Валькирия🌺

      Хьёртримуль проснулась утром свежая и отдохнувшая. Ни намека на вчерашнюю усталость, свалившую ее на кровать без сил. За это время, проведенное в объятиях безлунной Нотт, валькирия карающего меча рассортировала остаточные воспоминания потомка, которые, слившись в единую линию, приняли весьма печальную картину. В ситуации, в которой она оказалась, ей придется сразиться и победить во славу предков - ее и Всеотца, даровавшего благословение. Но перво-наперво душ. А то исходящие от нее запахи напоминали не стриженную в сезон линьки козу. Да и желудок требовал насыщения. Все же Турнир и испытания, пройденные еще вчера, отняли много сил. Восстановить надо. А еда лучше всего что-то мясное как раз этому восстановлению поспособствует.       И не став откладывать завтрак на потом, надев чистые джинсы так эти брюки из жесткого материала, облегающие бедра, попу и ноги называются, с неохотой натянув топ, как нижнее белье, накинув нейтрального цвета футболку, хотя она в силу своих взглядов предпочла бы что-то зеленое, змеиное, как глаза Ёрмуна. Завязав морским узлом шнурки опять же странных тапочек, называющихся кедами, кое-как причесав кудри, убрав их в хвост, а потом закрутив в пучок, вышла из девичьей комнаты. И тут же попала в объятия Гермионы, лучшей подруги, а следом и в руки Рональда, также близкого друга, напарника по приключениям и авантюрам, в которых потомок постоянно оказывалась.       — Гарри, как ты? — переживала Герми, смотря на валькирию, осматривая на повреждения и раны, даже мельчайшие. В глазах девушки читалась забота, и ей хотелось верить. Ее слова искренны, не вызывают отторжения, а значит:       — Герми, — обратилась Хьё к девочке, касаясь хрупкой руки на ее плече, — со мной все хорошо. Профессор Грюм тут же оказал мне первую помощь, исцелил все полученные в лабиринте раны, — показывала валькирия всем видом, что с ней все в порядке и не стоит беспокоиться. Но причина беспокойства была не только в турнире, а в:       — Седрик, — поникла Герми, опуская взгляд, — его тело нашли в лабиринте, а призрак стоял рядом, ждал, когда появится возможность попрощаться с отцом и родными, — тут она прижалась к деве, всхлипывая в подставленное плечо.       И Хьё было понятно, почему Гермиона так переживает. Ведь не пробудись она из глубин души и реки памяти, а потомок, останься там наедине сама с собой, на том адовом кладбище, висеть на надгробии в компании с ума сошедшего мага и его прислужника, очернившего душу ритуальными убийствами, труп был бы другой. Но все равно печально. Парень был подающим надежды волшебником с перспективным будущим. Кумиром школы. Валькирия, как провожающая в последний путь и карающая мечом Всеотца, видела в своей жизни достаточно достойных воинов и волшебников, не опозоривших честь предков и наоборот, очернивших и осквернивших старания старших. Седрик же был волшебником, достойным чертогов Вальхаллы.       — Герми, я жива, здорова, невредима, — успокаивала валькирия девушку поглаживаниями по спине и плечам с волосами, говоря, — а Седрик — достойный Всеотца, волшебник, душа которого точно попадет в Вальхаллу, — девочка еще раз всхлипнула, но отошла от Хьё на шаг, вытирая слезы, говоря:       — Да, Диггори попадет в Рай или куда там, — улыбнулась Герми, уверованная в благом исходе кончины Седрика.       Она после слов валькирии и ободрений успокоилась, вытерла слезы и посмотрела на Рональда замершего в ступоре то ли от услышанного, то ли от мыслей о своем, но факт на лицо. Валькирия чувствовала всеми фибрами души и сущности судьи, ощущала каждым перышком своих облачных крыльев, что с этим рыжим парнем с голубыми глазами, который напоминает ей об одном боге, что-то не так.       Проверить на наличие божественной сущности — просто. Ей было достаточно обратиться к потенциальному носителю по настоящему имени на родном наречии, закрепив это руной истины, начертанной на клинке кровью. Проверить, тот ли он бог или показалось спросонок, валькирия решила после завтрака. Желудок, растущий организм подростка, особенно в период созревания, и магический резерв, также зависящий от питания и получаемых витаминов, требует свое. И, отвечая на зов желудка, гриффиндорцы дружной компанией пошли в большой зал.       А там траур.       Что не мудрено, ученик погиб. Привычное, светлое в облаках небо — хмуро и мрачно, шумят и трещат раскатами гроз серые тучи. Вместо флагов факультетов — поминальные полотна черного цвета с проекцией лика покойного. А директор Дамблдор, несмотря на прибывающих студентов и профессоров, сидел на стуле в задумчивой позе. Но Хьёртримуль, которая никогда не откидывала в сторону советы разума и чувства подозрения, была уверена, что он лишь делает вид, что скорбит, недоумевает. И не даст соврать Великая Мать Фригг, он не человек с магическим источником, а нечто иное. Валькирии казалось, что внутри его тела — пустота, а может и беззвездная бесконечность, бескрайняя и бездонная, как желудок Фенрира.       