Выбирая между сталкером и компанией бывших, не забудь вспомнить прошлое

Проникающий в комнату свет не делал картину более утешительной: помещение практически утопало в тенях разбросанных по всему периметру вещей. В большинстве своём солнце никогда не проникало в квартиру-студию Шан Цинхуа потому, что вся вымытая одежда сушилась на карнизе. Это такой способ экономить место и деньги – своеобразный «лайфхак» – придуманный лично арендатором квартиры. Окно служило и сушилкой, и вешалкой для одежды. Проблема была только в том, что Шан Цинхуа не дотягивался до шеста, на которой до сих пор держались кольца для штор, поэтому приходилось пользоваться палкой. Солнечный свет в принципе не интересовал Цинхуа. Несмотря на бледность кожи, на ней всё равно то и дело появлялись уродливые пигментные пятна, делая и так ничем не примечательного молодого человека ещё более непривлекательным. По мнению самого Цинхуа, конечно же. В особенности веснушки рассыпались на лице, как собранные на сушку семена лотоса, весной и летом. Он часто сравнивал их с сыпью – руки сами собой тянулись к щекам и скулам и чесали до нарывов. Настолько ему хотелось от них избавиться. Вот и сейчас чувствуя фантомную щекотку и жжение возле брови, Шан Цинхуа тянется к небольшой ранке, листая вкладки в телефоне. Одна из них – страница сайта с дешевыми ценами на квартиру. Но ничего не найдя, он просто роняет телефон между ног на мягкий матрас. Устало переведя взгляд на настенные часы, Шан Цинхуа тяжело вздыхает. Пять, грёбанных, утра. Он смотрит на скопившуюся грязь и кровь под ногтями. Ах, Шэнь Цзю убьёт его, если узнает, что он вновь принялся за старое. Воспоминания о бывшем парне, «личном стилисте» и мамочке-сучке в одном флаконе не делают лучше: голова Шан Цинхуа разрывается от боли. Он снова тянется к телефону и открывает приложение для заметок. Единственное хобби – написание романов – действует как таблетка от головной боли. Быстрые пальцы проезжаются по потрескавшемуся экрану телефона, слово за словом превращая обычные предложения в текст. Шан Цинхуа любил фантазировать (даже очень), и в плохом или подавленном настроении мог увлечься своими фантазиями, где у него и жизнь – мёд, и сам Цинхуа – центр мира. Немного нарциссические наклонности и высокомерие не выходили дальше воображения, там же оставались все сюжеты из той прекрасной и драматичной жизни. Потрёпанная психика уже настолько привыкла к происходящему, что выходила вместе с ним покурить: было сложно справляться с красочной жизнью там и унылой реальностью здесь. В своих фантазиях Цинхуа был смелым и решительным, наглым и громким. Его простая красота – в простонародье называемая «кавайностью» – пленила чужие сердца, заставляла людей краснеть и улыбаться, а вкупе с его нестандартным для такой внешности поведением он становился необычным. Тем самым загадочным главным героем, который ничем не выделялся, но привлекал. Но это в фантазиях, а в жизни... Ну, в жизни он оставался ничем не привлекательным героем, серой массой, так ещё и без красивой внешности и «нестандартного» поведения. Этой своей стороны Шан Цинхуа стеснялся и скрывал. Даже в личном дневнике была лишь страничка, посвященная этой теме, но ему казалось, что его проблема достаточно серьезная. Но и на это Цинхуа клал болт. Само пройдет, как и гастрит, как и мигрень, как и горло, потому что ни на таблетки, ни на психолога денег нет. Увы. Но что там про деньги и фантазии? Может, последние всё же были полезными? У монеты две стороны. Богатое воображение приносило прибыль, связавшись с