Юность

Июнь 2023 года — август 2023 года 

и вокруг все так чуждо, враждебно,

грусти дождливой печать,

нежно тухнут в подъездах консервы,

вызывая привычное "блядь".

мягко пиздит жену твой главврач.

и вода после фильтра не пресная.

на берёзе, залитой лучами,

начал лаять потрепанный грач.

и сосед в урну плюнул болезно.

но знаешь, люблю этот город,

мышьяк с кровью, плевками бомжей,

с бледным маслом рассветов и голод,

скрутившийся в плотном узле.

Иногда получалось видеть в Гриммджо человека. У большинства его ботинок были царапины на носах – споткнулся о щебень или бордюр на стройке, неловко задел ступеньку, облицованную плиткой, или просто интенсивно потер щеткой. Он плевал на домашние футболки с мелкими неотстирываемыми пятнышками. Он пил много воды вечером – пересыхало горло из-за множества разговоров за день. Его волосы прилипали к потному лбу, становясь на пару тонов темнее, после тяжёлого рабочего дня. Раз в неделю он ронял чашку, разбивая ее вдребезги, поэтому его сервиз был довольно разношерстным. Его губы иссушались в жарком летнем ветерке. Его чарующая картавость с мягкой французской “р”. От холодных напитков он кашлял на протяжении получаса. Порой сопел во сне и раскидывал руки и ноги, занимая две трети кровати. От нагрузок в зале у него могли болеть колени. Иногда он пропускал тренировки и шёл к врачу из-за болей в желудке и снова переходил на нежирный суп, теряя мышечную массу.  Ичиго мог перечислять очень долго все детали, которые считал присущими только людям – божественная картинка ломалась, покрываясь трещинами, обнажая то, что было довольно легко принять, но тяжело увидеть, осознать и вписать в имеющееся идеализированное представление о нем. Несмотря на все эти вещи, а их было множество, Ичиго все ещё видел в нем недосягаемое божество, до конца не понимая, почему Гриммджо делал то, что делал – возился с ним, стремился встречаться почаще, извинился тогда, при совершенно случайной встрече, и каким-то образом выбрал его. Все эти рассуждения Ичиго с завидной целеустремлённостью задвигал подальше, в особый ларец, в котором хранил тревожные вопросы, обреченные на отсутствие ответов – вопросы без кожи настоящего, без плоти рационального, без костей смысла.  Единственная мысль, которая не заталкивалась поглубже в дебри сознания – желание помириться с родителями. Снова увидеть маму. По матери он тосковал утром, когда просыпался и понимал, что может ей лишь написать, днем, когда видел её вещи в своём шкафу, достигал результатов на работе и не мог поделиться ими в полной мере, вечером, когда возвращался в квартиру, а хотел вновь появиться в её доме, и ночью, когда размышления о прошлом настигали его, подталкивая к просмотру старых фото в галерее телефона. Фотографии стабильно вызывали горечь в горле, что поднималась от кишков, желудка и печени, что не могли переработать токсичность его мыслей. Видео, где мама улыбалась, говорила что-то своим ласковым голосом, выворачивали нутро наизнанку, вынуждая согнуться на кровати в напряжённый комок из грусти и слез. Он накрылся одеялом поверх своей головы, крепко зажмурив глаза, стремясь ничего вокруг не видеть, закрыться от всего мира, от его трудностей и невзгод, и тихо плакал – слезы молча скатывались по щекам, впитываясь в подушку, в носу мерзко хлюпала влага, а губы, прикушенные зубами, ныли болью, что была способна отвлечь на пару мгновений. Ичиго впился ногтями в ладони, жёстко сжав кулаки и рвано вдохнул ртом, получая недостаточно кислорода под плотным покрывалом. Он заметил шаги возле кровати, лишь когда они прозвучали слишком близко тихим стуком по гладкой плитке пола. – Ты же знаешь, что я поддержу тебя в любом твоём решении, Ичиго? – раздался голос Кайена откуда-то сверху, с трудом проникая в бьющееся в очередной истерике сознание. Ичиго всхлипнул. – Я так хочу к маме, – произнес в ответ он, сильнее закручиваясь в одеяло. Кайен помолчал пару мгновений. – Мы можем к ним съездить, – спокойно ответил он. Ичиго судорожно вздохнул и резко открыл глаза, сталкиваясь с жаром воздуха под одеялом и полумраком с пробивающимся из небольшого промежутка светом электрических лампочек. Остатки солёных дорожек высыхали на щеках, щипая и неприятно стягивая их, и