Streets: Damnsin

      Часто ли то, во что ты веришь, остается с тобой до самого конца?

***

Providence — Eternal Eclipse

      В маленькой комнате, пропитанной запахом масла и растворителя, стоял омега. Его тонкие пальцы, испачканные синим, цеплялись за кисть, словно за последний осколок контроля. Краска покрывала руки до локтей, капли стекали вниз, оставляя следы на полу, но он не замечал этого. Все его внимание было сосредоточено на мольберте перед ним.       На холсте проступало лицо. Лицо с холодными, пронизывающими глазами, которые словно смотрели прямо в душу. Это был взгляд, который не отпускал. Взгляд, который омега рисовал снова и снова, как будто пытаясь разгадать скрытую в нём тайну.       Комната была заполнена тишиной, нарушаемой лишь резкими движениями кисти и хриплым дыханием. Омега тяжело дышал, его грудь судорожно вздымалась, а краски смешивались с потом и отчаянием. Каждый мазок был криком, каждый новый слой синего — попыткой выразить то, что не находило выхода в словах.       — Почему? — его голос раздался глухо, почти срываясь. Вопрос был обращён к никому, к пустому воздуху или, может быть, к самому себе.       Холст, казалось, впитывал эту боль. Глаза на нём стали слишком яркими, слишком реальными, будто они оживали под его рукой. Омега отшатнулся, уронил кисть, которая с глухим стуком упала на пол.       Он закричал. Его крик был коротким, но глубоким, словно вырванным из самых недр его существа. Это был не просто гнев — это была ярость, замешанная на обиде, боли и разочаровании. Крик эхом отразился от стен галереи.       Омега схватил мольберт, собираясь опрокинуть его, но замер. Руки, дрожащие от напряжения, застопорились на середине пути. Он смотрел на лицо, которое сам создал, и глаза напротив продолжали смотреть на него так же холодно, так же жестоко.       — Ты всегда будешь здесь, да? — прошептал он, а голос звучал словно обрывок ветра, который затихает перед бурей.       Он отступил на шаг, опустился на колени прямо на испачканный краской пол. Голова его упала на руки, и синяя краска оставила на лице яркие мазки. Комната снова погрузилась в тишину, но внутри неё разливалось что-то необратимое — буря, которая только готовилась прорваться наружу.

***

idea 22 — Gibran Alcocer

      Сынмин медленно возвращался в сознание, оглушённый и уставший, словно его тело налилось свинцом. В памяти вспыхивали фрагменты боя, рев публики, ощущение боли в каждой мышце. Однако, сильнее всего застрял в его сознании момент, когда он рухнул на землю, глядя в горящие глаза Ёнджуна. Потом – пустота.       Ему снился пожар. Огонь окружал его со всех сторон, жар обжигал кожу, но он не чувствовал страха. Пламя разговаривало с ним, манило и обещало что-то важное. Но прежде чем он успел понять, что это, его вырвало из сна.       Сынмин открыл глаза, и первое, что он осознал, — это мягкое покачивание машины и чья-то тёплая рука на его голове. Второе — знакомый запах. Пряный, немного сладковатый, странно успокаивающий. Он моргнул, фокусируя взгляд, и понял, что его голова лежит на чьих-то коленях.       — Проснулся? — раздался низкий голос над ним.       Он поднял глаза и встретился взглядом с Феликсом. Тот выглядел непривычно серьезным. Лёгкая улыбка на его лице не могла скрыть напряжения в глазах. Феликс — тот, кого он привык видеть с мягким выражением лица, сейчас смотрел так, будто перед ним лежало умирающее нечто.       — Что… что происходит? — прохрипел Сынмин.       — Ты отключился после боя, — ответил Феликс, проводя рукой по его растрёпанным волосам. — Мы решили, что лучше отвезти тебя в безопасное место.       Сынмин повернул голову и заметил Чанбина за рулем. Он не мог не удивиться.       — Почему вы?.. Где Чонин? — спросил он, но голос был слишком слабым.       Чанбин хмыкнул, не оборачиваясь:       — Чонин занят. А нас попросили приглядеть за тобой.       “Нас попросили?” Эта фраза вызвала у Сынмина массу вопросов, но он был слишком измотан, чтобы их задавать. Его больше тревожило другое.       — Что случилось после боя? — наконец выдавил он, поворачивая голову к Феликсу.       — Ты проиграл, — коротко ответил Чанбин. — Но это было ожидаемо. Ёнджун — профессионал, а ты только начал осваивать навыки уличного боя.       Сынмин кивнул, понимая правоту этих слов. Боль от поражения жгла сильнее синяков на теле, но он ничего не мог с этим поделать.       — И что теперь со мной будет? — спросил он. Ему не терпелось узнать, каковы последствия. Выгонят ли его?       — Это решится через три дня, — сказал Ли, и его голос звучал холоднее, чем обычно. — Но есть одна хорошая новость. Ты попал в список победителей.       — Что? — Сынмин не мог поверить своим ушам. — Я же проиграл.       Чанбин усмехнулся, наконец бросив взгляд на него в зеркало заднего вида:       — Солдаты проголосовали за тебя. Ты сражался отчаянно, как будто тебе больше нечего терять. Такое никого не оставило равнодушным.       Эти слова выбили Сынмина из колеи. Он никогда не считал себя человеком, способным вдохновлять других. Почему солдаты выбрали его? Почему сейчас он чувствовал этот странный покой, лежа на коленях у Феликса, когда разум твердил, что всё слишком странно?       Парню казалось, что ответы где-то рядом, но пока его мозг просто отказывался их принимать.       Феликс смотрел на Сынмина, наблюдая, как бета напряжённо обдумывает всё услышанное. В его глазах читалась смесь растерянности и усталости. С каждой секундой тревога, казалось, захватывала его всё сильнее.       Феликс нахмурился и, мягко надавив на его плечо, заставил бету отвлечься от мыслей.       — Хватит думать, — тихо сказал он, его голос был низким, но успокаивающим. — Спи. Ты измотан.       Сынмин хотел было возразить, что у него слишком много вопросов, что он не может просто так закрыть глаза, но Феликс не дал ему и шанса. Его рука снова прошлась по волосам Сынмина — лёгкое, почти неуловимое движение. Оно было неожиданно заботливым.       — Всё равно сейчас ты ничего не решишь, — добавил Феликс. — Три дня. У тебя есть три дня, чтобы прийти в себя. А пока тебе нужно восстановить силы.       Сынмин, удивлённый таким тоном, замер. Что-то в голосе и прикосновениях Феликса заставляло его тело постепенно расслабляться, даже если разум пытался сопротивляться. Он понял, что спорить бесполезно. Ему действительно было слишком тяжело держать глаза открытыми.       — Но…       — Без «но», — твёрдо перебил Феликс, но на его губах мелькнула едва заметная улыбка. — Я прослежу, чтобы всё было в порядке. Доверься мне, Сынмин.       Эти слова неожиданно ударили куда-то глубже, чем он ожидал. Возможно, из-за того, как уверенно они прозвучали. Возможно, из-за того самого запаха, который всё сильнее напоминал Чонина. Такой же надежный. А может, просто из-за того, что Сынмин давно не чувствовал себя так умиротворенно.       Он выдохнул и позволил глазам закрыться. Последнее, что он услышал перед тем, как провалиться в сон, был спокойный голос Чанбина:       — Ты его как-то назвал, Ангел. Напомни.       На что Феликс только коротко бросил:       — Цербер.