любимым делом Шан Цинхуа – писательством. И пока эти двое работали в голове хомячка, Цинхуа не собирался ничего менять. Да, бьёт по психике, но не по кошельку! — Так, значит в рот... А потом... Бля, — Шан Цинхуа завис, как экран телефона. Пальцы застыли над клавиатурой. — А что потом? Агрх! Он снова откинул телефон в сторону. Очень часто, когда Цинхуа не мог придумать продолжение истории за тридцать секунд, он бросал эту затею и оставлял до следующего раза. Конечно, такое нетерпеливое отношение к отсеку вдохновения в мозгу очень сильно тормозило работу, но он ничего не мог с собой поделать. Поэтому часто Шан Цинхуа открывал заметки во время прогулки, когда ел или ложился спать; в туалете, во время пар и на переменах. В общем, в любую свободную минуту. «Нахуй жизнь, лучше работать», — пожизненный лозунг Шан Цинхуа. Но делать было нечего – раз уж он отложил работу, значит не возьмётся за неё ближайший час. Уж лучше отдохнуть и подготовиться к парам, чем сидеть в телефоне, оправдываясь поиском вдохновения. Кстати говоря об универе... Братья Шэнь, Юэ Цинъюань и Лю Цингэ тоже будут там. Шан Цинхуа попытался вспомнить сегодняшнее расписание – на одной паре он пересекается с Шэнь Цзю, а на другой – с Юэ Цинюанем и Шэнь Цзю. Да и не исключено, что остальные могут поймать его в коридорах. Блять. — Может сказать, что я умер? — Шан Цинхуа уткнулся в ладони, прикидывая насколько удовлетворит такой вариант Шэнь Цзю. На все ноль процентов. Шан Цинхуа знал, на что шёл, когда в наглую проигнорировал приглашение от друзей, однако о последствиях он, как обычно, думал в последнюю очередь. За такое его не то, что убьют – ему вынесут мозг, а потом выебут. А ведь это только с Шэнь Цзю, помимо него там ещё трое. — Ох... — Цинхуа вздохнул, протерев лицо и потянув уши к потолку. Ему срочно нужно придумать оправдание. — Может, старосте написать? В голову приходит дельная мысль: у него в «друзьях» был один человек, который в принципе мог помочь ему избежать неприятностей. Староста их группы – добрейший человек в мире (добрее милого ублюдка Шэнь Юаня), готовый выручить и прикрыть при необходимости, был скромным молодым человеком, тихим и забитым, как загнанная в угол мышь. Собственно, мышью он и был. Схожесть характера и причастность к одному отряду сделали из них товарищей, потому как на потоке они были единственными грызунами. Староста и Шан Цинхуа не общались, как друзья, но безоговорочно помогали друг другу, испытывая родственную связь. Для Цинхуа, живущего без семьи уже который год, такая братская помощь была бесценной. Только вот его любимой компании не нравилось их общение: Шэнь Цзю то и дело плевался ядом, называя старосту крысой, а не мышью. Цинхуа молча подавлял злость, впиваясь зубами в язык, думая, что хищник никогда не будет считать травоядных, а тем более грызунов, кем-то достойным своего внимания. Вот такая дискриминация с обеих сторон, какая жалость! «Он не кот, а змей. Самый настоящий змей!» — шипел про себя Цинхуа, уже отправляя сообщение. Он не собирался посвящать всех в свои дела, потому и старосте отправил короткое сообщение, без единого правдивого слова. Отныне для всех Цинхуа заболел, и только четверо будут знать правду. Староста мгновенно отправил улыбающуюся картинку котика с подписью: «Выздоравливай!», при виде которой Шан Цинхуа мягко улыбнулся. Вот оно, внимание. Тот же Шэнь Цзю или Шэнь Юань никогда бы не ответили ему за три секунды (он так-то и не требовал). Они вообще ему не отвечали, если уж на то пошло! Братья предпочитали общаться по видеосвязи