Предан(ность)

      Гоуст чувствовал тошноту и ломоту во всем теле. Нога болела, но ощущалась уже не так сильно. Он не мог разлепить глаза, была такая слабость, что хотелось спать, но не получалось, поэтому плавал между сном и реальностью, пытаясь провалиться хоть в какое-то неизменное состояние. Сначала Саймон ощущал шум вертолета, потом, как его тащили куда-то, и только когда он почувствовал тряску в машине, смог открыть глаза. Руки связаны. Да сколько можно?.. Гоуст находился в небольшом фургоне, лежа на полу, на лавочках по левую и правую сторону сидели незнакомые люди. Окинув взором их всех, он узнал лишь Нову. Тот, будто заметив, что на него смотрят, встал и подошел к нему. Другие обратили свое внимание на что-то новое, что происходило в машине, отчего Саймон почувствовал себя, будто он был в цирке. Только вместо развлекающей мартышки – связанный лейтенант.              — Очнулся, — констатировал факт он, — Ну все, допрыгался. Теперь поедешь к нам, — усмехнулся Нова.       Саймон осмотрел его. Выглядел здоровым, хотя недавно трясся от высокой температуры, жался к нему в поисках тепла и защиты. И Гоуст все-таки спросил:       — Как ты себя чувствуешь? — Он сделал это, просто чтобы прощупать почву, понять, какой на него настрой.       Нова схватил его за шею и дернул на себя. Взгляд был злым. В один миг лицо из ухмыляющегося исказилось в агрессивное, опасное, будто его хотели убить, сдавив посильнее шею. Но Саймон не чувствовал ни страха, ни боли, ни переживаний, как будто все эти эмоции остались в том амбаре, когда он боялся, что Соуп не выдержит ночь, когда его мучила боль в ноге, когда переживал за будущее. Теперь же не было ничего. Кроме тошноты.       — Я бы тебе башку твою оторвал, — произнес Нова, — Но попросили тебя не трогать.       Отпустив руку, он встал, потом развернулся, схватил за шиворот и с размаха приложил головой об пол, не сдержав своих эмоций. Боль в затылке отрезвила и заставила прийти в себя окончательно. Саймон закрыл глаза и не говоря больше ни слова. У него не было ни сил, ни желания. Сидевшие в машине, видимо, решили, что он отключился.       — Здорово ты его приложил, — прокомментировал один из них, — Не помер бы. Папе не понравится.       — Плевать, — сказал пренебрежительно Нова.       — Кто он? — спросил еще один, — Никогда тебя таким не видел. Обычно ты…       Нова, перебив, буркнул: «Никто», и повисло молчание. А Саймон внутренне улыбался. Что бы бывший Соуп ему ни говорил, но эмоции Райли в нем все еще вызывал. Пусть и агрессию, но так лучше, чем полное безразличие. Может быть, именно так у него был шанс вернуть его?.. Да, Саймон обещал ему, но и Нова нарушил их договор. Так что он обнулился, теперь можно действовать, как велела душа. А душа требовала вернуть Соупа.       Райли и не думал предпринимать попытку к бегству. Он уже решил оказаться там, куда его везут. И хорошо, если бы это было их логово. Расколоть «общину» изнутри куда проще. Нужно было делать все, что ему велят. Прощупать почву, узнать тонкости, разворотить этот улей и бежать оттуда с Соупом, даже если тот будет сопротивляться. Сам виноват — нужно было следовать договору. Гоуст был готов пойти на это тогда, но не теперь.       Когда машина остановилась, Нова его пихнул. Открыв глаза, Саймон увидел его сидящим на корточках.       — Жопу поднимай и пошли, — сказал он и встал, глядя за неловкими попытками Гоуста подняться.       Голова кружилась, его тошнило, да и связанные руки добавляли сложности к подъему. Видимо, устав от этого зрелища, Нова дернул его за бронежилет, помогая занять вертикальное положение. Его повели под конвоем. На улице было темно, они шли по узкой тропе, светя фонариками, пока не дошли до бункерной двери в земле. Открыв ее, Гоуста толкнули вперед, и он чуть не упал на ступеньках, которые шли глубоко вниз в темноту. Свет на стенах загорался с каждым их шагом, и в конце пути их ждал коридор с комнатами по обеим сторонам.       Саймона сопровождали, наставив на него оружие, но остановили, когда дошли до нужной комнаты. Дверь открылась, и его пихнули внутрь. Упав на колени, лейтенант попытался тут же встать, но на плечи надавили со спины. Подняв голову, Райли заметил таких же людей, как и Нова и одного в балахоне. Последний сделал к нему шаг, стянул капюшон и улыбнулся.       — Добро пожаловать! — сказал он мягко, — Я всегда рад новым лицам и душам, ищущим свой путь.       Выглядел мужчина не отталкивающе, наоборот, казался добродушным и тем, кто мог бы ему помочь.       — Ко мне можешь обращаться «папа», — продолжил тот. — А ты у нас теперь, — Он посмотрел за его спину, где стоял Нова и кивнул. — Опто Вита — это твое новое имя.       Саймон нахмурился, подумав о том, какого черта ему решили сменить имя. Дергаться ему не следовало — не самую лучшую позицию он занял. Но посмотрев в глаза «папе», сказал, что новое имя он не принимает. Папа усмехнулся, но даже в этот момент не стал выглядеть отталкивающе.       — Слышишь, ты!.. — дернул его за плечо Нова, но продолжить не смог.       — Арма, сын мой, — произнес папа, и тот тут же успокоился, — Подойди ко мне.       Он сделал несколько шагов вперед и встал на колени. Папа протянул руку, и Гоуст смотрел, как Нова покорно целует его в перстень. Он взирал на «папу» снизу вверх и внимал любому его слову. С каждой секундой Саймону все сильнее и сильнее хотелось сбежать, все это было каким-то странным, ненормальным, диким. Может, он давно уже умер и попал в чистилище? Может, был в коме?       — Ты сделал большую работу. Я благодарен тебе, что ты привел к нам его, — говорил папа спокойным голосом, — Теперь можешь отдохнуть.       Нова кивнул, встал и вышел из комнаты. Саймон остался наедине с совершенно чужими людьми, которые непонятно что хотели от него. Папа подошел и снял с него маску, отдавая одному из своих «сынов».       — Здесь каждый находит что-то свое, и, возможно, ты почувствуешь, что именно здесь сможешь раскрыть свой внутренний потенциал, — он погладил Гоуста по голове и направился прочь из комнаты, но остановился в проходе.       Саймона подхватили под руки и повели в центр помещения. К запястьям его прицепили браслеты с цепями на концах. Развязав веревку, руки развели в стороны, сильно натянув. Гоусту пришлось выпрямиться от натяжения.       — Какого вы творите? — спросил он, но ответа не поступило.       Руки сильно тянули в разные стороны, вызывая боль в районе груди. Райли пытался дернуть на себя, но цепи закрепили на стене, не позволяя ему двинуться. Гоуст смотрел, как «сыны» проверяли, насколько надежно его закрепили. И без того тусклый свет в комнате потух, оставляя Саймону лишь силуэты людей.       — Добро пожаловать домой, Вита, — произнес папа перед тем, как дверь закрылась, погружая Райли в полнейшую темноту.       Саймон думал, что сам виноват в этом. Его одержимость Соупом довела до этого. Если бы он был внимательнее и серьезнее этого бы не произошло. Духота и темнота заставила чаще дышать от страха. Что с ним теперь будет?..       В голову прибывали разные варианты событий, но того, что с ним начало происходить, даже в мыслях не было.       Как только закрылась дверь и оставила его совершенно одного без света и звуков, Саймон попытался расслабиться, но не получилось. Руки тянуло в разные стороны, он не мог даже дернуть на себя ни одну из них. Спустя какое-то мучительное время они начали отекать и болеть так сильно, что хотелось уже их оторвать и почувствовать хоть какое-то облегчение. Гоуст пытался кричать, но никто к нему не приходил. На помощь можно было не надеяться — лейтенант был уверен, что ни одна живая дружелюбно настроенная душа не знала, где он находится. Саймон убежал за Соупом еще там, в Мексике, не сказав никому. Наверное, его уже считали погибшим. Но сдаваться было рано. Его не могли сломить всего лишь завязанные, растянутые руки, и религиозные фанатики с их папой.       Так Гоуст думал, пока те не пришли к нему. Это случилось спустя долгое, мучительное время, Саймону показалось, что прошло несколько дней.       — Что со мной будет? — хрипло спросил он, но в ответ было лишь молчание.       Его перевели в другую комнату. Она была такая же темная, сырая, без света, но в ней был новый механизм. Райли не мог сопротивляться, оставшись без сил и будучи вымотанным, когда ему на шею повесили подобие петли, руки так же были связаны, но теперь, он не мог даже на секунду повиснуть на них, чтобы дать отдых своей спине — тут же начинал задыхаться.       — Стойте! — крикнул он фанатикам, когда те собирались уходить, но никто на него не обратил внимания. — Подождите! Нет!       