он шмыгнул носом. Буря резко сменилась штилем, совершенно пустой тишиной без единого слова – неведомое пространство открылось перед внутренним взором, являя нейтральное небо без облаков, огромную реку с мирно текущими волнами, лес, шуршащий листвой деревьев, в глубине которых скрывается жизнь неизвестных существ, свежий воздух открытой природы, которой нет дела до тревог маленьких людей, которая дышит глубоко вечностью оборотов вокруг солнца. Неужели так просто? Взять и поехать? Ичиго выглянул из кокона и задумчиво посмотрел на Кайена, все еще стоящего рядом и молчащего – ожидающего его решения. Он искал что-то в его глазах и, кажется, нашёл. Они так и сделали. Взяли и поехали, предварительно написав сообщение Масаки и уточнив время, когда родители будут дома. Ичиго не обращал внимание на музыку, которую включил Кайен, перебирая саундтреки всего плейлиста – он лишь тарабанил пальцами по рулю, пока мысли были заняты совершенно другим. Грядущая встреча пугала до дрожи в коленях, но и вдохновляла надеждой на хороший исход, метала от одной эмоции к другой, играючи разбирая голову на части и собирая обратно. Внутри творилась анархия, поэтому Ичиго постарался просто не думать ближайшие полчаса пути. Поставить на паузу вечный круг беспокойства, крутящийся в сером веществе. Заткнуть гребаные мысли. Не сказать, что у него хорошо получалось. Дом совершенно не изменился снаружи – лишь зима отступила, зеленели деревья за оградой, штукатурка фасада плясала ярким яичным желтком в свете солнца, и входная дверь окатила жаром нагревшегося с самого утра чёрного металла. Кайен нажал на дверной звонок, постукивая ногой о гранитный порог, и, по ощущениям Ичиго, секунды ожидания превратились в часы. Раздался громкий писк, и калитка открылась сама вместе с хрустом разжимающегося замка – суставы скрутило от этого звука, и Ичиго чуть не рухнул на колени от переизбытка тревоги, что была забыта на небольшое время и накатила на него вновь без предупреждения. – Блин, к этому невозможно привыкнуть, – пробормотал Кайен себе под нос и слегка подтолкнул дверь, окончательно раскрывая её. За ней было пусто. Ичиго испуганно заозирался вокруг в поиске хотя бы одного человека. Все казалось плохим знаком – их не встретили, не хотели видеть, никто не вышел к ним, лишь пустота рядом и тишина вдали, без опознавательных знаков и оставленных подсказок, без приветственного взмаха руки и без дающей понимание происходящего улыбки, без… – Пойдем в беседку, – тихо проговорил Кайен, прерывая его закручивающуюся в плотный жгут панику и потянув его за рукав. В панорамных окнах беседки виднелась фигура. Длинные волосы, подсвеченные золотистыми лучами утреннего солнца. Дверь открыл Кайен. Это была мама. Ичиго застыл, недоверчиво разглядывая её лицо. Оно было… каким-то непонятным, будто плоским, без эмоций, словно нарисованная кукла – ненастоящая, красивая, с причудливо завитыми локонами прекрасных волос.  Ичиго почувствовал страх от дезориентации в пространстве – чего ожидать от того, кого совсем не знаешь? Он до ужаса боялся быть отвергнутым, а теперь стоял и молчал с широко распахнутыми глазами, не воспринимая окружающую реальность, не догадываясь о ее истинном значении. Похоже ли это на то, что у него происходит с Гриммджо?.. Гриммджо был для него непостижимым божеством, чьи намерения и помыслы оставались тайной даже при словах без второго смысла, при действиях с одним значением. Мама же была для него своего рода идолом – он видел её героем, что совершил множество подвигов, преодолев жизненные невзгоды, в одиночку вырастив сына, пожертвовав личной жизнью на благо их маленькой семьи. Ичиго не то, что внутреннего, а даже внешнего сходства не видел с ней. И дело не в подозрении, что он приемный, нет, он точно знал, что он ее сын, но как он мог быть похож на эту потрясающую женщину?  Иссина пока не было. – Здравствуйте, тётя Масаки, – жалостливо ворвался Кайен в сгустившееся молчание, – я так по вам скучал!  