и редко когда пользовались сообщениями. Шан Цинхуа смеет предположить, что они делали это нарочно, чтобы разозлить его – Цинхуа просто ненавидел общаться по видеозвонку. Лю Цингэ же вообще редко брал телефон в руки, как и Юэ Цинъюань. Шан Цинхуа подозревает, что последний использовал письма для общения, и это было бы круто, будь на самом деле так. Потому что ему очень нравилось всё, пропахшее разлитым вином и тленом, гарью и старостью; нравилась сама романтизированная атмосфера древности. Не сложно догадаться, что именно туда Шан Цинхуа убегал от реальности и роман посвятил той эпохе, добавив капельку фэнтези и порнографии. Поднявшееся настроение дало толчок снова открыть вкладку с работой и продолжить писать ту самую порнографию. Шан Цинхуа обучался этому мастерству осторожно, чтобы не раскрыть себя. Ведь если кто-нибудь ещё, кроме Шэнь Юаня узнает, что Цинхуа пишет самую настоящую порнуху, основываясь на собственных ощущениях, то никто больше не увидит хомяка. Испорченная репутация для Шан Цинхуа – приговор. Отмыть её сложно, если вообще возможно. Он не станет проверять. — Я лучше соглашусь встречаться с Шэнь Цзю и Юэ Цинюанем, чем опозорюсь на весь универ, — Шан Цинхуа решительно кивнул самому себе, утонув в море слов, описывающих прелести минета и анального секса. Однако не прошло и часа, как он сообщил о том, что остаётся дома, как ему пришло сообщение от «Непревзойдённого огурца» с не самым утешительным содержанием: [Тебе пизда. Брат рвёт и мечет.] Следующее не заставляет себя ждать: [О, Лю Цингэ сломал ручку Ци-гэ, которую одолжил. Теперь они с Цзю-гэ дерутся. Хочешь, скину видео?] [Давай.] — Шан Цинхуа нужна всего минута, чтобы решиться ответить и совершить самую большую ошибку: Шэнь Юань, как хороший друг (всё ещё ублюдок), вместо отправки видео, звонит ему по видеозвонку, и Цинхуа поддается желанию посмеяться. Однако вместо сонного лица Шэнь Юаня, для которого всё ещё слишком рано, он ловит микроинфаркт, увидев крайне злое выражение Шэнь Цзю. — Сегодня вечером тебе конец, Цинхуа, — только и слышит он зловещее шипение, прежде чем отключить звонок. В конце Шан Цинхуа успевает заметить, что кто-то вырывает телефон из рук Шэнь Цзю, но не видит, кто это мог бы быть. Впрочем, нет никого другого, кто рискнул бы так наглеть со змеёй в теле кота, кроме кота побольше. — Мы придем сегодня, — и голос Лю Цингэ – злой до ужаса – даёт ему понять, что Шэнь Юань был прав: Шан Цинхуа в самом деле пизда. Шан Цинхуа судорожно закрывает вкладку с заметками, предварительно сохранив новую главу, и снова заходит на сайт с низкими ценами на квартиру. Может, если он начнёт искать сейчас, то у него получится на какое-то время спрятаться от злой компании, в которой каждому очень сильно хотелось ударить его по заднице чуть что? Только на этот раз, кажется, одним хлопком Цинхуа не отделается. «И почему опять виноват я? У меня же сталкер, а не я...» – он хлюпает носом от досады. Вот нужно было ему на первом курсе связаться с хищниками... Шан Цинхуа очень долго думал, попутно искал новое жилье и редактировал главу. Нудная работа и недостаток сна, а также начавшийся дождь, добавивший уюта его дому, сделали своё дело, и Цинхуа упал на подушку, так и ни разу не встав с кровати за всё утро. Он тихо посапывал в своей постели вплоть до вечера, иногда просыпаясь в туалет и покурить. Разбудил его не гром, раздавшийся прямиком над крышей дома, а громкий стук в дверь. Шан Цинхуа разлепил веки и страдальчески вздохнул: — Пришли, гады... — и несмотря на абсолютное отсутствие желания