Но, к ее прискорбному сожалению, уличить Дамблдора в обмане может только тот, у кого есть такая сила и неоспоримые доказательства. Ей же, пока еще в растущем теле с ограниченным доступом к способностям, ничего другого, как предполагать и наблюдать, не остается. На такого, как Альбус, если чутье все же не подводит, у валькирии нынешних сил не хватит. Его карающий меч в ее руках не устрашит и в грехах раскаяться не заставит.       — Речами и скорбью Седрика не вернешь, — сказал Рональд, смотря глазами-льдинами на директора. — Шут с колокольчиками и палочкой, — добавил Рональд. А Хьё на миг показалось, что в глазах промелькнуло желание убить, отправив бородатого волшебника в небытие. И этот взгляд, да тон в речи, проскользнувший скользкой и верткой змеей, добавил в копилку подозрений еще монет в пользу рыжего бога, имя которого у большинства асов и конов было ругательством.       — Прощаться с погибшими учениками это его обязанность, — сказала Миона, смотря на Альбуса верующим в его речи и слова взглядом. У Грейнджер не было сомнений в том, что директор искренен и честен со всеми, что ему по-настоящему жаль Дигори.       — А по мне, это очередное самохвальство, — фыркнул Рональд, скрещивая на груди руки и отворачиваясь от вещавшего на весь зал оратора, при этом смотря на Хьё, говоря ей и только ей: — ты, Гарри, тому пример. Дамблдор принимает все происходящее как данное, даже смерть ученика, лучшего на потоке выпускников. Он ничего для школы не делает, — речи его громки по высказыванию и обвинению, но тихи по тону и звучанию, — только создает видимость, что разбирается в проблемах, пытается их решить, а на деле… — напоминает подруге о том, как каждый год из всех на них свалившихся ситуаций они выпутывались сами. Без его помощи и наставлений.       Валькирия не отрицала, но и не поддакивала, так как знала, чем это может грозить, окажись рыжий тем, о ком она думает. Ему, как бы он не изменился, в ком бы не переродился, не стоит верить. Его слова принимать на истину, то же самое, что игра в удачу, повезет, не повезет. Поэтому Хьё только слушала, убеждаясь в подозрениях, ожидая момент, когда появится шанс Рональда проверить и во всех своих догадках убедиться. И вот тогда, когда рыжий бог откликнется на свое имя, лезвие меча будет приставлено к его шее, а с него самого будет спрошено за все прегрешения перед Всеотцом.       — Экзаменов не будет, — провозгласил директор, — пятикурсники и семикурсники получат документы по имеющимся баллам, — и на этом Альбус покинул зал, уносясь в кабинет широкими шагами с тянущейся за ним мантией.       Ученики и профессора проводили его взглядом, в глазах почти у каждого была благодарность вперемешку со слезами. Пир в честь окончания Турнира и победы Хогвартса был скромным, тихим, колышущим воздух в Большом зале лишь шепотками да всхлипами. Скорбели по Диггори многие, особенно профессор Спраут да Чжоу Чанг, девушка Седрика, с которой у него только-только начали завязываться отношения. Но среди этой скорби Хьё улавливала и эманации упреков и обвинений, направленных в ее адрес. Эти флюиды недовольства, каждый шепоток, несущий в себе слова о том, что это она, а не Седрик, она должна была лежать хладным трупом с зависшей душой над ним, пронзали ее спину ледяными иглами.       На подобные взгляды и слова, несущие обвинения, оскорбления, даже подозрения, Хьёртримуль не обращала внимания. Делала вид, что не слышит. Но вот друзья, сидевшие с ней рядом, были обеспокоены, особенно Гермиона. Рональд, казалось, не слышал всех этих обвинений и пожеланий поменяться с Дигори местами. Оно и понятно, почему не о нем, и ладно.       — Не бери в голову, Гермиона, — отмахнулась валькирия, нанизывая очередной кусок мяса на вилку, отправляя ее в рот. — Это адресовано не мне лично, а в воздух, так что не обращай внимания. — Гермиона хотела возмутиться, что-то сказать, но Хьё показала всем видом, что сказанные слова ее не волнуют. А после: — сказанные ими слова и пожелания, это часть ритуала принятия того факта, что близкого и дорого человека рядом с ними больше нет. Принятие — процесс долгий и наполненный болью, слезами и словами, о которых они потом будут жалеть и извиняться. Но этот период надо переждать, — сказала валькирия, на памяти которой подобных ситуаций огромное множество.       Воины, покидавшие мир живых, не верили в случившееся, требовали вернуть их душу в тело, даже обвиняли в своей кончине Всеотца. Но, пройдя через врата Вальхаллы, окунувшись в реке Очищения, каялись в сказанных словах. Так что слушать все то, что кипит в сердце и выплескивается ядом змеи, висевшей когда-то над лицом Локи валькирии необязательно. Ведь она знает, что боль рано или поздно, но души их отпустит. Покинет сердце печаль, оставшись лишь багровой бороздой шрама.       — Ушел, — сказал Рональд, покидая стол факультета, а следом и зал.       Ему в спину смотрела Хьё, думая, как же оставить Гермиону и пообщаться с Рональдом наедине. Но ситуация разрешилась сама собой. Миона решила углубиться в чтение, отвлечься от реальности и побыть наедине с мыслями и книгами. Поэтому Хьё решила воспользоваться возможностью пообщаться с Рональдом и проверить того на сущность рыжего бога-плута.       Сказав Гермионе, что будет в комнате, валькирия поспешила за Рональдом. Тот еще недалеко ушел, и бежать за ним не было необходимости. Просто прибавить шагу, призвать меч и, поранив палец, пустив кровь, окропив ею кромку клина, начертить руну «Истины» обратившись к подозреваемому на старо-германском наречии по имени:       — Локи, носящий хейти: Хведрунг, Лофт, Лодур; сын ётуна Фарбаути и Лаувейи; бог хитрости, обмана и коварства; отец Фернира, Ёрмунгарда, Хель, Нарви и Вали; супруг Сигюн; предатель асов, сгубивший Бальдра, ранивший Тора! — перечисляла валькирия все его прегрешения, принимая свой беловолосый облик, расправляя облачные крылья. В латах с занесенным мечом Хьёртримуль приближалась к тому, кто носит в этой жизни имя Рональд, ожидая от его души и сущности реакции. И на руну Истины, начертанную ее кровью, да родное наречие бог лжи не смог не откликнуться.       Лицо его и взгляд изменились. Парень стал серьезнее, старше, одним лишь взглядом. Тут же, под стать расе, распрямилась спина и стали шире плечи, пропала сутулая осанка, как и энергетический фон смертного. Ни намека на человеческую душу, лишь древняя сущность асгрдца, оплетшая нитями тело ребенка, пропитавшая ядом ауру и магию. Даже в поношенной одежде он выглядел богом, пусть и павшим, и казненный за грехи и смерти.       — Валькирия Хьёртримуль, крылатым мечом разящая, — в приветственном поклоне склонился рыжий бог, на губах которого играла азартом широкая улыбка, — значит, мне не показалось вчера ты таки забрала чью-то жизнь, покарав за грехи перед Всеотцом, — следом ухмылка и вопрос: — меня ждет такая же участь? Или казнь будет эффектнее?       — Иди к Хель, Локи! — руки Хьё так и тянулись к мечу, желая снести голову лжеца. Лезвие уже холодило сталью. Кровь возродившегося бога вот-вот окропит сталь, воспоет песнь Всеотцу во славу его, а Локи ответит за грехи свои. Валькирия, застывшая с занесенным мечом в руке, с расправленными за спиной крыльями и бегущим в груди сердцем, отдающего гулкими ударами эха в серебряной броне. Казалось, что еще немного и душа лгуна отправится в Хельхейм, но нет…       — Хьё, нет, — произнес голос той, кого она не слышала с прошлого воплощения. Голос той, чей тон и окрас, а так же энергия, переливающаяся оттенками цветов Вальхаллы. Сейчас, сию минуту, рядом с ней стояла та, кого она потеряла много столетий назад, без проблесков надежды на возвращение. Та, ради кого в тот короткий момент жизни билось сердце меч несущей Хьёртримуль валькирии, дарующей прощение и наказание. — Прислушайся, — шепчет голос в самое ухо, в самое сердце, — меч твой не поет песню смерти, — Хьё слушала колебания стального клинка, усмиряя ритм сердца и утихомиривая вой тоскующей души. И когда убедилась в том, что меч и правда не чувствует в этом Локи зла, отпустила клинок, как и вид валькирии, говоря:       — Твои иллюзии, Лодур, как и всегда, — сдерживая дрожь в голосе, говорит Хьё, — очень реальные, живые, — улыбка валькирии не сдержала побежавшую по щеке серебряную слезинку. Она все-таки упала на футболку холодной каплей, несущей запах морской соли, — но меч и правда не поет песню покаяния. В тебе на данный момент жизни нет грехов, тяготивших бы душу и сердце Иггдарсиля. Ты лишь четырнадцатилетний подросток, чья жизнь загнана в узкие рамки дозволенного, ограничена средствами и возможностями.       — Хороший ответ на иллюзию, Хьё, в самую суть! — сказал Локи, делая шаг вперед, чуть приближаясь к валькирии, переходя на язык мидгарда: — и ты права. В этой жизни я всего лишь подросток, чья семья — это Предатели крови, сводящие концы с концами, с крупицами волшебной энергии и почти иссушенными каналами магии. Детей много, а возможностей. Пф, — развел руками рыжий бог, демонстрируя состояние семьи и его собственное. А потом добавил: — но это не значит, мечом разящая Хьёртримуль, что я смирюсь с этой участью, — в очередной раз широко улыбнулся он, помахав ей напоследок, — моя жизнь — это только мое решение и мой выбор, — сказал Локи, покидая Хьё, уходя по делам, только ему ведомым. А валькирия, смотревшая ему вслед, тоже покинула коридор, идя туда, где и обещала быть Гермионе — в комнату.