Свет проклятых звёзд 2. От цепей и ошейников к свободе!

— А дальше что? Заданный незнакомым голосом в пустоту или кому-то конкретно вопрос, остался без ответа, либо Карнифинвэ не услышал сказанное за общим шумом. Бой, больше похожий на целенаправленное уничтожение поселения, продолжался не слишком долго, поскольку никто нападения не ждал. Привыкший к играм в самое красивое летописное изложение мерзости принц Эстолада невольно представил, как высокопарно описали бы подданные узурпатора всё случившееся здесь, и выругался, ему показалось, что тихо. — Ищи выживших! — одёрнул родича откуда-то взявшийся Алмарил. — Надо добить, чтоб никто не сбежал! Карнифинвэ посмотрел на кузена, потом вокруг. Создавалось неприятное впечатление, будто таргелионский родич не просто не доверяет ему, но и следит за каждым шагом. Возможно, это из-за проваленной миссии, и хуже всего — такое же отношение может быть у всех, хоть раз побывавших в Химринге или осадном лагере. Или... Сын нолдорана Питьяфинвэ внутренне содрогнулся, решив, что завоевал столь всеобъемлющее недоверие сейчас, во время похода, а, значит, к нему подобным образом относятся все соратники. И что теперь делать?! Карнифинвэ снова осмотрелся. Последствия боя не оправдали ожиданий, горящие стрелы зимой оказались не столь страшным оружием, как он рассчитывал, поэтому даже в сочетании с людскими факелами не уничтожили поселение полностью, оставив только печки. Нет, некоторые дома выглядели почти нетронутыми, и, видимо, их предстояло проверять в первую очередь. Заметив замешательство брата, Алмарил вручил ему свою стрелу, поджёг и указал на чёрный провал окна ближайшей постройки. — Меняемся! — скомандовал кто-то из людей. Разумеется, сражались одни, добивать придут другие. Конечно, атани должны отдавать чаще, чем эльфы. Тем более, уже стемнело, для Фирьяр скоро наступит время сна. Решив, что лучше делать хоть что-то, чем вот так стоять и ещё больше демонстрировать неготовность к войне, Карнифинвэ пошёл к троим седобородым мужчинам, возившимся рядом с ещё дымящимся, но вполне целым домом. Из проёма выволокли трупы двух детей и пятерых взрослых. Было сложно понять, кем они были до того, как обгорели, но почему-то тянуло думать о самом болезненном. — Жаль их, угу, — кивнул на маленькие тела один из людей. — Но сам подумай, господин, что из них бы выросло? Их орочьё насиловало, избивало, унижало. Умом они тронутые уже. А кто им счас помогать возьмётся? Некому их спасать и лечить. Лучше уж так мучения закончить. Услышанное требовалось осознать, но явно не сейчас. В одно мгновение забравшись на стену и заглянув в провалы в крыше, Карнифинвэ быстро оценил обстановку и дал людям знак — дом пуст. — Подлатаем и осядем здесь, — донеслось снизу. Спрыгнув в пепел и грязный — опять! — снег, Нолдо перебрался к следующему относительно целому жилищу. Сюда он стрелял сам. Звуков изнутри не доносилось никаких, значит, живых в сознании нет. Всё же с осторожностью взглянув в развороченный дверной проём, сын Питьяфинвэ Феанариона выругался уже громче. На полу лежали двое. Оценив, куда воткнулись стрелы, как они выглядели, и их количество, Карнифинвэ ясно увидел картину случившейся трагедии: сын пытался давать отпор оркам, которые требовали от него убивать пришедших людей, но он отказывался, за что в него начали стрелять, но мать закрыла сына своим телом. Очевидно, что убили этих несчастных именно морготовы рабы, поскольку ни одна рана не была смертельна сама по себе. Нет, это не атани промахнулись, стреляя в спешке, это враги нарочно причиняли боль своим жертвам. Почувствовав, что сейчас расплачется, сын нолдорана Питьяфинвэ отпрянул назад, на кого-то налетел, резко развернулся. — Я бы сказал тебе, что думаю, — Алмарил, покрытый сажей, встрёпанный, с перекошенным подрагивающим ртом и неестественно горящими глазами сам выглядел морготовых монстром, — но я скажу другое. Хватит жалеть! — заорал он. — Здесь не место! И сейчас не время! Все, понимаешь, все, о ком можно было бы подумать с жалостью, давно сдохли! Они сопротивлялись изначально! Они давно трупы! А все эти, — он махнул рукой по кругу, — предатели и трусы! — Как я? — зачем-то спросил Карнифинвэ, и кузен тут же схватился за меч. — Убей меня, или я это сделаю с тобой! — жутко взвыл таргелионский принц. — Ненавижу слабаков! Чуть медленнее, чем хотелось, вытащив из ножен клинок, сын Питьяфинвэ едва не пропустил удар, однако Алмарил слишком нервничал, чтобы бить прецельно. Уйдя в оборону и не нападая, Карнифинвэ искал удобный момент разоружить противника, а потом уже сказать, что думает сам. — Что ты вообще здесь делаешь?! — продолжал орать Алмарил. — Кто тебе доверил отряд?! Ты — слизняк! — Я?! — едва не потерял самоконтроль Питьяфинвион. — Там были дети! Мёртвые дети! А здесь мать, защищавшая сына, и неважно, сколько ему лет! Это мать! — Слизняк! — Ты же сам отец! Ты скорбел о сыне... — Я?! — Алмарил отступил и тут же бросился ещё яростнее, оттого бестолковее, удары стали предсказуемы до смешного. — Я его не знал! Не видел никогда! И хорошо, что не знал, потому что морготово отродье он, судя по тому, что о нём говорили! Я скорбел о своём будущем! О мечте покончить с червём, будь он проклят! Сталь зазвенела неистово, до скрежета, от которого заложило уши. — Если ты сдохнешь, я буду рад! — продолжал вопить сын таргелионского короля. Карнифинвэ с трудом сдерживался, чтобы не нанести всего один, зато последний удар. — Эй-эй-эй, господа! — сквозь звон стали вдруг послышался голос, неоднократно звучавший во время боя. — Разойтись! Быстро! Несколько атани очень ловко повалили трясущегося от злости эльфа в грязь, прижали к земле. — Морготова бабка! — сказал самый высокий из них, качая головой, — вот бы мой батя таким был! Он бы мамку защитил. Шутит человеческий командир или нет, Карнифинвэ не понял, зато всё им проделанное действительно помогло, а ещё подбежали хитлумские соратники, чьё появление в мгновение ока отрезвило таргелионского принца. — Пойдём к нашему костру, поговорим, — устало хмыкнул воин, прекративший эльфийский поединок. — Все устали, отдохнуть надо. Трупы не убегут. Не подходя к Алмарилу близко, Карнифинвэ шёл вровень с людьми и смотрел вокруг. Тьма не мешала видеть всё и даже больше, поэтому принц зачем-то посчитал все тела, попавшиеся по пути, оценил, сколько из них орки, сколько люди, сколько непонятно кто, и сколько дети. Числа выходили очень нерадостные, всё больше возникало чувство, что в поселении присутствовали не все захватчики. Скорее всего, часть морготовых рабов вот-вот вернётся из разведки. — Мне тоже есть, что о семье рассказать, — заговорил, подойдя к костру, человеческий командир. Он быстро нашёл всем места, и только сейчас Карнифинвэ заметил, что этот мужчина странно подволакивает ногу и старается не двигать торсом. Раны свежие. — Вон, берите что-нибудь, — небрежно указал он на припасы. — Там выпить тоже есть. Так вот, — сказал он, неуклюже усевшись, — жёнка вождя нашего дочку мою в Дор-Ломин, грят, сосватала. Знаете, что я об этом думаю? Чтоб перекорёжило эту торгашку! Ей лишь бы продать и мирианов в карманы насыпать! Девочка моя мала ещё замуж! — Не тронет её никто, ты же знаешь, — спокойно заговорил немного похожий на него мужчина, обмахивавший костёр. — А ещё, мне не нравится, когда ты это всё говоришь, ведь при Барахире бы не сказал. — Твоя правда, — махнул тот здоровой рукой. — Как там в песне поётся? Отец и дочь — цветок любви. Творец, тот миг благослови, Пока она ещё дитя, И ей нужна любовь твоя. Отец и дочь, мы «Да» и «Нет», Отец и дочь — вопрос-ответ, Как уберечь, спасти, помочь? Мой дух и плоть — родную дочь? И день придёт, с моих колен Она вспорхнёт... Не помню дальше, там что-то про коварных чар, чужих мужчин, Где каждый вор и пёсий сын. — Эльфьи песенки, — хмыкнул рядом воин. — Да, эльфьи, — повысил голос командир. — Мы ценили эльфов, когда был сытый мир, должны ценить и на войне! Вон, смотри, какие лютые парни! — указал он на Алмарила и Карнифинвэ. — Взрослеет дочь, старею я, И стала ночь длиннее дня... Ой, ладно, забыл. В общем, так, — адан посмотрел на мужчину, похожего на себя, — Белегунд, мы возвращаемся к нашим, здесь оставим как обычно. Нам нужен этот уголок. А вы куда? — спросил он Нолдор. — В Химринг, — честно ответил Карнифинвэ. — Это бессмысленно, — пожал плечами раненый воин. — Осада там. Наши ходили, узнавали. Туда только с войском. — Пусть так, — сын Питьяфинвэ почувствовал, как его начинает трясти. — Но я должен сам всё увидеть. — Как твоё имя? — спросил вдруг Алмарил адана. — А, нет, хотя, не надо говорить. Мало ли, куда я попаду и кому разболтаю. — Ха! — взбодрился человек. — Ах-ха! Да пусть все знают! Барагунд я! Из соловьяного гнёздышка, что в Ладросе славном! Пусть знают и трясутся от звуков моего имени! Я любого живьём сожру! Подыхать потом буду, но сожру! — Жаль, что ты не мой сын, — похоже, из вежливости сказал таргелионский принц. — Что ж, нам в путь надо собираться. Карньо, прости. Я дурак. Пойдём. Не веря, что снова не окажется атакован, Питьяфинвион осторожно поднялся с бревна, пожал людям руки и пошёл к своим. Когда до границы поселения осталось всего пара шагов, с дерева у дороги сбросили двух мертвецов, неизвестно сколько здесь провисевших. Всё. Ни врагов, ни следов их зверств здесь больше не осталось. Теперь в этой части леса только свои.