Ты играешь с огнем, девочка (You're playing with fire, girl)

Унылое серое небо за окнами, казалось, напоминало по цвету глаза Драко. Молодой человек проводил взглядом улетающую сову со свитком пергамента, надежно привязанным к ее лапке, и долго стоял в мертвой тишине, глядя на лужайки перед поместьем. Он прекрасно понимал, что уже шесть утра и отец, вероятно, ждет его в офисе. Но эта мысль, казалось, совсем не беспокоила его. Только услышав громкий звук трансгрессии, Драко медленно обернулся. — Хозяин зовет вас, юный мистер Малфой, — домовой эльф нервно вздрогнул и поклонился. — Он ждет. Драко, казалось, снова потерял дар речи. Кивнув эльфу, молодой человек вышел из комнаты и, закрыв за собой дверь, услышал еще один хлопок трансгрессии. Ренник мирно спал в своей раме, а Драко на мгновение застыл, глядя на портрет. Даже дремлющий молодой человек на портрете, казалось, излучал невидимую силу — мужество, которое Драко, казалось, утратил за прошедшую ночь. Вновь обретя присутствие духа, Драко зашагал по коридору. Портреты, мимо которых он проходил, опускали глаза, хмурились, кривили губы, выгибали брови дугой и переговаривались друг с другом вполголоса. Драко чувствовал, что над ним издеваются, насмехаются за его спиной. Наверное, так чувствовали себя предатели сотни лет назад. Избегая их любопытных взглядов, Драко сцепил руки за спиной и рассеянно покрутил гладкое серебряное кольцо на безымянном пальце. Простое кольцо успокаивало его, безмолвно напоминая, что этот постыдный путь того стоил. Если любовь к ней — преступление, … Тогда он виновен в том, в чем его обвиняют, и более чем когда-либо готов принять свое наказание. Когда Драко ступил на витую парадную лестницу, он сразу увидел свою мать. Она шла в столовую, рассеянно листая утренний выпуск «Ежедневного пророка». Драко открыл рот, чтобы окликнуть ее, но передумал и промолчал. Он молча наблюдал за матерью, пока она не скрылась из виду и не стало слышно легкого стука ее туфель, и начал спускаться по лестнице, остановившись лишь на мгновение перед дверью, за которой она скрылась. — Прощай, мама, — еле слышно прошептал он. Его глаза начали наполняться жгучими слезами, и Драко, с усилием смахнув их, пошел по коридору. С каждым шагом его желудок сжимался все сильнее, и перед самой дверью Драко почувствовал, что его тошнит. Прикрыв на мгновение глаза, он вернулся мыслями к Гермионе. Стоит ли это того? Стоит ли это того? Стоит. Приняв решение окончательно и бесповоротно, он открыл глаза и постучал в тяжелую дубовую дверь. — Входи, — позвал Люциус со своего места за огромным столом в центре комнаты. Сделав глубокий вдох, Драко повернул ручку и толкнул дверь. Сердце так бешено колотилось в груди, что он вдруг подумал: оно отчаянно пытается вырваться. Вырваться и улететь — Драко и сам отчаянно хотел того же. Его отец встал из-за стола, а Драко повернулся и закрыл дверь. От этого звука по спине пробежали мурашки. Это конец… С большой неохотой Драко повернулся лицом к отцу и сразу заметил, что на Люциусе плащ. Драко отстраненно подумал, заметил ли его отец, что на Драко не было его собственной одежды. Люциус, казалось, не обратил внимания на то, что сын пришел к нему без верхней одежды. Он с очень веселым видом застегивал серебряную пряжку на своем плаще. — Я полагаю, ты готов идти? — он мельком взглянул на сына, натягивая на руку перчатку из гладкой кожи. Увидев, что его сын закрыл дверь, не говоря уже о том, что он пришел в простой зеленой рубашке и черных брюках, Люциус вопросительно приподнял бровь. — Драко? — Нет, — тихо, но твердо ответил Драко, встретившись взглядом