Юность

Декабрь 2021 года — март 2022 года

от будильника крутит грязно кишки,

играет кофе в кружке с утра,

молоко в чёрной жиже сольется в силки,

бледным туманом в душе вода

тело окутала тяжестью лет, –

это мой самый яркий билет, 

и чернейшее на коже клеймо —

прошедших грязно тысячи лет,

и тысяча лет таких же грядёт.

– Зайди ко мне в кабинет, – послышался голос Кьераку утром. Он отлучался куда-то и только вернулся. И Ичиго понял – это оно.  Гриммджо вылетел из комнаты после короткого разговора к санузлам, всплеск воды сопроводил его пребывание там – и вскоре мокрый, взъерошенный, с нахмуренными бровями и потемневшими до шпинели радужками он вернулся к Шунсую. Дверь надёжно приглушила их беседы, и оставалось только догадываться, что же мог он сказать своему руководителю. Ичиго трясло – липкий пот покрыл шею и виски, он сгорбился над столом, протянув руки к клавиатуре, раскрыв дрожащие пальцы, а слезы хлынули по щекам, смешиваясь на подбородке с соплями, предательски текущими из носа. В голове гудело, било набатом, мысли вылетели прочь, совпровождаемые паническим внутренним криком вслед, грудную клетку вскрывало ужасом от происходящего – из-за него рушилась жизнь человека, близкого и дорогого, в этот самый момент. Казалось, он мог догадаться, что имеют ввиду родители под “все решим”, но тогда очевидность исхода не явилась ему, а внезапное осознание ударило лишь утром, когда он услышал слова Шунсуя. – Он того не стоит, – мягко опустилась на плечо рука, пока Ичиго давился слезами, подозрительно хлюпая носом над своим столом и утирая влажными салфетками зареванное лицо. Никто его не трогал, не спрашивал, в чем дело, хотя наверняка взрослым людям вокруг все было до омерзительности очевидно, но сдержать рвущийся наружу вой не представлялось возможным.  Это был Шунсуй.  Ичиго поднял взгляд красных глаз на него, физически ощутив, как уголки его губ страдальчески опустились вниз, и с трудом кивнул, соглашаясь.  – Приводи себя в порядок. И не смей расстраиваться, – уверенное спокойствие достигло воспаленного разума и толкнуло в мысли о действиях в ближайшем будущем.  Простые фразы возымели эффект – руки сами нащупали ещё салфеток в сумке, сухих в том числе, утерли лицо, помогая носу тихо высморкаться, рот сплюнул горечь слёз, а после благодарно принял воду из чашки, ранее удачно забытой на столе. Мысли заструились в ровный поток, отрешенные, до равнодушия опустошенные после истерики, заблокировались на замок размышления о собственной нелегкой судьбе, явно решив подстеречь его дома, когда он останется в четырёх стенах своей комнаты в одиночестве, без лишних ушей и глаз. Когда свидетелей не будет рядом, его накроет так, что мало не покажется – Ичиго был уверен в этом. От понимания даже не содрогнулся, его было не напугать каким-то нервным срывом. И не такое проходили. Впрочем, такое действительно не проходили – впервые в жизни его действия настолько влияли на других людей отнюдь не в радостном смысле. Впервые все закручивалось, водоворотом задевая невиновных в его безумии. Впервые он разрушал чью-то судьбу. Таким образом, первого декабря Гриммджо уволили. Уход Джаггерджака коснулся всех – изменилась система назначения визитов, теперь они распределялись поровну, риелторы не по своему желанию выбирали менеджера, как было раньше. Ичиго стартанул – до нововведений большая часть потока клиентов и, соответственно, сделок шла к Гриммджо. Когда-то он никому не ведомым образом вытянул золотой билет – добился от руководителя, чтобы все агентства недвижимости приходили к нему, а основные посетители, вытащенные с рекламы колл-центром, распределялись поровну между менеджерами. С тех пор, даже когда убрали такой расклад, риелторы все равно шли к нему – может, им что-то обещали, или понравилось сотрудничество, а вероятно, просто привыкли.  Тем не менее, история поменялась, и Ичиго вырвался вперёд, бронируя квартиры задатками, бегая по кабинетам отдела продаж и стройке, заслужив внимательный взгляд и похвалу Шунсуя. Конечно, от пиздюлей за периодические косяки его результаты не спасали, но обиды не было и в помине – чётко, по существу и по делу, с огромной моральной поддержкой и теплотой его начальник направлял на путь истинный, и это невозможно было не замечать, не ценить, не чувствовать. Безусловно, каждый вечер дома его поджидала истерика, но что поделать, побочные эффекты. Побочные эффекты его жизненных ошибок, его падальной сущности, его опрометчивых грёз. Спустя две недели после увольнения он окончательно покинул отдел продаж, отработав последних клиентов. Ичиго устал трястись, измотанный ежедневным присутствием разъяренного Гриммджо, закопавшегося в будни клиентов, рвущего по результатам всех на части, словно берсерк, вошедший в релиз, но не удостоившего его даже взглядом – презрительным, огорченным, разочаровавшимся, да черт возьми, каким угодно, хотя бы одним, лишь бы не это молчание, словно между ними совершенно ничего не было – ни горячего взгляда, ни сжимающих бедра рук, ни одного мягкого оскала. Словно его вообще не существовало никогда. И не будет – тоже. Кажется, все действительно закончилось, рваными грубыми стежками зашивая развороченную грудину. Тело подводило тремором рук, дергаными движениями, утомленным взглядом, но, пока получалось надевать маску для клиентов – “фирменный костюм клоуна”, как ее именовал Кьёраку, – Ичиго считал, что полет нормальный и он вполне неплохо справляется. Ичиго вообще был горд собой – работать в таком разбитом состоянии и успешно закрывать план – это воистину надо умудриться. Он откинулся в кресле, готовом вот-вот развалиться на части, и посмотрел в потолок, укладывая голову на неудобную спинку. Глаза закрывались, но работа не планировала давать ему передышки, и мысли лениво заворочались, пуская нервные импульсы в сером веществе – обо всем и ни о чем одновременно.  – Медитируешь? – возник голос рядом, и один глаз приоткрылся, обнаруживая вторженца в его личное пространство – Киске облокотился о стеклянную перегородку, смотря на него сверху вниз совершенно нечитаемым из-за вновь надетой шляпы взглядом. – Покурим? – Ичиго потянулся, не сочтя нужным отвечать на вопрос. Улица встретила неожиданно теплым воздухом и крупными снежинками, медленно оседающими на землю. Он вышел на крыльцо за пределы навеса, задрав голову вверх и ловя капли замерзшей воды лицом – физические ощущения, яркие, контрастные, всегда успокаивали шум в висках, бодрили и настраивали на нужный лад. С наслаждением вдохнув лимонный пар – он снова курил электронки – задержал его в лёгких и с мечтательной улыбкой повернулся к Киске, выдыхая.  – Тебе нравится зима? – неожиданно для него самого вылетела фраза, произвольно прочертив путь до Киске, ударяясь о безмятежное лицо под шляпой. Он так же смотрел в небо, но выбрал все же остаться под козырьком крыши, поэтому снег не касался его, лишь сыпался под ноги, проводя перед ним белую черту. – Очень, – краткий ответ не заставил себя ждать, и Ичиго задумчиво хмыкнул. – А я вот ненавижу. Зиму он особенно ненавидел – холод, грязь, обоссанные сугробы, машины, застревающие на кашеобразном снегу, по десять аварий в день и нескончаемое серое небо, обещающее не отпускать до марта. А ввиду последних событий – терпеть не мог до дрожи в зубах, до сжимающихся кулаков, до неприязни, стучащей в ушах. Зима была отвратительной – и он ничего с этим поделать не мог. Но так же не мог не любить единственный момент в начале: первые хлопья, летящие с неба и медленно покрывающие серый асфальт нежным тонким слоем, чистый морозный воздух, неповторимый в своём девственном целомудрии, в ослепительной белизне, которой лишь предстоит исчезнуть под грязными колёсами машин, жестоко ее бороздящими. Этот сладкий миг первой свежести, что суждено угаснуть в мерзости будней.  – Всегда можно провести время с бокалом вина в приятной компании, смотреть на виды за окном, находясь в тепле, – произнес Киске. Ичиго чуть не сблевал прямо на пороге от неприятных ассоциаций, не отошедший от травмы, все еще чувствительный к любым упоминаниям о недавнем прошлом, он выкручивался только от мысли о вине, доме и мозолистых руках одного слишком близко знакомого человека.  – Я не пью уже три недели и хочу не заниматься этим примерно всю оставшуюся жизнь, – поморщился Ичиго, вспоминая каждый вечер с Гриммджо. Ни одна встреча не была для него трезвой. Ни одно воспоминание не обходилось без алкоголя, настойчиво ему предлагаемого, и он ведь соглашался раз за разом, не видя в этом проблемы. И это всегда было, черт побери, вино. Белое. Сухое. – Можно выбрать чай, – легко согласился Киске, не настаивая на своём. Похоже, действительно относился к напиткам просто, не тяготея к алкогольным. – Что делаешь сегодня вечером? Но Гриммджо всегда пил чай. Пуэр, если быть точнее. Тошнота вновь подступила к горлу, но новая лимонная затяжка подавила неуместные позывы и удалось судорожно выдохнуть. – Да ничего, – быстро проговорил Ичиго, с опозданием соображая, что его, кажется, приглашают в гости. Они не проводили время вместе очень давно – с той единственной летней прогулки по барам в обществе друзей Киске – и никогда не обсуждали, что же произошло в тот вечер, хотят ли встретиться вновь. Было ли вообще в той встрече что-то. А теперь вот приглашал в гости. Да ну, не может быть. – У меня есть хорошая, по моему скромному мнению, коллекция чая, – продолжил Киске. – Позволишь тебя угостить? Господи, нет, только не это. Он вообще был не готов к каким бы то ни было встречам. Снова блядский чай. Прошло всего три недели с последней близости с Гриммджо, и подавленность вкупе с разбитостью все ещё преследовали его.  – Почему нет, – выпалил Ичиго и чуть не заорал, когда его рот выплюнул это.  Блять, и почему он согласился?  Чудом найдя постиранную футболку вместо пропотевшей после тяжёлого рабочего дня рубашки, Ичиго вновь посмотрел на себя в зеркало. Вид был, откровенно говоря, не очень: прилипшие ко лбу из-за снега волосы, выглядящие грязными своей черной влажностью, фиолетовые тени под глазами из-за того, что он нормально не ел и не спал последнее время, держась по большей части на кофе, хмурое выражение лица – явно лучший выбор для похода в гости. Однако, футболкой Ичиго был вполне себе горд – свежая серая ткань приятно пахла, но вызывала лёгкое смущение своей мятостью и застиранностью. Решив не заморачиваться по этому поводу, ведь получилось заставить себя хотя бы искупаться, он надел черные джинсы с привычным солнечным анораком и взъерошил мокрые волосы, стремительно выходя из квартиры. Навигатор услужливо провел маршрут к адресу, скинутому в кратком сообщении, и Ичиго отправился в путь без мыслей, без переживаний, с тихо скрипящей, как снег под ногами, пустотой в голове. Он не понимал, что делал – просто плыл по течению, доверившись природной мудрости окружающего мира, не думая о худших вариантах развития событий, которые обычно сопровождали его днями и ночами, вгоняя в тревожность и уныние. Подъехав к одноэтажному дому с деревянным забором высотой чуть выше среднестатистического человека, Ичиго увидел знакомый бежевый Nissan Murano и припарковался на свободном участке рядом с ним. Киске уже был на пороге, закурив затейливую трубку, и приветственно улыбался.  – Ты пришёл, – радостный взмах рукой и дурашливый смешок из-под полосатой панамки.  Неужели Киске думал, что он не появится? Ичиго даже вовремя прибыл – ровно в восемь, как и договаривались днем, вспомнив, что его смена заканчивалась в семь. О каких бы то ни было переживаниях невозможно было судить из-за вечной тени, в которой скрывался лунный взгляд, и светлой чёлки, хаосом размешивающей любое выражение лица в придурковатую нелепость. – Ну, технически, приехал, – докопался в ответ, даже не жалея о мелкой грубости, сорвавшейся с языка. – О, я вижу. Будешь курить? – Киске протянул ему вторую трубку с, похоже, заранее заготовленным к его приезду табаком.  Ичиго ненавидел отказываться от вещей, ради которых другие явно старались, готовились для него, но чистый табак высокого качества был не по его душу, предпочитая миновать сомнительного любителя обычных магазинных сигарет и средней дороговизны электронок. В конце-концов, будь это сигарилла или небольшая сигара, точно возникли бы размышления о том, хочет ли он накуриться первоклассной Доминиканой или Кубой, но не тот случай. – Нет, спасибо, – с трудом выдавил Ичиго тонкую улыбку, тщательно стараясь быть вежливым. Обижать человека не хотелось – все же черствость ещё не успела окончательно поглотить его сердце, заставляя забыть, что же такое быть гостем. Похоже, желанным гостем. Может, это просто дружелюбие и вежливость? Киске, впрочем, был довольно нелюдимым, судя по его поведению на работе – после встреч с представителями рекламных агентств минимум три сигареты и две кружки чая на закуску к тяжёлым вздохам настигали его сразу за закрытой входной дверью. Ичиго считал, да, и что? Он просто был наблюдательным, вот и все. Можно ли, зная это, заподозрить Киске в том, что он ко всем гостям так относился? Да и так ли часто они вообще были – эти гости? Кажется, радушный хозяин дома рядом с комплексом “Каракура” ничуть не расстроился, откладывая трубку на деревянную тумбочку возле с панорамными входными дверьми, и продолжил курить, смотря вдаль. – Смотрел сериал “Бумажный дом”? Кажется, Киске предлагал им занятие на вечер. Ичиго слегка скрутило – Гриммджо делал то же самое, правда, выбрали они “Игру в кальмара”, нашумевшую и невероятно популярную. Единственным подозрением, в связи с чем это происходило, было только одно – то ли все считали своим долгом развлечь его новыми сериалами, то ли видели в нем ребёнка, увлекающегося поп-культурой, не подозревая о его интересах и вкусах. Может, все вместе. А Ичиго вообще был не по сериалам – чаще ходил в кино на фильмы разных жанров, любил цельные истории, которые заканчивались сразу, как он выходил из кинотеатра, но продолжали жить в его мыслях еще пару недель до нового похода за яркими впечатлениями, в бегстве от скуки, грусти и собственных переживаний. Жить в вымышленном мире – о, его мастерство в этом не знало границ. Что, пожалуй, даже было пугающим – но Ичиго отмахивался от сомнений в собственной адекватности, предпочитая не забивать себе голову пустыми тревогами. Пока не ебало какими бы то ни было последствиями – и ладно. Да хер да с ним – у каждого свои недостатки. – Нет, – слегка кисло. На большее его просто не хватило. – Предлагаю посмотреть одну серию, если не понравится, я сразу выключу, – ему преподнесли компромисс, что-то новое и ещё ни разу не встречаемое им в этой жизни. – Как раз выберешь и попробуешь чай. О, он не шутил насчёт чая. Не то чтобы Ичиго думал об обмане – Киске пока что не давал поводов усомниться в нем, будучи честным в каждом мелком взаимодействии с ним, – но чай оказался не просто предлогом. Приятно.  – Хорошо, – нейтрально, но твердо с уверенным кивком головы. Действительно неплохо. Киске открыл дверь, шутливо поклонившись в приглашающем жесте, и Ичиго прошёл внутрь. Деревянная терраса отпустила его, и плитка темно-серого цвета встретила теплом, обогревая щиколотки, замерзшие в коротких кроссовках во время краткого пребывания на улице. Рука, протянутая к нему, забрала куртку и повесила на крючок незамысловатой вешалки рядом со входом. Кухонный гарнитур, похоже, недавно доделанный, белел на фоне серых стен справа, впереди виднелся фисташковый диван – Киске точно был преданным поклонником этого цвета – напротив которого на бежевой подставке расположился внушительный телевизор. Да, не заподозришь в нем фаната произведений кинематографа или любителя приставок, но вот оно – доказательство тайных предпочтений. Или все это для гостей?  Какие гости бывали в его доме?  Ичиго ничего, помимо работы, не знал о нем, да и никогда не слышал подобных разговоров, оставляя личную жизнь Киске в тайне. Так ли ему хотелось разгадывать чужие секреты? Ичиго не особо был уверен в этом. Киске задумчиво встал около стенда слева от дивана, почесывая небритую щеку. Приглядевшись, Ичиго понял – стеллаж был полностью заставлен баночками самых разных фактур, расцветок и форм, пакетиками, завязанными бечевкой или металлической проволокой.  Ичиго не заметил, как замер на пороге, неловко пялясь на окружающий его интерьер. У Гриммджо все было иначе – его кирпичный двухэтажный дом, будучи просторным, потрясал продуманностью и нет, не роскошью, но явственно ощущавшимся тихим достатком. Просторная кухня-гостиная, отдельная спальная комната для ребёнка, начиненный новой техникой кухонный гарнитур – все кричало о том, что он был семейным человеком совсем недавно. Киске же… минимализм во всем. Одежда, почти одинаковая на работе и дома, простой интерьер – незавершенный ремонт уже вырисовывал лёгкие очертания жилища с тремя комнатами. Дверей пока не было, поэтому Ичиго мог разглядеть груду хлама в одном из проёмов и средних размеров кровать из ортопедического матраса на поддонах в другом. Тёплая плитка проходила через весь дом, и вскоре стало понятно, с чем связано такое решение – комфортно ходить босиком. У Гриммджо был кварц-винил серого цвета и бежевые обои, тонкие, итальянские, которыми он гордился. – Зелёный или чёрный?  Да в целом, Гриммджо гордился всем, собой в том числе. И в действительности никогда не предлагал ему просто чай. Первая встреча не в счёт – все равно закончилась вином. И взаимной мастурбацией. Но ещё не вечер. Киске полуобернулся, выжидающе на него посмотрев, и Ичиго опустил взгляд в пол, решив, что глазеть дальше будет неприлично. Ах да, его же спросили. – Мне без разницы, выбирай на свой вкус, – пожав плечами, он принялся отдирать липучки на кроссовках, снимая обувь, в которой до сих пор стоял на пороге. – Давай по-другому: небо или земля?  Это ещё что за шутка? Ичиго недоуменно воззрился на него, скрестив руки на груди и думая, чем же могло все закончиться. – Ну, допустим, небо. Что, сверху считать будешь? – брови нахмурились, выдавая недовольство играми с необъявленными правилами, в которых участвовать совершенно не хотелось. – Не угадаешь, откуда считать буду, – спокойно отрезал Киске, не реагируя на его выражение лица, отвернувшись обратно к стеллажу. Доверчиво открытой спиной стоял к нему. – Назови число до пятидесяти. Кажется, у него отказывала оперативная память, и следовало прекращать думать немедленно – а то придёт в голову ещё больший бред, нежели характеристика доверчивости чужих спин. Например, как уверенно прозвучали его последние слова, практически приказом. Ичиго сглотнул, сжав зубы. Надо было сосредоточиться на задаче – назвать число.  – Тридцать один, – первое пришедшее в голову. Абсолютно никаких ассоциаций. – Ай-ай, льстить не хорошо, – усмехнулся Киске, словно довольный его ответом, и принялся считать чаи откуда-то с середины вниз. Действительно, не угадал бы, откуда он начнёт. – И не думал, – Ичиго протестующе мотнул головой, не понимая, к чему он клонит. – О, значит, случайность, – прижав палец к стеклу, дабы не сбиться со счета, полубернулся и, сощурившись, широко улыбнулся, – у меня день рождения тридцать первого числа, думал, ты знаешь. Вот же блять.  