***

Fireflies — Spaceouters

      Сынмин открыл глаза и увидел знакомый потолок своей комнаты. Первое, что он ощутил, — лёгкая тяжесть в теле и слабая боль в мышцах. Он всё ещё был измотан после боя, но уже не чувствовал себя так, словно его переехал грузовик. В памяти всплыли обрывки: поездка в машине, знакомые запахи, поддержка Феликса… А потом тьма. Он слегка нахмурился, вспоминая.       “Меня несли?” Эта мысль вызвала у него странное ощущение. Был ли это Чанбин? Было несложно представить, как этот сильный альфа, хоть и низкий, мог нести Кима на себе. Сынмин качнул головой, пытаясь вытряхнуть эти образы из сознания.       Его размышления прервали настойчивые удары в дверь. Он раздражённо выдохнул и, собравшись с силами, громко сказал:       — Входите.       Дверь открылась, и в проёме показался не кто иной, как Хан Джисон. Его широкая ухмылка и жизнерадостный тон мгновенно вызвали в Сынмине прилив раздражения.       — Приветик, — сказал Джисон, заходя внутрь с аптечкой в руках. — Я пришёл за тобой поухаживать.       — У тебя что, других дел нет? — спросил Сынмин, резко садясь на кровати, хотя боль в теле дала о себе знать.       Джисон невозмутимо поставил аптечку на стол и начал раскладывать какие-то инструменты и лекарства.       — Ну, знаешь, забота о тебе стала для меня чем-то вроде хобби, — с улыбкой ответил он. — Ты такой забавный, когда пытаешься строить из себя злюку.       Сынмин нахмурился, его раздражение только усиливалось.       — Почему всегда ты? — спросил он, не скрывая своего недовольства. — Разве в этой банде нет других врачей?       Джисон обернулся к нему, чуть приподняв бровь.       — О, есть, конечно, — ответил он, его голос прозвучал почти лениво. — Но кто лучше меня знает, как с тобой справляться? Ты же не хочешь, чтобы кто-то чужой видел тебя в таком состоянии, верно? А теперь снимай одежду. Или ты думаешь, я умею обрабатывать раны через ткань?       — Ты всегда такой назойливый, — пробормотал Сынмин, закатив глаза. Но, подчинившись, он стянул футболку, стараясь не морщиться от боли.       Его тело покрывали свежие синяки, на которых алели кровоподтёки, а между ними виднелись старые шрамы. Взгляд Джисона, обычно лёгкий и насмешливый, на мгновение смягчился. Но почти сразу омега натянул на лицо свою фирменную ухмылку, скрывая неожиданно вспыхнувшую эмоцию.       — Только с тобой, — ответил он, подхватив свой привычный дразнящий тон, когда начал обрабатывать царапину на плече Сынмина. — Ты у нас редкий экземпляр. Даже шрамы тебе идут. Ну а то, как ты умудряешься быть милым, несмотря на вечное огрызание, — это вообще загадка.       Сынмин с усилием сдержал тяжелый вздох. Но на этот раз он не отвёл взгляда, как обычно. Вместо этого он смотрел, как Джисон сосредоточенно работает, его руки двигались уверенно, но мягко. Эти движения на какое-то мгновение напомнило ему, как Феликс касался его головы в машине, с той же тихой заботой.       Обычно Сынмин отворачивался, терпя присутствие врача, но не в этот раз. Сейчас парень не отводил взгляд из-за тревожащих его воспоминаний с ринга. Он вспомнил, как Джисон, сидя рядом с Чонином и Феликсом, смотрел на него тогда. То мгновение было мимолётным, но он уловил его панику. Это было выражение, которое Сынмин знал слишком хорошо. Когда сердце колотится как барабан, а дыхание становится прерывистым, словно ты тонешь.       Ким продолжал смотреть на омегу, пытаясь понять, что это значило. Понять, почему Хан так смотрел на него. Джисон, почувствовав на себе его пристальный взгляд, поднял глаза.        — Ты что, влюбился? — игриво спросил он, поднимая бровь и ухмыляясь. Его тон был таким же лёгким, как всегда, но в глазах мелькнуло беспокойство. — Почему ты так на меня смотришь?       — Как ты попал в стаю? — неожиданно спросил Сынмин, сам не осознавая, почему эти слова сорвались с его губ.       На этот раз Джисон действительно удивился. Его руки замерли на секунду, прежде чем он снова вернулся к бинтам, прикрывая своё замешательство деловым видом.       — Ты странный, — пробормотал он, хмыкнув и бросив на Сынмина короткий взгляд. — Что за вопрос? Почему тебя это вдруг заинтересовало?       — Просто ответь, — настаивал Сынмин, его голос звучал твёрдо, но не агрессивно.       Джисон отвёл взгляд, задумавшись на мгновение. Его пальцы снова вернулись к обработке ран, но движения стали чуть более медленными.       — Это долгая история, — уклончиво ответил он, слегка пожав плечами, прежде чем быстро перевести разговор в другое русло. — А вот твои шрамы… — он осторожно коснулся одной из длинных линий на боку Сынмина, стараясь не надавить слишком сильно. — Ты так и не сказал, откуда они.       На миг Сынмин замер. Его лицо оставалось спокойным, но внутри всё напряглось. Он знал, что от этой темы не уйти, не в этот раз.       — Хорошо, — выдохнул он наконец, принимая решение. — Я расскажу.       Джисон поднял взгляд, его глаза расширились от удивления, но на губах заиграла искренняя улыбка.       — Вау, это было легко. Обычно ты упрямишься. Где подвох?       Сынмин слегка усмехнулся, его взгляд стал жёстче.       — Ты должен ответить на мой вопрос взамен, — твёрдо добавил он.       — Такой упрямый, — протянул Джисон, закатив глаза. — Ладно, сначала ты.       Сынмин закрыл глаза на мгновение, пытаясь собрать мысли, но вместо этого его сознание наполнили обрывки воспоминаний. Когда он снова посмотрел на Джисона, в глазах беты уже не было прежней уверенности. Впервые за долгое время он позволил себе говорить о том, что всегда скрывал.       — Этот, — начал он, кивая на шрам, к которому Джисон прикасался минуту назад, — оставила моя мать.       Его голос был ровным. Ким говорил, как будто смотрел на что-то далёкое, не существующее в этой комнате.       — Это было в школе. Я отставал. Не понимал, что именно было не так, но… что бы я ни делал, её это не устраивало. Однажды она ударила меня слишком сильно. Когтём. — Он замолчал, а затем добавил, будто оправдываясь: — Я тогда был слишком слабым, чтобы сопротивляться.       Джисон слушал молча. Его лицо не выражало ничего — ни осуждения, ни жалости. Эта непроницаемость выглядела странно на омеге.       — Другие шрамы… — продолжил Сынмин, опустив взгляд на свои руки. — На работе. Пулевые ранение, — он провёл пальцем по животу. Дальше коснулся спины. — Вот здесь. Полосы на спине — это от хлыста. Один раз я выбрался на задание под прикрытием. Мой напарник куда-то исчез, и я остался в публичном доме один. Меня приняли за ещё одного работника и… заперли в комнате, чтобы наказать. Успели только нанести раны.       Сынмин осёкся, его голос задрожал, но он заставил себя продолжить. Он никогда не рассказывал об этом никому, и сейчас каждое слово давалось с трудом.       Джисон поднял руку, медленно и осторожно, чтобы не спугнуть Кима. Его пальцы коснулись плеча Сынмина, и он поставил их так, чтобы они совпали с четырьмя длинными линиями — следами когтей.       — А эти? — тихо спросил он, его голос был ровным, но в нём чувствовалась напряжённость.       Сынмин замер. Он сделал глубокий вдох.       — Это… — он закрыл глаза, на мгновение погружаясь в воспоминания. — Это сделал мой отец.       Джисон не двинулся с места, но его пальцы чуть сильнее надавили, словно пытаясь понять, как это могло случиться.       — Мои родители были фанатиками. Они заставляли меня смотреть… казни, суды… Всё это, — проговорил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно, но эмоции выдавали его. — Если я отказывался… отец выпускал когти и вонзал их в мои плечи. Чтобы я оставался на месте. Чтобы смотрел.       Последняя фраза прозвучала как удар, повисая в тишине комнаты. Сынмин почувствовал, как дыхание становится тяжёлым, но он не опустил голову. Он всё ещё смотрел в лицо Джисона, ожидая насмешки, укоризны, чего угодно. Но ничего этого не было.       Хан молчал. Его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах промелькнуло нечто, чего Сынмин не ожидал увидеть. Это была боль. Тяжёлая, сдавливающая. Её омега не показывал открыто, но она была там, в каждом его движении, в том, как его пальцы чуть дрогнули на плече Сынмина.       — Ты слишком много вынес, — наконец сказал Джисон, его голос был мягким. — Для одного человека.       Сынмин хотел возразить, сказать, что он справился, что это уже в прошлом. Но слова застряли в горле. Вместо этого он молча кивнул, чувствуя, как тяжесть его воспоминаний становится чуть легче.       Джисон убрал руку, но его взгляд остался прикован к Сынмину. В этот момент между ними возникла странная тишина. Не тяжёлая, не напряжённая. Скорее, тишина понимания, которая больше не требовала слов.       Через некоторое мгновение тишина растворилась в нервозном запахе омеги. Сынмин сидел напротив Джисона, молча наблюдая, как тот, казалось, впервые в жизни терял свою невыносимую уверенность. Омега двигался неуклюже, его руки теребили бинты, взгляд метался по комнате, словно он искал, за что зацепиться. Даже запах Джисона, обычно стабильный, стал дрожащим, переменчивым.       Сынмин молча ждал. Он не торопил, не настаивал. Он просто смотрел, позволяя Хану самому найти слова.       — Теперь моя очередь, да? — наконец нарушил тишину Джисон, подняв на него взгляд. В его голосе звучала горькая усмешка, но глаза выдавали усталость, боль, скрытую под тысячей масок.       — Ты сам согласился, — тихо ответил Сынмин, его голос был ровным, но взгляд оставался пристальным. Он не хотел давить, но и отступать не собирался.       Хан вздохнул и сел ровнее, всё ещё избегая прямого взгляда на бету.       — Моя мать была журналисткой, — начал он. — Она знала слишком много и всегда была… неудобной для многих людей. За это она потом и поплатилась.       Сынмин ничего не сказал, но его брови слегка дрогнули. Джисон заметил это, но проигнорировал, продолжая:       — Она хотела, чтобы я пошёл по её стопам. Знаешь, что-то вроде продолжения её миссии. Но я был другим. Мне нравилась музыка. Химия. Её всегда это раздражало, но я… я никогда не думал, что всё закончится вот так.       Он остановился, будто собираясь с мыслями. Сынмин видел, как напряжены его плечи, как пальцы бессознательно мнут бинты.       — Однажды я сидел дома. В наушниках, как обычно. Музыка играла громко, но… я всё равно услышал, что что-то не так. Громкие голоса. Вскрик. А потом тишина.       Джисон сделал паузу, слова застряли в горле. Его взгляд был устремлён куда-то мимо Сынмина, в пустоту.       — Я взял пистолет. Она подарила мне его на день рождения. Знала, что у неё слишком много врагов, — его голос задрожал. — Когда я вошёл в гостиную… Она лежала на диване. Я думал, что она просто спит, но…       Джисон замолчал, с трудом сглатывая.       — Врачи сказали, что это был сердечный приступ. Но я… я не поверил. Я знал её. Она была слишком сильной, чтобы вот так просто уйти.       Он перевёл дыхание, его голос стал ровным, но в нём всё ещё звучал болезненный надрыв.       — Я взял её кровь и начал собственное расследование. Использовал университетскую лабораторию, чтобы сделать анализы. И я нашёл… кое-что. В её крови были химикаты. Еле заметные, но они были там. Я не знал, что это такое, но…       — Ты пошёл в полицию, — тихо сказал Сынмин, догадываясь о продолжении.       Джисон кивнул, его взгляд снова упал на бинты в руках.       — Да. И тем вечером, когда я вернулся домой, там был разгром. Всё перевёрнуто, вещи разбиты. Кто бы это ни был, я понял: они не просто хотели напугать. Они хотели меня убить.       Он снова замолчал, словно вспоминая ту ночь.       — Я начал убегать. Просто выживать. Я не знал, кому можно доверять, а кому нет. Они следовали за мной, шаг за шагом, пока я… пока я не встретил Минхо.       Сынмин удивлённо приподнял брови, но ничего не сказал. Джисон заметил его реакцию и горько усмехнулся.       — Да, Минхо. Он был наёмником, которого подослали, чтобы убить меня. Но вместо этого он… защитил меня. Он был первым человеком, который встал на мою сторону. Мы скрывались вместе, пока нас не нашёл Чан.       — И Чан дал тебе защиту? — тихо уточнил Сынмин.       — Он дал мне всё. — В голосе Джисона впервые прозвучала тихая благодарность. — Безопасность. Средства. Всё, что нужно было, чтобы изучить яд, который убил мою мать.       Сынмин смотрел на него, пытаясь понять, что чувствовал этот омега, пройдя через столько боли и утрат. Ему казалось, что впервые он видит Джисона настоящим — без насмешек и защитных масок.       — Ты нашёл ответ? — наконец спросил он.       Джисон поднял взгляд, его лицо снова стало серьёзным.       — Почти, — сказал он. — Этот яд… Формула почти полностью совпадает с тем, что ты и Чонин нашли в лаборатории Ди.       Эти слова повисли в воздухе, и Сынмин почувствовал, как внутри всё похолодело. Всё снова сводилось к Ди. К тому, кто стоял за всеми их проблемами.  Получается, мать Хана убили те, кто связаны с Агустом? Сынмину нужно было это записать.       Но позже. Сейчас Ким не сводил глаз с Джисона, молчание в комнате стало гнетущим. История омеги была искренней, она дала Сынмину понимание, откуда в Джисоне его напористость, энергия и насмешки. За ними омега скрывал парня, что столкнулся со убийством матери и был вынужден скитаться в одиночестве, убегая от смерти, что шла за ним по пятам. Сынмин понимал это. Ему правда было жаль. Но несмотря на это, он не мог полностью принять этот ранимый вид омеги. Не мог забыть ту ночь в RedL.       — Почему ты это сделал? — внезапно спросил он, не пытаясь смягчить свой тон. — В RedL. Почему?       Джисон, который уже начал расслабляться, снова напрягся. Он выдохнул, отвёл взгляд, а потом снова посмотрел на Сынмина, словно взвешивая, стоит ли говорить честно.       — Ты бы сам не рассказал свой секрет, — тихо сказал он.       — Это не оправдание, — резко перебил Сынмин. Он почувствовал, как его раздражение снова поднимается на поверхность. — У тебя не было права так поступать. Никто не имел права.       Наступила долгая пауза. Джисон не отворачивался, не пытался уйти от разговора. Он просто сидел, смотрел на Сынмина и, кажется, боролся с собой.       — Ты прав, — наконец сказал он, и в его голосе прозвучало искреннее сожаление. — Мне не стоило так поступать. Это было неправильно. Прости.       Эти слова прозвучали неожиданно. Джисон никогда не извинялся, и тем более так прямо. Сынмин даже растерялся, не зная, как на это реагировать. Но прежде чем он успел что-то сказать, Джисон продолжил:       — На самом деле… — он замялся, потёр виски. — Это был не только мой выбор. Хенджин попросил меня.       Сынмин замер.        ”Как я и предполагал.”       — Почему? — спросил он, уже строя у себя в голове новый пазл.       Джисон вздохнул, сжал руки на коленях.       — Потому что он в последнее время… немного не в себе, — сказал он мягко, и в его голосе была тревога. — Хван скучает. По всем нам. Он всё ещё держит лицо перед публикой, перед нами, но… он одинок. Он потерял часть себя, и я… я просто хотел быть рядом с ним. Хотел, чтобы он почувствовал, что мы всё ещё стая.       Эти слова застали Сынмина врасплох. Он не ожидал, что за всем этим скрывалась такая простая и болезненная правда. Желание омеги поддержать члена стаи. Желание почувствовать связь, которой им всем так не хватало.       — Ты бы сделал то же самое для Чонина, если бы мог, — тихо добавил Джисон, и в его голосе не было ни тени обвинения. Только понимание.       Сынмин не ответил. Он просто смотрел на омегу, его мысли были слишком запутанными, чтобы выразить их словами. Но в глубине души он знал, что Джисон был прав.       Взгляд беты скользнул по Джисону, но на этот раз в нём не было напряжения или раздражения. Вместо этого он заметил то, чего раньше не хотел видеть. Боль, скрытую за бесконечными ухмылками. Тревогу, спрятанную за маской дерзости.       — Я больше никогда так не сделаю, — вдруг сказал Джисон, и его голос звучал твёрдо. — Обещаю. Ты заслуживаешь того, чтобы с тобой обращались честно.       Эти слова снова застали Сынмина врасплох. Он смотрел на Джисона, пытаясь понять, шутит ли он, но омега был серьёзен. Это было видно в его глазах, в том, как он держал взгляд, не отводя его ни на секунду.       — Посмотрим, — коротко ответил Сынмин, и в его голосе на этот раз звучала не враждебность, а что-то более мягкое.       Джисон снова усмехнулся, но эта улыбка была другой. Искренней.       — Посмотрим, — согласился он.       На мгновение между ними повисла тишина, но она больше не была тяжёлой. Она была знаком того, что между ними что-то начало меняться.       ”Зеленый туман развеялся, и я увидел тебя”