с Люциусом. — Нет? — повторил Люциус, недоуменно скривив губы и подняв бровь еще выше. — Что значит нет? — Я не пойду, — Драко покачал головой, уставившись на свои ботинки. — Я не собираюсь ее убивать. Люциус медленно опустил руки, оценивающе посмотрел на сына и сжал челюсти. — Не будь дураком, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Ты знаешь, что произойдет, если ты откажешься. — Я знаю, — тихо ответил Драко, все еще не отрывая взгляда от дорогого мрамора, которым был выложен пол кабинета. — Я знаю, — повторил он снова, на этот раз едва слышным голосом. Люциус на мгновение застыл, словно оглушенный, а затем тихо засмеялся. — Давай, давай, Драко, — он слегка покачал головой. — Я же говорил тебе: любовь делает тебя слабее, любовь — это просто болезнь и ничего больше. — Тогда жизнь — это болезнь, — отрезал Драко, глядя отцу в глаза. Эта вспышка гнева, казалось, слегка удивила отца, и он с трудом сглотнул, пытаясь избавиться от комка в горле. Легкое удивление прошло, сменившись яростью так быстро, словно кто-то повернул выключатель. — Что, прости? — голос Люциуса сочился ядом. — Тогда жизнь — это болезнь, — повторил Драко, не понимая, как ему удается говорить так спокойно, так уверенно, когда он дрожит, как осиновый лист. — Болезни поражают только слабых, — Люциус надел вторую перчатку. — Они сначала приходят к слабым и забирают их первыми. — Если ты так относишься к болезням, то единственный пациент здесь — это… ты сам, — Драко не отводил взгляда от глаз отца, так похожих на его собственные. В глазах Люциуса, всегда таких холодных, вспыхнул гнев. Люциус слегка выпрямился и собрался ответить, но Драко перебил его. — Ты слаб, потому что не умеешь любить, — покачал головой Драко. — Ты слаб, потому что у тебя не хватает смелости открыться другому человеку, полностью раскрыть свою истинную сущность. Говорят, что за каждым сильным мужчиной стоит сильная женщина, а кто стоит за тобой, отец? Деньги? Ты злишься, потому что боишься. Ты ненавидишь, потому что не умеешь любить, и вот почему… вот почему ты на самом деле слаб. — Ты несносный мелкий мальчишка… — процедил Люциус сквозь стиснутые зубы. Его голос понизился до едва слышного шипения, а губы почти не шевелились. — Кто мелкий? — Драко снова перебил его, приподняв бровь. — Не считая того, что тебя называют моим отцом, я бы чувствовал себя здесь старшим. Ты боишься того, чего не понимаешь, и даже не пытаешься понять. Схватив трость, Люциус в мгновение ока выхватил волшебную палочку. Драко даже не успел увернуться, когда огромная напольная ваза позади него разлетелась на мелкие кусочки. — Видишь, Драко? — рука Люциуса, в которой была зажата палочка, тряслась от едва сдерживаемой ярости. — Ты видел, как она разбилась? — снова подняв палочку, он послал заклинание в вазу поменьше, стоявшую рядом, и даже глазом не моргнул, когда она разлетелась на кусочки. — Если ты когда-нибудь заговоришь со мной так же неуважительно, как сейчас, то окажешься на ее месте. Это ясно? Этажом ниже Нарцисса подняла глаза от статьи в «Пророке». Что это — звон разбитого стекла? Задумчиво поджав губы, она выпрямилась на стуле. Что-то подсказывало ей, что что-то не так.