На лице Масаки изобразилось некоторое любопытство в сочетании с мягкостью, когда она посмотрела на него, а потом на его брата вновь. Ичиго в верном считывании реакций окружающих себе не доверял. – Привет, – улыбка озарила своим светом Кайена, и тот даже дурашливо замахал рукой, весь зардевшись. Она улыбается ему, но не мне. – Вы все ещё готовите свои особенные пирожные? Ичиго такие не делает, он меня оставил без еды, – начал привычно драматизировать Кайен. Ичиго, казалось, ушёл под толщу воды – в ушах зашумело, голоса слились в единый фон, в нем отсутствовал смысл отдельных слов, наверняка складывающихся в цельные фразы, не достигающие своей сутью сознания. Такие не делает. Не делает, как родная мать? А точно ли они родные друг другу? А точно ли он – её сын? Резкой пулей ворвался в мысли хлопок двери, выбрасывая его из внутреннего во внешнее, вынуждая вынырнуть из глубин, в которые он погрузился ранее. Пришёл Иссин. – Папа, блудный сын вернулся! – возопил Кайен, кидаясь с объятиями на отца и повиснув на нем. Иссин обхватил его крепко, прижимая к себе, хлопая по спине, и вдруг убрал его руки, отодвинув его. – Ты знаешь, что я мог помереть, пока ты не звонил? – взгляд был серьёзным и внимательным. – Ну не помер же, – беспечно улыбнулся Кайен, пожимая плечами. Ичиго видел лишь каменную стену ожидания от Иссина. Ожидания чего?  – Прости, пап, я больше так не буду, – поджав губы и сведя брови домиком, ответил Кайен. Взгляд Иссина смягчился, и он тяжело вздохнул. – Я скучал, сын, – с тёплой улыбкой, с морщинками в уголках глаз, с отеческой заботой. – Я тоже, – радостно прищурившись то ли от солнца, попавшего в глаза, то ли от смысла сказанных отцом слов. Они снова обнялись, на этот раз еще теснее и крепче.  Ичиго словно ударили наотмашь по щеке, и теперь она горела огнем, распространяя боль по всему черепу – из-за него Кайен не общался с отцом.  Какой же он все-таки эгоистичный кретин. Все расположились вокруг низкого столика на диванах и креслах, и Масаки предложила чай. – Могу я помочь тебе? – с трудом вытолкнул слова, идущие от самого сердца, Ичиго. Мама с улыбкой обернулась к нему. – Конечно, – без паузы ответила она и прошла к шкафам, выуживая золотой пакетик с молочным улуном.  Ичиго хорошо помнил этот свёрток – любимые листья, свернутые в крупные замысловатые узелки, раскрывающиеся в горячей воде пряным ароматом. Они вместе насыпали в заварник чай, достали четыре кружки с блюдцами и ложками, пока Кайен о чем-то говорил с Иссином – периодически слышался его звонкий смех и хлопки рук, они явно время от времени давали друг другу “пять”, – но он не слышал, не вслушивался, так как был полностью занят совместной деятельностью с матерью.  – Ну как ты, Ичиго? – Масаки обратилась к нему, когда налила воду в электрический чайник и поставила его на подставку согреваться до восьмидесяти пяти градусов. Их семья никогда не любила пить кипяток. – Я в норме, – после небольшой паузы, с кратким взглядом на неё. – Как ты?  Масаки тепло посмотрела на него и вдруг взъерошила его волосы. – Ты моя семья, – без вздоха, без печали, уверенно и искренне. – Я всегда люблю тебя, помнишь об этом? Безусловная любовь матери. Так скучал, так хотел, но видел недостижимым, а теперь – вот оно, в его руках, и, оказывается, всегда было в них. – Я тоже люблю тебя, мам, – голос дрогнул, и Ичиго поспешил сглотнуть поднимающийся по пищеводу горький комок возможных слез. Мама перевела взгляд на Иссина, и эта любовь… не исчезла из её глаз, не стала ярче или слабее – она так же, ровно, спокойно, всеобъемлюще сверкала, согревая окружающее пространство, распространяя тепло по коже, – Ичиго физически ощущал ее.  Так вот, в чём ядро проблемы.  Она меж двух огней.  И нужно было мириться не с ней, отнюдь – она всегда его за все прощала, даже не тая обиды, всегда была на его стороне, являя собой чистый, незыблемый образ матери. Но и другая сторона существовала, и она не могла разорваться на две части.  Мириться необходимо было с Иссином.  