Я стал учителем главного героя (И бывшим вассалом главного злодея)

      Ци Жун старался вести себя прилично, как и обещал. Но в его собственном понимании. По крайней мере, он ничего не говорил, а только испытующе разглядывал любопытных монахов. Всем было интересно поглядеть на знаменитого двоюродного брата наследного принца.       Советник никуда не спешил, ведя за собой умирающего с голоду юношу. Как только Ци Жун не выдержал и собрался выразить все, что он думает о советнике, Мэй Няньцин предупреждающе поднял палец:       – Ваша Светлость, вы что-то хотите мне сказать?       Ци Жун намек понял. Не таким уж он был глупым простофилей, как о нем думал простой народ. Просто юнец не умел слушать и ставить себя на место других. Он нахмурил свои густые брови и сжал кулаки. Ситуацию спас великодушный Се Лянь. Как только он появился на горизонте, Ци Жун растянул улыбку до ушей и со всех ног побежал к кузену.       – Царственный брат! Царственный брат! Наконец-то я тебя увидел!       Не зная злой натуры князя, простой человек мог бы умилиться с искренней радости и яркой улыбки этого юнца. Но большинство, имея связи с дворцом, прекрасно было осведомлено о его чрезвычайной невоспитанности и эгоизме.       Се Лянь, обнимая брата, жестами показал учителю, что дальше он сам справится. Наставник в ответ показал на пальцах, что готов в случае чего забрать себе маленькую катастрофу.       – Царственный братец, я так голоден, этот подлый советник специально морил меня голодом!       «Я?! Сдался бы раньше, раньше бы поел. Еще и жаловаться пошел, как дитя малое».       Се Лянь осадил брата:       – Ци Жун, нельзя так говорить о наставнике. Проявить неуважение к старшему равно проявить неуважение к богам и нашим предкам. Принижая моего учителя, ты принижаешь и меня самого. Ты же это помнишь?       – Братец, ты добрый и великий. А он суровый и противный! – причитал мальчишка, вися на руке старшего брата.       – Ци Жун! – сурово воскликнул Се Лянь, но увидев, что взгляды всех присутствующих буквально прикованы к ним, добавил, – Думаю, ты очень голоден. Пойдем, отужинаем у меня во флигеле, и я покажу твои покои.       – Братец, я хочу спать с тобой! Давай спать вместе!       – Давай решим это после трапезы, хорошо? – неловко улыбнулся Се Лянь и утащил Ци Жуна прочь от толпы зевак.         «Умоляю, пусть спокойно побродит по окрестностям, подышит свежим воздухом, послушает пение птиц. Я так много прошу?».       Мэй Няньцин всей душой молился на благополучный исход дела. Пока Ци Жун под присмотром Се Ляня, можно было немного расслабиться. Вечерний карточный бой сам себя не разыграет.       – Гуй вас всех побрал! – периодически доносилось из кельи наставников. Никто бы не подумал, что советник Сяньлэ способен на подобные выражения. Но он и вправду был на это способен. Особенно проигрывая пятый раз подряд.       Советник с самых первых игр понял, что в него плюнул бог несчастий. Он прекрасно знал, что его предшественник всегда проигрывал, только садясь за стол со своими куклами, но чтоб настолько! Бывший переводчик в бытность неплохо играл с друзьями и соседями по комнате. Даже получил прозвище «карточный принц». И что в итоге? Какой толк от умений и навыков, если удача здесь под контролем высших сил в буквальном смысле.       Для троицы гоши это была одна из повседневных забав: смеяться с истерик своего друга. Мэй Няньцин проверил все карты на наличие вспомогательных невидимых меток или потертостей. Ничего странного обнаружено не было. Никто скрытно не мухлевал.        – Это проклятье! Это точно проклятье! – повторял он из раза в раз под смех своих товарищей, – В чем тогда суть игры, если исход всегда один?       – Ммм, получить удовольствие от процесса? – предположил Чжу.       – Какое здесь удовольствие? – возразил Мэй Няньцин, – Игра интригует своей неизвестностью. Суть азарта в желании победить. Если бы я тысячи лет проигрывал, то сжег бы и карты, и фишки, и деревянные таблички. Это просто забава мазохиста, честное слово.       – А что еще делать, чтобы не сойти с ума в течение стольких столетий? – лениво протянул Чжу.       – Завести новое хобби? Шитье, музыка, танцы, плетение? Я знаю, что он умел рисовать. К чему такая страсть к картам?       – Все не так просто, как ты думаешь, – отпив из пиалы, проговорил Лань, – Во времена Уюна мы принадлежали к очень консервативной духовной школе. Ее хозяином считался сам император. Адепты школы давали клятву использовать свои силы и знания на благо императора и государства. В ней был тщательный отбор. Му Цин со своим происхождением не смог бы претендовать даже на место у двери. Чжу, например, родственник по боковой линии наследного принца Уюна, Цзюй – потомственный наследник рода имперских генералов, а я младший сын короля северного кочевого племени, которое совершило сделку с Уюном и отправило меня вместе с моими сестрами в качестве подарка империи.       От обилия новой информации советник немного опешил. Это ведь закулисная история бывших приближенных Цзюнь У. Мэй Няньцину в оригинале не дали книжного времени, чтобы поведать о своих соучениках. Советник не спрашивал напрямую о происхождении троицы или о событиях, послуживших началом катастрофы. Времени не хватало. Но гоши сами понемногу раскрывали свои тайны, и в эти моменты советник слушал их с особым вниманием.       – В едином законе школы было уйма правил, – продолжил Лань, – Нынешние правила монастыря не идут в никакое сравнение с ними. Но даже тогда мы находили, чем себя развлечь, скрываясь от зорких глаз наставников.       – И этим развлечением были карты? – предположил советник.       – Верно. Тогда не было официальных игр как таковых. Ученики просто брали прямоугольники бумаги и рисовали на них все, что вздумается. Потом уже придумывали правила. Есть легенда, что один ученик рисовал киноварью заклинания на деревянной табличке и случайно совершил ошибку в написании. И чтобы не выбрасывать ценный материал, отдал брусок младшему брату. Ученик продолжал совершать ошибки, и к концу у его брата накопилась целая стопка. Братец от скуки придумал забавляться с деревяшками, и так появилось в древнем мире первое подобие карточной игры.       – Ого, – открыл рот от удивления советник, – да тут целый учебник по истории Уюна можно написать. И вы развлекались вместе с принцем?       – Однажды он застукал нас на этом занятии, – вступил в разговор Чжу, – А он ведь был возвышенным идеалом, примером для подражания. Мы перепугались, что он доложит наставникам, и нас выгонят с позором! Но он оказался проще, чем мы думали. И азартнее. Но не в плане карт. В играх он в основном просто наблюдал, чем сам принимал участие. Ты только представь: за его молчание мы помогали ему сбегать под покровом ночи из дворца, в тайне тренировать запретные техники, воровать фрукты с царских садов и много еще чего непотребного. И с того дня мы стали одной командой.       – Но он оказался куда безрассуднее, чем нам казалось вначале, – мрачно сказал Цзюй, – Если бы мы знали, что…       – Довольно, – со стуком опустил чарку на стол Лань, – Не будем сегодня портить друг другу настроение. Давайте окончим игру. Чует мое сердце, завтра нам понадобятся силы.       – Погодите, – остановил друзей советник, – Вы не договорили. Отчего такая страсть к картам? Способ вернуть счастливые воспоминания? Унять сердечную тоску?       – Все верно, – встал с пола Чжу, – Ты ведь и сам догадался, зачем нас спрашивать. Карты – спасение от тоски, боли и душевных мучений. Один из способов помнить. И это очень печальный способ. Я бы на месте шисюна не продержался и ста лет. Спрыгнул бы с обрыва без сожаления.       Все смиренно промолчали на это откровение. На месте истинного Мэй Няньцина любой бы захотел поскорее забыть о падении Уюна, о сошедшем с ума принце и о своих умерших друзьях. Чтобы не просыпаться каждую ночь в слезах и криках. Но он этого не желал. Он хранил воспоминания как единственный, помимо принца, выживший. Он стал живым памятным монументом с картами, куклами и звездами. Но похоронил ли он себя или наоборот дал своей личности новое начало? Нынешний советник склонялся к первому варианту.       – А я? – спросил вдруг он, остановив собравшихся уйти гоши, – То есть, мой предшественник. Вы немного рассказали о своих корнях, но забыли упомянуть Мэй Няньцина.       – А, точно, – задумался Лань, – Лао Мэй, кажется, был родом с востока. Его родители рано умерли от разразившейся в городе смертельной болезни. Знаю, что он постигал древние учения под руководством двоюродного деда, чжэньжэня вершины Тайи . И перед смертью учитель направил своего внука к дальним родственникам во дворец.       – О, там очень запутанная история и не менее запутанное родословное древо, – махнул рукой Чжу, периодически зевая, – Мы и сами всего не знаем. Лао Мэй не часто делился своим прошлым.       – Вот оно как, – заслушался советник, подперев голову рукой, – Ну хоть что-то я узнал о личности хозяина своего тела. Он был близок с принцем Уюна?       – Уже поздно, – сурово перебил Цзюй, – Об остальном поговорим, когда придет время. Умойся и ложись спать. Тебе еще разбираться с Ци Жуном.       Советник неохотно отступил и позволил своим подопечным покинуть его покои. Чжу напоследок кинул фразу:       – Чтобы не быть зависимым от азартных игр, нужно получать удовольствие от процесса, а не результата.       Советник удивленно поморгал. Он никогда об этом особо не думал. Но если представить игру, как какой-то своеобразный ритуал, то все вставало на свои места. Либо же Мэй Няньцин был просто сумасшедшим.       Советник лег на кушетку, но сон все никак к нему не шел. Значит, его предшественник был сиротой, и с самого раннего детства познавал Дао. Нынешнему наставнику было до ужаса интересно узнать о прошлом своего героя. Сколько еще необъятных и непостижимых знаний может храниться в этой дурной голове?       «А ведь Ци Жун тоже сирота. Хотя, может его отец еще жив. В бытность мужчина  жестоко издевался над мальчиком и его матерью, поэтому женщина решила бежать вместе с сыном от тирана во дворец к сестре. К сожалению, она умерла от шальной стрелы, закрыв собой императрицу. Печальная история. Мальчишка пережил тиранию и смерть родного человека. Он вырос на жестокости, и контрастная роскошь его вконец избаловала. Такого мальца не помешало бы на недельку или две оставить в одиночестве на необитаемом острове. Хотя, лучше не стоит. Он найдет племя аборигенов и станет их вождем».       За размышлениями веки советника сомкнулись, и в обители воцарилась гробовая тишина. Но только до утра.       День монахов начинался традиционно в шесть, а то и пять утра. В завтрак входила водяная каша или другие легкие закуски. Некоторые и вовсе пропускали первый прием пищи, чтобы легче было на утренней тренировке. Се Лянь частенько делал так, но сегодня согласился поесть вместе с Ци Жуном. Тот чистый и свежий, как зеленая листва на деревьях, не захотел сидеть в отдельном флигеле принца. Поэтому он упросил брата позавтракать на открытой террасе у трапезной.       «Сам же ныл, что его бесят низкородные монахи. Зачем тогда чуть ли не садиться им на колени? Как там было: я бежал за вами три дня, чтобы сказать, как же вы меня все бесите» .       Мэй Няньцин лично пришел, чтобы проконтролировать поведение князя. Ученики переводили любопытные взгляды с Ци Жуна на советника и обратно. Никто ничего не понимал, но все улавливали странное напряжение в воздухе. Ци Жун что-то без умолку тараторил, а Се Лянь с закрытыми глазами пил мерными глотками чай.       «Интересно, он сейчас в нирване? Истинное спокойствие достигается не на открытых полях, а в компании шумных дурачков. Се Лянь, эта тренировка пойдет тебе на пользу. Обещаю».       Советник немного лицемерил, но это была его попаданческая природа. Он был из тех, кто пожалеет всех собак на улице, но так ни одну за всю жизнь не приютит. По опыту прошлых недель все заметили, что он горазд давать обещания, но исполнять их он готов только с чувством жалости к самому себе. Безответственная спонтанность – его стиль жизни. Он оправдывал свои действия отсутствием выхода, но на самом деле им руководило доброе сердце, которое так жестоко отвергалось собственным хозяином. И этот нескончаемый круг раз за разом приводил его к избитой древней мудрости: поручиться за кого-то – значит взять чужую душу под свою ответственность, на свой страх и риск.       