Стань у огня и поднеси подол

Фанди вылазит из грузового вагона на станции, прячется за каким-то сараем от проводника и оставшиеся восемь километров идёт пешком — почти два часа. Или сколько-то там миль — так тоже почти два часа. Он, если честно, не в курсе, какой системой пользуется Понк. От угольной пыли постоянно чешется нос и зудят все ссадины, даже после того, как Фанди обливает ободранные ладони и исцарапанную ногу водой. Поэтому он теперь просто игнорирует это. Ещё он терпит ветер, продувающий шею, потому что шарфом ему пришлось обвязать ногу. Штанина драная. Штопать её, сидя в сугробе, Фанди не хочется. По крайней мере, это всего лишь уголь. Отсюда ещё иногда возят лес, мраморные породы и чаще всего красный камень. Сидеть среди брёвен или на камнях ещё более неудобно, чем в угле, Фанди пробовал. Вагоны с красным камнем охраняются получше Манбурга, каждый — а ещё, проехавшись внутри, Фанди мог бы попрощаться с лёгкими. У него, уж извините, пока на них другие планы. Забить альвеолы смолой. Пропитать все ткани сажей. Задохнуться и больше не страдать. Фанди курит на ходу, поправляет лёгкую, почти без вещей сумку через плечо и торопится. Горлу холодно. Бежать зимой, ещё и к вечеру — не лучший вариант. Но ещё одна ночь у Дрима в койке его просто-напросто сломает. На плече ноет укус. Фанди не знает, пустит ли его Понк на порог, но это единственное, что он придумал. Ему не будет покоя ни в Манбурге, ни в Погтопии. И остаётся только бежать подальше. Так далеко, чтобы Дриму наскучило ловить. Шлатт не хотел его впутывать, они с Понком, вроде как, приятели. Но Фанди думает, что уже достаточно отчаялся, чтобы ему было насрать на Шлатта. На Погтопию с отцом во главе. На то, что Дрим будет в ярости, ему уже тоже насрать. Он идёт учиться медицине у единственного в округе врача. И всё. Там он спрячется. Правда, Фанди не придумал, что будет делать, если его прогонят. Наверное, попробует к кому-нибудь прибиться, если получится. Если там его не сдадут Дриму за литр регенерации. На всякий случай у него есть верёвка в сумке. Два метра. Фанди умеет вязать узлы. Он думает, как, должно быть, глупо будет заявиться и сказать «пожалуйста пустите меня или я повешусь и буду портить вам вид из окна». Тем более, Понк его не знает. Тем более, Понк врач, врач на проклятой, брошенной земле, так что он едва ли жалостливый человек. И едва ли брезгливый. Ещё однажды Фанди слышал, как они со Шлаттом препирались из-за алкоголя, так что ещё о Понке он знает, что он будь здоров ругается. А больше, ну… почти ничего. Ещё знает, что Понк живёт с гибридом за два метра ростом, но Понк всё равно почему-то пугает Фанди больше. Наверное, потому что Сэм в Манбурге. Снова дерётся с водопроводом. А Понк — вон в том доме, до которого Фанди дошёл. Спустя два часа по морозу. Холодно. Паршиво. У него изморозь на ресницах и белые-белые пальцы. Возможно, ему стоило меньше курить по дороге. Фанди кажется, что он задыхается, когда ладонь касается калитки. Забор невысокий, декоративный больше, так что он привстаёт на носочки, тянется и дёргает засов влево, вытаскивает из петли. Хотя и холодно, металл не смерзается. Открыть выходит легко. Фанди делает два шага прежде, чем на него выскакивает собака. Сердце у него ухает вниз и остаётся где-то там, под желудком, долгие несколько секунд. А потом собака заливается лаем, скачет вокруг, и её белая шерсть как будто сливается с сугробами. Но она не кидается. Виляет хвостом, бодает в ногу и снова лает. Ластится, как будто Фанди тут не чужой. — Фрэн, блять! — Понк высовывается из окна. Больше некому. — Какого ху!.. А тебе что надо? — Я… — но Понк не дожидается ответа. Прикрывает ставни изнутри. Потом выходит на крыльцо — в ботинках и с каким-то плащом в руках, не на плечах даже. Он высокий, с ёжиком почти белых волос и смуглой кожей, с занятым видом, весь какой-то нервозный немного и острый. — Ехать надо к кому? — деловито спрашивает