видеть кого-то и, уж тем более, слушать чьи-то крики, он поплелся к двери. Широкая футболка на нём растянулась до безобразия, выцвела и стала неприглядной. Она практически доставала до колен, закрывая короткие шорты и маленькие следы от ожогов. Шан Цинхуа настолько плевал предстать перед своими друзьями таким неопрятным потому, что каждый из них уже видел его домашнего, укутанного в одеяло сна и лени. Цинхуа всё ещё был сонным и, как следствие, раздраженным, потому не следил за своей речью и тем, что выходит к пришедшим в (уже) испорченной футболке от Шэнь Цзю. — Да? — он открыл дверь, но не глаза, потому упустил момент, когда четыре пары рук потянулись к нему и затащили обратно, едва не повалив на пол. — Э-эй! Кто разрешал вам входить?! — В тех ли мы отношениях, Цинхуа, чтобы спрашивать разрешение? Ответь сам себе, — Шэнь Цзю смахивает с лица тонкий волос, закрывает зонт и вешает его на ручку уже закрытой двери. Классический плащ на нем немного промок и стал смотреться не так строго. Шэнь Цзю, педант до мозга костей, поспешил снять с себя мокрую одежду, по-хозяйски повесив ее на спинку стула. Шан Цинхуа ошибся – к нему потянулся только Лю Цингэ, обдав холодным воздухом и обрушившись градом. Маленькие капельки падали с промокших волос прямиком на бледное лицо хомяка, от чего тот хмурился. — Почему ты не отвечал?! — прорычал Лю Цингэ, крепко сжав его в руках. — Я думал, что тебя похитили! Или ещё чего похуже! Ещё после того, как за тобой начали следить!.. — Но со мной же всё хорошо. Зачем ты кричишь? — Шан Цинхуа нахмурился ещё сильнее от боли в плечах. У него не хватало сил, чтобы отстраниться от белого барса, что гневно метал своим хвостом по полу. Зато У Шэнь Цзю были силы для соперничества с ним. — Вот именно – перестань уже кричать. Всю дорогу кричишь, как умалишённый, — он закатил глаза, потянув Лю Цингэ за плечо и оттолкнув. Теперь они стояли по обе стороны от Шан Цинхуа, загородив выход. Черти ебанные, чтоб они оба подавились своей шерстью. — Теперь ты, — Шэнь Цзю бросил свой знаменитый взгляд – ядовидый, пригвоздив Шан Цинхуа. В отличие от Лю Цингэ ему не нужны были руки, чтобы удержать его. — Я смотрю, ты снова страх потерял? Цинхуа сглотнул скопившуюся слюну под языком. Ах, блять, ему в самом деле конец... «Лишь бы не выебал...» — только и думал он, потея в холодной квартире. Шан Цинхуа ошибся, раз считал, что легендарный квартет придет в полном составе: пришли лишь те, кого вообще небезопасно подпускать друг к другу. Юэ Цинъюань, скорее всего, на вечерних занятиях, а причина отсутствия Шэнь Юаня Шан Цинхуа неизвестна точно, но он думает, что лучший друг просто решил не попадать под горячую руку самых вспыльчивых котов. С такой компанией Шан Цинхуа боится за сохранность не только своей задницы, но и квартиры. — Послушайте... — он попытался отодвинуться от Шэнь Цзю, что придвинулся к нему слишком близко, буквально зажав между собой и тумбой. — Я-я заболел ещё вчера, потому не смог прийти. Шан Цинхуа старается быть более убедительным, однако весь его барьер уверенности рушиться от одного насмешливого вздоха: — Ещё утром по видеозвонку я заметил, что ты такой же полудохлый, как и обычно. Никакая это не болезнь, Цинхуа, а очередная ложь от тебя, — Шэнь Цзю щурится, растягивая губы в сладко-ядовитой улыбке. Вот ведь точно змей. Ещё и мудак. Комбо просто. — Хватит его донимать своим сарказмом! — Лю Цингэ снова выступил вперёд, своим действием окончательно лишив путей отступления. — Мы же не ради этого сюда пришли! Шэнь Цзю хмыкнул, пожав плечами: — Не произноси «мы», мне противно. Не знаю для чего пришёл ты, но лично я решительно настроен добиться своего. Верно, Цинхуа? — он вновь обратился к Шан Цинхуа, заслонив его от Лю Цингэ. «Да ты с самого момента расставания решительно настроен вернуть меня!» — проворчал он про себя, промолчав. Цингэ, взбешённый услышанным, дёрнул Шэнь Цзю за хвост, из-за чего тот грозно заурчал, выставив клыки напоказ и выпустив когти. Это предупреждение, что ему не следует так делать, иначе в следующий раз клыки окажутся на мускулистой шее, а острые когти – в опасной близости к глазам. Шэнь Цзю никогда не позволял себе такого дикого поведения на людях, и выпускал внутреннего зверя лишь рядом со своим соперником и добычей. Рядом с Цинхуа он никогда не сдерживал ни своих инстинктов, ни садистских наклонностей. Вроде и льстить должно, но почему-то хочется только плакать. — Я уже рассказал о своей позиции по этому поводу... — он быстро глотает ртом воздух, чтобы не подавиться сухим кормом в горле. — Куда это ты его заманиваешь? — спрашивает грозно Лю Цингэ. Вопрос риторический, ведь ему известны чужие намерения. — Я ещё не разобрался с ним. — Вообще-то, первыми на очереди были мы с Юэ Цинюанем. — Вот и пылитесь в очереди дальше. — Ах ты беспородная шавка... — Кто из нас беспородный? Я – снежный барс, ты же – уличный кот, — Лю Цингэ со смешком поднял одну бровь, а Шан Цинхуа присвистнул про себя. «Шэнь Цзю проигрывает. Вау! Цингэ воздастся». — Над чем это ты смеёшься? — уровень контроля лицевых мышц у Цинхуа был такой себе, потому все его эмоции всегда выходили наружу, а из-под глаз Шэнь Цзю ничего не могло уйти. Он недовольно дёрнул бровью, вновь зациклившись на Цинхуа. — Я не смеялся... — Чего ты снова к нему лезешь? — Лю Цингэ не отступает. — Я не с тобой говорю, псина. — Что, нечего больше сказать, дворняжка? С каждым брошенным оскорблением градус желания убивать между ними нарастал, а у Цинхуа уже взмокла спина от напряжения. Он так и чувствовал, что ещё немного и можно сказать «пока» квартире. Или тумбочке, потому что она больше не могла держаться. Шэнь Цзю переоценил качество мебели, потому упирался в неё руками слишком сильно. Когда что-то под Шан Цинхуа начало скрипеть, он жалобно протянул: — Э-эй... Ребята!.. Но ни Лю Цингэ, ни Шэнь Цзю не услышали его жалкий писк из-за громких криков. Соседи его выгонят. Шан Цинхуа попробовал вылезти, но его прижали обратно. Тогда-то тумбочка не выдержала и распалась на доски, а сверху них доской упал Цинхуа. Шэнь Цзю вовремя среагировал и отошёл, хотя мог бы и поймать бедного хомяка, сука. — Ты её на клей приклеил что ли? — спросил озадаченно Лю Цингэ, хотя, наверное, должен был побеспокоиться за сохранность костей своего бывшего парня. — Мрази, хоть помогли бы!.. — завыл Цинхуа, протерев себя за поясницу. — Вы зачем пришли? Спорить? Так идите в другое место! Он в сам деле разозлился, разойдясь не на шутку. Лю Цингэ и Шэнь Цзю переглянулись, будто ждали, что кто-то из них будет столь любезен помочь ему, но в итоге подошли оба. Последний, взяв Цинхуа за предплечье, не упустил возможность сильно надавить на посиневшую кожу, из-за чего по квартире раздался тихий болезненный стон. — Ай, блять... На полученную реакцию Шэнь Цзю хмыкнул, сказав: — Думаю, нам стоит поговорить про то, что нам рассказал А-Юань. — А про мою сломанную тумбочку не хочешь поговорить? — прошипел Шан Цинхуа, на что ему перед лицом помахали черной банковской карточкой. Он закатил глаза: — Убери от меня свои деньги. — Тебе следует научиться говорить «пожалуйста» и