Будь Ичиго один, точно хлопнул бы себя ладонью по лбу и несколько раз с усилием приложился головой об стол – может, получалось бы немного думать иногда перед тем, как что-то говорить? Вот теперь подумают, что он так подлизывается, заглаживает вину, что пришёл без десерта к чаю, или, ещё хуже, подкатывает… Какой же кретин! К тому же, в прошлом году он забыл о нем и так ничего и не подарил. Ужасно. Киске, наконец, вытянув баночку с крупными чайными листьями внутри, повернулся к нему, остановившись на мгновение. Щеки Ичиго начинали гореть, видимо, растерянность отобразилась на его лице, закрутился горький комок в желудке – такими темпами он скоро станет звездой камней в желчном, однозначно, – хотелось просто сбежать нахрен отсюда, он совершенно не понимал, что тут делал, зачем здесь находился, что искал и хотел ли найти. Зачем он вообще пришёл? – Не бери в голову, Ичиго, все в порядке, – забавно замахал руками Киске, довольно успешно отвлекая его от приближающейся панической атаки. – Просто теперь ты знаешь. – Месяц-то какой? – смущенно почесав затылок, Ичиго посмотрел в сторону, избегая прямого взгляда, и тихо выдохнул. Конечно, Киске уже в первый же день стал свидетелем последствий того, как влиял на него стресс, но гипотетический повтор событий того времени его не прельщал. – Декабрь, – просто ответили, заливая фильтрованную воду в чайник с индикатором температуры и заодно легким движением подписывая ему смертный приговор. Это же совсем скоро. Так стыдно. Ичиго отмахнулся от мыслей о том, что надо приготовить подарок, как и всем остальным ранее, решив разобраться с этим позже. Как он мог забыть, если список с датами висел буквально рядом с его столом в менеджерской?  – Усаживайся, – Киске махнул ладонью на диван, не глядя, и начал проделывать неизвестные махинации со стеклянным резервуаром для чая. То ли обдавал готовым кипятком, то ли ещё что-то – Ичиго не разбирался в тонкостях приготовления напитков, но угадывалась рука если не профессионала, то опытного любителя – он точно видел подобное в видеоуроках на YouTube, пытаясь научиться этому искусству однажды. Взгляд скользнул под барную стойку – обнаружился небольшой холодильник с разными сортами вина. Ичиго нервно сглотнул, себе не доверяя – откажется ли он, если ему предложат? Никогда не отказывался ранее, к тому же, даже сегодня согласился на приглашение в гости, совершенно не планируя этого делать – о какой уверенности в собственной адекватности могла идти речь? Киске выложил на поднос чашки и чайник из зелёного фарфора с маленькой чёрной фигуркой кошки и принёс его к диванному столику, бережно раскладывая на поверхности. Каждое движение сквозило лёгкостью много раз повторяемых движений, приковывало взгляд к тонким жилистым рукам с длинными пальцами. Карие радужки скользнули выше, кратко очерчивая подбородок с четкой линией челюсти, переходящей к шее с выразительным кадыком, на ключицы, твердой волной выделяющихся на грудью, скрывающейся в японской накидке, подвязанной поясом так, что вырез получался достаточно глубоким. Достаточно для разыгравшегося воображения. Ичиго сморгнул, сгоняя наваждение прочь. Киске, соблюдая комфортную дистанцию, уселся на другую сторону широкой софы, подвернув одну ногу, и принялся водить пультом в воздухе, периодически щелкая кнопками – курсор отображался на экране, следуя за движениями руки, одна картинка сменялась другой, пока не возникла заставка сериала в каком-то стриминговом сервисе. Когда заканчивалась первая серия, Ичиго написал родителям, которым не говорил о походе в гости именно к Киске, что останется у Чада, а Чаду – что приедет примерно через час.  – Тебе понравилось? – Киске, не придвинувшийся ближе, не положивший по-хозяйски руку на спинку дивана, как всегда делал Гриммджо, лишь снял панамку, и сейчас она валялась ранее не снимаемыми доспехами брони на столике перед ними. Ичиго задумался. Понравилось ли ему? Вполне возможно, что да – Токио была вполне ничего, тоже в своём безумии варившаяся, явно в будущем попытается затянуть в эту кашу остальных. Берлин красавчик, конечно, вместе с Профессором – очень харизматичные персонажи. Смотреть дальше? Возможно, но пора домой. Киске, слушая все его размышления вслух, дёрнул уголком губ, и было непонятно, забавляли ли его рассуждения Ичиго или просто… просто что? Умилялся, вроде, хотя трудно было в это поверить. – Я полностью с тобой согласен, но один момент, – Киске медленно приблизился, давая ему время отодвинуться, если бы он не хотел сокращения дистанции, после замер у самого носа, почти касаясь его своим, и чайный аромат окутал Ичиго, когда он продолжил, – ты разрешишь мне? Ичиго тряхнуло ужасом. – Что “разрешишь”? Этого просто не могло быть. – Поцеловать тебя, – просто сказал Киске, серьёзно взглянув на него.  В серой стали не было ни жёсткости, ни давления, ни опасной черноты расширившихся зрачков. Повадки хищника, раскрытая пасть, полная клыков, когти, вцепившиеся в горло – все это было чуждо первому цвету нежного рассветного неба перед лёгким весенним дождём, все это не имело никакого отношения к Киске. Он просто ждал. Ждал его ответа, его решения, его приговора со спокойной уверенностью и готовностью к любому исходу, очень рискуя всем – их перекурами, редкими офисными разговорами, их совместной работой в дальнейшем. В конце-концов, откуда ему было знать, что у Ичиго в голове? Вдруг – полнейшее безумие и традиционная ориентация в придачу? Еще побежит жаловаться родителям – и тогда точно конец. Но в летнем сером асфальте не было ни капли сомнений. Лишь, черт возьми, ожидание. И эта вера в него, данная невосполнимым авансом, невозвратным подарком, непонятным жестом судьбы, вновь повернувшейся к нему, но неизвестно, какой стороной – подкупала его.  – Да, – словно со стороны зашелестел собственный хриплый голос, тут же утонувший в ценном прикосновении к его губам. Ичиго прикрыл глаза, ощущая, как медленно двигался Киске, с осторожностью первопроходца исследуя его рот, давая возможность урывками дышать, и он принимал все, что ему дарили безвозмездно – руки прошлись по лицу, огладив скулы, пальцами задержавшись на подбородке, дотронувшись шеи. Привычное ожидание, что её сожмут, придушивая, заставило содрогнуться, и касание тут же исчезло, растворившись, словно его никогда и не было, возникнув мягким массированием чувствительного затылка. С трепетом обхватывали его нижнюю губу, перемещаясь на верхнюю, обводя их языком, не пытаясь проникнуть внутрь – почти целомудренный поцелуй, по мнению Ичиго, все же не вызывал сомнений, что Киске мог больше, но прощупывал почву, аккуратно шагая вокруг границ, вычерченных до царапин белым восковым мелком ментальных травм. Словно чувствуя, где необходимо остановиться, Киске сдерживал себя, не позволяя сорваться на жёсткость, страсть, неистовство. Расслабление в объятиях уже не совсем чужих рук медленно, но верно настигало его, пока тревожным звонком не зазвенело в мыслях напоминание. – Мне, – Ичиго отстранился, переводя дыхание, и посмотрел по сторонам вокруг себя, отыскивая телефон в складках между подушками на диване, – мне надо написать сообщение. – Твои родители знают, что тебе нравятся мальчики? – вопрос подразумевал невероятно деликатное уточнение, кому и что он решил написать в столь поздний час и в таких обстоятельствах. В целом, Киске знал, что он жил с родителями, поэтому фраза могла быть просто желанием узнать его лучше.  – Да, но, – темные радужки забегали по экрану, отыскивая нужный контакт, – им мне не надо писать, я должен был приехать к Чаду, он меня ждет. Ичиго кратко посмотрел в серые глаза напротив, на мгновение утопая в них, мотнул головой, сосредотачиваясь, и быстро набрал строчки короткого письма. – Теперь не ждёт еще ближайшие пару-тройку часов. Хмыкнув, он заблокировал телефон, с промедлением положив его на столик рядом с ними. Уткнулся взглядом в руки, сложенные на одном колене, не зная, что делать дальше. Опрометчиво ли он поступил, дав им ещё немного времени? Может, стоило уехать, пока не стало слишком поздно? Что он, черт возьми, делал? Вопросы роились в голове назойливым шумом, гудя пчелиным роем и путая нервные импульсы, росчерками бегущие по серому веществу. Прикосновение пальцев к подбородку заставило поднять голову, встречаясь с пониманием и поддержкой серых глаз. – Ты в любой момент можешь сказать “нет” и уйти, я остановлюсь, – обещание было карт-бланшем, щедростью чистоты человеческого достоинства, так редко встречаемого не только Ичиго, но и всеми в нынешние непростые времена. – Я не причиню тебе вреда. Ты понимаешь это? Ичиго смог только кивнуть, обескураженный данной ему свободой сбежать при случае, но пока ни разу не желающий уходить. Собственное поведение удивляло, подталкивая к умозаключению о порочности его натуры – так быстро последовать за другим, ещё не забыв недавнюю связь, пожалуй, было нонсенсом.  – Да, – настоящее помешательство  в чистом виде, сравнимом с белейшими кристаллами наркотиков, что он когда-то употреблял. Ведомый порывом, он сам потянулся навстречу, сталкиваясь в поцелуе, обнимая плечи напротив, сжимая их пальцами неконтролируемо сильно, отчаянно, как утопающий сжимает спасательный круг или человека, пытаясь утянуть добровольца вслед за собой на дно.  – Пойдёшь со мной? – с трудом оторвавшись от желанных губ, Киске поднялся, беря руки на плечах в свои, опуская их вниз, слегка потянул следом, спиной направляясь к одной из комнат. Вопросы били неожиданностью каждый раз спрашиваемого разрешения на любое действие, пробивались через шумный рой мыслей, через сомнения в собственной сознательности, в своей трезвости, ведь настолько пьяным Ичиго ощущал себя всего лишь раз – в первую встречу с Гриммджо в его доме. Ичиго не мог не сравнивать. Не думать. Не вспоминать. Однако, следуя не им придуманному принципу, он приходил к единственной мысли, полоснувшей запястья бритвой Оккама – не множить сущее без необходимости. Самый простой вариант, первый, пришедший на ум, являлся самым правильным. Поэтому он ответил, прислушиваясь к зову сердца, бьющегося надрывно в груди: – Да.  Киске, так же двигаясь спиной, привёл его в комнату, но Ичиго ничего не видел, не мог, несмотря на свет фонаря, бьющий наотмашь в окно, не закрытое шторами, несмотря на лампы, оставшиеся гореть в коридоре. Просто подчиняясь чужим движениям словно ведущему в танце, он неловко опустился на кровать, выжидающе смотря снизу вверх. Миг промедления не разочаровал его – Киске наклонился, прикладывая ладонь к его щеке, оглаживая её большим пальцем, и прижался в шелковом поцелуе, нежно обводя губы своими. Киске переместился на свободное место рядом с ним, подхватывая его, чтобы перенести на свои колени лицом к себе. Объятие ощущалось теплом, скользнувшим колюще-режущими мурашками от шеи до поясницы, когда руки прошлись по ребрам, пересчитывая их, по талии, на мгновение задержавшись на ней лёгким сжатием, по ладоням, уже не ведомым Ичиго образом оказавшимся на твёрдых из-за напрягшихся мышц плечах.  Касания двоились в окружающем мире нарушением перспективы – прошлое и настоящее накладывались друг на друга, рождая хаотичный театр двух несочетающихся спектаклей. Ныне все было иначе, и это осознание накрывало похлеще течения бурной горной реки с ледяными водоворотами. Ичиго не выдержал первым, толкаясь языком в слишком медлительный рот, переплетаясь с чужим, настойчиво очерчивая кромку зубов и возвращаясь обратно. Движение остановилось, тут же продолжаясь с более смелым, отчаянным напором – словно получив долгожданное дозволение, врата открылись, выпуская наружу огненный вихрь желания большего. – С-сними, – Ичиго потянул края ткани зеленой накидки, опуская их по плечам вниз, неловко пытаясь развязать тонкий пояс, путаясь в нем судорожными движениями. Он услышал тихую усмешку, и его отстранили, самостоятельно разбираясь с непослушной веревкой. Не удержавшись, провел ладонью по горячей груди, чувствуя перекаты сухих мышц, скользнул за пояс, переходя на спину, дотронувшись выразительных лопаток, затем вернулся, приближаясь к краю домашних штанов. Его остановили мягким движением, обхватывая руку и переплетая пальцы. – Не торопись, – шёпот рядом с шеей и краткое касание губ по линии челюсти. Ичиго противоречиво поерзал на не совсем чужих коленях, придвигаясь ближе к бедрам и чувствуя твердость под собой. И почему все так медленно?  Его даже не раздевали яростно, с привычным напором, без мыслей об испорченных вещах, не сжимали ягодицы с непроизвольной силой – лишь проходились по спине нежными оглаживаниями, иногда отрывались от рта, осыпая прикосновениями щеки, нос, скулы, подбородок, заправляя прядь волос за ухо, вплетаясь в них пальцами, трогая все, до чего можно дотянуться, но не ступая за неведомую черту. Ичиго уже хотел разрушить эту бережность, растоптать её собственными неаккуратными жестами, опорочить чистоту, какая сопровождала Киске в каждом его мягком касании, живой улыбке в поцелуях, трепетном обхватывании его талии, но не получалось, не выводилось, не уничтожалось даже грубоватым стягиванием светлых волос на затылке и укусами в губы и плечи. – Зачем, – Ичиго дышал неровно, глубоко вздымалась грудь, словно после бега наперегонки с ветром, – зачем ты тянешь? Серые глаза казались черными в полумраке, затопленными темнотой расширившихся зрачков, искусанные губы блестели влажными бликами, а лицо слегка порозовело. Киске мягко улыбнулся, потрепал его по голове, дотрагиваясь тыльной стороной ладони его щеки, приблизился, лбом касаясь его лба и прикрывая глаза. – Дай мне насладиться тобой, – чисто, искренне, с непонятной Ичиго эмоцией, – я так долго этого ждал. Теперь понятно. Хотя, все еще невозможно было осознать, принять – неужели Ичиго так ему нравился? Все резко переставало быть похожим на одноразовый секс, который подозревался ранее – полученная непредсказуемо возможность представлялась шансом забыть и забыться, начать жизнь с чистого листа. Что, если для Киске это – больше, чем просто случайная связь с коллегой?  Ичиго дёрнул головой, отряхиваясь от тревожных мыслей, и обхватил себя руками, быстро стягивая футболку через голову и откидывая ее в сторону, с нетерпением толкая Киске в грудь и опрокидывая его на кровать. Зажал его кисти, словно распиная их по бокам от светлой головы, сталкиваясь с удивлением в жемчужных глазах. Впиваясь в губы требовательно, он вспомнил сказанное ранее “не торопись”, зажмурился, не в силах продолжать эту приятную пытку, цели которой ему не были известны. Киске слегка дёрнул руками в тесной хватке, затем расслабился, реагируя лишь тёплыми выдохами и ерзанием, когда он двинулся ниже, на шею, не оставляя следов, к груди, прикусывая местечко рядом с соском, по животу, отпуская неподвижные руки, чтобы все же заняться штанами. – Я бы хотел по-другому. Ичиго замер, когда через стук сердца в ушах до него донеслась слегка опечаленная песнь мягкого голоса в надежде дойти до него своим смыслом. Старая привычка ломать взметнулась внутри огненным смерчем, стремясь довести начатое до конца – сдернуть мешающуюся ткань, взять силой, несмотря на сопротивление, разрушить до основания. Ичиго поджал губы, садясь ровно, чувствуя, как стыд протягивает свои щупальца к кишкам в попытке связать из них морской узел. – Извини, я… “Не должен был”? “Не понимаю, как лучше”? “Не умею по-другому”? Молчание в незнании, что сказать. Киске лишь поднялся на локтях, посмотрел на него внимательно, о чем-то размышляя, и вдруг потеснил в сторону, спихивая с коленей. Надавил на плечи, опуская спиной на кровать, и сам залез на бедра, закрывая собой свет, наклоняясь к лицу. – Просто позволь мне, – просьба в тихом шепоте, чарующе обволакивающем и успокаивающем заполошные мысли. Киске выпрямился, оглядывая его, смотря сверху вниз, прикоснулся раскрытой ладонью к коже, проходясь кончиками пальцев по впалому животу вниз. – Ты очень красивый. Ичиго почувствовал, как помутнело перед глазами от неожиданной похвалы, как жар стремительно поднялся по щекам, разливаясь по шее и груди кипятком. Член возбужденно дернулся, стесненный уже давно ощущающейся ненужной тканью. Киске ещё раз прошёлся пальцами по телу, вызывая непривычную дрожь, и, наконец, взялся за края джинс, просто поправляя их, царапнул случайно ногтями по наэлектризованной коже. Ичиго, утомленный анданте Киске, нетерпеливо толкнулся бедрами вверх, двинул руками по направлению к ширинке. Его остановили, взяв ладони в свои, развели их в стороны и уложили на кровать, мягко огладив напоследок. Взялись, наконец, за пуговицу джинс, расстегнули её – тихо зашуршала молния, раскрываясь, и жёсткую ткань потянули вниз. Киске аккуратно сложил штаны и отложил их в сторону, вызывая практически гнев своей медлительностью. Бережливые поцелуи расцвели на коже бедер, выбивая выдохи на каждом своём шаге, переместились к животу, сопровождаемые мурашками, и остановились около резинки боксеров. Когда Киске приложился щекой к вставшему стволу через ткань и потерся, Ичиго прошипел что-то сквозь зубы, и его услышали – пальцы взялись за края нижнего белья, снимая его, язык влажно лизнул всю длину, и рот, наконец, накрыл член своим теплом. Жаркая теснота встретила его, язык обласкал чувствительную головку, с хлюпанием двигаясь дальше, ниже, до самого основания. Ичиго весь напрягся, ощущая, как влага стекает по вискам, охлаждая их, когда не совсем чужой рот тщательно вылизывал член, иногда выпуская его и обдавая трепетным дуновением. Киске больше не задерживался – так же детально исследуя все, он непрерывно обвел каждую пульсирующую вену, кружа вокруг головки, спустился к поджавшимся яичкам, втягивая одно в рот, играясь с ним, длинными пальцами обхватывая ствол и нежно сжимая его. Ичиго схватился за простынь, стискивая её, колени дернулись, сгибаясь в суставах, и сам он промычал что-то нечленораздельное, прижимаясь взмокшей головой к кровати. Язык двигался умело мудреными завитками, вызывая исступление и растущее в прогрессии пульсирование в чувствительном месте между ног, и затем щеки неожиданно втянулись, плотно давя горячими внутренними стенками со столь необходимым усилием. Глаза Киске взглянули вверх, встречаясь с ним, выражая истинное восхищение обладанием им и желанными прикосновениями к нему. Когда Ичиго подумал, что вот ещё немного, и он дойдёт до края, Киске с причмокиванием выпустил член из своего рта и отстранился, уходя в сторону. – Т-ты куда? – хриплый шёпот, оборванный тяжёлым дыханием. – Я сейчас вернусь, – тихий стук тумбочки рядом и шорох чего-то непонятного.  