Валькирия🌺

Она высоко, Крылья снежные гонят облака. Пряди — молоко, Проливаются над землей. (Green Apelsin)       «— Что происходит?» — именно этот вопрос возник в мыслях девушки, связанной по рукам и ногам, прикованной к надгробию давно погибшего маггла Тома Реддла, ничем не выдающегося, кроме скверного характера да вредных привычек, таки сгубивших и сведших его в могилу. Понимая, что торопится особо некуда, идет какой-то ритуал, дурно-пахнущий черно-магической составляющей, девушка перебирала в памяти потомка, в теле которой она пробудилась, все то, что происходило до этого самого вопроса, заданного пару минут назад, желая узнать причину, по которой юной деве понадобилось пробуждение наследия раньше положенного срока.       Начались воспоминания с осознанного возраста — пяти лет. Перед глазами рваными резкими вспышками, раня глаза, вставали моменты. Воспоминания жизни, а точнее жестокого рабства на благо магглов, одна из которых ближайшая родня, доводили до горечи во рту и соленых дорожек слез. «— Неужели, так можно относиться к ребенку?» — задавалась она вопросом, просматривая эти шесть лет до письма из магической школы. Видя все издевательства, заточения, размытые пятна из-за голодных обмороков, и почти постоянную темноту пыльного чулана, она сказала, обращаясь к предкам:       — Петунья заслуженно потеряла дар Всеотца, — сказала девушка, смотря на колдующего над котлом волшебника, пахнущего тиной и затхлостью.       Она смотрела за его действиями, при этом продолжая пересматривать моменты жизни своего потомка. И когда поняла, что не зря девочка, пусть и неосознанно, пробудила память предка и наследие, дремлющее сном в крови, слилась с остаточными воспоминаниями, разумом и душой, сделав ведущей свой разум, магию и душу, наделенную благодатью Всеотца. И когда процесс был закончен, а жизненный и магический узор перестроен под пока еще неокрепшее тело, оковы на ее теле, сдерживающие и ограничивающие свободу, все-таки треснули. Сама она плавно опустилась на землю.       — Хьёртримуль вернулась в Мидгард, — улыбнулась дева стоящему у котла магу, преображающаяся на его глазах, а так же под недовольный, шипящий по-змеиному возглас недоповелителя, варящегося в том самом котле, желая возродится запрещенным черным ритуалом.       За какие-то мгновения от прежнего облика девочки со странным именем Гарри Поттер не осталось и следа. Кожа — светлая, чистая, без единого изъяна и раны, даже шрам-молния, и тот затянулся. Волосы — молоко, шелковые, послушные, струящиеся по спине и до самых пят. Тело — туго-натянутая тетива лука самой Рандгрид, срывающая и несущая стрелу правосудия вперед, разя врагов на поражение. На груди, плечах и спине серебром горящие латы, переливающиеся лунными отблесками, а в пол, закрывая босые ноги, уходит белоснежное одеяние, легкое, невесомое. А крылья за спиной — чистейший снег. Перья же, кажущиеся невесомым облаком — это лезвия, обрывающие жизнь.       — Кто ты? — с шипящими спрашивает мерзкое, сморщенное существо в котле, скорчившееся в гримасе злости.       — Твоя смерть, — сказала девушка, в руках которой блеснул серебром меч с эфесом, походившим на ее расправленные крылья. И взмахом, лишь одним, она обрубила нить жизни, связывающую душу этого когда-то могучего и великого мага, ставшего безумцем и убийцей. — Ты не уйдешь от чертогов Хель, — сказала она, смотря на то, как рвется нить за нитью, как корчится в предсмертной агонии каждый отделенный кусок его души, — и якоря не спасут, — продолжает говорить дева, поднимая клинок лезвием вверх, показывая идеально-заточенные кромки, поясняя магу: — это клинок правосудия режет все, забирая жизнь по воле Всеотца.       — Повелитель, — падает на колени маг, напоминающий ей крысу, — нет! — руки его тянутся к котлу и содержимому, — почему? — задается он вопросом, но ответ не получает, лишь лезвие меча, холодившее кожу шеи и приказ:       — Или твоя голова покатится по земле, сиюминутно отправив душу в желудок Фенрира, или ты раскаешься в том, что совершил, признаешься во всем тобой содеянном, обелив имя того, кого мерзко подставил! — произнесла она тихо, но холодно, ледяной волной окатив Петтигрю с ног до головы.       Маг был не в силах поднять на нее взгляд, смотря лишь на белоснежные крылья, расправленные за спиной, да переливающиеся лунными бликами латы. И не меча девы-воина боится он, а взгляда ее стальных глаз, смотрящих в самую душу, поднимая на поверхность затхлого болота все то, что он сотворил, показывая всех тех, кого он предал и убил ради того, чтобы спасти свою шкуру. Он не только смотрел, как погибают Поттеры и те тринадцать ни в чем неповинных магглов, но и ощущал их страх, отчаяние и боль, как свои. А так же видел того самого волка, глотающего его душу и вечно переваривающего, бесконечно падающего в бездну желудка.       