Океан

      …Впервые мы встретились где-то в лесах около Смоленска. Кажется, шел 1562 год. А может, и 1563. Первые несколько лет после моей смерти прошли как в тумане, и разогнала этот туман только встреча с ней. Умерла я, кстати, в июне 1560 года. Меня убили, жестоко, беспощадно, подло… как и большинство из наших. Не становятся сами по себе вампирами те, кто от старости или от болезни загнулся. Все мы убитые да обиженные, все по неволе в муках с жизнию распрощались. И мне кажется, нет на свете ничего такого, способного избавить нас от этой извечной тоски бесконечного существования. Вот вы, люди, должно быть, никогда не замечаете, а мы всегда за плечом вашим стоим. И мы, и мелкая нечисть всякая, и Древние — вся нежить. Мы не вмешиваемся явно, хотя могли бы. Наблюдаем. Помогаем вам часто. Но вам об том знать не надо. Людям бы жить, свою жизнь жить, радоваться и плакать, злиться, бояться, чувствовать, любить. Я все думаю, для людей жизнь прекрасна должна быть, ведь что может быть прекраснее чего-то неуловимого, светлого даже в кромешной тьме, чего-то удивительного и необъяснимого. Тем паче люди смертны. А что хуже всего, иногда они смертны внезапно… Но все же многие жизнь свою выбрасывают на помойку или за копейку отдают. Быть может, я попросту забыла, как это — жить, а быть может, люди просто глупы до безобразия. Но я отошла от темы. Так вот. Я совсем не помню первых часов после того, как открыла уже мертвые глаза. Помню только ярость и голод. Невыносимые, звериные чувства, усмирить которые можно только свежей кровью, только жестокой местью. Я не хочу говорить о том, что тогда произошло. Я не знаю, кто был в том виновен более всего. Остается только факт — они погибли. Много-много лет назад. Изменить это уже никто не в силах, так что нет смысла прошлое ворошить. Так вот, по-настоящему я очнулась только несколько времени спустя, стоя перед своим бывшим домом. И страх, растерянность и отвращение тогда так смутили мою душу, что я сбежала от этого места и бежала так далеко и так долго, как только могла. Правда, даже если бы я вдруг захотела вернуться в то место, что когда-то называла домом, то не смогла бы, ведь он сгорел уже через пару дней после моего бегства. Уж не знаю, в чем было дело: буяны ли какие подожгли ради забавы, ведающие ли пытались проклятое место очистить или же произошло это просто потому, что в том доме упырь на свет появился, а значит, вечное проклятие скорби своей на это место наложил, но дом сгорел, и что бы не пытались строить на пепелище, все ломалось, разваливалось и сгорало, люди болели, скотина дохла. Зато нежити там развелось… Целый бестиарий. Мелкие нечистики всегда к более мощным тварям тянутся. Все норовят подпитаться, хоть толику от нашей силы получить. А в подобных местах они всегда кишмя кишат и все усугубляют проклятье, пакостя по мелочам. Вот так-то. Но вернусь к своей истории. Бежать я тогда решила к Смоленску. Территория в то время пограничная, из рук в руки переходящая, а значит, какое там кому дело до одной опальной и не совсем живой княжны?! Верно, никакого.       Но все же я предпочла оставаться ближе к лесу и жить бобылем. Я вообще всегда любила леса — есть в них какое-то особое очарование. Как раз в одну из таких прогулок по лесу я и встретила её. Вообще-то это вышло случайно.       Заметив на небольшой опушке маленькое, но судя по иссиня-черному цвету воды глубокое озерцо, заросшее камышом, я подошла поближе и вгляделась в темную воду, разглядывая собственное несколько искаженное отражение. Задумавшись, я не сразу заметила, как из воды появилась она.