… Я скорчил грустную мину. Килиан пальцами нарисовал в воздухе маленький квадрат и поводил ручкой, будто бы рисуя завитушки. Изображает, что пишет? Хочет записку с моими ответами?       Молча наблюдавший за нашей перестрелкой взглядами профессор Жиру наконец не выдержал и трижды энергично постучал ручкой по столу. Резкий звук заставил несколько человек встрепенуться, а нас, напротив, смущенно опустить головы.       — Месье Гризманн и месье Мбаппе! Ещё одна пантомима, и я дам вам возможность проверить работы друг друга. За дверью этой аудитории!       Я сделал вид, будто чрезвычайно заинтересован вопросами теста. Килиан тоже уныло уставился в стол. До конца оставалось сорок минут.       Поставив жирную точку в последнем предложении, я выдохнул и потянулся. Несколько человек уже сдали свои работы и покинули аудиторию. Что ж, и мне пора. Нужно только переписать ответы на маленький листочек и придумать, как передать их Мбаппе.       Я поднялся с места и направился к преподавательскому столу. Черт, Килиан так далеко! Если я попытаюсь кинуть в него комком бумаги, Жиру точно это заметит, и прощай, конспирация! И как назло, вокруг Мбаппе нет никого, кому можно было бы вручить шпаргалку…       Наверное, размышляя, я задержался около преподавателя неприлично долго, потому что профессор Жиру вдруг отвлёкся от каких-то своих профессорских документов, которые увлечённо подписывал с начала аттестации, и посмотрел на меня.       — Вы хотели что-то сказать, месье Гризманн?       — Э… Нет. Да. Не вам.       — Простите великодушно, но сейчас вы можете говорить исключительно со мной.       — Я… я просто хотел сказать Килиану Мбаппе, что буду ждать его в коридоре.       Услышав свое имя, мой друг с надеждой поднял голову от девственно чистого листа.       — Не отвлекайтесь, месье Мбаппе, у вас осталось двадцать минут. Ступайте, месье Гризманн.       В полных бесконечной вселенской печали, как у мопса, глазах Килиана мелькнуло опускающееся лезвие гильотины. За мной с грохотом закрылась тяжёлая дверь, отсекая последнюю надежду моего друга на успешную аттестацию. ***       — Ты сохранил листочек? Я переписал свои ответы, чтобы свериться, — сообщил мне Килиан, выходя из аудитории с таким видом, будто бы его на полном ходу сбила «Скания», и ещё трижды покаталась туда-обратно. — Иначе до объявления результатов я не доживу.       Я сунул руки в карманы джинсовой рубашки и нащупал бумажный комок, который продемонстрировал Мбаппе. Тот удовлетворённо кивнул и в ответ показал мне почти полностью синюю от пасты левую ладонь.       — Здорово придумал, — оценил я. — Но прежде чем начнём, давай-ка лучше уйдём отсюда от греха подальше. Я с утра ничего не ел. Как насчёт путешествия в страну дольче виты?       — Идёт. Но нужно поторопиться: ладошка потеет, и скоро мы лишимся ценного знания.       Мы разместились в итальянском бистро на улице де Фоссе Сен-Жак, что недалеко от университета. Обычно здесь было не протолкнуться, но сегодня — большая удача! — обнаружился столик на двоих у окна. Я позвенел в кармане монетками. Кажется, кто-то сегодня заслужил шоколадный торт.       — Это был полный ужас, — выдохнул Килиан. — Честное слово, я был уверен, что придётся вызвать 112. У меня чуть сердце не провалилось, когда объявили, что осталось десять минут, а передо мной абсолютно пустой листок! Выбирал почти наугад… Ладно, что у тебя в первом вопросе?       — «В», — ответил я, сверяясь со своим листочком.       — Та-ак? А во втором?       — Тоже «В».       — Понял. В третьем?       — «А».       — О! — Киллиан подпрыгнул на месте. — Класс, и у меня «а»! А хотя, — он присмотрелся к поплывшим уже заметкам на руке, — чёрт, это «с» и скобка. Что ты написал в четвертом? Это где форма правления, при которой власть принадлежит выборным органам и бла-бла…       — Все просто, это же республика, — улыбнулся я.       — «Фсё прёстё», — передразнил Мбаппе. — Я вообще написал «демократия»… У тебя точно мой вариант?       