Предан(ность)

      Саймон долго не мог выйти из туалета. Он часто дышал и чувствовал, как больно колет в груди. Это было что-то странное. Огрубев и потеряв, как казалось, эмпатию, Гоуст и не думал, что когда-то его сможет схватить истерика. И такая сильная, что невозможно было ей противостоять. Она сжимала его горло, впиваясь в него острыми когтями, не давая и шанса выстоять.       После длительного пребывания в туалете Саймон, стерев привычную маскировку, чтобы никто не заметил следы его слабости, вышел из комнаты. Он никогда не считал открытое проявление эмоций — силой, но только со своей стороны. У других иначе, словно им было можно, а ему нет. Привыкший с детства к тому, что «мужчины не плачут», Гоуст успешно научился контролировать себя так сильно, что забыл, что он тоже может. И все равно попытался отнекаться от этого, будто оно само.       Войдя в кабинет, из которого никто не вышел, а лишь добавились, Саймон прошел и сел на стул. Напротив сидел, как он понял, врач, а рядом тот, кому повезло больше, чем Майку — Энди, который стоял с другой стороны двери, когда безжалостно убили его напарника.       — Я думал, Джон не может пока ходить, — произнес Гоуст, глядя на медика.       — Может, но все это должно сопровождаться огромной болью, его ведь только сутки, как зашили, — врач вздохнул, — он выпрыгнул в окно.       Саймон нахмурился. Третий этаж. Ноги сломать проще простого, рана после операции могла открыться, и если Джон вовремя не принял меры, то мог истечь кровью где-то в грязном переулке, мучаясь от боли. В груди заныло после того, как Гоуст представил эту картину. Хотелось встать и побежать в поисках Соупа, но он глубоко вдохнул, чтобы успокоиться и продолжить разговор.       — Он был в больничной одежде. Неужели не привлек внимание?       — Да, — усмехнулся Энди и, под грозный взгляд Гоуста, опустил голову, — пара санитаров и охранник на выходе. Одному из санитаров он скрутил шею, как Майку, а второму полоснул каким-то стеклом по горлу. Охраннику прилетело его же дубинкой по голове. Он был еще жив, когда к нему прибежали.       Саймон слушал это ужасаясь. В чем виноваты эти люди? Неужели Джон настолько озверел, что перестал различать разницу между террористами и простыми гражданскими? Охранник, старенький мужик, вышел на работу, думая о том, что когда вернется домой, его будет ждать вкусный ужин от любимой старушки, а после, у телевизора его окружат дети и внуки. Но родные так и не дождались его. Вместо этого им придется надевать черные костюмы и горевать над его могилой. И им никак не объяснить, почему это произошло именно с ним. Они будут всей душой ненавидеть убийцу и посылать ему проклятия, а Саймон не мог. Он не искал ему оправдания — их не было. Но думал о том, что неизвестно, где Джон был и в каком состоянии находился. Он мог в эту секунду умирать в одиночестве.       — А полиция? Простые люди, в конце концов? — спросил Прайс, —Неужели никто не обратил внимание, что по городу бегает кто-то в больничной одежде?       — И с этим проблема… — вздохнул Энди, — он убил гражданского и забрал его одежду. Мы обыскали район, где его видели последний раз — ничего. Как сквозь землю провалился. Мы оцепили это место, но пока никаких результатов.       Саймон хотел выйти. Слушать это было больше невозможно. Он поднялся, двигая стул.       — Значит, нужно продолжать поиски. Я присоединюсь.       Прайс положил руку ему на плечо и отрицательно покачал головой, сказав, что нужно поспать. Гоуст сжал челюсть, чтобы не перечить капитану, и услышал свои мысли голосом Гаса.       — Нет времени отдыхать. Сейчас единственный шанс его найти.       Капитан вздохнул, задумавшись. Он посмотрел на Саймона и вновь отказал. Это злило. Лейтенант сам прекрасно мог контролировать свое состояние, и такая забота Прайса даже возмущала. Конечно, он понимал, почему тот так решил. Никто не захотел бы лишиться бойца из-за усталости, а Саймон был именно таким. Не имея шанса идти против приказа, он молча согласился. Но все же не оставил команду — пошел в больницу поговорить с врачом, может найти какие-то следы направления Джона.       