То, что она утопленница, хоть и не совсем мертвая, было понятно сразу — бледная синюшная кожа (кое-где на нее налипли водоросли и маленькие ракушки), спутанные волосы, все в тине и песке, земля и ил под длинными и острыми… скорее когтями, да. Тем не менее, она все еще была прекрасна в своей какой-то темной красоте, в своем неживом очаровании. Конечно, черты лица её , прежде наверняка милые и невинные, исказились, став более хищными и утратив былую человечность, ранее, должно быть, алые губы посинели, а глядя ей в глаза плохо верилось, что когда-то они принадлежали обычной человеческой девушке. Они чернели угольками на белесой коже, казалось, что в расширенных зрачках за русалочьим мутным выражением пляшут черти и пылает адское пламя. Её длинные светлые, хоть и сильно спутанные волосы прикрывали её нагое белое тело. Да, даже спустя многие годы я не могу без волнения вспоминать о ней. Я тогда влюбилась в нее без памяти, даже сама того не зная. Она стала моей богиней, символом моей свободы, изъявлением моего своеволия, моей звездой в небесах, недостижимым идеалом Прекрасного.       Но, тем не менее, тогда, на берегу пруда я ужасно испугалась. Она, впрочем, тоже. И правда, не каждый день такая встреча случается. —Ты кто? — довольно глупо спросила я. —Лешак в пальто, не видно что ли? — нарочито насмешливо ответила она, всплеснув широким малахитовым хвостом и ненароком обнажив плотный ряд длинных острых клыков. —Ты-то, я смотрю, упырицей будешь? — несколько смягчившись, уже спокойно произнесла она. Голос у нее походил на перезвон хрусталя или журчание ручья. Не чета моему, хриплому и грубому, больше подошедшему бы молодому парню. —Должно быть… а неужто вы, русалки, и впрямь существуете? — вновь задала я донельзя глупый вопрос. —Нет, конечно! — она захихикала, открыто потешаясь надо мной. Я смущенно и обиженно фыркнула и вдруг поймала себя на том, что открыто пялюсь на нее. Теперь я была ужасно смущена, даже покраснела бы, если бы жива была. Она, впрочем, нисколько не стеснялась ни меня, ни своей наготы. Только хитро смотрела своими колдовскими глазами, будто оценивая меня и читая, как открытую книгу. Я отвела взгляд. —А…а как тебя зовут-то? — неловко спросила я у своей новой знакомой, пытаясь хоть как-то сгладить произошедший конфуз. —Авдотьей раньше кликали, коли надобно было. Да только кто ж русалку позовет, да еще и по имени? —Ну, может, я позову. Меня, кстати, Аглая зовут, — уже немного осмелела я и протянула Дуне руку. И это была моя ошибка. Русалка резко дернула меня к себе, и я даже опомниться не успела, как уже барахталась в холодной воде под заливистый серебряный смех проклятой озорницы. Обиженно отфыркиваясь и чертыхаясь, я выползла на сушу и швырнула в хохочущую русалку камешек. Та немедленно прекратила смеяться и в ответ кинула в меня комком ила. Я увернулась и, приняв правила игры, зачерпнула горсть земли… А дальше на поляне разыгралась настоящая баталия. Мы веселились и озорничали как малые дети, комья грязи и мелкие камни свистели в воздухе почти как настоящие боеприпасы, пачкая и нас, и ни в чем неповинные кусты, и неосторожно выглянувших из-за дерева берегиню с лешим. Во всю мою унылую жизнь не было мне так весело, если не считать совсем уж раннего детства, и я была счастлива, что, кажется, вот-вот смогу обрести счастье и залечить свою истерзанную душу. Хотя, конечно, в тот момент я об этом и не думала. Как и о том, как потом извиняться перед случайно попавшими под обстрел нечистиками… Но те, впрочем, отнеслись с пониманием и ничего с нас не взяли, кроме разве что, лешака, который-таки что-то да сделал, а иначе с чего бы ко мне с того момента стала ерунда всякая лепиться? То волосни в избе разведутся, то анчутка напакостит… Но это уже другая история. Так вот, через некоторое время ожесточенной битвы я рухнула на землю как подкошенная, смеясь до упаду и хлопая новую подругу по плечу. Мы обе были грязные, как поросята, но счастливые донельзя. Да, хороша, конечно, была наша первая встреча, положившая начало долгим годам разных, и в большинстве своем совсем не дружеских отношений, но кто же знал, что так оно обернется? О таком только Бог знает. Так что нет ничьей вины в том. Разное в жизни бывает.