Понк, кутаясь и спускаясь к Фанди. — Или у тебя сраная кошка рожает? — Нет, — Фанди тушуется на секунду. — Я… я к вам. Вот. — Тьфу, блять, — кривится Понк и скидывает плащ с плеч. — Так и сказал бы. Давай в дом. Чё, сильно херово, раз к ночи припёрся? — Мне не плохо, — тихо отвечает Фанди. Понк замирает на крыльце и оборачивается на него с очень выразительным выражением лица. — Я… я просто к вам. Я из Манбурга. — Шлатт? — Понк тут же качает головой. — Не, на его людей ты не похож. Один хрен в дом иди, тут мерзко. Собака пытается сунуться следом, но Понк прикрикивает на неё. Чуть постояв, всё же чешет животное за ухом — Фанди наблюдает, стоя в дверях и откровенно не зная, куда себя деть. Он думал, что сказать. Но прямо сейчас в голове — пус-то-та. Все заготовки просьб, что у него были, растворились словно. Понк громкий и кажется строгим. Фанди вдруг понимает, что вообще понятия не имеет, как себя с ним вести. Что он от людей требует. Может ли он руку поднять, если Фанди проебётся и что-то не то скажет, сделает, просто не понравится. Понк хлопает дверью. Закрывает на засов. — Так что? — пока Фанди соображает, он уточняет. — Если не лечиться, то что нужно? — Работа, — выдыхает Фанди. — Я… мне сказали, что вы врач. Один. И что, может… — Кто? Голос у него требовательный. — К… Квакити?.. — И с чего Квакити решил, что мне помощники нужны? — Я… — А если пошлю тебя, что, обратно в Манбург потащишься? — с усмешкой спросил Понк. У Фанди сердце ухнуло вниз — и словно так и не забилось. Он покачал головой. Выдавить из себя хоть что-то не решился, у него щипало в носу и сжимало горло, словно чьей-то ледяной рукой. — Нет, значит? — Я пойду, — пискнул Фанди, кое-как пересилив себя, и сделал шаг назад. Ему казалось, что он сейчас разрыдается просто-напросто. — Я… — Стоять! — рявкнул Понк. Фанди едва подавил порыв выскочить и побежать. Вспомнил — во дворе собака. — Ты умеешь-то хоть чего? — Я, ну, — он замялся. Прижал уши к голове ещё плотнее. — У Ники… на подхвате был?.. — Ники, — Понк хмурится. Скорее задумчиво, наверное, но у Фанди всё равно заполошно сердце колотится. В глотке как застряло что-то. Прогонит, прогонит… — Это девочка такая вот? Которая волосы всякой хренью красит? Он рукой показывает примерный рост Ники. Фанди кивает. Потом добавляет: — Она у нас главная была. Ну, по этому вот… по лечению. — А, да, у неё ещё ключ от склада с зельями был. Нахера вам склад, если всё равно у каждого стойка? — Фанди пожимает плечами. Он никогда об этом не думал. Просто так было. У каждого стойка и свои зелья, но отдельно всегда стоял сарай с общественными запасами, и следила за ним всегда Ники, сколько Фанди себя помнит. — Ладно. Говоришь, что учиться хочешь? С этим к Квакити пошёл? — Нам нужны врачи, — давит из себя Фанди. — У нас… у нас нет никого почти. Кто правда умеет. А Квакити сказал, что вы реально врач, настоящий, с лицензией и этим всем. И я… если вам не нужно, не хотите, я уйду, просто… — Дело не в медицине, — резко отмечает Понк, пристально глядя на Фанди и прищуриваясь. — Я не люблю, когда мне врут. — Не только в ней. Хотя я… действительно хотел бы уметь по-нормальному, — осторожно говорит Фанди. Уши сами по себе прижимаются к голове. Ну вот и всё, сейчас Понк его выпнет. Потому что никому не нужны проблемы с Дримом. — Мне опасно там оставаться. Ну, потому что я Сут, — и дело не только в этом. — Квакити сказал, что я могу попросить у вас помощи. Если я… в бегах буду. — И ты в бегах? — Вроде того. Понк молчит, наверное, едва ли десять секунд, но Фанди кажется, что за эти секунды он успевает прожить целую жизнь. Он делает шаг назад, к двери, и готовится уйти. — Бежишь. Не от Шлатта и не от отца, — наконец роняет он. Сердце у Фанди бьётся заполошно. Он знает, знает!.. — Я постелю тебе. Фанди только успевает открыть рот, как Понк продолжает, чуть повысив голос. — Я не обещаю ничего. Мне самому нормально работается. Но в такой мороз и в