***

      В этот же день Сынмин так и не поднялся с кровати. Строгий постельный режим, предписанный Ханом, стал для него спасением и наказанием одновременно. Лежать без движения значило остаться наедине с мыслями, которые неумолимо возвращались к Чонину. Он никак не мог выбросить из головы образ альфы, рвавшегося к нему, чтобы защитить.       Решив отвлечься, Сынмин достал блокнот. Страницы заполнялись медленно, но уверенно. Он фиксировал новые сведения, среди которых были заметки о Джисоне. Сначала ему казалось странным, что имя Джисона не находилось в интернете, учитывая популярность его матери. Но позже он понял: Хан Давон была умна и крайне тщательно скрывала информацию о своей семье.       Её статьи, которые Ким всё же нашёл, удивили его. Не столько содержанием, сколько стилем. Что-то в её манере письма показалось ему до боли знакомым. Каждое слово, каждая фраза будто напоминали ему чьи-то тексты.       — Хенджин? — пробормотал он, нахмурившись.       Эта мысль зацепилась в его голове, и он провёл ещё какое-то время, прокручивая её снова и снова. Что-то не сходилось. Но прежде чем он успел углубиться в догадки, тело напомнило ему о необходимости движения. Лежать дольше он просто не мог.       Сынмин резко сел, но движение вызвало тянущую боль. Он тяжело выдохнул и решительно поднялся, чувствуя, что душ  ему сейчас необходим. Ранее Хан предусмотрительно дал бете плёнку, чтобы он мог обернуть повреждённые участки тела и избежать лишнего контакта с водой.       Медленно, стараясь не делать резких движений, Сынмин завернул раны в плёнку, схватил сменную одежду и направился в ванную.