В клинике его сразу проводили в палату, но врача он так и не дождался. Оглядев комнату, Саймон подошел к кровати. Ремни лежали расстегнутыми, видимо, санитары плохо их закрепили, а Джон, пользуясь случаем, как-то отвлек Майка, завоевав какое-то подобие доверия. Окно было раскрыто. Обычно, зная, что пациент неспокоен, его переводили в палату с закрытыми окнами, которые невозможно распахнуть без специального ключа. Все события шли на руку Соупу, а он будто их и ждал.       — Ой, извините, — в дверь вошла медсестра, — мне нужно прибрать здесь. Не знала, что кто-то тут есть.       — Ничего, — Гоуст хотел выйти, но остановился возле нее, — Вы общались с этим пациентом?       Девушка смутилась. На ее щеках заиграл легкий румянец, вызывая в Саймоне какую-то неприятную эмоцию, в которой он не хотел разбираться. Слишком много внутренних ощущений за последнее время.       — Немного… Я меняла ему капельницы, а он, знаете, очень разговорчив, — она скромно хихикнула и повернула голову в сторону.       — О чем говорил? — продолжил спрашивать Гоуст.       Он сложил руки на груди, глядя прямо на девушку. Саймон старался не судить о людях по первому впечатлению, но медсестра казалась глуповатой. Может просто пока еще молодая, наивная.       — Ну так… Комплименты делал, шутил, просил снять ремни, и… — она покраснела, — Замуж звал.       Гоуст сжал кулак. Слышать это было неприятно, даже если учитывать, что говорил не Соуп, а Нова. Это все равно Джон. Рациональной частью не хотелось даже в голове присваивать его к себе, но другая сторона чувствовала, упрямо и смело заявляла о собственничестве.       — А ты?       — Я отказалась, конечно! — всплеснула руками медсестра, — У меня, вообще-то, молодой человек есть.       Саймон вздохнул.       — Я про ремни.       — А… Ну, расслабила немного. Они же ему сильно впивались в руки.       У Гоуста впервые в жизни появилось желание ударить девушку. Если бы не ее наивность, Нова был бы еще здесь. Понимание того, что это ее ошибка, заставило его быстро выйти из палаты, чтобы ничего не сделать на эмоциях, что буквально прорывались сквозь толстую защитную кору, которую Гоуст растил годами. Он прошел на улицу, под окна той же палаты. Саймон взглянул наверх, оценивая расстояние, асфальт под ногами, мелкие камешки и какие-то осколки. Он надеялся, что Джон, как опытный боец, сумел приземлиться правильно, пусть и с такой высоты. Пройдя по его маршруту и ничего подозрительного или того, что могло помочь, не обнаружив, Саймон вернулся на базу.       Первое, что он заметил на проходной — девушка с двумя детьми. Она плакала. Саймон вздохнул. Гоуст был уверен, что это жена Майка. Кто еще будет рыдать у входа на военную базу? Не хотелось с ней говорить и даже встречаться глазами. Было как-то стыдно, будто это он виноват в том, что не смог остановить своего друга, который убил ее мужа.       — Лейтенант! — позвал его сидящий на КПП, когда он пытался пройти мимо, отвернувшись, — Тут к Вам.       Саймон остановился, глядя, как девушка замерла на секунду, вытирая слезы. Мальчик стоял, держа маму за юбку, и крутил головой, будто пытался понять, что происходит. В коляске был еще один ребенок. Кажется, это девочка.       — Вы лейтенант Райли? — спросила девушка дрожащим голосом.       Гоуст кивнул и поздоровался. Не было никакого желания оставаться рядом. И хотелось извиниться. Она подошла и порывисто его обняла. Застыв, Саймон перестал дышать от неожиданности. Она еще сильнее начала рыдать, подергивая плечами, прижимаясь к нему, будто он мог ей как-то помочь. Выглядела она жалко. Не в плохом смысле, а просто как факт. Саймон понимал, что она потеряла близкого человека, но неужели от слез станет легче? Его уже не вернуть.       — Я жена Майка, — подтвердила девушка его догадку, — Он про Вас говорил, — сказала она, отстраняясь, вытирая слезы.       Саймон удивленно на нее посмотрел. Не так уж и долго они работали с Майком, чтобы тот мог что-то рассказывать, а потом задумался: это ведь он сам не воспринимал никого близко, даже если с кем-то долго говорил. А в его голове было четкое разделение людей: те, на кого он внерабочего времени даже и не посмотрит и те, с кем может поздороваться. Майк входил в первую категорию. Но сам ведь он мог быть другого мнения про Саймона.       — Немного, но только хорошее. Муж был рад работать с Вами. Расскажите мне, что произошло?       