быть благодарным за мою щедрость, — Шэнь Цзю постучал карточкой по пухлым щечкам, усыпанным поцелуями солнца, и убрал её. — Но не отходи от темы. А-Юань сказал, что у тебя появился сталкер. Есть подозрения, кто бы это мог быть? — А ты веришь? — в недоумении спросил Шан Цинхуа, отряхнувшись. — Лично у меня нет причин тебе недоверять, – ложь от тебя кажется мне смешной. Тебе прекрасно известно, что меня так легко не провести, Цинхуа, — он посмеялся, издевательски надавив на запястье. — И раз уж на то пошло, то А-Юань не стал бы писать такое от скуки. И ты, как бы не любил и нуждался во внимании, не придумал бы себе сталкера. Ты знаешь последствия. Так что? «Последствия уже настигли!» — осталось недосказанным. Шан Цинхуа смущённо опустил голову – Шэнь Цзю умел бить по больному – и промямлил неуверенно: — Нет... Я думаю нет? — Цинхуа. — Ну, то есть... Нет никого, кто бы вообще мог интересоваться мной, помимо вас! Эта история со сталкером вообще кажется немыслимой! Бред! У меня появился кто? Сталкер? У меня? — Шан Цинхуа взмахнул руками, подняв пыль. — Так он появился или нет? — спросил Шэнь Цзю, уставившись на него в ожидании. — Эм... Наверное? Я же не сам себе подарки подкладываю и записки оставляю, — серьезно ответил Шан Цинхуа, задумавшись. — А может?.. Нет-нет, — покачал головой, — у меня денег нет... М? Что? Шан Цинхуа нахмурился, когда, подняв голову, увидел застывшее лицо. Шэнь Цзю завис, переосмысливая информацию, а потом закричал, легонько щёлкнув его по лбу: — И ты молчал?! — Так, блять! Что именно вам сказал Шэнь Юань?! — Шан Цинхуа в отместку на свой страх и риск ударил по бледной руке с тонкими пальцами, за что получил ещё один щелбан, но уже по подбородку. — Сказал только, что за тобой следят, — ответил Лю Цингэ вместо Шэнь Цзю, который игрался с Шан Цинхуа как с игрушкой для котят. — А оказывается не просто следят, а... Это уже помешанный маньяк какой-то! — Шэнь Цзю стал серьезнее, хоть и не перестал дергать хомяка за уши, а тот его – за хвост. — Скажи, где ты чаще всего чувствуешь чужой взгляд на себе и чувствуешь ли? — Чув-чувствую, — от воспоминаний Шан Цинхуа пробило дрожью: ощущение, когда по спине бегает чей-то взгляд, не самое приятное. Страшное и противное. Причем когда оборачиваешься, пустой коридор или улица заставляют чувствовать себя идиотом. Шан Цинхуа долго думал, что это из-за его недосыпа и мечтательности начались глюки, но вещи же сами собой не могут появляться, тем более записки... — Где? — Да ве-везде! — блеск, он начал икать. — В универе, по пути домой, в некоторых кафе, на улице... — Тихо, — Шэнь Цзю успокаивающе погладил его по бедру, надавливая на старые шрамы. Шан Цинхуа затрясся сильнее. — А дома? — Дома н-нет... — Так. Где именно ты находишь записки? — М-м... — Цинхуа задумался. — Я нахожу их в разных ме-местах: на столе в кабинете, в сумке... И всё? Не знаю, не помню... — он прижал уши к макушке, не желая слышать разочарованный вздох. — Понятно. Будем разбираться, — Шэнь Цзю отстранился, вновь распрямив плечи. Он бросил Лю Цингэ: — Псина, будешь завтра с утра до обеда сопровождать его. Мы присоединимся после. — Хорошо, — это впервые, когда Шан Цинхуа видит, как Лю Цингэ спокойно отзывается на «псина», и ему становится страшнее. И зачем он только перед Шэнь Юанем рот открыл? Его же в покое не оставят... — Не... Не стоит! — он пытается возразить, но все попытки тщетны, потому что его снова не слушают. Шан Цинхуа издает страдальческий звук и втягивает носом воздух. Он пахнет старостью, дождем и сломанной тумбочкой.