***

Blisters and Bedrock — Arcane

      Парень закончил с душем. Горячая вода оставила за собой запотевшее зеркало и душный, вязкий воздух, который обволакивал всё вокруг. Уже одетый Сынмин, вытирая полотенцем волосы, шагнул к двери, собираясь выйти. Но едва он протянул руку к ручке, как его нос уловил запах — слабый, но пропитанный характерной ноткой Чонина.       Ким медленно открыл дверь. Ян вошёл внутрь, закрыв её за собой. В замкнутом пространстве запах стал сильнее.       Сынмин почувствовал странное смешение чувств — испуг, настороженность и облегчение. Он успел разглядеть младшего и заметил, что тот больше не выглядел так, как в зрительском зале. Теперь его взгляд не был таким, словно его мир рушится на части. Однако сейчас в нем  было что-то другое. Глубокое, мрачное, почти звериное.       Этот взгляд, этот внутренний огонь заставили Сынмина вспомнить их встречу в доме Кима. Тогда Чонин, потеряв контроль, прижал его к стене. В его глазах горел инстинкт, ярость — всё то, что делает альфу опасным. Но сегодня было нечто иное.       Глаза Чонина… Они были красными. Он плакал.       Бета почувствовал себя разбитым. Ничего не могло подготовить его к этому. Внезапная, почти пугающая уязвимость Чонина, которая просачивалась сквозь его внешнюю темноту, разрывала Сынмина на части.       — Чонин… — его голос прозвучал тихо. Он сделал шаг вперёд, но замер, не зная, что сказать дальше.       Альфа не ответил сразу. Он только смотрел на него, тяжело дыша, и его взгляд был одновременно просящим и обвиняющим.       — Ты чуть не умер там, на ринге, — голос Чонина дрожал, а слова были пропитаны отчаянием. — Ты же пообещал. Ты… — он запнулся, и звук, сорвавшийся с его губ, был ближе к приглушенному всхлипыванию, чем к обвинению.       Сынмин, не раздумывая, подошёл ближе. Полотенце выскользнуло из его рук и упало на пол, но он не обратил на это внимания.       — Инни. Всё в порядке, — тихо произнёс он, вложив в голос всю мягкость, на которую только был способен.       Плечи младшего дрогнули, когда он услышал это прозвище. Что-то внутри него дало трещину. Но он тут же резко тряхнул головой и заговорил снова, на этот раз жёстче:       — Ничего не в порядке, хен, — голос его стал низким, почти рычащим, но в нём всё ещё звучала боль. — Ты мог прекратить бой. Сказать, что сдаёшься. Эти раны… Ты мог их избежать.       Сынмин вздохнул, чувствуя, как от каждого слова Чонина внутри нарастает тяжесть. Он понимал, что младший переживал, но видеть его таким — разбитым, хрупким и одновременно полным тёмного гнева — было невыносимо.       — Я не мог, — ответил он наконец, тихо и спокойно. — Я не мог так поступить.       Но Чонин лишь сжал кулаки, его челюсть напряглась, а глаза блеснули новой слезой.       — Почему? Почему ты всегда должен идти до конца, даже ценой своей жизни? Ты вообще думаешь обо мне? — его голос надломился.       Сынмин молча приблизился, их лица теперь были почти на одном уровне. Он не знал, как объяснить свои действия, но одно он понимал точно: боль Чонина была настоящей, и сейчас он нуждался в поддержке.       — Чонин, я… — Сынмин замялся, глядя прямо в глаза альфы, которые всё ещё блестели от слёз. — Я не мог сдаться. Там, на ринге, мне казалось, что если я сделаю это, я больше не смогу быть здесь. Кто знает, что со мной будет, если меня выгонят.       — Тебя бы не выгнали. Не посмели бы, — голос Чонина звучал твёрдо, но дрожал, словно его уверенность держалась на тонкой грани.       — Даже если так, — тихо продолжил Сынмин, опуская взгляд, — я бы всё равно не смог. Не смог бы стать частью банды. Не смог бы бороться против того, что приносит столько боли тебе, мне… и всем вокруг.       Он замолчал, чувствуя, как ком в горле мешает говорить, но заставил себя продолжить.       — Я… я бы не смог быть рядом с тобой, Инни.       Чонин замер, но его взгляд стал ещё более напряжённым.       — Чонин, — Сынмин сделал шаг ближе, касаясь его плеча, — я тоже не выдержу без тебя.       Альфа не смог сдержаться. Его напряжённые плечи опустились, и он шагнул вперёд, захватывая Сынмина в резкие, почти отчаянные объятия. Словно этим движением он хотел защитить Кима от всего, что причиняло боль, и в то же время убедиться, что Сынмин всё ещё здесь, рядом.       — Ты идиот, — прошептал Ян хрипло. — Я так испугался.       Сынмин прижался к нему, чувствуя, как напряжение медленно покидает его тело.       — Прости, — прошептал он. — Я не хотел, чтобы ты переживал это. Я правда… не хотел.       Чонин ничего не ответил. Он только крепче сжал его, словно боялся, что если отпустит, то потеряет навсегда.       Сынмин стоял в объятиях Чонина, и всё происходящее казалось ему нереальным. Как он дошёл до этого момента? Как этот альфа, которого он когда-то считал слишком раздражающим, слишком настойчивым, стал для него… всем?       Он не мог больше отрицать это. Не мог сопротивляться этому чувству, которое проникло в него глубже, чем он когда-либо считал возможным. Чонин стал его якорем в этом хаосе, его тёплым светом в мире, который был полон боли и отчаяния.       ”Я не могу без него”, — эта мысль пришла внезапно, обжигая своей простотой. До этого момента, даже после их первого поцелуя, Сынмин пытался держать себя на расстоянии, уговаривал себя, что это пройдёт, что это просто временная слабость. Но сейчас он знал: это не пройдёт. Чонин стал частью его, его неизбежностью.       Сынмин чувствовал, как крепко альфа держит его, и этот простой жест заставлял его внутренние стены рушиться одна за другой. Он больше не мог держать всё это в себе. Это было слишком — слишком сильно, слишком много, слишком честно.       Он чуть отстранился, поднял глаза, чтобы встретиться со взглядом Чонина. В этих красных от слёз глазах было столько боли, столько привязанности, что Сынмин просто не выдержал. Он потянулся вперёд, и их губы встретились.       Этот поцелуй был иным. Это был не просто жест, а воплощение всего, что он чувствовал. В этом поцелуе он вложил всё, что копилось в нём долгое время. Страх потерять Чонина. Желание быть рядом. Благодарность за то, что тот оставался с Кимом, даже если все вокруг было против них.       Чонин ответил, и всё, что было до этого — страхи, боль, сомнения — растворилось в это же мгновение.       Поцелуй, начавшись осторожно, становился всё глубже и отчаяннее. Словно они оба осознали, что эта связь сильнее любых сомнений. Губы Сынмина двигались с той же пылкостью, что и его сердце.       Его пальцы крепче сжали плечи Чонина. Мысли кричали, что это слишком быстро, слишком опасно, но тело отказывалось слушать.       Чонин, казалось, чувствовал то же самое. Его руки уверенно скользнули по спине Сынмина, прижимая его ближе, так близко, что между ними не осталось даже воздуха.       Этот поцелуй не был идеальным. В нём было слишком много рваного дыхания, слишком много обнажённой души. Но именно это делало его идеальным для них. Это было признание, брошенный вызов всему миру и крик о том, что они больше не могут держать это внутри.       Сынмин чувствовал, как дыхание сбивается, как грудь сжимается от переполняющих эмоций. В этот момент он отдавал всего себя: своё желание, свои страхи, свою...       Когда их губы наконец оторвались друг от друга, оба тяжело дышали, словно их смыло гигантской волной. Их взгляды встретились. В глазах Чонина ещё блестели слёзы, но теперь в них появилось нечто новое — что-то глубокое, настоящее и пугающе честное.