Ичиго встревоженно огляделся, совершенно не ориентируясь в полумраке, обнажённый, ничего не видящий, он готов был запаниковать, но к нему действительно вернулись – как он подозревал, именно смазка выдавилась с явным чавканьем, проливаясь на пальцы Киске. Рука обхватила пульсирующий орган, обильно распределяя по нему вязкую жидкость, задвигалась мягче, затем вновь отстраняясь. Раздался звук латекса и смазки вновь, и он вздрогнул, хотя никаких ассоциаций именно с этими вещами у него не было. Когда ладонь вернулась к члену, а что-то коснулось между ягодиц, Ичиго осознал – была надета латексная перчатка. – Это зачем? – напрягся, не понимая совершенно ничего. В него не попытались проникнуть, лишь кружа около входа, выливая даже чрезмерное количество пахнущего карамелью силикона. – Так безопасно, – Киске замер, затем продолжил свои манипуляции. – В первую очередь, для тебя. Ичиго потрясенно распахнул глаза, приподнявшись на локтях, пытаясь вглядеться в окружающую его тьму, найти лицо, прочитать его выражение. Не выходило, не получалось, зрение подводило, заставляя сомневаться в собственной остроте. Понимая, что ничего не найдёт, он вновь откинулся назад, натыкаясь на подушку и устраиваясь на ней. Ожидая, что будет дальше. Киске не стал его томить, продолжил ласкать член в своём слишком нежном темпе, иногда сжимая его, видимо, для того, чтобы раньше времени не пришла разрядка, и очень деликатно двинулся тонким пальцем внутрь, растирая напрягшиеся мышцы – Ичиго попытался расслабиться, внутренне страшась боли, но её не встретил, понимая, что используют, скорее всего, мизинец. Эта чуткость заставляла желудок скручиваться в непривычно радостном томлении, в ощущении собственной ценности, от которой яростно отмахивался морально покалеченный разум.  Этого просто не могло быть. Не после того, что с ним сделали, не после того, что с собой сделал он сам за всю свою более чем двадцатилетнюю жизнь, не после… всего. Не с ним. Не сейчас. Не от Урахары Киске. Не… Когда Киске добавил второй палец, Ичиго даже не заметил – жажда постепенно затопляла его, заставляя ерзать, вздрагивая от нетерпения. Всё тело начинало мучительно гореть от желания, он уже не мог сдержаться от того, чтобы не насадиться на пальцы, двигающиеся по чувствительным стенкам, проходящиеся по набухшей точке внутри него до искрящихся звёзд перед глазами. Ощущение полноты ширилось в нем, все еще будучи недостаточным, вызывая тихое недовольное мычание в неуслышанной просьбе добавить темп, надавить сильнее, двинуться резче и глубже до фейерверков в мутящемся, извивающемся в сладких муках сознании. Киске изводил его своей бережливостью, ценностным отношением к нему, лёгким и искренним воспеванием, обращенном к его испорченной натуре, о которой, похоже, не мог подозревать. Когда Ичиго ощутил пустоту, он протестующе застонал, впиваясь в простынь под ладонями.  Услышав рвущуюся упаковку презерватива, он все равно сжался в страхе перед грядущим – недавняя травма выпивала все соки своим наличием, даже когда он не думал о ней, не вспоминал, не подозревал, что она есть в нем.  – Ты же помнишь, что я могу остановиться в любой момент? – словно чувствуя его тревогу, Киске завис над ним в спокойном ожидании его ответа. Стоило немалых трудов вернуться в настоящее, чтобы что-то сказать. – Я, – он сбился с мысли, на мгновение замерев, – я помню.  Увидев призрачное шевеление перед собой, Ичиго понял, что ему кивнули. Головка члена коснулась сжатого кольца мышц, потерлась о расщелину между ягодицами, и рука снова накрыла ствол, обнимая его. Киске наклонился к его губам, целуя бархатно, учтиво, с нескрываемой осторожностью, давая время прийти в себя и осознать происходящее. Ичиго отчаянно впился в него в ответ, словно умоляя о чем-то, выражая все свои ужасы, стремления и надежды в этом прикосновении. В голове бушевал сносящий все мысли ливень, переворачивал все его ценности и устои вверх дном, рождая хаос, насильно толкая в переосознание собственных жизненных принципов. Медленно, но верными потоками плыло новое течение – верить Киске и верить в него. Ичиго прижался объятием, кивая куда-то в плечо рядом с ним. Киске шевельнулся, слегка отстраняясь, и направил член внутрь выдержанно, щадяще, внимательно следя за ним чернеющим в полумраке взглядом со стальным отблеском. Испытав от ощутимого растяжения изнутри лишь терпимый дискомфорт, ничего общего не имеющий с непереносимой болью унижения и распятия, Ичиго облегченно выдохнул, и слезы брызнули из глаз неконтролируемым потоком, который невозможно было сдержать. Отсутствие понимания себя в пространстве и времени настигло его, оставляя полностью растерянным и беспомощным, с заложенным ушами, вынуждая хватать ртом воздух в попытке дышать. – Тебе больно? – Киске остановился, не предпринимая больше никаких действий.  Ичиго сам не понимал, как ему.  Внутри он плавился от жара, охватившего его естество, хотелось сильнее, быстрее, яростнее до выколачивания из него криков и стонов, до охрипшего горла и закатившихся от удовольствия глаз, до царапин на уже не чужой спине и притягивания тела ближе скрещенными на талии ногами. Внутри он страшился себя и своих желаний, происходящего ныне с ним и не с ним одновременно – мгновениями его штормило в дереализацию, выбрасывало из тела, и он видел себя со стороны, не веря в настоящее, не видя будущего, забывая свое прошлое. Член не двигался в нем, вызывая томление во всем теле и непроизвольное ерзание на нем, которое не контролировалось никаким образом. Пальцы он обнаружил на плечах напротив слабо впивающимися в них, словно сдерживающими их близость. Вопрос помог вынырнуть из вакуума и, наконец, вдохнуть полной грудью. – Нет, – сипло выдавил Ичиго, пытаясь нащупать реальность в простынях под пальцами, в тепле от тела напротив, в светлых растрепанных волосах перед ним, – продолжай. Киске предусмотрительно подождал ещё какое-то время, стирая пальцами слезы с его скул, обнимая ладонями его лицо и прижимаясь своим лбом к его, взмокшему и лихорадочно горящему в жаре впечатлений. Лишь потом двинулся вновь. Боли не было, лишь чувство вполне переносимого распирания изнутри, постепенно сменяющегося приятным изныванием. Ичиго лихорадочно задрожал и судорожно вцепился в плечи Киске, стараясь найти опору в этом мире именно в нем. Он кусал свои губы, изжевывая их, скрывая тихие полустоны пылающей в крови эйфории, зажмуривал глаза до белых пятен с серо-зелеными вкраплениями, находил губами рот Киске, принимая от него всю отзывчивость и ценность этого мира, и ощущал себя хрустальной вазой, чью хрупкость не стремятся разрушить, но желают сберечь. Ичиго обхватил ногами талию Киске, неловко обнял его, стремясь прикоснуться к той чистоте, что настойчиво мерцала перед ним своей недосягаемостью, но в то же время уже принадлежала ему безвозвратно. В ушах застучала кровь издалека, волнами становясь ближе, весомее, сильнее, когда Киске вновь обласкал его член своей рукой, обводя головку, кружа по ней пальцем, слегка сдавливая основание. Все органы чувств были на пределе, Ичиго – тоже, тая в желе, распадаясь на части, распыляясь на атомы и перерождаясь во что-то совершенно неизвестное. Его накрыло ударной волной, выбивая все суетящиеся воспаленные мысли, уничтожая способность поглощать кислород и как бы то ни было управлять телом, оставляя полностью обездвиженным со звенящей песней сверчков пустотой в голове.  Он не заметил, как Киске бережно вышел, справляясь далее сам, как вытер его салфетками, как улегся рядом с ним, перебирая его волосы нежными пальцами в молчании, словно понимая, насколько раним Ичиго сейчас. Ичиго протянул руки, закрывая ими лицо и сдерживая желание громко крикнуть от первых мыслей осознания, что же только что произошло, и лишь мучительно втянул носом воздух, растирая ладонями лицо, прижимая их внутренней стороной к ушам. Посмотрел в потолок. – Мне пора ехать. Он не взглянул на Киске, резко поднимаясь и тут же морщась от лёгкого тянущего ощущения в пояснице, наклонился за ранее брошенной футболкой, натягивая на неприятно липкое тело, которое стремительно охлаждалось. Взял аккуратно сложенные штаны, надев их как можно быстрее. Замер посередине комнаты, уткнувшись взглядом в пол, не зная, что сказать. – Ну, я пошёл, – смущенно почесал затылок. “Спасибо, и все такое”? – Напиши, как доедешь, – Ичиго словно ударили наотмашь. Это были те же самые слова. В тот вечер перед тем, как сесть в такси. С заботой и пониманием. С зеленым шарфом в мелкий узор, вложенным в ладонь. Курткой, переданной в ответ. Неужели с тех пор..? Ичиго вскинул голову, встречаясь, как и всегда, с внимательными глазами напротив. Забота и понимание. Поддержка. Принятие. Безопасность.  – Ладно, – кажется, даже после причастия Ичиго не начинал так быстро лгать. Хотя, возможно, он и не лгал? Кивнув, он вылетел из комнаты, на ходу набрасывая анорак на плечи и надевая кроссовки, вложил телефон в карман, стараясь ничего не забыть. Добежал до машины, поскальзываясь на дорожке, усыпанной ледяным снегом. Упал в до дрожи в костях холодный салон, завел её и, подождав меньше минуты, стартанул, по пути прокладывая в навигаторе маршрут к дому Чада и записывая ему аудиоособщение, что выехал. Час Быка вступал в свои права, объяв мистическим горением каждую жилу его тела – мысли пережевывали его, как рогатые животные с наслаждением поедают траву. Что только что произошло? Кажется, Ичиго совершенно не умел отказывать. Совсем не его стиль жизни, нет, ему принадлежит лишь ответ “да” с последствиями в виде незамысловатой рифмы. Почему он согласился на все? Он не знал, но решение было осознанным, насколько возможно – ему дали время подумать и шанс отказаться на каждом этапе. Чад не задавал вопросов, с сомнением оглядев его потрепанный вид, никак не комментируя, и просто указал ему на уже разложенный диван рядом со своей кроватью. Ичиго, еле раздевшись, рухнул на него, мучительно проваливаясь в сон с пониманием, что завтра ему никуда не надо. Проснулся он от вибрирования телефона. Киске еще вчера, когда он уехал, написал, и нынешним утром тоже. Ичиго снова взял телефон в руки, раскрыл панель уведомлений сверху и мучительно застонал, разваливаясь на диване и накрываясь одеялом, дабы убежать от жестокого мира, ожидающего от него решения свежих проблем.  