Cure

Каждая ночь для Жана теперь – возвращение в болезненные воспоминания. Забавно, что частично умершим не нужно ничем питаться, но сон все так же остается важным – Джереми говорит об этом на первом общем ужине. Жан вообще не понимает, для чего его сажают за общий стол, и чувствует себя глупо перед пустой тарелкой. Лайла Дермотт, бывший вратарь троянской команды, объясняет, что это — укрепление дружеских уз, будто кто-то в здравом уме способен дружить с зомби-инфицированным. Жан окрещивает свое окружение ярлыком «отбитые», но остается с ними до самого конца трапезы, не особо вслушиваясь в трещание Каталины по праву руку. Пропускает он и внимательный взгляд Джереми на себе. После ужина они разбредаются по своим углам, Кэт и Лайла занимают старый потрепанный диван, и Жан замечает, с какой нежностью последняя обнимает девушку за плечи. Джереми мягко касается его запястья, уводя за собой наверх, и успевает прихватить с журнального столика увесистый кейс. Жан чувствует другие, давно забытые фантомные прикосновения на своих плечах. Джереми усаживает Жана на кровать, занимая кейсом большую часть стола, после чего открывает его. Моро не особенно интересно что там, он исследует глазами новую комнату, частью интерьера которой теперь является. Интересно, будет ли хоть какой-то шанс когда-либо снять открытки со стены его прошлой комнаты. Почему-то это кажется ему необычайно важным. Нокс кажется непривычно сосредоточенным, так что Моро перестает рассматривать плакаты. — Нейротриптилин. – Произносит он очевидное, — Я могу сам. Джереми кидает на него красноречивый взгляд. — Я не сомневаюсь в твоих способностях, Жан, но боюсь даже ты не сможешь сделать укол в собственную спину. Моро понимает, что сказал глупость. Жан не понимает, почему его интонация по отношению к нему всегда такая бережная. Он тупит взгляд, касаясь предплечья. Сегодня с утра он нанес грим только на лицо, шею и кисти, так что теперь, когда ему пришлось снять толстовку, его новая прозрачная кожа резко контрастирует даже с самым светлым тональным кремом. Жан чувствует себя еще уродливее чем обычно. Клубки вен собираются в районе локтевого сгиба, застывшие сосудистые звездочки разбросаны по всей руке, застаревшие белесые шрамы от особых развлечений Морияма кажутся нарисованными белым карандашом. Жан закрывает своей ладонью запястье с внутренней стороны, когда Джереми подходит к нему ближе. — Ну что, готов? – он улыбается, держа не самого удобного вида шприц, состоящий из металлического поршня, цилиндра и иглы. Зеленая лекарственная сыворотка в колбе ударяется о стеклянные стенки, когда он перекладывает его на ведущую руку. — Больше походит на средневековое орудие пыток, — Жан поворачивается, привычным движением убирая отросшие волосы. Джереми мягко помогает, убирая ворот футболки с выступающего позвонка. — Чертовски волнуюсь, — признается он, поднося иглу к черному отверстию в основании шеи, — очень боюсь сделать тебе больно. Жан ощущает, как у него волосы встают дыбом на загривке от его слов. — Давай уже. — Он терпел инъекции каждый день, и всегда они оборачивались восстановлением его воспоминаний. Он ощущает, как начинают дрожать его руки из-за мысли об этом, но не хочет, чтобы Джереми это заметил, поэтому сжимает пальцами ткань брюк. — Ты не сможешь причинить никому боль, Солнечный Капитан. Ты просто не способен. Джереми Нокс не отвечает. Щелчок, и Жан Моро растворяется в обрывках собственной памяти. Он проваливается лицом в толщу холодной воды, едва успев задержать дыхание. Вода действительно действует отрезвляюще – хоть тут Рико не соврал – но ему кажется, что он еще больше разбивает губу. Морияма для своего роста необычайно силен, а хватка у него – как у коршуна. Он до боли сжимает кудрявые волосы, не без удовольствия накручивая кудри на цепкие пальцы, чтобы удерживать Моро под водой было еще удобнее. Жан чувствует себя мягко говоря хреново – тело подает болезненные сигналы, кажется, отовсюду, пытаясь обратить внимание на многочисленные повреждения. Так что, то, как его сейчас тянут за волосы, даже как-то отвлекает от разбитых коленок, которые повстречали черный мраморный пол. Жан выплевывает первые пузыри воздуха, когда легкие его предают в первый раз, инстинктивно пытается податься