Fantastic — Arcane, King Princess

      Альфа прикусил губу, его дыхание сбивалось, будто сам воздух в комнате становился тяжелее от напряжения. Его взгляд дрожал, метался между страхом и желанием.       — Сынмин… останови меня. Если мы продолжим, я… — голос сорвался, звучал низко.       Но Сынмин уже принял решение. Его пальцы медленно коснулись шеи младшего. Тепло прикосновения было едва ощутимым, но оно резануло тишину. Чонин вздрогнул, глаза закрылись, а тело напряглось, как струна, готовая оборваться.       — Продолжай. Я скажу, когда остановиться, — прошептал Сынмин, и в его голосе слышалась не просто просьба, а тихое, безоговорочное требование.       Чонин содрогнулся, не от холода, а от того, как этот шепот растопил последние границы. Сердце колотилось так быстро, что его ритм казался музыкой, звучащей под пальцами Сынмина.       — Ты уверен? — прошептал Чонин, но сам уже знал ответ.       В их взглядах теперь не было ни сомнений, ни страха. Только огонь, который разгорался между ними, требуя большего. Сынмин сильнее притянул его к себе, их близость больше не была чем-то запретным — это стало неизбежным.       — Уверен. Только… Кроме поцелуев с тобой, я никогда не делал этого, — выдохнул Сынмин, его голос дрожал.       Чонин замер, их взгляды встретились, и Сынмин увидел в его глазах не осуждение, а тёплую, почти трепетную нежность.       — Я знаю, — мягко сказал Чонин. — Я буду осторожен.       Он потянулся ближе, начав осыпать лицо Сынмина поцелуями — лёгкими, невесомыми, как прикосновения крыльев бабочки. Его губы касались лба, скул, подбородка… Чонин двигался медленно, с едва ощутимой методичностью, словно изучал его заново, позволяя привыкнуть к близости, к этому моменту, который принадлежал только им двоим.       Поцелуи становились всё ниже. Когда Чонин спустился к шее, его губы нежно коснулись тонкой, чувствительной кожи, и Сынмин невольно вздрогнул. Его дыхание участилось, а сердце билось так громко, что он чувствовал, как это эхо разливается по всему телу. Внутри разгорелась волна тепла, заставляя забыть обо всём, кроме этого прикосновения.       Бета чувствовал себя потерянным. Его тело отзывалось на каждое прикосновение Чонина, каждая точка касания пылала, но он не знал, что делать с руками. Это беспомощное чувство было смущающим, но в то же время волнующим, почти опьяняющим.       Чонин, заметив его замешательство, мягко взял руки Кима в свои и направил, положив их себе на талию.       — Вот так, — прошептал он, его голос прозвучал так обнадёживающе, что сердце Сынмина пропустило удар.       Неловко, но решительно, Сынмин сжал пальцы, чувствуя тепло и твёрдость под своими ладонями. Его дыхание стало прерывистым, когда Чонин скользнул пальцами по его волосам, притягивая ближе.       — Чонин… — выдохнул он, растерянный и неуверенный, не зная, как справиться с нахлынувшими ощущениями.       Младший тихо рассмеялся, его низкий, вибрирующий смех, казалось, прокатился волной по телу Сынмина, вызывая дрожь и жар.       Чонин наклонился ближе, почти касаясь губами его уха. Его низкий голос обжигал кожу.       — Хены называют тебя щенком. Всё думал, почему, — сказал он, делая короткую паузу, чтобы провести пальцами по волосам Сынмина, легко оттягивая пряди. — Теперь я понял. Ты любишь, когда тебя касаются… вот здесь.       Сынмин тихо цокнул языком, его лицо вспыхнуло от смущения. Обида боролась с волнением, но его тело предавало его. Оно отзывалось на каждое движение Чонина, а где-то глубоко внутри что-то пульсировало в ответ на эти слова.       — Замолчи, — прошептал Сынмин, его голос был хриплым, слова с трудом пробивались сквозь накатывающие волны эмоций.       Не дожидаясь ответа, бета медленно склонился ближе, и его губы нашли линию шеи Чонина. Движение было неловким, но наполненным такой искренней страстью, что Ян почувствовал, как мир вокруг него взрывается.       Едва ощутимое прикосновение обожгло, и его тело ответило инстинктивно. Он вздрогнул, резкий вдох сорвался с его губ, а пальцы сильнее впились в волосы Сынмина.       Сынмин почувствовал этот отклик — напряжение в теле младшего, его дрожь, его слабость перед этим моментом. Это пробудило в бете странное чувство контроля, власти, которое смешивалось с робкой уверенностью.       Его губы медленно двигались вдоль шеи Чонина, оставляя за собой горячие следы. Там, где кожа казалась особенно чувствительной, он задерживался чуть дольше. Парень хотел прочитать каждую реакцию, каждое движение младшего.       — Сынмин… — выдохнул Чонин, его голос был низким и вибрировал, будто он с трудом удерживал себя от того, чтобы не потерять контроль. И всё же в нём звучала улыбка — тёплая, полная нежности.       — Ты тоже чувствительный, — проговорил Сынмин, и на этот раз его голос звучал увереннее, как у человека, который начинает понимать свою силу.       Его губы снова прижались к коже, но теперь он позволил себе больше. В движениях больше не было робости — только страсть, искра, которая разгоралась с каждым касанием. Он медленно исследовал шею, позволяя себе вести игру, чувствуя, как Чонин запрокидывает голову и едва заметно подаётся вперёд, открываясь навстречу.       — Ты сводишь меня с ума, — хрипло прошептал Чонин, его голос был полон желания.       Сынмин замер на мгновение, его сердце колотилось так громко, что казалось, оно сейчас выпрыгнет из груди. Он поднял глаза и встретился с лицом Чонина — его раскрасневшиеся щёки, полуоткрытые губы, взгляд, полный страсти и обожания.       Сынмин не успел отстраниться — их губы снова встретились, но этот поцелуй был другим. Он был быстрее, горячее. Их дыхание смешивалось, как два пламени, стремящихся слиться в одно, а сердце Сынмина колотилось так громко, что гул, казалось, заполнял всю комнату.       Чонин больше не пытался сдерживаться. Его руки уверенно обвили талию Сынмина, и он, сделав шаг вперёд, прижал Кима к холодной поверхности запотевшего зеркала. Лёгкий шок от прикосновения стекла к спине беты лишь усилил контраст с огнём, который разгорался внутри.       Сынмин выдохнул, чувствуя, как его тело охватывает волна жара, смешанного с лёгкой дрожью. Чонин не давал ему опомниться. Его губы настойчиво продолжали исследовать, требовать, а руки уверенно двигались вдоль бёдер, оставляя за собой обжигающий след, от которого Сынмин терял голову.       — Чонин… — едва смог прошептать Сынмин между сбивчивыми вдохами, но его слова утонули в этом вихре. Младший лишь сильнее притянул его к себе, не давая шанса на сомнения или остановку.       Альфа внезапно подался бёдрами вперёд. Этот неожиданный, но такой уверенный жест разжёг в Сынмине искру, которая тут же превратилась в бурю. Его тело задрожало, а дыхание сорвалось в громкий, неровный выдох.       — Ты в порядке? — тихо спросил Чонин, его голос дрогнул от беспокойства. — Прости, я не должен был…       — Всё нормально, — ответил Сынмин. — Это было… хорошо. Просто… столько всего.       Он опустил взгляд, чувствуя, как внизу всё горело от переполняющего напряжения. Но вместе с этим был и страх. Сынмин понимал, что не был готов. Он не боялся, просто...       Ким нервно прикусил губу, его сердце бешено колотилось. Он вздохнул глубоко, собравшись с мыслями, и тихо произнёс:       — Давай пока остановимся на этом.       Пока. Это слово прозвучало мягко, но в то же время многообещающе. Оно не означало отказа, лишь отсрочку.       Сынмин чувствовал это каждой клеточкой. Это было неизбежно. Однажды они обязательно сделают шаг вперёд — когда все сомнения и страхи окончательно растворятся в том огне, который уже вспыхнул между ними.       Чонин мягко улыбнулся, его взгляд был наполнен теплом и пониманием. Он склонился к Сынмину и нежно поцеловал его в лоб, оставляя там едва заметное, но такое значимое прикосновение.       — Тебе нужно отдохнуть, — тихо сказал он, его голос звучал так заботливо, что у Сынмина внутри что-то дрогнуло.       На миг он замолчал, прикусив губу, но затем решился:       — Может… поспим вместе?       Чонин немного удивился, но не раздумывал. Вместо ответа он лишь кивнул, его улыбка стала шире. Они вместе направились в комнату, где всё ещё витал тот самый уютный полумрак, который укрыл их от всего внешнего мира.       Сынмин первым лёг на кровать, а Чонин последовал за ним. Они устроились под одним одеялом, тепло которого быстро их окутало, и соединили руки в замок. Сынмин чувствовал, как рядом лежит Чонин, его дыхание было размеренным и тихим, создавая странное, но успокаивающее ощущение безопасности.       Тишина между ними не была тяжёлой. Это было что-то особенное — их собственное пространство, где не требовалось слов.       Сынмин закрыл глаза, чувствуя, как постепенно его тело расслабляется. Рядом был Чонин — теплота, мягкость, покой. Впервые за долгое время он ощущал себя не просто спокойно, но по-настоящему защищённо.        Через несколько минут они оба погрузились в глубокий, спокойный сон, который стал идеальным завершением этого непростого, но важного дня.