таком, — Понк ведёт рукой. — В таком херовом прикиде я тебе уйти не дам, мелочь. Как ты вообще не замёрз, у тебя дырки вместо куртки. — Я залез в вагон с углём. — И десять километров пешком? — Фанди кивает. Потом спохватывается. — Восемь. Там были столбы. Понк на это закатывает глаза и раздражённо дёргает плечом. Потом показывает на бочку в углу. — Вот ты быдло. Там чистая вода. Мой руки и ставь чайник, потом принеси пару вёдер снега. Вещи… — Понк чешет голову и уходит в другую комнату. Фанди споласкивает ладони и лицо от угольной пыли, потом снимает с полки немного закопчённый чайник с боками, которые раньше блестели бронзой, и ставит воду. Выходит за снегом на улицу и плотно трамбует его в вёдра, ставит у печки. Воды маловато будет. — Держи, — Понк швыряет ему какие-то вещи, так резко, что Фанди едва не роняет всё на пол. Тёплые штаны и две кофты. Следом прилетают носки, и они всё-таки отлетают к порогу. — Не смей эту пыль на кухню тащить. И тем более в койку! У меня не настолько дохрена простыней. Понк стелит ему на единственной в доме кровати. Фанди говорит себе, что завтра же перестелит на диван, потому что ему слишком стыдно занимать хорошую постель здесь. Завтра — потому что разморённый теплом и сытным ужином он засыпает почти сразу, свернувшись клубком на углу кровати. Понк так и не спрашивает, от кого Фанди бежит, ни на следующее утро, ни позже. Когда через несколько дней возвращается Сэм и вполне закономерно спрашивает, что тут делает левый пиздюк, Понк пожимает плечами. — Живёт. — Ясно, — Сэм чешет Фрэн за ухом и игнорирует все причитания Понка о шерсти в доме. — Как тебя, эм… — Фанди. Он ожидает вопроса вроде «ты охуел, Фанди?», а потом Сэм улыбается неожиданно мягко для двух тридцати в высоту. — Будешь тыквенный пирог, Фанди? Он кивает в ответ. И они, все втроём, реально готовят пирог. То есть, Сэм готовит, а Фанди помогает по мелочи, ну так, нарезать тыкву, досыпать муки, достать молоко из погреба. Понк таскает тесто из кастрюли, отпивает молоко, уносит зачем-то сахар, а потом, когда Сэм ставит пирог в печь, каждые три минуты дёргает заслонку, выпуская тепло. Сэм уносит его — своего партнёра, Фанди полагает? — в другую комнату. Буквально, то есть. Закидывает на плечо и уносит. Понк ругает его без перерыва, но стоит Фанди напрячься — и за стеной смех. Потом тишина. Потом… потом Фанди выходит на улицу, потому что выглядит так, как будто они трахаться собрались. Не хочется мешать. Он знает, когда лучше свалить… или хотя бы не мелькать перед глазами. Фанди садится на корточки, зажигает сигарету и успевает скурить её наполовину, когда к нему выходит Сэм. Садится рядом — прямо на снег. Фрэн тут же выскакивает к нему, лает и ластится. Сэм чешет её за ухом и мягко ворчит что-то не очень осмысленное, про самую лучшую девочку и самую умную собаку. Потом спрашивает: — Сколько куришь? — Если надо, я… я могу не курить, если нельзя или вы не хотите тра… — Нет. Я спрашиваю, сколько тебе нужно в день плюс-минус, — Сэм чешет Фрэн шею. Она садится напротив, лает и разбрасывает хвостом снег, настолько счастливая, что Фанди даже немного завидует. — Кури, если так надо, мне просто нужно знать, сколько для тебя просить. Понк за сигареты-то вряд ли работать будет просто, а я… ну, плевать мне. Фанди немного молчит. — Вам не обязательно, вы мне ничего не должны, — наоборот, раз уж на то пошло. Фанди надеется, что сможет уже скоро начать отрабатывать еду и крышу над головой. По крайней мере, тут за долги в штаны никто не лезет, а с любыми другими условиями он жить готов. — Я… я найду, как заработать. Не хочу быть обязанным. Дрим давал ему сигареты. Они курили вместе, после того, как… как… Сэм хмурится на секунду, но Фанди даже не успевает испугаться, что что-то не то сказал. Выражение лица у Сэма тут же становится как раньше. Он ласково треплет Фрэн по голове, и у него тоже хвост дёргается, тревожа выпавший снег. — Ну, если тебе