Только с ним. Чайник согрелся до нужной температуры, испуская тонкие струйки пара, и Масаки налила горячую воду в заварник, махнув ему рукой, направляясь к Иссину и Кайену. Ичиго подхватил чашки и отправился вслед за ней, расставив все на столе, располагаясь на своём месте возле брата. – Ну, как твои дела, Ичиго? – повернулся к нему Иссин, прервав разговор. Кайен щёлкнул пальцами, приосанившись и привлекая к себе внимание. – О, дела у него вообще…  – Помолчи, сейчас не тебя спрашивают, – серьёзно прервал его Иссин, и Кайен замолчал, даже не поджав обиженно губы. Иссин смотрел в упор, и Ичиго внутренне съежился, отводя взор. – Я… Он вдохнул поглубже. – Я работаю, – облизнул сухие губы. – Уже месяц без выходных. У меня десять объектов в работе, один в часе езды, мотаюсь туда раз в неделю. Ичиго осторожно взглянул на Иссина. – Сколько заработал? – спокойный вопрос с явным интересом к нему и его будням. – На жизнь хватает, – ответил Ичиго, дернув уголком губ в слабой улыбке. На самом деле, как же хреново у него все было. Он пахал как ломовая лошадь и получал за это даже не половину того, что зарабатывал ранее в отделе продаж “Каракуры” под началом родителей. Но гордился тем, что имел – каждой монетой, что обрёл в тяжёлом труде самостоятельно, без помощи семьи. Он, наконец, не был никем, не был подсосом или иного рода нахлебником, кем ощущал себя когда-то. И если бы кто-то вкинул подобную характеристику в его адрес, то получил бы лишь агрессию в ответ – Ичиго старался, ясно? Было внутри достоинство, и если бы отчим попытался его осквернить, то все, финита ля комедия – бесповоротный конец. Но Иссин вдруг мягко посмотрел на него. Почудилась ли эта мягкость? Ичиго себе не верил.  – Ичиго, ты молодец, – вдруг заговорил он. – Если тебе нужна помощь, знай, что ты всегда можешь ко мне обратиться. Ко мне. Я тебя поддерживаю.  Это звучало именно так. По-отечески тепло, как может сказать только кровный родственник.  Ичиго моргнул, пытаясь переварить услышанное, и все же кивнул, улыбнувшись – для этого пришлось постараться, но благодарность все же шла изнутри, смывая сомнительные преграды на своём пути. Вечер проходил действительно приятно, но Ичиго не мог не тревожиться, ощущая недоверие.  Так не могло быть. Все хорошо? Правда? В его мрачных буднях было лишь отсутствие света, а сейчас он получал его сполна – подарком с небес, невозвратным авансом, милостью божьей.  – Ну, появился у тебя парень? – спросил вдруг Иссин.  Холодным ножом в сердце с чавкающим прокручиванием внутри. Ожидаемо, но из-за спины. Вот, о чем он переживал. – Да, – Ичиго сжал руки в кулаки на коленях. – Это Гриммджо. Воздух разрезало молчание, и Ичиго увидел вспыхнувший в глазах Иссина гнев. Но этот гнев… он шёл сквозь него, не в его глаза, душу или сердце. Это было похоже на…  Страх? – Почему именно этот ублюдок? – выцедил Иссин, сжимая обивку дивана. Да, это точно был страх. Опасение за него, за его безопасность.  – Он же тебе сделал больно, – тихо проговорила Масаки. Да, верно. Но Ичиго сам до конца не знал, почему поверил ему и в него – они не говорили об этом, не обсуждали произошедшее вслух, не задавали вопросов и не получали ответов. Возможно, он просто плыл по течению. А может, осознанно выбрал этот путь с ним. Одно было точно – Ичиго хотел быть рядом и принадлежать, дарить все, что у него было, вызывать улыбку и блеск в глазах. Очень хотел. – Да, но он попросил прощения и больше не делал мне больно. Тяжёлый вздох. – Ичиго, люди не меняются. Сделав зло однажды, они легко могут повторить его вновь, – Иссин отпил чая из чашки, со стуком поставив ее на стол. – В такие моменты надо уходить. В моем прошлом много ошибок, и их бы не было, если бы я просто выбрал уйти, – он поджал губы, нахмурившись. – Ещё не поздно сделать такой выбор. Чтобы спасти не только себя, но и другого человека. И воззрился на него в ожидании его ответа. Ичиго осмотрелся кругом – все взгляды были обращены на него. Масаки – с неведомой мольбой, Кайен – с поддержкой, Иссин – с гребаным ожиданием.  Но у него уже был ответ. – Я все понимаю, но я уже сделал свой выбор, – с усилием разжал пальцы и потер ткань своих брюк Ичиго. – Да херня это все, Ичиго, таких “Гриммджо” гуляет по свету тысячи, свет клином на одном не сошёлся, – отмахнулся от него Иссин. Ичиго был в растерянности. – Приводи его. Будем общаться, – строго и уверенно. Иссин закурил и замолчал. И Ичиго смог лишь кивнуть. Вскоре они засобирались домой, и мама обняла его, прощаясь. Иссин тепло пожал ему руку, и неожиданно притянул к себе, сжимая в легком объятии. Ичиго потянулся в ответ. Вернувшись домой уже вечером, он медленно взял в руки телефон. Отложил в сторону. Снова вернулся к нему. Надо, Ичиго, надо.

