Streets: Damnsin

      Любит. И это больно.

***

Perseverance — Berlinist

      Сынмин бежал сквозь лес, его ноги утопали в грязи, а дождь неумолимо лился на голову, смешиваясь с горячими слезами. Ветви хлестали его по лицу, оставляя царапины, но он этого не замечал. Его дыхание сбивалось, как будто внутри него что-то ломалось с каждым шагом. Дождь был холодным, но не мог заглушить огонь боли и гнева, который бушевал в груди Кима.       “Бежать.» — это слово билось в его голове.       Ноги Сынмина заплетались, но он не останавливался. Весь лес, казалось, сговорился против него: мокрые ветви, скользкие корни деревьев, которые цепляли его ботинки. Сынмин бежал дальше, не разбирая дороги, пока не споткнулся о корень и не упал лицом в грязь. Он закричал, но крик утонул в грохоте дождя.       Сынмин попытался подняться, но его руки дрожали, а ноги отказались слушаться. Он остался сидеть на земле, тяжело дыша.       Он больше не мог бороться. Его плечи затряслись, и рыдания вырвались из груди, рваные, как его дыхание. Сынмин зарыл лицо в грязные ладони, и слёзы текли нескончаемым потоком. Всё перестало иметь значение. Мокрая одежда липла к телу, грязь покрывала кожу, холод пробирался в самые глубины, но он не обращал на это внимания. Единственное, что ощущалось отчётливо — это тяжесть внутри, которая давила так сильно, что казалось, она раздавит его.       Боль в ноге становилась всё острее. Сынмин пытался её игнорировать, но каждый пульсирующий толчок возвращал его к реальности. Кажется, он её повредил, когда упал. Однако сил, чтобы хотя бы проверить рану, у парня не оставалось.       Сынмин почувствовал, как силы окончательно покидают его. Его руки ослабли, и он опустил их на колени, тяжело дыша. Холод захватывал тело, становилось трудно сосредоточиться. Он закрыл глаза, позволяя темноте окутать его.       “Вот так, — подумал он. —Просто исчезнуть.»       Шум дождя становился всё более отдалённым. Ему казалось, что он тонет в этой бесконечной воде, что дождь смывает не только грязь, но и саму его сущность. Всё тело сковало слабостью, и в этом полном опустошении он позволил себе поддаться тяжести, которая тянула его вниз.       Но в этой тишине, которая окружила его сознание, где-то далеко пробился голос.       А дальше темнота.