Добрался?  01:04 Привет, Ичиго. Как ты себя чувствуешь? 11:23 Просмотрев сообщения, не открывая их в мессенджере, он смахнул их и малодушно так и не открыл, дабы не высветить две синие галочки. Ичиго однозначно чувствовал себя не водичкой “Боржоми”, полной весёлых пузырьков, стремительно поднимающихся ввысь, он словно мощно напился вчера, и теперь отхода настигли его мстительным смерчем. Пожалуй, и вчера вечером он ощущал себя отнюдь не трезвым – от нежных касаний заботливых рук, от бережных поцелуев по всему телу, вызывающих дрожь в груди, от пальцев в волосах, не жёстко тянущих, а массирующих голову, гладящих так, словно Ичиго являлся самой хрупкой ценностью в этом мире – все действия бурным потоком выносили прочь любые мысли из головы, касаясь прямо обнажённой плоти сердца. Может, сказать, что он просто шлюха? Больная шлюха, не отдающая отчет тому, что делает и говорит. Кажется, у него не биполярное расстройство, а самая настоящая шизофрения. Ичиго скрутился под покрывалом в позу эмбриона и сжал зубы, потянув себя за волосы. Так неловко, просто пиздец.  Он решил не отвечать, давая себе время все осмыслить. Наступать повторно на грабли “секса по дружбе” не хотелось. Послонявшись по торговым центрам и заехав за продуктами по просьбе родителей, Ичиго решил, что пора возвращаться домой.  Калитка приветственно пискнула открываемым замком, и он вошёл во двор, видя свет в беседке возле дома. Фигуры было три. Приближаясь к панорамным окнам, он увидел знакомые светлые волосы под зеленой полосатой панамкой.  Все вокруг начинало напоминать картонные фигурки в дешёвом школьном спектакле. Ичиго открыл дверь, придерживая два пакета с продуктами одной рукой, и вопросительно уставился на всех собравшихся. – Привет, дорогой, – Масаки тепло улыбнулась, подходя к нему и целуя в щеку. – У нас тут гости. – Привет, – Ичиго приобнял её, дернув уголком губ, и нахмурился. – Вижу. – О, привет, Ичиго, – Киске дурашливо ухмыльнулся. – Ну, собственно, зачем я пришёл. Раз тут все собрались… У Ичиго было, черт возьми, плохое предчувствие. Нет, не так – очень хреновое предчувствие. И обычно оно имело свойство сбываться. – Я решил, что о таких вещах нужно спрашивать разрешения у вас… Блять, что он делает?  – Как у родителей Ичиго… Нет, заткнись!  – Могу ли я… Не смей! – … предложить вашему сыну встречаться со мной? Сука! Ичиго выронил продукты и стремительно вышел из беседки, прикладывая усилия, чтобы не сорваться на позорный бег. – Ичиго! – мать прокричала ему вслед, встав в раскрытой стеклянной двери. – Я вернусь, – он полуобернулся, махнув рукой, и продолжил путь, которым ранее пришёл. – Сегодня вернёшься? – это был крик Иссина вслед.  – Да, – гаркнул Ичиго себе под ноги, быстро удаляясь и скрываясь за грандиозной металлической дверью. Ему срочно нужно было куда-то уйти.  Уже через минут десять его телефон просигнализировал входящим сообщением. [16.12.2021, 19:48] Мамуля:  Он ушёл [16.12.2021, 19:50] Мамуля: Ичиго, не переживай – я сделаю все, чтобы тебя это не коснулось вновь. Мы сделаем. Тебя никто не тронет [16.12.2021, 19:51] Мамуля: Завтра он напишет по собственному желанию Буквы с трудом складывались в слова, достигая своим смыслом охреневшего в край за последние пару недель мозга. По собственному желанию. Блять, его что, тоже уволят?  Ичиго в ужасе остановился, сбившись с шага, и глаза удивленно распахнулись, грозясь вылететь из орбит. Сжав телефон в кулаке, он на мгновение уткнулся взглядом в ботинки, затем снова разблокировал его и открыл приложение с такси.  Кажется, ему срочно нужно было напиться. По пути он написал матери “хорошо”, не отдавая отчет ни своим мыслям, ни своим действиям. А спустя час Ичиго вывалился из бара, запутываясь в ногах, собирая косяки плечами и с трудом вытаскивая телефон из заднего кармана джинс, чтобы попытаться вызвать такси пьяными пальцами. Мир перед глазами кружился, сливаясь в тошнотворный шар мелькающих огней ночного города, и он оперся рукой о стену, переживая толчки алкоголя, мечущегося от желудка к пищеводу и обратно. Смазанный экран телефона выдал долгожданную надпись “машина приедет через две минуты”, и Ичиго прислонился спиной к стене какого-то здания, слабо ударяясь затылком о кирпичную кладку, сжал пачку сигарет в кармане, понимая, что не успеет покурить до приезда водителя. Действительно, не успел бы – точку он чудом поставил верно, и такси приехало вовремя, щелкая замком открывающихся дверей – что “эконом”, что “бизнес” грешили этим. Мерседес сверкал в ночи жемчужными дверями и примешивался этим светом к уже привычному кому в горле, но Ичиго упрямо двинулся к машине, обещающей отвезти его домой. Тихая музыка влилась в сознание, когда он пристегнулся и с выдохом сквозь зубы откинулся на сиденье. “Я думал, будет просто тебя забыть, уйти и тихо дверь за собою закрыть,  но каждый раз под утро заново все как будто…” Ичиго раздражали попсовые песни от модных современных певцов, поэтому он тряхнул головой, пытаясь выкинуть из головы прилипчивые строки – и без того пульсировало в висках после солидного количества выпитых шотов. “Я думал это любовь, но всё гораздо хуже, я в тебе глубоко, а ты во мне ещё глубже…” Текст настойчиво пробивался внутрь, снося сомнительные преграды на своём пути. Ичиго зажмурился до пляшущих под веками цветных пятен, но легче не стало – мысли превратились в ассоциации и обросли картинками, приобретающими все более явные очертания с каждой фразой. “В тот самый обычный день, когда тебя встретил, был абсолютно счастлив, как могут только дети…” Его голос. Кулаки, бьющие в стену, агрессивное рычание – будоражащая ярость, вызывающая мурашки и приподнимающая мелкие волоски на загривке. Это казалось сбывшейся мечтой подростка – яркая личность, словно сошедшая с обложки модного журнала, была словно самая сладкая конфета в красивой обёртке – встреча ощущалась долгожданным подарком судьбы. Ичиго обессиленно сполз по сиденью, сжимая руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони до костей, опустил голову вниз, яростно вдыхая воздух. Небесные глаза – как символ удачи, того везения, которого он всегда был лишен. Каждая улыбка – вознаграждение всех страданий, минувших в небытие с его появлением. Случайные прикосновения – глоток воды в пустыне после долгих дней жажды и молитв о ниспослании благословения жить. Щемящее сердце, задыхающееся в восхищении и неровно бьющееся в груди, – ничего не могло быть лучше этих мгновений. “Ты как солнечный удар, перегорели провода…” Пролилась первая влага – солёными дорожками прочертила лишь ей ведомые пути к подбородку, соединяясь в единый поток и каплями оседая на футболке. Он остался совершенно один с кровоточащим в груди сердцем – прижми ладонь к ребрам и почувствуешь мерзкую липкость, от которой несет железом саморазрушительной вины и стыда за свое существование. Ичиго шмыгнул носом, проморгался. Потянулся выше, чтобы скрутиться вновь: уперся локтями в колени, роняя лоб на раскрытые ладони. “Это точно любовь, что же может быть хуже? Посмотри, ведь я тобой обезоружен…” Зажимая руками рот, впиваясь зубами в костяшки пальцев, Ичиго еле сдерживал вырывающийся наружу крик, беззвучно рыдая. Горечь отсутствия возможности что-либо изменить – сказать или сделать, извиниться и выслушать крики, позволяя другому человеку выговориться, выпустить пар, и встретить удар кулаком в лицо или презрительный плевок – Ичиго был готов смиренно принять все, любую ответственность, дабы прийти к индульгенции, однако его желания было недостаточно, пути искупления оказались закрытыми и оставалось лишь жалеть о собственной никчемности. Согнувшись, он обнял себя за плечи, качаясь в разные стороны, успокаивая себя ритмичными движениями. Он убеждал себя – ничего страшного не случилось, ведь он жив и здоров, что может быть важнее? Говорил себе: все пройдёт, и ещё вспомнишь это с улыбкой, будет новый свет, другое будущее, где обязательно будешь счастлив. Говорил и не верил. “Ты моя половина, свет в моих глазах, линии на ладонь, это моя любовь, то в холод, то в огонь, а завтра будет вновь…” Певец надрывался, мелодия заканчивалась, а Ичиго, кажется, лишь только что окончательно разбился на части, вскрываемый  острым ножом вины. Жизни двух были разрушены из-за него – двоих уволили с разницей в две недели, и все из-за связи с ним. Ичиго ощущал себя проклятьем, черной меткой на теле отдела продаж, темным пятном, жаждущим быть смытым, изгнанным обрядом экзорцизма. Он словно был больным животным, которое проще пристрелить, чем спасти, являлся кошмаром по ночам, сгорающим при дневном свете – все доброе чуждо, противоестественно, к нему нельзя приближаться – слишком плачевно может все закончиться. Ненависть стремительно вскипела в котле самоуничижения, что висел над огнем горечи и сожаления – он заживо варился в адском пекле, ощущая себя грязным после всего произошедшего, недостойным улыбок, хорошего отношения, ценности, любви.  