Гриммджо, привет. Я тут с родителями помирился. Они хотят с тобой познакомиться 

19:27

Он уставился в экран и довольно быстро увидел, что появилась надпись “онлайн”. Привет, Ичиго. Мы уже знакомы 19:30 Да блять, он-то в курсе. 

Хотят познакомиться с тобой как с моим парнем 

19:32

Этот статус они не обсуждали, но более кратко и правдиво невозможно было описать всю сложившуюся ситуацию. Завтра? Могу вечером после работы  19:33  Блять, так быстро? Он же пережует себя полностью за эту ночь!

Да, хорошо

19:36

Кажется, что-то ещё нужно было сказать.

Спасибо

19:36

Вот теперь точно все. Да не за что) 19:37 Ичиго убрал устройство под подушку, заведя будильник. Весь день он кусал губы в переживаниях, а вечером его забрали из дома, и они поехали вместе. Колени бесконтрольно тряслись, и Гриммджо положил ему руку на бедро, успокаивающе сжимая и не отпуская всю дорогу.  Не сказать, что это очень помогало. Иссин встретил хмуро, но все же поздоровался и пожал руку Гриммджо. Они прошли в беседку, и там уже была Масаки – она сидела на диване, а на столе снова был молочный улун. Иссин напряженно сел рядом с ней – Ичиго показалось, что он является гранатой, чья чека уже давно сорвана, предвещая разрушительный взрыв. В основном, говорила Масаки – о чем-то отвлеченном, и Ичиго лишь смотрел на их лица, не в силах вслушаться в речь. – Кем работаешь? – вдруг спросил Иссин, обращаясь к Гриммджо.  Ичиго ощутил, как кипяток поднялся от груди выше, нестерпимо опаляя уши – было стыдно. Все произошло из-за него тогда, из-за его слов, бегства от проблем и трудностей. Ведь можно было все обсудить напрямую, а не жаловаться родителям, можно было… – Руководитель отдела продаж в “Уэко Мундо”, – спокойно ответил Гриммджо на неудобный вопрос. – Также курирую работу с партнерами. Масаки поджала губы и сжала чашку крепче в руках. – Ну да, в этом ты хорош, – тон матери резал наживую. Ичиго показалось, что ещё немного, и он сам раскрошится по доске судьбы на части под её острым ножом. – Согласен, ты отлично умеешь продавать людям идею, – добавил Иссин, поджигая кончик сигареты, чей фильтр был у него уже между губ. Двойное дно, подтекст виделся в этом, и Ичиго тихо вдохнул носом воздух, пытаясь не умереть от недостатка кислорода в помещении, в котором ему неожиданно стало жарко. Намекал ли Иссин, что Гриммджо и ему, Ичиго, продал какую-то идею? Но какова цена, чем же будет она оплачена?.. Родители наверняка по камерам около дома видели, на чем приехал Гриммджо. Значит, понимали, что его цель – отнюдь не вернуться в Каракуру. У него и так все было хорошо, даже отлично. – А ты не думаешь, что он хочет вернуться и сделать тебе больно в качестве мести? По сути, из-за тебя его уволили, – тщательно подбирая каждое слово, ответил он. – Ты причина, по которой он уезжает в другой регион на какое-то время. Глаза Ичиго широко распахнулись, и он резко взглянул на Шунсуя, изумленно приоткрывая рот и силясь что-то сказать. Тогда он говорил про Киске. Но может, в действительности речь всегда шла лишь о Гриммджо? Пауза преломилась, и завёлся непонятного рода светский разговор с Масаки, вроде о работе.  Вдруг, Ичиго сам не понял, как тема сменилась на это, – мать начала рассказывать какую-то историю о своей троюродной сестре. Что-то о ней Ичиго уже слышал – она ошиблась в своей любви, прощала из-за нее все обиды и страдала всю свою жизнь. Родственница не могла уйти, отказаться от своих чувств, перестать закрывать глаза на красные флаги, что ежедневно подкидывались ей с легкой руки возлюбленного, и её семья ничего не смогла с этим сделать. – Она, – Масаки красноречиво посмотрела на Ичиго, – неверно выбрала своего человека. И взглянула на Гриммджо.  