… Что-то вроде интуиции, которая, вероятно, никогда не проявлялась до этого момента, теперь заставило все внутри нее сжаться от страха. Нарцисса слегка прикусила губу и опустила взгляд в пол. Может, пойти посмотреть, что происходит? Или лучше остаться здесь? Люциус, несомненно, разразился очередной тирадой, и Нарцисса знала, что остановить его невозможно. Вздохнув, она понадеялась, что Люциус не разбил что-нибудь слишком дорогое, и, снова вздохнув, откинулась на спинку стула, скрестив ноги. — Не доставляй ему слишком много хлопот, Драко, — тихо прошептала она. По правде говоря, Нарцисса всю ночь не сомкнула глаз, гадая, что же предпримет ее сын. В глубине души ей хотелось, чтобы он просто послушался и весь этот неизбежный ужас поскорее закончился, но… С другой стороны, она не могла не задаться вопросом, зачем Драко подарил этой девушке материнский кулон. — Нет, — хрипло ответил Драко. — Я не понимаю. Я не понимаю, как ты можешь ненавидеть меня, своего собственного сына, кровь от крови. Я не понимаю, как ты можешь ненавидеть кого-то только за то, что он не так богат, как ты, или не такой чистокровный. И все же, что такое чистокровность, отец? Критерий? Мера чего? — Чистая кровь, — начал Люциус, его голос теперь дрожал от ярости, как и его рука. — Это то, что незаслуженно течет в твоих жилах, несносный мальчишка. Стиснув зубы, Драко снова опустил голову и уставился в пол. Мрамор был усеян осколками стекла. Драко закрыл глаза. — Ты прав, отец.… Я не заслуживаю, чтобы в моих жилах текла чистая кровь. Вообще говоря, я бы не пожелал чистокровности даже своему злейшему врагу, если ты имеешь в виду чистокровность. — От кого, черт возьми, ты взял такую неблагодарность? — выплюнул Люциус. На его лице была смесь страха и отвращения. — От тебя, — Драко открыл глаза и посмотрел на отца. — Ты принимаешь все, даже жизнь, как должное. Отец, неужели ты не понимаешь, что истинная мера твоего богатства — это то, чего ты стоишь без всех своих сокровищ? — Своими оскорблениями ты только что подписал себе смертный приговор, — грудь Люциуса вздымалась от волнения. — Неужели ты не понимаешь? — Драко продолжил, не обращая внимания на слова отца. — Не имеет значения, какая у тебя кровь, происхождение или степень близости к Темному Лорду, важно то, что ты сделал со своей жизнью. А что сделал ты, отец? Скажи… — Закрой свой рот! — с нескрываемой злобой рявкнул Люциус. Драко повиновался и, поджав губы, снова уставился в пол. Люциус обошел вокруг стола, и от стука каблуков высоких ботинок каждый волосок на затылке Драко встал дыбом. От страха свело живот, а горло сжалось так, что стало трудно дышать. В конце концов, Люциус остановился перед сыном. — Ты поставил себя в трудное, очень трудное положение, Драко. Я и пальцем не пошевелю, чтобы помочь тебе. — Я смирился со своей судьбой, — тихо ответил Драко, глядя на начищенные ботинки отца. — Я смог принять это, потому что буду любить ее до последнего вздоха. — Ты действительно жалок, — прорычал Люциус и, положив руки на плечи Драко, сжал их, словно в тисках, легко поставив сына на колени. — Ты умрешь на земле, рядом с грязью, в такой же грязи, как и те подонки, с которыми ты связался. Выхода не было. Понимая это, Драко мог только наблюдать, как его отец повернулся на каблуках и достал что-то из ящика стола. В памяти всплыли слова Ренника… Ты не боишься любви, так не позволяй себе бояться чего-либо еще. Он не испугается: со смертью заканчивается жизнь, а не чувства, и хотя он смирился с тем, что его жизнь закончится в этот день, его любовь к Гермионе никогда не умрет. Гермиона будет свободна и заживет нормальной жизнью, не боясь быть схваченной, ей не нужно будет прятаться или притворяться. Она сделала для него все, что могла, и хотя его жизнь действительно оказалась короткой, трагедии в этом нет. Настоящая трагедия не в том, что его жизнь закончится так скоро, а в том, что он так долго ждал ее начала. Драко где-то слышал, что человек приходит в этот мир, чтобы научиться любить, и если он действительно