Свет проклятых звёзд 2. От цепей и ошейников к свободе!

У дочери были такие же длинные светлые волосы, как и у неё самой. Девушка сидела у зеркала, задумчиво перебирая украшения в шкатулках-золотых сундучках и ракушках. Браслеты хранились отдельно — в рубиново-гранатовой голове ящера с глазами-топазовой россыпью. Эльфийка подошла, взяла узорчатый гребень и стала разделять волосы дочери на пряди. Она очень давно не делала ей причёсок, поэтому неожиданная, столь трепетная забота напугала принцессу Эстолада до дрожи. Стало холодно, словно за окном раньше срока наступила поздняя осень. — Не спрашивай, моя дорогая, — тихо произнесла Галенлиндэ, начиная плести первую косу. Чем же её украсить? Глаза заметались от одной шкатулки к другой. — Бирюзовая прожилка, Изумрудные цветы — Драгоценная копилка И добра, и красоты, — проследив взгляд матери, эльфийка нежно пропела. — Здесь кристаллы, как сосульки, Веет холодом узор, А в топазовой шкатулке — Красота Туманных гор. Отражается в озёрах Чудо-камень — самоцвет. Он хранит в своих узорах Для сердец тепло и свет. В тишине ночей бессонных Загрустил влюбленный взор, И живёт в глазах зелёных Красота далёких гор. Сейчас время рубинов, — выдохнула принцесса, пряча чувства за попыткой улыбаться. — Алые кристаллы рассыпали щедро, и среди них затерялись одинокие камушки, что раньше украшали перламутр и малахит. Супруга нолдорана замерла. Поначалу не придав значения словам дочери, теперь она стала догадываться о смысле сказанного. Конечно, Галенлиндэ запретила задавать вопросы, но кто же хочет жить в неведении? — Здесь всё так просто, — ответила она песней на песню. Валинорской на средиземскую. Чужим прошлым на собственное настоящее. — Свет Древ сияет нам тысячи лет. А где-то звёзды В небе рисуют мерцающий след. Стала легендой Дева, счастливая лишь до поры — Дочь господина Медной горы. Знаешь, — голос Галенлиндэ дрогнул, — твой папа пел мне эту балладу, рассказывая, почему его мать не пошла из Валинора в Средиземье. Твой атар говорил: Нерданель была из семьи, не любившей Феанаро, расценивавшей каждый его шаг как зло. Они были уверены, что их любимая доченька одинока и несчастна замужем, и Канафинвэ однажды спел им песню, насмехаясь над их пониманием горя и одиночества, напоминая, что такое горе и одиночество, на примере эльфов, отказавшихся от переселения в земли Валар. Заодно напомнил о боли тех, кто не забыл прошлое. Радость сияла — Чувств самоцветы блистали в мечтах, Но угасало Счастье в сверкавших, как звёзды, глазах. Капля за каплей. Медь безразлично ждала горьких фраз: Капля — опал, капля — алмаз. Может быть, проще Всё позабыв, ни о чём не скорбеть? Но в медной роще Сердце не хочет никак каменеть. Падают слёзы. Горы-подруги их вечно хранят: Капля — хрусталь, капля — агат. Как одиноко! Всеми забыта под толщей пород! Время жестоко. Женщина-камень всё любит и ждёт. Тысячелетья Плещет печаль в глубине её глаз: Капля — берилл, капля — топаз. Что остаётся, Если однажды путь выбран не тот? Эхо смеётся, Горы безмолвны, а дева всё ждёт. И кровоточат Раны души — зарастать не хотят. Капля — рубин, капля — гранат. Галенлиндэ немного помолчала. — И эта песня навела Феанаро на мысль, что нужно напомнить о правде всем, — подытожила она, подумав. — Его действия всё сильнее убеждали Нерданель в правоте её родителей, и в итоге брак распался. Но у нас всё иначе, моя дорогая. Я обещала, что останусь с твоим папой до конца и буду поддерживать все его решения, — жена Питьяфинвэ, вопреки речам принцессы о рубинах, взяла нитку золотистого жемчуга. — Мы многое пережили вместе, и переживём ещё больше. *** — Амбарусса? — Амбарусса? Голоса прозвучали почти одновременно и очень похоже. Почти, как в давние времена. Близнецы уже обговорили всё с подданными и подчинёнными, Галенлиндэ услышала достаточно, теперь осталось принять окончательное решение. — Мы не сможем помочь на двух рубежах, — сказал очевидную вещь Питьяфинвэ. — Но одному — вполне, — Тэлуфинвэ посмотрел в глаза брата. Они оба уже знали, какой выбор сделали, но пока не озвучили его. — Таргелион к нам ближе, — произнесли близнецы одновременно. Воцарилась пауза, во время которой Амбаруссар подумали об одном: променять доблесть на богатство — некрасиво, но сейчас единственно верно. — Если Химринг падёт, — выдохнул Тэлуфинвэ и кашлянул, — мы потеряем меньше. — Если Химринг падёт, — Питьяфинвэ сглотнул, — мы лишимся многого. Но, бросившись на помощь... Ма... эдросу, мы потеряем всё. — Так уже было. Мы уже... — Принимали такое решение. Повисло молчание. Лишь за окнами дворца тревожно кричали несущиеся с севера стаи птиц. *** — Конченые морготовы твари! — выкрикнул, наконец, разборчиво Карнифинвэ и доломал оставшиеся ветки. — Твари! Морготовы! Ненавижу! Он указал куда-то в южном направлении, плюнул и, поняв, что от него ждут объяснений, глубоко вздохнул.