Дверь захлопнулась. Они ушли, бросили его, будто ждали, что он сам себя и прикончит, словно не хотели марать руки. Но умирать не собирался. Первое время.       Гоуст не знал, сколько уже прошло. Два часа? Сутки? Трое? Он ужасно устал и был до безумия голоден. Где-то в углу комнаты лейтенант слышал падающие капли, которые в тишине били по ушам как набат. Саймон уже ждал, когда за ним придут и закончат эти бесконечные мучения.       Задерживая дыхание, Гоуст пытался повиснуть на петле, чтобы немного расслабить ноги. Своих рук он уже перестал чувствовать. Может, их и не было вовсе? Может, ему их оторвали, а Гоуст не заметил? Что тогда сдерживало? Саймону казалось, что он уже сошел с ума. В каплях слышал какие-то шепотки, будто кто-то пытался связаться с ним по секретному каналу. Глаза, привыкшие к темноте, видели в углах комнаты силуэты. Те не приближались к нему, лишь наблюдали за страданиями.       Дверь распахнулась, когда Гоуст в очередной раз пытался повиснуть на петле, чтобы отдохнуть. Он был уверен — на шее точно остались следы. Но так ли это было важно в борьбе за выживание? На пороге стояли люди из братства. Они разошлись по сторонам, пропуская папу. Свет, исходящий из коридора, заставил зажмуриться. Глазам было больно, казалось, что ему светят прям в них.       — Как тебя зовут? — спросил папа.       Гоуст посмотрел на него. Если бы мог рвануть и вцепиться зубами в его глотку, он бы точно так и сделал. Молчание не стало его спасением. Один из братства подошел к нему и ударил по щеке ремнем, оставляя чувство жжения.       — Твое имя, — повторил папа.       — Саймон… — ответил Гоуст, — Саймон Райли.       Удар снова пришелся по щеке, но уже по другой. Опять жжение. Во рту был привкус крови, и от этого началась легкая тошнота.       — Неправильно. Я спрошу еще раз: как тебя зовут? — вторил папа.       Саймон поднял на него взгляд. Тот, насколько позволяла увидеть полутемное помещение, улыбался добродушно. Да и голос его не звучал как строгий, будто он не требовал, а просил. На секунду Гоуст даже засомневался. Но лишь на секунду.       — Я Сайм… — его прервала еще одна пощечина.       Он зажмурился от боли. Как там сказали его новое имя?.. Гоуст не мог вспомнить. Наверное, стоило играть по их правилам, но черта с два они его сломают. Он Саймон, и никто более. Они не смогут добиться того, чего от него ждут. Он не станет частью их братства.       — Тебя зовут Опто Вита, — напомнил папа, — Не забывай свое имя. Оно — это ты сам.       Тот положил руку на щеку, отчего стало еще больнее, но тот мягко погладил, вызывая в Саймоне лишь злость.       — Твоя прошлая жизнь закончена. Она была неправильной, — с сочувствием сказал папа, — Ты много оступался, делал глупые ошибки, не правда ли?       Любые ошибки — часть жизни. Саймон это понимал. Нет людей не допускающих их. Гоуст не стал ему ничего отвечать, но ему, видимо, это и не было нужно. Папа переместил руку на голову и погладил по волосам. Райли боялся признаться в этом даже самому себе, но в глубине души после стольких мучений это действие оказалось приятным, несмотря на то, кто это делал.       — Здесь ты свободен от своих ошибок, от той путаницы, от беспокойств, — его голос был теплым, но вкрадчивым, — Я помогу найти тебе покой, — Папа наклонился, стараясь поймать взгляд Саймона, — Разве не легче отпустить все, что тебя ранило, все твои тяготы, которые ты так долго нес?       Гоуст не говорил ни слова, сжимая зубы. Папа отошел и сложил руки за спиной, помолчав несколько секунд. Он развернулся и уже в подходе добавил:       — Ничего. Боль и сомнения — это последствия прошлого. Ты увидишь — прошлое растворится, и тебе станет легче.       Он вышел из комнаты, и его «сыны» направились следом. Дверь снова с грохотом закрылась. Саймон слышал, как отдаляются их шаги, и думал лишь об одном: выжить. Во что бы то ни стало выжить и камня на камне не оставить от этого места. Папа будет последним из тех, кому Гоуст хотел отомстить. Тот будет знать, что Саймон идет за ним. Папа будет ждать и бояться.       Капли снова начали действовать на него: говорили ему убить их всех, сжечь заживо и смотреть, как они горят, как кричат от мук, пожираемые языками пламени. Представив это ему стало настолько хорошо, что он начал улыбаться, переходя с легкого хохота на истерический смех.