Девушка снова всхлипнула и прижала ладонь к лицу. Гоуст не смог рассказать ей всей правды. По его версии, Майк погиб при исполнении долга. И не соврал. Он попытался подбодрить ее, сказав, что ее муж — герой. Обычно так было принято и, наверное, близким становилось легче. Саймон не знал. Чаще всего ему было все равно. Только это была иная ситуация. Девушка не смогла сдержать слез и снова начала рыдать, ища утешение на груди у лейтенанта. Ему казалось, что, поговорив с ним о ее муже, она сама начала себя жалеть. Постояв с ней немного, он сказал, что ему нужно идти. И ушел, будто позорно сбежал, потому что не знал, как себя чувствовать рядом с ней. Вина пожирала изнутри. Он вернулся в свою комнату и завалился на кровать, прикрывая веки…       За плечо кто-то сильно потряс, и Саймон распахнул глаза. Он тут же резко поднялся, хватая за руку Джона, который сидел возле него на кровати. Тот не дрогнул, на его лице играла улыбка.       — Тебе кошмар приснился? — спросил Соуп, дернув бровями.       Саймон смотрел на него, не веря, что ему это не снится. Короткие волосы, без дурацкого пучка, ни единой царапины и добрые глаза.       — Эй, все в порядке? Ты выглядишь так…       Договорить он не успел. Саймон порывисто обнял его, чем наверняка удивил, но ему было все равно. Джон был рядом и не собирался никуда убегать. Гоуст подумал, что нельзя упустить этот шанс. Все, что происходило ранее, не забылось. Тот кошмар действительно показал ему, что стоит сделать.       — Джонни, — произнес он тихо, поднимая взгляд, — я должен тебе сказать, что…       — Я знаю, — перебил Соуп и улыбнулся, погладив Саймона по голове, — я все знаю.       Он смотрел настолько тепло и ласково, что Гоуст порывисто вздохнул, словно его организм так избавился от стресса, накопившегося за долгое время. Джон притянул его к себе. Неужели не нужно больше бояться, терпеть, молчать, прятать свои чувства под замком в подвале? Соуп успокаивающе поглаживал его по спине, давая понять, что все хорошо.       — Хотя знаешь… — задумчиво сказал Джон, — ты мог бы остановить.       — Что? — Саймон поднял голову, смотря на него.       Улыбка пропала с его лица. Он серьезно глядел в глаза. Появилось в них что-то неприятное, неживое.       — Ты мог бы остановить меня. Но тебя снова не было рядом.       Соуп оттолкнул Гоуста и встал с кровати, делая шаг назад. Саймон поднялся, чтобы схватиться за него, но не смог. Он заметил ремни на своем теле, идущие от кровати. Его кто-то привязал.       — Что происходит? — Гоуст осмотрелся.       Джон стоял в двух метрах от него. На его лице было равнодушие. Он был будто совсем чужим.       — Ты сам виноват.       Соуп развернулся и направился прочь. В проходе он выключил свет и закрыл дверь, погружая комнату в полнейшую темноту, которая словно туман окутывала все, лишая зрения.       — Нет! Стой! — прокричал Саймон.       Он почувствовал, как ремни на ногах стали сжиматься сильнее, поднимаясь выше к рукам, сковывая и их. Они словно лианы перемещались по его телу, пока не добрались до лица, не позволяя ему кричать и завязывая глаза.       Саймон распахнул веки, шокировано, пялясь в потолок, видя свет. Кошмар. Ничего не было. Ему все это лишь приснилось. Он вытер со лба липкий пот и сел, свесив ноги с кровати. Спать больше не хотелось. За окном была поздняя ночь или раннее утро, и Гоуст не придумал ничего лучше, как пойти побегать.       Во время занятий спортом мысли всегда отсутствовали, поэтому часы прошли быстро и незаметно, а главное, спокойно. Но как только он встал под душ, на него разом вместо воды посыпались навязчивые мысли, которые тут же смывались, но на смену им приходили другие. Пока сверху капало из крана, Саймон пришел к выводу, а главное, смог себя в этом убедить, что то, что произошло во сне — это результат вот таких размышлений. Так думал только он. Не Прайс и Гас, и даже не Джон. Но как избавиться от поглощающей вины, лейтенант не знал. Лавиной стыда накрыло сверху из-за того, что последние несколько часов он даже не вспомнил про Чера. А ведь парень так и не успел с ним поговорить. Тогда тот будто чувствовал, что это его последняя операция, и пытался сказать что-то важное, а Гоуст слушать не стал. Он вышел на улицу и закурил.       Где-то на базе в вольере одиноко завыла собака. Хотелось выть и Саймону.