назад, наверх, чтобы вдохнуть спасительный кислород; тело ломит от неудобной позы, кажется, что у него даже щелкает позвоночник. Но Рико не убирает хватку, и Жан делает новую попытку с новым пузырем воздуха, покидающим его тело. Абсолютное ничего. На третий выдох кислород заканчивается, и Моро в животном ужасе открывает глаза. Вода встречается с нежной слизистой глаза и с непривычки хочется их потереть руками. Но его руки – связаны за спиной его же черной форменной банданой, так сильно, что запястья уже немеют. Инстинкт самосохранения берет верх, и Жан начинает панически желать выбраться. Вода проникает в его нос и горло, он пытается откашляться прямо тут, в воде, хочет вырваться из хватки цепких рук, но слышит через толщу лишь приглушенный хохот Рико и еще каких-то Воронов. Прежде чем сознание его покидает, чьи-то сильные руки хватают его за шею и тянут. Куда – уже не имеет для него никакого значения. — Жан, Жан, — он слышит обеспокоенный голос на обрывках своего сознания, где-то за толщами плотной удушающей воды, — Жан, ну же, вернись ко мне. Ему кажется, что он ощущает теплые руки на своем лице, а не только болезненную хватку за волосы. Он открывает глаза, пытаясь восстановить внутреннее равновесие. Джереми перед ним – взволнованный и бледный. Бледность на его загорелом веснушчатом лице выглядит совсем не правильно. Жану хочется вернуть ему природный румянец, потому что эта эмоция – волнение? Страх? — ему совершено не подходит. — Jérémie. — Его сил после волны навязчивых воспоминаний хватает только на родной язык. Это всегда было мучительно, но не настолько. — Мне так жаль, Жан, — сбивчиво бормочет Джереми, и Моро только сейчас замечает, что он сидит перед ним на полу на коленях. Его руки крепко держат его лицо, не давая увести взгляд. — Мне так жаль, что тебе приходится проходить через все это. Жан не знает, что Джереми видит в его глазах, но в карих напротив мелькает целый калейдоскоп. Нокс подается вперед и обвивает руками его шею. Жан не понимает, почему через некоторое время позволяет себе обнять его в ответ. Наверное, потому что он очень теплый. Или потому что почти никто никогда в жизни так нежно не перебирал его волосы. *** Жизнь сталкивает его с Рене Уокер всегда в такие периоды жизни, когда он находится на грани. Это — как неписанное правило, своеобразная традиция, воля божья — кто как назовёт, но Жан не верующий, а Рене — не святая. Но возможно в какой-то из вселенных она бы быть его ангелом-хранителем. Она приходит в дом вместе с Джереми, и заставляет его застыть на месте. Он помогает Кэт с сегодняшним ужином, потому что и это теперь — их негласное правило. Альварес шутит, что он — идеальный сосед, потому что не занимаем лишнего место в шкафах своими продуктами. Жан считает, что все это — любая компания — лучшее, из всего, что у него сейчас есть. Они готовят что-то вроде лазаньи, судя по неприличному количеству томатов, лежащих на островке, когда их прерывает мягкий кашель Джереми. Рене стоит рядом с Солнечным Капитаном, и Жан почти чувствует, как внутри разливается волна давным-давно забытого тепла. Он откладывает нож под вопросительный взгляд Каталины, которая ещё не успела увидеть ни Джереми, ни гостьи. — Твоя кожа, — вместо приветствия начинает Жан. — Как и глаза, — нежно улыбается ему Рене. Ее личико это совсем не портит, она остается для Жана такой же красивой, как и на Осеннем банкете в Университете Блэквелла в их некогда общей прошлой жизни. Вот уж действительно есть в этом мире люди, которым даже смерть к лицу. — Почему? — Не озвученный до конца вопрос. Почему ты принимаешь себя? Имеет в виду Жан, но она понимает и без слов. Рене Уокер — сжимающая в руках Библию, которой и отправляет врагов в нокаут при необходимости — всегда его понимала. — Мир сейчас не тот, которым был ранее, — улыбается девушка, — кто знает, плохо это или хорошо. Я просто выбрала не изменять себе. Жан не отвечает. Рене подходит к нему ближе под тишину и любопытные взгляды Джереми и Каталины, и обнимает его за шею, приподнимаясь на цыпочках. Он позволяет себе расслабится в ее руках, перестать на секунду быть закостеневшей мёртвой глыбой, но она отстраняется. — Давай прогуляемся? Жан кивает, но все равно не осознанно кидает взгляд на Джереми, будто бы ему