Казалось, что все в полном порядке. Два брата спокойно трапезничали, Фэн Синь стоял рядом и охранял их покой, Му Цин подливал чай. Советник со спокойной душой отвернулся, собираясь также выпить одну пиалу, как сзади раздался звук падающей на пол посуды и окрик наследного принца «Ци Жун!».       Все ученики встрепенулись, вытягивая головы, чтобы узнать, что же случилось. Мэй Няньцин стрелой поспешил к царственным особам, чтобы лицезреть картину маслом.       Разгоряченный Ци Жун стоял с пустой пиалой в руке, которую схватил и крепко держал принц. Рядом в смиреной позе сидел, опустив голову, облитый чаем Му Цин. Что-то эта сцена до боли напоминала.       – Ци Жун, ты что творишь! – воскликнул Се Лянь, не отпуская руку брата.       – Я наказываю непокорного слугу, вот что я делаю! – ответил Ци Жун, ничуть не смущаясь целой толпы наблюдателей.       «Такого человека даже небо не пугает. Его клятвы пусты, как высохший во время зноя колодец. Ну и что с ним делать, скажите мне!».       – Объясните, что здесь произошло, – спросил советник, помассировав висок.       – Наставник, прошу прощения, – отпустил брата и поклонился Се Лянь, – Я был невнимателен, и не уследил за Ци Жуном. Но я заверяю, что Му Цин не сделал ничего оскорбительного.       Эта сцена очень напоминала оригинальный эпизод из новеллы. Тогда Му Цин во время праздника играл роль Демона на платформе и развлекал толпу, чтобы потянуть время для не явившегося вовремя Се Ляня. Ци Жун взбесился такой, по его мнению, наглости, и при встрече вылил на Му Цина сок вишни. Его остановили, но бедному слуге все же досталось .       Советник своими действиями приблизил во времени встречу Ци Жуна и Му Цина. Сейчас Му Цин еще не исполняет роль Демона, и у Ци Жуна нет поводов для ненависти к слуге. Но вот случилось то, что случилось. И советнику была интересна причина такой развязки.       – Князь Сяоцзин, – проговорил быстрее открывшего рот князя советник, – Что вам сделал этот ученик, раз вы решили растратить зря хороший горный чай? Вы ведь помните, что обещали мне и даже клялись именем небесного владыки?       – Я все помню! – повернулся к нему красный Ци Жун, – И я также помню, что не должен наказывать учеников без веской причины. Но причина у меня была, советник!       – Ци Жун, прекрати, – начал уже закипать и Се Лянь, – Наставник, Му Цин спокойно разливал нам чай, не произнося и лишнего слова. И я был этому непосредственный свидетель!       Мэй Няньцин мягко погладил ученика по руке и взглядом показал, что беспрекословно верит ему. Принц вздохнул и закрыл глаза. Кажется, он начал повторять в уме главы из Дао Дэ Цзина.       – Князь Сяоцзин, какова же была причина вашего недовольства? – продолжил допрос советник.       – Этот нахал смотрел на меня с презрением!       «И это ты считаешь поводом, чтобы устроить кому-то чайный душ? Ци Жуну нужно было накатать целый список запретов и заверить с печатью и подписью».       В традиционной системе слуга должен быть целиком и полностью верен своему господину и выражать полное повиновение вышестоящим чинам. Даже один нечаянный взгляд мог быть истолкован как оскорбление. Так что повод по сути веский, но для Ци Жуна это просто способ показать себя и повеселиться.       – Хорошо, Ваша Светлость, – осторожно начал советник, чтобы не накалять страсти еще больше, – Ваше мнение и мнение Его Высочества мы услышали. Давайте тогда продолжим. Фэн Синь.       Мэй Няньцин обратился к юноше, и тот встал как по стойке смирно.       – Ты, как сторонний наблюдатель, должен был видеть больше. Скажи, с твоей стороны, Му Цин проявил какую-то дерзость по отношению к князю Сяоцзину?       Фэн Синь обвел всех присутствующих взглядом и остановился на все также сидящем с опущенной головой Му Цине. Он не испытывал к монаху неприязни, да и врать бы не стал.       – Ваше Преосвященство, Му Цин не смотрел на князя Сяоцзина, и его взгляд не выражал чего-то недопустимого, – ответил с высоко поднятой головой лучник.       – Тч, да что он знает! – опять завозмущался Ци Жун, – К чему вообще здесь мнение какой-то черни! Я лучше знаю, что я видел!       – Князь Сяоцзин, – остановил его тираду советник, – Мы вас уже выслушали. Теперь остался Му Цин. Подними голову и объяснись.       Му Цин немного поднял глаза на советника и покачал головой мол «мои слова не имеют силы».       – Вот видите! – гневно указал на него пальцем Ци Жун, – Раз молчит, значит виновен! Знаю я таких храбрецов. Их надо учить розгами и раскаленным железом, а то и вообще глаза выкалывать, чтоб неповадно им было смотреть на своих господ свысока.       От таких слов пришли в волнение ученики в зале. Кто-то быстро поел и побежал из трапезной быстрее ветра, кто-то посмелее остался, чтобы понаблюдать со стороны и узнать, чем закончится этот спектакль.       Мэй Няньцину это все надоело. Эти вечные перепалки между низшими и высшими, где низшему без суда и следствия могут с легкостью навесить ярлыки предателя, совратителя, вора, убийцы и бог еще знает кого. Ситуация была слизкой и неприятной. Слова Его Высочества и Фэн Синя равнялись словам Ци Жуна. А слово Му Цина особо не перевесило бы чашу весов. Тогда, раз никто не виноват, но конфликт есть, кого наказывать, а кого поощрять?       – Я не нарушил правила! – завопил Ци Жун, заметив хмурое выражение на лице советника, – Вы не имеете права меня в чем-то обвинять.       – Я вас услышал, – ответил советник, – Раз Му Цин вас оскорбил, то я назначу ему наказание, и вам он прислуживать не будет.       Ци Жун победно заулыбался, косясь на Му Цина у своих ног. Советник же повернулся к принцу:       – Ваше Высочество, вы идете сейчас на тренировку. Вам приставить одного из учеников или вам будет достаточно Фэн Синя?       – Нет, не нужно, наставник, – опустил голову Се Лянь, – Фэн Синя будет вполне достаточно.       – Отлично. Можете идти.       И снова Се Лянь оставлял своего слугу одного без защиты. Ему мучила совесть за свое бессилие. Как он может что-то требовать от Му Цина, если не способен за него даже заступиться в ответственный момент?       – Иди переоденься, Му Цин, – приказал Мэй Няньцин коленопреклонному юноше, – И уберись в главном зале. На закате зайдешь ко мне.       – Что-то слишком простое наказание вы выбрали, – усмехнулся Ци Жун, – Я должен сделать это лично!       – Князь Сяоцзин, – ледяным голосом сказал советник, заставляя юнца неметь под его испытующим взглядом, – Это решать уже буду я. Если вас что-то еще беспокоит, скажите мне прямо. Мало ли, может, и я случайно попаду в вашу немилость. Мои глаза не менее выразительны и остры. Тогда уже императору придется разбираться в этом деле. Вы хотите довести конфликт до таких вершин? Подумайте еще раз, нужны ли вам такие трудности?       Все присутствующие задержали дыхание от напряжения. Даже Се Лянь, который так и не сдвинулся с места, был поражен до глубины души. Наставник всегда отличался прямотой в речах и отстаиванием своей точки зрения. Но сейчас он пошел против самого Ци Жуна ради защиты Му Цина.       Ци Жун тоже на мгновение потерял дар речи. Его брови изогнулись, будто он о чем-то мучительно размышлял. Брови полетели вверх – хозяина привлекла какая-то мысль. Он оглядел с ног до головы стоящего перед ним даоса, и в чем-то засомневался. Воспользовавшись паузой, советник прокашлялся и отчеканил:       – Итак, раз мы во всем разобрались, то тогда Его Высочество и Фэн Синь идут на тренировочное поле, Му Цин – в главный зал, а мы с князем Сяоцзином идем ко мне в кабинет для дальнейшей беседы.       Тут Ци Жун остановил мыслительный процесс и удивленно воззрился на советника:       – Что? Разве я не иду с братом на тренировку? Что за дела! Сейчас мое законное время! По какому праву вы забираете его себе?       – По такому, по какому и вы решили проигнорировать все мои просьбы.       – Что!? Разве сейчас вы не признали вину этого паршивца, отправив мыть полы? – размахивал руками Ци Жун, чуть ли не вплотную стоя перед советником. Ростом он был на голову ниже наставника, и со стороны создавалось ощущение, что маленькая собачка гавкает на высокую гончую.       – Князь Сяоцзин, я скажу вам одно: «Благородный муж рассматривает подданных в качестве своего корня. Высшие рассматривают низших в качестве своей основы. Поэтому правитель и князья называют себя «сирыми», «покинутыми», «неудачниками». Поэтому они и достигают величайшего признания вне признания, не желая быть прекраснейшими, словно яшма, и твердейшими, будто камень» .       Ци Жун начинал терять контроль, сжимая и разжимая кулаки. Поэтому он выбрал излюбленный ему способ уйти от проблемы – уйти буквально. Он со злостью опрокинул оставшуюся посуду на пол и выбежал из трапезной.       – Ци Жун! – окликнул его Се Лянь, но тот уже был далеко, – Я пойду за ним.       – Ваше Высочество, – опустил ему на плечо руку советник, – Вы уже давно должны быть на тренировочном поле.       – Но…       – Никаких но! Быстро на тренировку! Я послежу за вашим братом, не волнуйтесь.       Наконец, советник спровадил принца и Фэн Синя и повернулся в зал. Ученики облокотились на столы, завороженно глядя на завершение представления. Советник только хотел поднять руку, как все дружно мигом покинули помещение, подняв облако пыли после себя.       Мэй Няньцин не боялся, что Ци Жун заблудится или поранится при вспышке гнева. Он достал из широкого рукава маленькую бумажную куклу и произнес короткое заклинание. Кукла ожила и поднялась над ладонью хозяина. Наставник указал ей направление, и она полетела над кустарниками по следам Ци Жуна.       Этой технике его недавно обучил Лань. Создание таких куколок не занимало много сил и времени. При этом они были очень эффективны не только для игр в карты, но и для наблюдения. И вот именно само наблюдение и отнимало достаточно энергии. Но Мэй Няньцин хорошо подготовился.       Он неспешно шел по зеленой роще, будто на обычной прогулке. Он усилил барьер, так что князь точно не сможет сбежать. Через глаза куклы советник видел, что Ци Жун сидит на открытой поляне и ломает первые попавшиеся ветки и сучья. Выглядел он как обиженный ребенок, лишившийся новой игрушки. Мэй Няньцин тихим шагом дошел до поляны, взобрался на высокую ель, стоящую в тени, и продолжил наблюдение вживую.       Будто специально поджидая главного зрителя, Ци Жун резко встал и начал браниться так, что у советника уши свернулись в трубочку:       – Чертов советник! Лицедей, обманщик, сраный демон, подлец, недоумок, гад, дрянь, змей, идиот, наглая святоша, грязная шавка, потасканная шлюха.       Юнец остановился, чтобы глотнуть воздуха, и продолжил:       – Вылить бы на тебя таз собачьей крови, чтоб увидеть всю твою гнилую душонку, покрытую червями, жуками и прочей мирской гадостью! Стянуть с лица твою мерзкую кожу и оставить сушиться на солнце. А потом сделать из нее хорошую плетку и выстегать тебя до посинения! Чтобы кровь твою лизали псы, и жрали сухую плоть голодные вороны.       Сказать, что Мэй Няньцин был в шоке, ничего не сказать.       «Вот это красноречие! Вот это воображение у ребенка. Я слушаю отчаянного хама или сижу в театре на монологе Гамлета? Такой талант пропадает в трясине некультурности. Меня еще никто никогда так изящно не оскорблял».       Ци Жун продолжал гневно разговаривать с самим собой, кружа по поляне и пиная камни на своем пути. Он вспомнил не только о советнике, но и о Му Цине, Фэн Сине, тете, императоре, учениках и даже о небесном владыке.       «Удивительно, брата лишь назвал дураком, что верит всем подряд, кроме него, а Цзюнь У хорошенько ополоскал в грязной воде. Хотя владыка вообще здесь ни при чем. У него там, на небе уши, небось, красные-прекрасные от таких откровений».       Еще полчаса Ци Жун походил, обматерил весь божий свет и упал от бессилия на траву. Облака плыли по лазурному небу, медленно усыпляя князя. Не прошло и мгновения, как тот уже мерно похрапывал, вылив всю грязь из своего поганого рта.       Мэй Няньцин вздохнул с облегчением, будто после долгого укачивания капризного младенца.