принципиально. Можешь помочь тут по хозяйству, почти все курят, за работу-то чай поделятся. Там вон, например, — Сэм показывает куда-то правее от крыльца, к окраине. — Долорес живёт. У неё спина больная, ей тяжело самой дров наколоть. Если хочешь, завтра свожу покажу. — Завтра мы едем вдоль реки, — Фанди вздрагивает и роняет окурок. Голос Понка за спиной совсем внезапный, немного недовольный, как и всегда. — Прекрати потакать. Сигареты пиздец какие вредные, если ты не в курсе, Сэмми. — Ага, ты запретишь и ему сразу хотеться перестанет. Ты же сам в Манбурге был, а раньше-то… — Если вы против, — Фанди оглядывается на Понка и прижимает уши. — Я могу не курить. Если вам не нравится?.. проти… — Да хрен с тобой, не маленький, — Понк садится на корточки между ними. — Опять на снегу сидишь, быдло, — Сэм усмехается и очень увлечённо чешет Фрэн пузо. — Ты по практике чего умеешь, мелочь? — Я, ну… в основном зелья варить. И использовать. Ещё мы травы с Ники собирали, я помню… — Фанди оглядывается и мысленно даёт себе подзатыльник. Нашёл когда про травы затирать. Тьфу. — Я ухаживал за больными, когда у нас дифтерия ходила. Ещё… ещё в Л’Манбурге. Шину умею делать. И гипс тоже. Шить умею, только, ну… у меня иголок не было никогда. Специальных. — А штопал чем? — с заметным любопытством интересуется Понк. Фанди становится неловко. — Чем было. Крючками для рыбалки чаще. Иногда обычными иголками, — Фанди немного молчит. Выражение лица у Понка странное, немного… не ошалевшее, конечно, но что-то близкое. — Мы обычно просто зельями заливали и всё. Я хорошо их готовить умею. — Херня эти зелья, от них побочек, блять… — Понк машет рукой. — Я тебе перечень препаратов покажу, учить надо будет показания… Чёрт, а сколько тебе во время вспышки дифтерии было? — Девять, — Фанди поёжился, когда они оба на него уставились. Сэм оторвался от возни с Фрэн, Понк… у него взгляд просто стал другим, каким-то диким. — Что-то не так?.. — Голову бы оторвал придурку, который решил запихать ребёнка в центр инфекционки, — ругается Понк. — Отец твой? Или Салли постаралась? — У нас люди штабелями лежали, — Фанди пожал плечами. — А что-то умеет только Ники, так что все кто на ногах мог стоять работали. Я… мне просто повезло, что стоял долго. Сэм покачал головой. Фрэн обеспокоено ткнулась в ладонь, которая внезапно перестала чесать её за ухом, и звонко гавкнула. — Ещё за ломкой могу следить, — Фанди вытянул вторую сигарету. Было неловко сидеть в такой тишине — и знать, что она из-за тебя. — Роды только помогал принимать. Воду там таскал, полотенца, лауданум. — Что блять, — Понк хлопнул себя по колену, потерял равновесие и всё-таки шлёпнулся на заснеженную ступеньку. Сэм усмехнулся — по колену хлопнули и ему. — Лауданум, блять. Лауданум! Вы, может, коксом ещё кашель лечили? — А чё кашель лечить, — Фанди пожал плечами. — Я… я знаю, что лучше на ранних стадиях, пока осложнения не повылезали. Но у нас только зелья были. С ними проще запустить хрень, а потом уж прокапаться. — Пиздец, — лицо у Понка было прямо ошалевшее, иначе не скажешь. — Сэм, лауданум блять. — Ага. — Это же пиздец. Он ещё и кустарный, Боже правый… — Ага. Понк стукнул Сэма по плечу. — Что ага-то. Наркота и зелья, блять!.. — он нервно засмеялся. Фанди подумалось — ну всё, вот теперь-то точно в нём разочаруются. Если у Понка тут хватает лекарств, чтобы как нормально лечить. На кой хрен тогда тут Фанди с его сомнительными умениями? — Меня даже не это в ахуй приводит, а то, что кто-то лауданум выкопал и решил намешать. Это же надо так дрочить на девятнадцатый век. Фанди пожал плечами. У него неприятно заныло в груди — но, если уж непредвзято, мысль, что Вилбур дрочит на девятнадцатый век, внезапно… делала многим вещам смысл. — Я лекарств не знаю. Ну, нормальных, — Фанди прижал уши к голове. Понк похлопал его по плечу и встал. — Ничё, научишься. Я тебе перечень покажу, запоминай понемногу. Идём в дом, нечего морозиться.