Валькирия, видя все поступки мага, совершенных им за эту жалкую жизнь, пропитавшие магию и душу запахом гнили и плесени, предлагает выбор, который очевиден. И крысюк, а он был именно им, и за внешность человеческую, и за облик анимагический принял судьбу, выбрав второй вариант. Склонив голову и покаявшись во всем, он ждал лишь ее. А у Хьёртримуль, или просто Хьё, было дело к безвинно упокоенному Седдрику Диггори, смотревшего во тьму ночи потухшим взглядом. И по мановению ее руки душа мальчика предстает перед ней. Как и положено доблестным воинам, он припал на одно колено, склонив в приветствии голову, произнеся:       — Валькирия Разящего меча Хьёртримуль, Седрик Диггори, к вашим услугам, — но валькирия, подойдя ближе, опустив руку на его голову, проведя по волосам, сказала:       — Славный воин Седдрик, простись с родными, побудь с ними рядом в столь тяжелый час, — нежным, убаюкивающим голосом сказала белокурая валькирия, убирая меч, но еще шире расправляя крылья. Диггори понял крылатую деву и, забрав свое тело, еще раз поблагодарив, покинул кладбище, обещая, что от него о ее истинном лике никто не узнает. — Благодарю, — произнесла она, меняя облик на прежний, пряча сущность и облик дочери Одина, вновь становясь Гарри Поттер.       С помощью кубка-портала она вернулась в начало лабиринта к встревоженной публике. Там ее встречали друзья профессора и директор, от которого странно-знакомо пахло, но кем или чем именно, только пробудившаяся валькирия разобрать не могла. От распорядителя и министра дева принимала поздравления, а так же титул Чемпиона-победителя и, конечно же, награду в тысячу золотых монет и бонусом статус совершеннолетней. А под самый занавес появился Петтигрю, вываливаясь из воронки телепорта мешком навоза. И, видя перед глазами кару за неповиновения и отказ от слов, ощущая на себе все то, что ему предстоит пережить, вздумай он сбежать и спрятаться, во всеуслышание заявил:       — Сириус Блэк невиновен! Это я сдал убежище Поттеров! Я служил Темному Лорду! И это я убил 13 магглов и подстроил свою смерть! — тут же набежали авроры, репортеры, снимающие и записывающие продолжающую сыпать раскаяниями и правдой речь. И так всю дорогу до Азкабана. Он говорил и говорил, раскрывая одну тайну за другой, удлиняя свиток обвинений и жестокость приговора.       — Гарри, тебе надо отдохнуть, — на ее плечо опускается рука директора Дамблдора. В ухо льется его птичья трель, наполненная лаской и заботой, но все равно есть легкий флер или что-то вроде остаточного следа, щекочущего нос оттенком знакомого запаха, словно кончиком пера. Что за запах? Валькирия так сразу и не скажет. Ей нужно больше времени на то, чтобы понять и разобрать намешанные ароматы и сущности, которые сплелись в теле, душе и разуме этого мага. Она разберется, а пока и правда отдохнет.       — Пошли, — грубо и резко взял ее за плечо Аластор Грюм, ведя в школу, оставляя при этом друзей за спиной, — я провожу, — кряхтя и опираясь на подог, он с каждым шагом ускорял темп, словно спеша.       Дева шла за ним покорно до самых главных ворот, а после и вовсе не в гостиную факультета, а в свой кабинет. Двери он закрыл магией, а ее резко и ощутимо усадил за стол, вложив в руки стакан с чаем, от которого разило крепким алкоголем. Валькирия выжидала, при этом изучающе и с интересом смотрела на мага, натянувшего чужую личину. Действие зелья вот-вот спадет, нужно выпить новую порцию, и именно поэтому он так торопился.       — Мистер Крауч-младший, — произнесла Хьё, вводя мага в ступор и шок, отчего все склянки и бутыльки разбились в осколки. Он смотрел на нее чужим механическим глазом, но ничего не видел. Только девочку-подростка с зелеными глазами за очками-велосипедами, черными волосами да чуть загорелой кожей со шрамом-молнией на лбу. — Вам не дано увидеть, мистер Крауч-младший, — уголки ее губ чуть дрогнули, складываясь в улыбку, а глаза блеснули гранью драгоценности, — лишь душой, готовой к раскаянию и покаянию.       Улыбка девы Поттер становилась шире, а тень за ее спиной гуще. Тому, кто пока еще носит облик Грюма, показалось, что у тени Поттер есть широко расправленные крылья, на плечах и груди просматривалось что-то вроде доспеха или лат. Но этого не может быть! Да и вообще, по какой-то неведомой причине он видел все то, что за время службы Темному Лорду сотворил, кого убил, кого пытал. Эти видения, да окутанный тенью крылатый облик, заставлял Крауча-мадшего дрожать от страха. Бартемиус боролся с желанием припасть на колено и склонить голову в поклоне, раскаяться во всем совершенном. А это она еще вид валькирии не приняла.       — Кто ты? — таки задал вопрос профессор, отставляя подог Грюма, снимая с ноги его протез, извлекая из глазницы артефакт, готовясь принять свой настоящий вид. Его уже крутило и кидало из стороны в сторону. Чужое лицо стекало по его коже. Голос становился прежним, как и манера облизывать уголок губ кончиком языка.       — Меч разящий, — ответила Поттер, чуть откинувшись на спинку стула, да закинув ногу на ногу, — карающий праведным острием недостойных сыновей и дочерей Всеотца, — посмотрела она в настоящие глаза Крауча-младшего, видя истинную причину, по которой когда-то добрый и чуткий юноша вступил на путь разрушения и смерти, — мне жаль тебя, Бартемиус, — сказала она, спускаясь со стула и подходя к мужчине, который таки припал на колено и склонил голову. — Я провожу твою душу в чертоги Хель, — касается она головы его, перебирая тонкими пальчиками спутавшиеся пшеничные волосы, — закончи дела, простись с друзьями и приди ко мне, — сказала она, показав лишь на мгновение истинный крылатый облик.       — Валькирия Хьёртримуль, меч несущая, — закрыл он глаза, отпуская тот натянутый струной комок нервов, стягивающихся в груди. Он почему-то был готов принять кару ее меча, а так же раскаяться во всех совершенных поступках. Но не сдаться этим недотепам аврорам или судьям Визенгамота, а ей, только ей и клинку в ее руках. Только перед этим: — Небесная, — обратился он к валькирии, — не все здесь те, кем кажутся. Их слова, поступки и даже мысли пропитаны фальшью и ложью. Интригами и заговорами, словно паутиной, оплетена школа и магическое общество Британии.       — Благодарю, — произнесла она, на время даруя Бартемиусу облик Грозного Глаза, чтобы тот перед ответом закончил дела и не попался в руки местного правосудия. И как раз во время лег узор чужого лица, дверь с грохотом отворилась, а на пороге стоял директор Дамблдор в сопровождении профессора Снейп. И, видя эти черные ниспадающие локоны, бледную, почти пепельную кожу да опаловые провалы глаз, а также ощущая на языке и губах привкус яда, валькирия шепнула только губами:       — Ахлис, — уголки ее губ снова дрогнули, а брови чуть приподнялись.       Услышала ли это имя профессор, по которому к ней обратились, или нет, дева не узнала, ведь была занята другим, а именно общением с директором Дамблдором, решившим проверить профессора Грюма на истинность его облика. Но магия валькирии, даже слабенькая, держится до тех пор, пока не захочет сама дева или не вмешается более сильное создание, Одину подобное. Так что Крауч-младший продолжал играть роль Аластора, рассказывая Альбусу о том, чем они тут с мисс Поттер занимались, а именно разбором чар, заклинаний и заклятий, а так же легких разрешенных проклятий, которые она использовала во время прохождения лабиринта. Крауч-младший отличный актер, расписывал и рассказывал так, что картинки перед глазами вставали сами собой. И ни у кого, даже у хмурой Северины не возникло сомнений в подлинности облика стоящего напротив них профессора.       — Профессор Грюм, не задерживайте мисс Поттер, — холодно, чеканя каждое слово, сказала профессор Снейп, покидая аудиторию, удаляясь вдаль по коридору, паря широкими рукавами мантии, как крыльями летучая мышь.       — Верно, Аластор, — вторил директор, — девочке отдых нужен, — и снова эта улыбка, полная тепла и заботы, но все с такими же мелькающими нотками уже ощущаемого ранее оттенка сущности. Знакомо-неприятное — вот что поняла Хьё, находясь в его присутствии, ощущая окружающий его воздух и улавливая тонкие, едва заметные эманации магии.       — Я уже ухожу, директор, — сказала валькирия, покидая кабинет профессора ЗОТИ, направляясь в гостиную своего факультета, чтобы лечь таки в кровать и зарыться с головой в одеяло. — Спасибо за науку, профессор, — поблагодарила она напоследок, выходя в коридор, идя вперед почти след в след Ахлис. В том, что зельевар — пробудившая наследие богини ядов, Хьё не сомневалась, запах ее энергии, магии, даже привкус крови, которую ей в далеком прошлом приходилось вкушать, не спутать с другим. — Раз ты пробудилась в потомке в одно со мной время, грядет что-то темное и мрачное. Ведь не зря ты, Ахлис, носишь имя дарующей печали, — тихо сказала валькирия, заходя за угол, направляясь в коридор Гриффиндора. Спать и отдыхать, да разбирать по полочкам память потомка, вот что будет делать Хьёртримуль этой ночью. — Да пошлет мне безлунная Нотт сон и сновидения, — зевая и потягиваясь, говорит валькирия, заходя в комнату, падая на кровать и проваливаясь в сон без сил сходить в душ и смыть с себя все то, что тяготит тело. Завтра, а пока спать.