Ичиго все больше убеждался – все случившееся с ним, от каждого движения до мелкого слова, было полностью заслуженной расплатой за многочисленные грехи. И краткие радостные мгновения – просто случайность, лёгкая проба доступной чистым людям благости. Доступной тем, кто не совершал таких поступков, как он, кто не нёс его несметного количества ошибок на своих плечах. Ичиго добился статуса номер один в декабре. Загасившись в работе, ежедневно швыряя кипящие чувства на сковороду будней, он с усердием сжигал их вновь. Получалось через раз – но и это можно было считать успехом. Он не вскрыл вены – это довольно круто, да? Ичиго думал так же, выпивая в последний вечер в офисе бокал слабого шампанского с коллегами, принимая поздравления и уезжая на такси домой, теперь предусмотрительно прося выключить музыку в машине сразу, либо втыкая наушники, когда коммуницировать с водителем не хотелось. Новый Год Ичиго проспал. Родители уехали в столицу, приглашённые Айзеном на праздничный вечер, плавно перетекающий в ночь, а затем и в пятидневный отпуск. Он остался один – Чад был занят, остальные знакомые тоже, поэтому был просто дома, следя за котами и чистотой полов. Скучно. Грустно. До смерти разбито. Идеальные условия для самокопания или для сна. Ичиго малодушно выбрал второе. Одиннадцатого января, на второй день работы после сомнительного качества каникул, Ичиго пожалел о своём рождении в который раз – он услышал голос Киске вновь. Звук не задержался – поздоровавшись, он удалился, исчезая за хлопком входной двери, и множество ног последовало за ним, так же выходя наружу, о чем-то радостно гомоня. Ичиго заметался по отделу продаж от кабинета ипотеки до договорников, завершая горящие задачи, но на краю сознания билась мысль – Киске здесь, совсем рядом. Обед исполнил в желудке старый кульбит, пытаясь подняться желчью по пищеводу, но Ичиго с усилием сглотнул, давя мучительные спазмы. Неприятно удивился – руки снова тряслись, когда он зажал ручку в пальцах над тетрадью с записями грядущих сделок. Третий задаток с выходом на покупку в этом месяце – совсем хуево, нет, это просто потрясающе мощный провал после звездного декабря – он катастрофически не догонял личный план, официально сниженный на пятнадцать процентов из-за перевыполнения общего. Ичиго сжал зубы, хлопнув себя по карману и не найдя в нем сигарет. Кажется, в куртке. Он откинулся в кресле, выглядывая из-за матовой стеклянной перегородки между столами и находя красную макушку в другом углу коридора. Тетрадь оглушительно захлопнулась, и ручка, брошенная на стол, с гулким стуком откатилась к пыльной клавиатуре ноутбука. Экран с карточкой клиента остался включенным, но Ичиго уже поднялся, оставив тусклый свет компьютера, с неведомой мольбой провожающий его, позади. – Ренджи, пойдём курить? Ичиго надеялся, что Киске уже ушёл. Или надеялся, что тот задержался, ведь все высыпали на улицу, когда он появился? Трудно было найти ответ на этот вопрос.  – А пойдем, – легко согласился Ренджи, явно не подозревая, что отсекает Ичиго пути к отступлению. Зашуршал анорак оранжевой яркости, надеваемый через голову, на животе привычно ощутилась угловатостью картона пачка, небрежно кинутая ко дну переднего кармана. В сознании пронеслась мелкая противная мысль-ощущение, что он тоже своеобразно брошен ко дну. Правда, шагая по коридору к залу приёма, минуя стойку администратора и подходя к главному выходу, он понял, что не просто брошен, а стремительно приближается к нему в гнетущей тишине темноты грозового океана. Ренджи звонко толкнул металл и вышел первым, придерживая дверь, в которую Ичиго нырнул следом, обжигаясь холодом зимы, начиная в нем гореть. Гнетущая тишина встретила его совершенно неудивленным серым взглядом из-под полосатой шляпы. Киске. Здесь. На расстоянии трех вытянутых рук внизу короткой лестницы. В окружении бывших коллег. Киске продолжил улыбаться, кивая ему, и Ичиго снова не мог сказать наверняка, была ли здесь рядом с ними чужая искренность вкупе с его неоправдавшейся надеждой тоже. – Уеду в другой регион во второй половине января. Две недели буду кататься на сноуборде и пить глинтвейн, что может быть лучше? Может, даже жить там останусь, все недорого, – не сказав “привет”, начал говорить дальше Киске, тряхнув головой в извечной панаме. Даже зимой, черт бы его побрал.  – Что, на жизнь здесь денег не хватает? – ляпнул Ичиго, прежде чем осознал, что действительно произнес, не подумав.  Они оба замерли, но не успело развиться в спутанных мыслях множество вариантов трагического развития событий – как все расслабленно засмеялись, и лишь периферией зрения Ичиго заметил, как Шунсуй повернул к нему голову. Наверняка с неодобрением, препарируя острой тёмной сталью насквозь – это было сложно не ощутить оранжевой шкурой. – Уел, да? – хлопнул Ренджи Киске по плечу.  Ичиго со скрежетом расстегнул нагрудный карман и слегка согнулся, вытаскивая сигареты со дна. Анорак показался жутко неудобным, заворчав застегивающейся молнией и прошуршав липучкой, соединяющейся своими слоями под ней. Ичиго выпрямился, заглянув в пачку,  и еле сдержал грозящий вырваться наружу мат – сигарета, поболтавшись от одного края коричневой пачки к другому в треморе рук, уныло сообщила, что она оказалась последней в очереди на сжигание его нервных клеток и за ней ожидающих не предвидится. Мусорка внизу лестницы, находящаяся в шаге от Киске, прошептала, что она готова к очереди присоединиться буквально бесплатно – в качестве подарка. Ичиго медленно двинулся в её сторону, преувеличенно расслабленно вытаскивая сигарету и сминая предательски опустевшую пачку в кулаке. Ноги не подвели его, покорно следуя противоречивой воле хозяина, скрипя резиновыми подошвами чёрных кроссовок по снегу. Тех же самых кроссовок, что и в первый день их встречи когда-то давным-давно. Кажется, даже скрипели они точно так же, пытаясь толкнуть в воспоминания о тех днях. Пачка с радостным хрустом бросилась в побелевшее чрево бетонного квадрата, утопая на дне. На обратном пути громогласно зазвенела в ушах пустота, отдаваясь эхом набата стучащего в барабанных перепонках сердца. Сквозь вату, окутавшую Ичиго плотным коконом, пробивались голоса людей рядом – они продолжали разговаривать, но ему казалось, что все заметили. Заметили всё. Случайно мазнув неосмысленным взглядом вокруг, Ичиго споткнулся глазами о небритую щеку в метре от него, зафиксировав в сознании значительную щетину на слегка впавших щеках и отросшую линию светлых волос с закругленными кончиками, и не заметил, как оказался наверху лестницы.  – Ладно, пойду я, – мягкость неожиданной хрипотцы выстрелила в висок финальным аккордом без предупреждения. – Всех был рад увидеть. Ичиго сощурил глаза, с силой потянув губы в улыбке, когда Ренджи и Шунсуй по очереди пожали протянутую руку, и замер, ожидая своей участи. Сомнительное счастье миновало его – Киске лишь кивнул, дёрнув уголки губ в привычно дурашливой ухмылке, приподнял шляпу и развернулся, направляясь к парковке. Проследив за удаляющимся к машине фисташковым пуховиком, Ичиго почувствовал в руке свернутую бумагу – помятая сигарета обиженно сверкнула в свете ночных фонарей, блистая гранеными краями. Оглянувшись и обнаружив, что все зашли внутрь, Ичиго потерянно воззрился на неё, поднёс к губам фильтр и, завозившись в карманах джинс, нашёл зажигалку, стремительно подкуривая табак.  – Блять, – прошептал он, посмотрев вслед Nissan Murano, уезжающему за шлагбаум. Вернувшись, Ичиго, оставшись в куртке, на автомате просмотрел все задачи в системе и заглянул к ипотечнику, задав пару вопросов. Он даже не сумел обратить внимание, кто же был на смене, так и не обратившись по имени. Посмотрел на часы и, обнаружив, что рабочий день подошёл к концу, быстро свернулся, бросив всем “пока”, махнул ладонью с опущенным вниз взором и улыбкой на лице. Машина завелась с первого раза, преданно урча, медленно выехала с парковки, направляясь к ближайшему табачному магазину. На продавца Ичиго не взглянул, сразу достав паспорт без просьбы и получив желанный блок. Руль в руках подчинился беспрекословно, увозя его по знакомым до боли дорогам домой в центр, куда он в который раз переехал подальше от проблем с родителями. Ичиго, не раздевшись, присел на край бежевого дивана, уставившись в тёмный экран телевизора, и собственное отражение ответило ему хмурым взглядом, проникло вглубь сознания, закольцовывая его переживания в круг из серой стали со светлой окантовкой. Телефон завибрировал в руках. Смотрел новые серии “Бумажного дома”? 19:48 Ичиго понадобилось время, чтобы медленно поднять зрачки выше и осознать на экране телефона следующую надпись, сообщающую ему имя отправителя. Киске Урахара Вдавив кнопку блокировки сбоку телефона, Ичиго отбросил кусок железа в другой угол дивана, и тот скатился на пол с жалобным стуком. Резко откинувшись на спину, он закрыл лицо руками и часто задышал – грудь панически вздымалась, молния куртки давила на горло, впиваясь в него жёстким язычком. Руки не выдержали первыми и потянулись дёрнуть её вниз, позволяя вдохнуть глубже и согнуться к коленям с мучительным стоном. Под зажмуренными веками весело плескался калейдоскоп, отдавая неровными пятнами всех цветов радуги. Вот же ж блять!  Ичиго стянул анорак через голову, даже не расстегнув молнию сбоку, швырнул его на пол к двери, не глядя, и метнулся к раковине, наливая воду в ладони, тут же опрокидываемую в пересохшее горло и разбрызгивающуюся по горящим щекам. Наскоро вытер руки полотенцем и вернулся к телефону, взял его в руки, замирая.