Мы проверили и перепроверили его работу четыре раза. Результаты были неутешительны: ответы сошлись лишь в шести вопросах, и дело было явно не в том, что ошибся я. С каждым разом я наблюдал, как Килиан меняется в лице, все больше и больше впадая в уныние. Убедившись, что я точно его не разыгрываю, он отвернулся и долго-долго молча смотрел в окно на пересечение улиц Сен-Жак и Клотер. Я не стал его тревожить и со скорбным лицом приступил к торту, не забывая время от времени бросать на Мбаппе выразительные взгляды. Тот не реагировал, а потом вдруг скрестил на столе предплечья, опустился на них лбом и затрясся.       Он плакал. Пресвятая Дева Мария! Плакал, по-настоящему плакал! Я стыдливо отвёл глаза, не зная, как реагировать. Ужас какой… Парни ведь не плачут. Вот я-то никогда не плакал… В сознательном возрасте. Это не круто.       Ай, да брось, Анто! Просто признайся себе, что ты не умеешь выражать эмоции и стыдишься этого.       Мбаппе тем временем набирал обороты. Его плечи уже не просто тряслись, а выдавали все двенадцать баллов по шкале Рихтера. Посуда на столике начала жалобно позвякивать, и на нас уже оборачивались люди, когда я понял, что нужно что-то делать. Я неловко улыбался посетителям бистро, одной рукой глядя Килиана по спине, а второй тыча ему под локоть салфетку.       — Ну, ты, это… Ну, давай не надо…       Мбаппе поднял на меня опухшие красные глаза. Нос его, и без того не самых скромных размеров, от слёз раздуло ещё больше, и я не нашёл ничего лучше, чем предложить ему ещё одну салфетку, лишь бы не смотреть на это несчастное лицо. Килиан оглушительно высморкался.       — Это конец, — с неповторимым французским прононсом выдал он.       — Ну что ты! Подумаешь, аттестация! Пересдашь! В январе, или когда там, — я состряпал некое подобие ободряющей гримасы. Судя по всему, получилось погано, потому что друг внезапно очень разозлился и откинул мою руку с плеча.       — Ты совсем идиот, Гризманн? — прошипел Килиан. — Это не просто проваленная аттестация, это мой билет на вылет из университетской команды! Всё! Прощай, ПСЖ! Прощай, Золотой мяч! — и он снова зашёлся рыданиями на столе.       Ах, точно. Идеальные оценки. Для Мбаппе и так сделали исключение, взяв играть первокурсника. Если в команде действительно такие строгие правила, как он рассказывает, капитан не потерпит такого результата. Принято считать, что в команде должны играть только лучшие во всём студенты. Остальные — на выход.       Чёрт, но если подумать, а на что Килиан вообще рассчитывал? Он, конечно, мой друг, и я должен быть на его стороне, но… Сколько занятий он посетил в этом семестре? Да даже если бы с божьей помощью — помощью бога рандома, разумеется — он набрал в тесте требуемые пятьдесят процентов, как он сдал бы экзамен? Профессор Жиру — преподаватель принципиальный, и просто так, за классную футболку или лучший результат в кроссе, оценку не поставит. Пожалуй, даже мне бы не поставил. Хотя уж я-то…       — П-поговори с ним, а-а? — глухо раздалось от стола.       — Чего? — не понял я.       — Н-ну ты же с ним в х-х-хороших отношениях, — Килиан безуспешно попытался успокоить дрожащий голос. — Поговори с-с ним, он тебя послушает! Обязательно послушает и даст мне пере… пере… переписать…       — Шутишь? Декан не договорилась, а я смогу?       — Ну ты же…       — Брось, — отмахнулся я. — Попроси Галлен ещё раз подойти к профессору Жиру…       — Я х-х-хотел! Но ей некогда решать мои вопросы, у неё годовой сбор статистики по факультету…       В груди разлилось мерзкое чувство злорадства. Так ему и надо, лентяю. Всегда бы так! Глядишь, Мбаппе и научился бы чему. Например, тому, что не всё в этой жизни достаётся даром, иногда нужно и пошевелить хотя бы одним пальцем. Нет, а какого дьявола я должен упахиваться на занятиях, готовиться ночами к семинарам, а ему всё достается даром только потому, что он забивает голы за университет и дружит со злобной деканшей?! Галлен-то наверняка знает, что ее главная звёздочка не блещет умом и ненавидит юриспруденцию, потому и решает все вопросы, чтобы преподаватели не поставили реальные оценки и не завалили верховному голеадору всю статистику. А вот меня что-то никто не просит забивать голы, хотя я умею не хуже! Вот в Сан-Себастьяне!..       