***

you don’t know what to feel anymore — a vow

             Сынмин погрузился во тьму, в которой не было ни боли, ни тяжести. Только глубокий, всепоглощающий покой. И в этом безмолвии ему явился огонь. Он был везде — вокруг него и над ним, но почему-то не причинял боли. Напротив, пламя согревало его, дарило какое-то странное, забытое ощущение спокойствия. Сынмин больше не чувствовал тяжести или тревоги. Всё, что осталось, — это тихое тепло и потрескивание пламени.       Однако постепенно сон начал растворяться. Тепло не исчезало, но оно становилось более реальным, как и звуки. Потрескивание огня усилилось, и Сынмин начал медленно приходить в себя. Он почувствовал под собой что-то мягкое и тёплое. А затем осознал, что потрескивание, которое он слышал во сне, исходило от костра.       Глаза медленно открылись, и Ким увидел слабый свет пламени, танцующего где-то рядом. Его тело всё ещё ощущало слабость, но тепло костра обнимало его, отгоняя холод. Кто-то укрыл его одеялом.       Ким попытался вспомнить, как он оказался здесь, но резкая боль пронзила виски. Он тихо застонал, повернувшись на бок, стараясь найти более удобное положение. Тело, истощённое бегством и эмоциями, отзывалось болью в каждой мышце. Сынмин закрыл глаза, надеясь, что воспоминания всплывут, но вместо этого пришло странное осознание.       Его одежда была сухой.       Этот факт ударил его внезапно, как холодная волна. Он резко открыл глаза и оглядел себя, замечая, что на нём была другая одежда — чистая и теплая. Кто-то переодел его. Это открытие заставило его сердце забиться быстрее. Сынмин поднял взгляд и заметил рядом силуэт, сидящий у костра.       Чан.       Лидер стаи сидел спокойно, опустив голову, руки протянуты к огню, чтобы согреться. На нем тоже была сухая одежда.       — Ты проснулся, — тихо сказал Чан, не оборачиваясь.       Сынмин хотел что-то ответить, но слова застряли в горле. Вместо этого он просто кивнул, не зная, заметил ли Чан этот жест или нет.       — Ты был полностью промокший, — продолжил альфа, поворачиваясь к нему. — Пришлось тебя переодеть. Извини, если это смутило. Но ты мог простудиться.       Сынмин опустил глаза, пытаясь переварить услышанное. На работе Ким не раз сталкивался с такими ситуациями, так что его не тревожил факт переодевания с целью не заболеть. Ему было неловко по другой причине.       Ким почувствовал, как его сердце болезненно сжалось, когда воспоминания о том, что он наговорил за столом, нахлынули волной. Всё, что он чувствовал, что выплеснул наружу, снова оживало в памяти, несмотря на головную боль. Парень прикусил губу, пытаясь остановить неприятный ком, поднимающийся в горле.       Бета, несмотря на боль в ноге, сел и огляделся вокруг. Пещера была небольшая, но уютная. Стены неровно отбрасывали тени от костра, а запах влажной земли смешивался с дымом и древесиной.       — Откуда здесь одеяла и одежда? — спросил Сынмин, чувствуя лёгкую дрожь в голосе. Ему хотелось перевести разговор на что-то более простое, чтобы отвлечься от своих мыслей.       — Я и Бинни часто приходили сюда, — ответил альфа, глядя в пламя. — Он любит гулять по лесу. Это его способ сбросить напряжение. А эта пещера… она часто была нашим убежищем на ночь. Знаешь, когда погода портилась, или просто хотелось отдохнуть где-то в тишине.       Чан сделал паузу, а потом добавил с лёгкой улыбкой:       — Поэтому мы оставили здесь кое-что. Запасные одеяла, одежду, ветки для костра. На всякий случай.       В пещере воцарилась тишина. Пламя костра продолжало потрескивать, разбрасывая мягкий свет по стенам, но внутри Сынмина всё было так же мрачно и тяжело. Он опустил взгляд на свои руки, сжимающиеся и разжимающиеся на коленях. Ему нечего было сказать. Голова всё ещё пульсировала, а усталость окутывала его сознание, делая мысли медленными и тягучими.       Чан нарушил тишину, его голос прозвучал осторожно:       — Сынмин. Как ты себя чувствуешь?       Ким вздрогнул от этого вопроса. Он понимал, что его спрашивают не только о физическом состоянии. Сынмин поднял глаза на альфу, но не смог выдержать его взгляда. Он чувствовал, как сжимаются плечи, а в груди снова поднималась тяжесть.       — Я… устал, — наконец ответил он. Голос был хриплым.       Сынмин правда устал. Настолько, что каждый вдох казался ему непосильной ношей. Минувшие события оставили после себя пустоту, чёрную дыру в его сердце, которая засасывала всё — чувства, мысли, энергию. Ким не хотел думать. Не хотел анализировать, вспоминать или искать ответы. Он хотел просто исчезнуть в этой пустоте, где не было бы боли, гнева, разочарования.       Он смотрел на огонь, не замечая, как его взгляд затуманивается. Ему было всё равно, почему Чан пришёл за ним. Почему лидер стаи тащил его через лес под проливным дождём. По крайней мере, так Сынмину было легче. Не думать. Не задавать вопросы. Просто принять факт того, что он здесь, живой, согретый одеялом и огнём. Всё остальное казалось слишком сложным, слишком большим для него сейчас.       Но, видимо, Чан не собирался молчать дальше.       — Сынмин… Я… — начал альфа, но тут же запнулся.       Сынмин повернулся к нему, слегка приподняв бровь. Признаться, ему всё-таки было интересно, что Чан собирался сказать.       “Если у вас есть хоть что-то, что вы можете сказать после всего, что сделали со мной. ”       — Мне жаль, — тихо произнёс Чан.       Эти слова ударили, как камень в стекло. Сынмин вздрогнул, но быстро взял себя в руки.       — С чего бы? — холодно бросил он, глядя прямо на альфу. — Вы имели полное право поступить со мной так, как поступили.       Его слова были обёрнуты в ледяной сарказм. Однако внутри него пульсировала боль. Боль, которую он не мог игнорировать.       “Я для всех всего лишь инструмент. Так почему вам должно быть меня жаль? ”       — Я знаю, что сейчас ничего не изменится, — мягче сказал Чан, его взгляд стал теплее. — Но ты заслуживаешь объяснений. Мы слишком долго оставляли тебя в неведении.       Сынмин отвёл взгляд, прикусив губу, прежде чем ответить:       — Вы не обязаны мне ничего объяснять. Произошедшее за столом — моя ошибка. Я нарушил субординацию и сорвал собрание. Такого больше не повторится.       Он решил держать дистанцию. Так будет безопаснее. Иначе боль окажется ещё сильнее, когда он снова доверится, а его в итоге используют.       — Когда мы собираемся встретиться с SEVENTEEN?       Чан на мгновение задумался, затем тяжело вздохнул.       — Как можно быстрее. На самом деле… Я хочу рассказать тебе, что им нужно от нас и чего мы ждём от них.       Сынмин не стал останавливать лидера, поэтому тот продолжил:       — Как тебе уже известно, Хоши, один из лидеров SEVENTEEN, хочет встретиться с тобой из-за Ники. Мы не до конца понимаем, что именно ему от тебя нужно, но без твоего присутствия их банда не согласится на встречу.       — Что от них хотите вы?       — Нам нужна их поддержка. На данный момент мы наладили связь с бандами из разных территорий, и SEVENTEEN, как одна из влиятельных групп Чильту, могут значительно помочь нам в борьбе. Но…       — Но?       — Это не единственная причина, почему ты должен быть на этой встрече. Мы хотим оправдать тебя.       — Что?       — Хоть мы уже и работаем над этим, нам не хватает влияния. А в их банде есть человек, журналист, который способен повлиять на общественное мнение так же сильно, как это делает Джейн. Он умеет обелять репутацию, управлять нужными связями и тянуть за важные ниточки.       Чан начал говорить настойчиво, но мягко, будто боялся спугнуть Сынмина своим тоном:       — Ты можешь стать свободным. Мы обеспечим тебе защиту, и если ты решишь продолжить бороться, мы дадим тебе такую возможность. Но с этого момента всё будет строиться исключительно на профессиональных отношениях. Тебе предоставят машину, жильё. Ты сможешь жить спокойно. И… тебе не нужно будет переживать то, что уже пережил из-за нас.       Сынмин замер, едва веря тому, что слышит. Его сердце болезненно сжалось, но разум тут же попытался поставить преграду. Такие отношения… будут удобными.       Однако бету не переставали тревожить другие слова альфы.       “Работаем над этим? Что это должно значить? ”       Но прежде чем Сынмин успел задать вопрос, альфа сменил тему:

After Dark — Mr.Kitty

      — …На самом деле, Чонин не сможет смириться с данным раскладом.       Сынмин нахмурился.       “А в чем проблема? Он ведь использовал меня достаточно, чтобы объединить вас. Я ему больше не нужен.»       — Это… — начал Чан, но замолчал, пытаясь найти подходящие слова. — Его будет сложно убедить, потому что он не собирает стаю только для того, чтобы вернуть семью. Всё это… он делает ради тебя.       Сынмин поднял взгляд, удивление на миг отразилось в его глазах.       — Ради меня? — переспросил он, стараясь скрыть дрожь в голосе.       Чан кивнул, смотря прямо на него.       — Да. Он собрал её, чтобы ты чувствовал себя в безопасности рядом с ним. Он хотел, чтобы ты был рядом. Лис всем нам дал понять, что если кто-то навредит тебе, он это не оставит. Ты для него важен.       Сынмин ощутил, как внутри что-то пошатнулось. Ему стало тяжело дышать. Это не укладывалось в его голове. До сих пор он верил, что всё, что происходило вокруг, было связано с манипуляциями. А теперь его прежние представления рухнули под тяжестью этих слов.       — Это невозможно… — прошептал он, но больше себе, чем Чану. Его глаза чуть расширились, а в горле встал ком, который он не мог проглотить. В голове возник хаос, где боль, сомнения и крошечная искра надежды мешались в единый клубок.       Чан не отводил взгляда, давая ему время осмыслить услышанное. Но от этого Сынмину становилось только сложнее. Слишком долго он привык считать себя ненужным. И теперь было слишком тяжело поверить, что всё это — не очередной способ сделать из него пешку.       Чонин. Этот альфа… Сынмин почувствовал, как в глазах предательски застывают слёзы. Он слишком сильно привязался к младшему. Эти поцелуи, тёплые разговоры, каждый миг, проведённый вместе, — всё это стало бесценным. Но это же не может быть правдой, твердил он себе, пытаясь заглушить боль. Однако сейчас, осознавая неизбежное, он чувствовал, как сердце сжимается от острой, пронзительной тоски. Нет, это не ложь. Это была правда. И от этого становилось ещё больнее.       “Я не выдержу без тебя.”       Эти слова Чонина не давали ему покоя. И что хуже всего — Сынмин понимал, что они были искренними.       Ким… любил?       Боже. Сынмин прижал руки к голове, пытаясь унять хаос в мыслях. Он не понимал, как так получилось. Ему ведь даже не известно, что такое любовь. Откуда ему знать, как она должна выглядеть, как её чувствовать? Но… почему тогда все его мысли сводились к Чонину? Почему его сердце отзывалось на каждое воспоминание, связанное с ним?       Эта правда разрывала его изнутри. Любовь, если это можно так назвать, была пугающей и болезненной. Сынмин зажмурился, стараясь оттолкнуть от себя эти мысли, но чем больше он пытался, тем сильнее становился этот ужасный, разъедающий чувства ком в груди.       Чтобы хоть как-то зацепиться за разговор, Сынмин решил задать вопрос:       — Феликс… Почему вы не знали о его поцелуе? Разве вы не его альфа?       — Да, я его альфа, — ответил Чан. — Но наши отношения немного отличаются от обычных. Ты ведь знаешь, как Феликс попал к нам?       Сынмин кивнул. Он помнил. Публичный дом. Было невозможно забыть, что этот ангелоподобный омега имел такое прошлое.       — Мы познакомились в больнице, когда Хёнджин привёл его туда, — продолжил Чан, на мгновение опустив взгляд. — Так вышло, что мы оказались в одной палате. Феликс был ужасно напуган. Я не мог даже нормально заговорить с ним — он боялся альф.       — Но со временем мы начали привязываться друг к другу, — Чан улыбнулся, хотя в его глазах мелькнула тень грусти. — Думаю, я уже тогда начал воспринимать его как часть своей стаи. Влюбиться в него было неизбежно. Потом… мы оба решили, что я стану его альфой, чтобы защищать. Но он поставил условие.       — Условие? — переспросил Сынмин, озадаченный.       — Он не хотел, чтобы я имел над ним власть.       Сынмин нахмурился.       — То есть он хотел остаться независимым?       — Да. В прошлом альфы причиняли ему боль, доминируя над ним. Он больше не хотел, чтобы кто-то ограничивал его свободу. Поэтому я дал ему полное право делать всё, что он захочет.       Сынмин задумался. Теперь всё становилось немного яснее. Именно поэтому Чан не знал о том, что Феликс поцеловал Кима.       — Тогда почему он… — Сынмин не закончил фразу, но Чан понял, что тот хотел сказать.       — Феликс не из тех, кто проявляет тепло к кому попало, — тихо сказал альфа. — Если он сделал это, значит, для него это действительно важно.       Горло сжалось, а в груди разлилась болезненная пустота. Сынмин закрыл глаза, стараясь сдержаться, но ощущал, как слёзы обжигают веки. Он просто хотел плакать. Просто выплеснуть всю эту путаницу.       Он ненавидел это чувство. Слишком сложно было разобраться в том, что происходит. Ещё сложнее — понять, что он сам чувствует. Всё, что он знал наверняка, — он не готов был поверить в это до конца. Потому что если он позволит себе верить, и это окажется ложью, это убьёт его окончательно.       — Мне ужасно жаль, Сынмин, — тихо сказал альфа, увидя состояние Сынмина. — Я хочу извиниться за всё, что я и моя стая сделали с тобой, но я понимаю, что одних извинений недостаточно. Я приму, если ты решишь уйти от нас и сохранить только профессиональные отношения, но… Не только Чонин. Я тоже не хочу отпускать тебя.       