Нет

20:07

Спокойствие нахлынуло на него воспоминаниями о прошлом, в котором не случилось боли от этого человека. Ведь, в самом деле, проблема была в огромном чувстве вины, что облепляло его душащими щупальцами каждый раз, когда он видел Киске. Когда вспоминал Гриммджо. Когда думал об обоих. Прилетел следующий вопрос, завертелись свежие сообщения, осторожные, но с лёгким теплом – с трепетом накатывало волнами осознание, что ничего плохого ему так и не сделали. И ощущение опасности отступило, умирая в усталости во всем теле после тяжёлого дня. Растекшийся в желе на диване, Ичиго вбивал новые ответы в диалог, уже не думая ни о чем. На следующий день первым делом он направился в кабинет с табличкой “Руководитель отдела продаж” и рассказал обо всем цельной исповедью. Шунсуй выслушал его, не перебивая, и внимательно на него посмотрел. – А ты не думаешь, что он хочет вернуться и сделать тебе больно в качестве мести? По сути, из-за тебя его уволили, – тщательно подбирая каждое слово, ответил он. – Ты причина, по которой он уезжает в другой регион на какое-то время. Глаза Ичиго широко распахнулись, и он резко взглянул на Шунсуя, изумленно приоткрывая рот и силясь что-то сказать. Слова не приходили в голову. Что произнести? Оправдать Киске? Но зачем?  – Я рекомендую тебе его заблокировать. Настоятельно рекомендую, – мрачно заключил Шунсуй, без сомнений встречая карие радужки темной сталью своих. И добавил, – везде. Или все же… – Но… – Без всяких “но”. Скажи честно, хотя бы самому себе – оно тебе надо? Шунсуй умел быть убедительным, к тому же, Ичиго безоговорочно доверял его жизненной мудрости. Он ещё раз перевёл взгляд на экран телефона, на котором отражались блики солнца, проникающие через неплотно прикрытые жалюзи и переменчиво скрывающие текст. В этом совершенно не было нужды, Ичиго знал его наизусть – предыдущим вечером он перечитал диалог десятки раз, переваривая его в своих мыслях. Он помнил фото профиля, где Киске расслабленно сидит на полу знакомой веранды, смотря вдаль, и закат подсвечивает нежными пятнами непривычно мягкие черты лица, подчеркивая небритые скулы и выделяя трубку, поднесенную к губам. Извечная зеленая рубашка складками облегала жилистую фигуру, черные джинсы с рисунком ромбов внизу задрались, обнажая щиколотки босых ступней, лето ласкало кисти его рук, мягко целуя тени вокруг него.  Он помнил каждую строчку. 

Знаешь, сбылась моя мечта в декабре

20:29

Что меня уволили?) 20:31

Нет, это никогда не было моей мечтой. Я никогда этого не хотел

20:45

Я стал номер один в декабре

20:46

Ты молодец 20:46 Тебе неприятно, что я пишу? 20:47

Если бы мне было неприятно, я бы тебя заблокировал

20:49

 Если я этого все еще не сделал, значит, все нормально)

20:49

Палец потянулся к солнечной аватарке профиля, но в последний момент сместился правее, нажимая на имя.  Снова три точки.  Высветилось меню.  Ичиго нажал “Заблокировать” с перечеркнутым изображением круга рядом и проделал то же самое во всех диалогах с Киске. – Я все сделал, – легко кивнул Ичиго. Стало действительно легче. – Он больше не придёт, ты понял это? – сообщил ему Шунсуй. – Он передал все дела мне и завершил отработку. Ичиго с благодарностью взглянул на него, и тревога окончательно отступила – он больше никогда не увидит этого человека, не получит от него сообщений, не почувствует уколы совести вновь. Спокойствие затопило его тело стремительными волнами, поднявшись от холодных ступней к покрасневшим кончикам ушей. Мнимая уверенность в завтрашнем дне появилась внезапно, непрочно закрепляясь в желудке, не подлежащем доверию. – А теперь иди и работай, – Шунсуй щёлкнул по клавиатуре компьютера, объявив разговор завершенным, и принял звонок телефона, когда тот обозначился весёлой незамысловатой мелодией. На следующий день Ичиго снова разбил машину, задев другие две, и, на самом деле, чудом никто не пострадал. Его KIA, фатально полетевшая по не замеченной им гололедице, осталась на ходу, поэтому он благополучно доездил на ней до марта, пока не уехал в мини-отпуск во вторую столицу с родителями, до этого успешно отбрехиваясь перед клиентами, что его автомобиль “погрызли волки”. В поездке не обошлось без очередных приколов от Иссина, но Ичиго другого и не ожидал от совместного “отдыха” с родителями, впрочем, чуть не разосравшись с ними в пух и прах. На конец января чудом удалось вывести восемь личных сделок и записать одну совместную с Йоруичи на свой счёт, выполнив нужный минимум по продажам.  В следующие месяцы “Бумажный дом” Ичиго так и не нашел в себе силы досмотреть, как бы ни хотелось. В феврале покупал одежду, пытаясь забить импульсивными приобретениями пустоту внутри, бил личные и общие рекорды по продажам, не сумев достичь высот Гриммджо. Да и никто не мог, даже спустя время. В марте спонтанно покрасился в белый, который оказался с темно-серыми отливами. Грязь и чернота сопутствовали ему, не желая оставлять в покое – их он носил в сердце, в кишках и почках, и не получалось снять, выкинуть их, вырвать с корнем – этот черный цвет, который иронично не желал так просто смываться с его волос. Однажды заехав во двор дома своей квартиры в центре, заметил развороченную после аварии чужую машину во дворе. Подбитые фары блестели раскрытым нутром, бока помялись, сияя металлическими гранями, бампер частично отвалился – железный конь не подлежал восстановлению. Время, похоже, не имело значения – сравнивая себя с ней, он видел свое отражение, чувствуя себя таким же сломанным, периодически возвращаясь к болезненным воспоминаниям.  В его стране любили повторять, что темнее всего перед рассветом. Похоже, начинало смеркаться.  Солнце ушло.