Меня обдало холодом. М-м-м, Сан-Себастьян… Почему-то вспомнилось, какая погода была в тот день. Странно, всё остальное — как в тумане, а погоду помню хорошо. Наверняка просто мозг заблокировал все негативные воспоминания, чтобы лишний раз не травмироваться о них. Стало так стыдно! Ну, Антуан! Ты ведь как никто другой знаешь, как это больно — лишаться мечты! Причём лишаться по глупости, по какому-то нелепому недоразумению! Посочувствуй ему, вы ведь друзья! Может, действительно попробовать поговорить с Жиру? Ага, глупость какая, так он меня и послушал. Но точно должен быть способ всё исправить. Исправить… Я задумчиво закусил губу. Да, один способ есть. Но стоит ли…       Я снова посмотрел на размазывающего по лицу не то слезы, не то сопли, не то слюни Мбаппе и резко произнёс:       — Перестань. Я знаю, что делать.       Нет. Нет, Гризманн, нет. Если ты сейчас озвучишь то, что пришло в голову, ты конченный идиот.       Несчастный Мбаппе поднял на меня полные надежды глаза, и я невольно поморщился. Да перестанет он смотреть на меня, как побитый щенок, в конце концов?!       — Ты поговоришь? — он схватил меня мокрой рукой, и я не успел увернуться. — Поговоришь, да?       — Нет.       — Тогда я не…       — Мы исправим твою работу сами.       — Что? — Килиан впервые за этот день рассмеялся. — С ума сошёл? Как? Ворвёмся в его кабинет?       Я набрал в грудь воздуха. Раз, два, три…       — Да.       Ты точно идиот. Зачем ты это делаешь, Антуан? Давай еще раз: вспомни, как он раздражал тебя в те редкие дни, когда приходил на занятия и мешал писать лекции. Вспомни, каким неприятным бывает этот парень. Вспомни, из-за кого в твоем личном деле красуется отметка «выговор»!       Ага, а ещё вспомни, как он выручил тебя на философии. Как он искренне, как умел, переживал за твои неприятности. Как кормил обедами! Беззлобный, милый Килиан… А ещё подумай о том, что каждому воздастся по делам его. И если тебе не было суждено стать великим футболистом, то хотя бы дай попробовать сделать это другому! Ты ведь можешь…       Разум и чувства сражались в неравной битве. Килиан смотрел на меня, не мигая, не отрываясь, абсолютно не понимая, что взбрело в мой больной мозг. Ладно, Гризманн, сказал «а», говори и «давай я тебя спасу».       — Какой сегодня день недели? — решил начать издалека я.       — С утра был вторник.       — Верно. А теперь слушай.       Я рассказал ему всё. Всё — в смысле «абсолютно всё». Что знаю про рабочий график Жиру и его нерабочие среды, что имею доступ к его кабинету, что в курсе мест хранения работ и принципов относительно проверки их в тот же день… Я выложил Мбаппе все известные мне профессорские тайны. Тот открыл рот, не скрывая глубочайшего удивления.       — Но откуда…       — Не важно. Это большой секрет, и я убью тебя, если кто-нибудь узнает.       Как только я озвучил свою идею, весь мой запал куда-то испарился. Боже, что я делаю… Поступить так — это обмануть профессора Жиру. А ведь он так мне доверяет! Но с другой стороны, Килиан… Чёрт, мне так его жаль! Не хочу себе в этом признаваться, но мне жаль его, ведь эти чувства мне так знакомы! И больше всего на свете я не хочу, чтобы мой друг узнал, почему я загорелся мыслью помочь ему. Потому что… Не знаю. Просто не хочу. Переверну эту страницу моей биографии, словно её не было.       Зато Мбаппе очень оживился, будто бы я полностью отдал свою энергию ему. Глаза его горели так, что можно было бы осветить ими парочку самых тёмных кварталов двадцатого округа Парижа. Он больно теребил меня за руку и указывал за окно, где из-за невысоких домов виднелся край купола Пантеона, бормоча что-то про легендарный камбэк. М-да, я уже начинаю жалеть. Но что поделаешь, фарш обратно не прокрутить.       — Посмотрим, что можно сделать с твоей работой, чтобы было аккуратно и незаметно, — задумчиво произнёс я, вглядываясь в свои ответы на шпаргалке. — Но, боюсь, нам придётся всё перечиркать…       — Не придётся, — вдруг уверенно сказал Мбаппе, окончательно потеряв всю дрожь в голосе. Он поковырялся в своей сумке и с победным кличем положил передо мной… ручку.       Мне потребовалось секунд десять, чтобы понять. Ручка. Это чёртова ручка с ластиком, которую он показывал мне ещё в начале семестра. Ручка, колпачок которой стирает пасту без следа. Да, писать ею тестирование — лучшая идея из всех сегодняшних наших в совокупности. Я покивал. Теперь точно не о чем беспокоиться.       — Если всё получится, я сына назову в твою честь! — воскликнул Килиан и потрепал меня по кудрявым волосам.       — Только попробуй, — мрачно отозвался я.