нужно было его разрешение. Рене следит за его взглядом, поэтому успевает сказать первая. — Я верну его целый и невредимым, Джереми, — блондин кивает, даря ей свою совсем слабую улыбку, сразу видно — волнуется, — он будет в порядке. Они покидают дом и идут по мощеной плитке мостовой, к самой окраине города. Жан знает, что там есть парк и выход в лес, но сам там ни разу не был. Знает только от Джереми, что граница города сохраняет острую колючую проволоку, оставшуюся со времён восстания. Рене берет его под руку, игнорируя взгляды случайных прохожих, останавливающихся на ее лице и глазах. Она посылает каждому в ответ мягкую улыбку. — Меня всю жизнь пытались унизить за то, кем я являюсь, и я давала отпор. — Спокойно поясняет Рене, — Так почему я должна начать стесняться себя после смерти? Жан не знает, что он должен ей ответить. Быть таким же как Рене он никогда не мог. Теплый порыв ветра мягко треплет его кудри. Он почти не выходит из дома, за редким исключением супермаркета в двух кварталах, если его компанию захочет Лайла. Рене не ждет его ответа, а ему достаточно ощущения ее тела рядом. Рене — маяк в бушующем океане, яркая радуга на небе после шторма. Он — одинокий сбившийся кораблик. — Как ты умерла? — тихо спрашивает Жан, едва уловима касаясь пальцами ее ладони. Он помнит время, когда она была тёплой. — Я защищала свою семью, — она отвечает на прикосновение, переплетая их пальцы. Небольшая рука Рене в его ладони смотрится до комичного маленькой, — смогла вытащить Элисон из лап одного из диких, но действовала медленней, чем было необходимо. Жан сжимает пальцы в знак невербальной поддержки, и Рене посвящает ему самую тёплую из своих улыбок. — Когда начался Апокалипсис, Лисы поспорили, кто умрет первым, — она с особой улыбкой говорит о своей команде, — пожалуй, это был один из тех редких споров, которые я проиграла. — Мне очень жаль, — говорит Жан скорее для галочки. Ему не жаль, потому что он в прошлой жизни не смог дать шанса Рене Уокер стать своим спасением. Он знает, каким именно будет ее ответ и не ошибается. — А мне нет, — она останавливается и встает напротив него. Ветер едва заметно касается ее волос, играясь с радужными кончиками. На контрасте с ее новой прозрачной кожей эти разнообразные цвета превышают все возможные диапазоны яркости. Она дотрагивается до него снова, стряхивает ладонью видимые только ей одной пылинки с его одежды. — Если бы мне пришлось, я бы сделала это снова. Он ждет ответного вопроса о своей смерти, но она так мягко обходит то, что с ним случилось, что Жану почти больно от чувства благодарности. Потому что он более чем уверен, что самоубийство Жана Моро не удалось скрыть даже Воронам и всему Эдгару Аллану. Он был вещью, принадлежащей клану Морияма, это действительно так, но он слишком часто появлялся на играх и именно на его лице красовалась татуированная тройка. Входить в число Идеального Корта под таким высоким номером — проклятие в той же степени, в которой и дар. Жан понимает, что вечно сбегать он не сможет, но ещё не готов остановиться. Рене снимает с шеи самый простой на вид крестик на верёвочке и встает на цыпочки, чтобы достать до его шеи. Он опускает взгляд, позволяя ей это сделать. От нее пахнет какими-то восточными пряностями и совсем немного - медикаментами. — Я рада, что ты здесь, Жан. Вот так вот просто. Она оставляет на его щеке мягкий, нежный поцелуй. Они сидят на скамье в старом парке аттракционов до самого вечера и больше почти не разговаривают. Рене рассказывает ему о судьбе Лисов, рассказывает, что устроилась волонтером в Ассоциацию помощи людям с СЧС. Жан совершенно этому не удивляется. Там же работает Джереми, теперь становится ясно, почему они пришли домой вместе. Рене – его якорь, чувство заземления. Даже тогда, в замке Эвермор, её сообщения, почти всегда не находящие ответа, были как глоток свежего воздуха, как приоткрытое окно в мир, который он никогда не сможет посетить. Ему становится даже немного стыдно, что он не отправил ей смс со словом «спасибо», когда дошел до грани. Потому что был уверен, что она нашла бы способ спасти его. Только спасение ему не было нужно. Но вот они после всех этих лет держатся за руки, и Жан чувствует себя более чем правильно. Это — его вторая жизнь. Рико