Ты ошибся. Мы тебя не одобряем. Он тебя простил, это развяжет тебе руки, и ты снова сделаешь ему больно. И мы не сможем остановить ни тебя, ни его. Тон голоса Масаки расшифровывал нехитрое послание истории, сквозил болью и напряжением с долей злости и страха – именно так любая мать пытается уберечь своего ребёнка. – Каждый может однажды ошибиться по незнанию, – медленно проговорил Гриммджо, не скрестив руки на груди в попытке защититься, оставаясь открытым. – Люди заслуживают второго шанса. Третьего – нет. По незнанию?  О чем он не знал в конце ноября двадцать первого года? – Куросаки и второго шанса не дают, – жёстко отсекла Масаки. – Порой даже родным по крови.  Но Ичиго дали шанс после ссоры длиною в полгода. А он даже не извинился. Чем он заслужил такую благосклонность родителей? Приходила в голову мысль – потому что очень близок, потому что единственный кровный сын.  Сможет ли он сам дать ещё шанс, если все повторится, или все исчерпано из его души? Да и нужно ли? – Мне дали второй шанс. И ошибки не будет, – Гриммджо посмотрел на Иссина, стойко выдерживая его тяжелый взгляд. – Никогда. Масаки и Иссин переглянулись – они словно общались без слов, и Ичиго фантомно услышал их голоса, когда они вновь посмотрели на Гриммджо.  Посмотрим, как ты себя вести будешь, Гриммджо Джаггерджак. – Ладно, наверное, вам пора ехать домой, – Иссин кивнул, поднимаясь с дивана и не оставляя выбора. Они быстро собрались и направились к выходу, Иссин пожал руку Гриммджо, внимательно посверлив его взглядом, и обернулся к Ичиго. Оба родителя тепло приобняли его и стояли в дверях, когда они садились в машину. Дверь закрылась, и Гриммджо отвез его домой. – Спасибо, что привёл меня к своей семье, – включив режим “Parking”, произнес он с тонкой улыбкой, осмотрев его с головы до ног. Ичиго со стоном запустил пальцы в свои волосы, сжимая их. – Но вышел же пиздец, – с уже нескрываемым отчаянием. – А ты ожидал чего-то другого? – лазурное небо осветило его и синий океан спокойно зашевелился мирными волнами. Гриммджо, похоже, действительно понимал, на что шёл, и от осознания этого дрогнуло сердце – шаг виделся значимым, серьёзным, осознанным, становясь важным этапом в их взаимоотношениях.  Они не скрывались, как ранее это было – ныне Гриммджо открыто встречал трудности лицом к лицу, не утаивая своих намерений, и все резко переставало быть похожим на какую бы то ни было интрижку или месть. Слишком заморочно для мести, откровенно говоря, можно уже давно было раздавить его и при этом не встречаться с его родителями. Кем был Ичиго для него?  И верил ли он этому чувству? В июле он не выдержал и позвонил матери с просьбой уточнить, как отнесется Иссин к тому, что он хочет вернуться в “Каракуру”.  Он осознал, что начал ненавидеть работу риелтором – она вызывала тошноту ежедневно, по расписанию, подрывая маленькой заработной платой уверенность в собственной компетентности. Он задолбался. Он устал. Иссин предложил нечто покруче – бросить работу, начать получать ежемесячное пособие от него при условии, что Ичиго пойдёт учиться в университет. Было, безусловно, страшно оставлять то, что обеспечивало его самостоятельность, и стать вновь зависимым ребёнком без права на выражение своей точки зрения в диалоге, без права на ошибку в отношениях с родителями, без права на свободу, к которой он всегда стремился и к которой уже привык. Гриммджо, услышав это, бескомпромиссно заявил, что оплатит обучение. Ичиго пытался отказаться, но его тон не терпел возражений, его просто поставили перед фактом – Гриммджо платит, и точка. Родители согласились с этим даже без скрипа. Ещё один человек, кому он оказывался должен. Когда он сможет расплатиться по счетам? И чем? Последний день лета истекал кровью прощального заката.