Сынмин почувствовал, как его дыхание сбилось, а сердце на мгновение замерло. Эти слова были для него неожиданными, а внутри всё смешалось — недоверие, растерянность и еле ощутимая боль. Он с трудом поднял взгляд на Чана, в груди клубилась тяжёлая, необъяснимая тревога.       — Ч-что? Почему… — голос дрогнул, не слушаясь, и Сынмин сжал пальцы, чтобы хоть как-то удержать себя от утраты контроля.       Чан внимательно посмотрел на него, в его взгляде читались спокойствие и уверенность.       — Я привык доверять своей интуиции. Если она говорит, что отпустить тебя будет ошибкой, значит, это так. Да и… я всё это время наблюдал за тобой. Ты такой…       Сынмин не смог скрыть, как его губы чуть дрогнули, а руки сжались ещё сильнее. Слова Чана звучали искренне, но ему было трудно поверить в их смысл. В его голове снова всплыли все обиды, сомнения и страхи. Он пытался понять, что чувствует сейчас: гнев или надежду, боль или что-то большее? Это непонятное тепло от слов Чана пробивалось сквозь стену, которую он воздвиг для самозащиты, и пугало его больше всего.       Ким опустил взгляд, стараясь не показывать, как дрожат его плечи. Почему эти слова трогали его так сильно? Почему в них было так много правды, которую он боялся принять?       — Ты замечательный, Сынмин, — Чан говорил медленно, осторожно подбирая слова, чтобы выразить всё, что хотел. — Честный, добрый. У тебя есть редкое качество — ты умеешь трогать души людей, даже если сам этого не осознаёшь.       Сынмин замер, чувствуя, как его сердце сжимается от каждого произнесённого слова.       — Но это не единственное, что в тебе восхищает, — продолжал Чан. — Ты силён. Ты можешь постоять за себя, защитить то, что тебе важно.       Чан наклонился ближе, чуть понизив голос:       — И… кажется, я начинаю понимать Чонина. В тебя невозможно не влюбиться.       Эти слова, произнесённые так спокойно и без тени колебания, обрушились на Сынмина лавиной. Ему казалось, что всё внутри перевернулось. Горло сжалось, в груди разлилось тепло, но вместе с ним — боль, смешанная с чувством утраты контроля. Он хотел что-то сказать, но не мог найти ни одного подходящего слова. Всё это звучало слишком трогательно, чтобы быть реальностью.       Сынмин отвёл взгляд, чувствуя, как его щеки начали гореть. Эмоции нахлынули слишком быстро: смущение, растерянность, страх. И где-то в глубине — то, что он давно пытался подавить и не признавать. Надежда.       — Что… Что вы… — Сынмин запнулся, его голос дрогнул. Он смотрел на Чана, не зная, что сказать, не понимая, как реагировать на всё это.       Чан чуть отстранился, его взгляд был наполнен серьёзностью и каким-то глубоким теплом, от которого у Сынмина внутри всё переворачивалось.       — Прошу… если ты сможешь… если захочешь… дай нам всем второй шанс, — голос Чана звучал искренне, и в нём чувствовалась уязвимость, которой Сынмин никогда раньше не замечал. — Мы… я не хочу тебя терять.       Эти слова ударили сильнее, чем всё, что парень слышал до этого. Сынмин не мог понять, почему они так цепляют его за живое. Он опустил взгляд, с трудом сдерживая накатившие слёзы. Внутри разрывалась буря. Он не мог ответить сразу. Всё, что Чан говорил, пробивалось сквозь его выстроенные барьеры, заставляя сомневаться в каждом из тех выводов, к которым он пришёл раньше.       Он чувствовал, как его пальцы начинают дрожать, как ком в горле становится всё больше. Что значило всё это? Почему они не хотят его отпускать? Почему Чан произносил эти слова с такой искренностью? Сынмин боялся. Боялся снова поверить, боялся снова быть раненым. Но в то же время часть его хотела верить. Хотела дать шанс. Хотела быть там, где его действительно ценят.       — Мне надо подумать, — тихо произнёс Сынмин, стараясь сохранить твёрдость в голосе, но внутри его разрывали сомнения.       Он не мог принять решение прямо сейчас. Слишком многое нужно было обдумать, слишком многое оставалось непонятным. Ему нужно было увидеть всё собственными глазами. Поговорить с Чонином, с Феликсом. Понять, что правда, а что только игра его разума.       — Конечно, — кивнул Чан. — После встречи с SEVENTEEN процесс твоего освобождения от обвинений начнётся. До этого времени ты можешь спокойно принять решение. Никто не будет торопить тебя.       Сынмин только коротко кивнул в ответ. Он чувствовал, как усталость накатывает волной, затягивая в вязкую пустоту. Всё, что произошло за последние часы, вымотало его полностью.       — Отдохни, — сказал Чан, слегка улыбнувшись. — Утром дождь уже должен закончиться.       Сынмин снова кивнул, чувствуя, что говорить больше нет сил. Он снова лег под одеяла, закрыв глаза. Сердце всё ещё стучало слишком громко, мысли продолжали хаотично крутиться в голове.       И всё же, среди всего этого хаоса, он почувствовал что-то необычное. Едва ощутимую теплоту в груди, которая, несмотря на страхи и сомнения, не позволяла ему погрузиться в пустоту окончательно. Она была странной, неожиданной, но почти успокаивающей.       Сынмин не знал, что это значит, и не хотел думать об этом сейчас. Усталость взяла верх, и он уснул, слушая тихий шум дождя, треск костра и дыхание альфы.       Костер. Он как костер в холодную дождливую ночь.