нет. Эвермора нет. Воронов нет. — Кевин хочет тебя увидеть, — мягко нарушает тишину Рене. Жана ее слова ударяют под дых. Так, что он выдает себя тем, что крепче сжимает пальцами ее ладонь. Если к чему Жан сейчас не готов – так это к встрече с Кевином Дэем. Уродливый зашитый шрам на его запястье обдает фантомным огнем, и Моро ссутулится еще больше, стараясь врасти в деревянную спинку лавочки. — Жан, — внимательный взгляд в его сторону дает ей больше информации, чем Моро готов предоставить. Как и всегда. – Все нормально. Я могу передать ему, чтобы он этого не делал. Жан не знает что сказать. Но Рене и не ждет от него ответа. Жана разрывает от желания ответить ей «Не надо». Потому что он хочет увидеть Кевина Дэя — да, он не готов, но очень хочет. Так сильно, что трясутся руки. *** Рене возвращает его домой, как и обещала. Они долго обнимаются на пороге, а после она шепчет ему мягкое «ты справишься» на ухо и уходит. Жан чувствует душащую его нежность. Или думает, что чувствует, потому что чувства для него сейчас — отмершее, забытое, то, ради чего ему и вкалывают сыворотку каждый день. Тернистый путь, полный вещей, о которых он ничего не знает. Жану дали вторую жизнь, свободу, дом, границы, право выбора, но забыли, что у него никогда ничего из этого не было. Жан привык подчиняться. Единственным актом неповиновения за его девятнадцать стал суицид. Он дотрагивается пальцами до крестика и заходит в гостиную. Джереми Нокс совершенно точно не умеет лгать, потому что все его попытки сделать незаинтересованный вид идут крахом сразу же, как только Жан ловит его взгляд на своём лице. Джереми краснеет от контакта глаза в глаза, но пытается скрыть смущение за кашлем, из-за чего смешит Каталину. Из них троих справляется только Лайла, и то потому что слишком занята поеданием мороженого, сидя на диване перед телевизором. — Хороший вкус на девушек, Моро, — бросает ему Кэт. - Если бы у меня не было Лайлы, мы бы с ней подружились. — Она — моя подруга, — отвечает Жан, — Ищи себе другую. Вся троица удивленно умолкает, даже если до этого только издавала какие-то фоновые шумы. — Ого, не знала, что ты собственник, — подмигивает ему с улыбкой отошедшая первой Каталина, — Что еще нам стоит о тебе узнать? Жан пропускает колкость, потому что случайно роняет взгляд на Джереми, который мягко смеется. Он сидит на барном стуле, облокотившись на столешницу локтем, и тянет из прозрачного стакана какой-то неприлично сладкий коктейль с яркой соломинкой. Абсолютно бессмысленная вещь в новом мире. Взгляд невольно опускается ниже, потому что ткань шорт из-за его позы натягивается, обнажая загорелые ноги, обсыпанные веснушками, и облегая до неприличного подкаченные бедра. Все слова вылетают у Жана из головы. Он разворачивается, стремясь вернуться в свою комнату. Черт бы побрал этого Джереми Нокса и его короткие шорты. Жан Моро падок на красивые лица, подкаченные бедра и мягкий смех. Он уже попал на Кевина, еще тогда, в неполные шестнадцать. Захлебнулся в глубине зеленых глаз, острого носа и смольных волос. Утонул в разрывающей сердце неуклюжей нежности, с которой они соприкасались пальцами, телами, губами, ничего не обещающими взглядами в темноте их комнаты в Гнезде.   Он вляпался так же в Рене Уокер, лисицу Пальметто, которая проросла в нем неожиданно быстро даже для Жана. После ухода Кевина она стала связующим звеном между миром с открыток на его стене и почти сломленной силой воли. — Ты в порядке, Жан? — тишину разрушает мягкий голос. Ну конечно же это Джереми с его неизменным чувством справедливости. — Мы не хотели тебя обидеть. Жану хочется залезть на занавешенную яркими плакатами стену от этого мягкого голоса или приклеить на лоб Джереми стикер, один из тех, которые хранятся у Лайлы на случай игры в слова. С надписью, что-то вроде - "Не смей влюбляться, Жан Моро". Или "Это всего лишь бедра". Джереми подходит ближе и встает напротив, так, что Жан упирается взглядом на загоревшую полоску кожи между его короткой майкой и резинкой шорт. Жан сглатывает от того, насколько красиво выглядит дорожка темных волос, идущая к его паху. — Жан? Даже Синдром Частичной Смерти не спасает его от того, как скручивает в узел все внутренности от одной только мысли, что он может попробовать на него посягнуть.