влюбился, значит, ему удалось пройти испытание. Поэтому, когда отец снова повернулся к нему лицом, Драко не почувствовал ни страха, ни ужаса… он был только удивлен и даже успокоился, когда его охватило чувство завершенности. А затем, сделав глубокий вдох, он медленно закрыл глаза. — Я мог бы наложить смертельное проклятие… — тихо сказал отец, медленно возвращаясь к сыну. — Это будет быстро и, по сути, безболезненно… Однако, тебе не стоит доверять моим словам, потому что я никогда не умирал… но, наверное, это потому, что мне никогда не выпадало счастья влюбляться, не так ли, Драко? — в голосе отца прозвучала насмешка. — Ты умрешь в одиночестве, — тихо ответил Драко, не поднимая глаз. — Ты умрешь в одиночестве и полном разочаровании, и тогда ты поймешь. — Умереть в одиночестве? — Люциус рассмеялся и многозначительно оглядел кабинет. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но, насколько я понимаю, ты здесь самый одинокий, Драко. — Нет, — просто ответил Драко, наконец оторвав взгляд от ровного, гладкого мраморного пола, который, вероятно, был более коварным, чем ледяной отцовский взгляд, который Драко собирался встретить. Усмехнувшись, Люциус наконец взял то, что держал в руке. Сверкнуло серебряное лезвие, и Драко вздрогнул от ужасного предчувствия. — Я подумал, что было бы разумнее закончить твою жизнь… маггловским способом, если хочешь, — насмешливо сказал он. — Похоже, ты предпочитаешь этот способ. Люциус встал у него за спиной, и Драко с трудом сглотнул. Он почувствовал, как близко стоит его отец, и все его тело напряглось в знак протеста. Драко вздрогнул и заставил себя открыть глаза, когда рука в перчатке схватила его за волосы, а отец запрокинул его голову назад. — Ты еще не передумал, Драко? — тихо спросил Люциус, прижимая холодное лезвие к горлу сына. — Нет, — еле слышно ответил Драко. Сердце, казалось, колотилось где-то в горле, и Драко почувствовал легкое головокружение от его быстрого биения. — На самом деле, — продолжил он, почувствовав мгновенный прилив храбрости. — Я рад, что ты собираешься избавиться от крови, которую, по твоему мнению, я не заслуживаю носить в своих жилах, потому что я этого не хочу. И я никогда не хотел. Еще крепче сжав волосы сына, Люциус запрокинул его голову назад и сильнее прижал лезвие к его горлу. — Ты всегда был слабым, — прошипел он, глядя на сына с выражением крайнего отвращения. Отведя взгляд от лица отца, Драко медленно поднял глаза и уставился на сводчатый потолок кабинета. Люстра над его головой сверкала хрустальными капельками, которые были так похожи на одинокую слезинку, медленно стекающую по его щеке. — Я сильный, — прошептал он и закрыл глаза, когда его отец взмахнул клинком. Боль пронзила его тело. Драко охватил ледяной холод, затем жар пламени, он сделал последний судорожный вдох, и мир вокруг него погрузился во тьму. И, словно в кино, перед его глазами возникли образы, картины его жизни, которая только что была прервана. Первые эпизоды прокручивались в его голове так быстро, что он едва успевал разглядеть каждое мгновение. Его мать была там, приглашение в Хогвартс, поезд, замок, а потом… Она… Ее лицо… Глаза… Улыбка… Ладони… Поцелуй… Прикосновение… Голос… Смех… Затем кадры замедлились. Они внезапно прекратились, и появилась она… в последний раз он видел ее лицо в тот роковой день, когда Пэнси Паркинсон отправила письмо. Воспоминание все прокручивалось и прокручивалось перед глазами, словно в замедленной съемке: ее улыбающееся лицо в толпе студентов, она говорит: Я люблю тебя, а затем последний образ померк, последнее видение исчезло… и затем… Все было кончено.