DID I CROSS THE LINE? / Я перешёл черту?

      — Гермиона, ну как это возможно? — Паркинсон с драматичным вздохом рухнула в кресло, эффектно закинув руки за голову как героиня театральной постановки. — Я старалась. Я выворачивалась наизнанку. А он… ничего! Ни единого намёка, ни одной реакции!       — Может, ты переусердствуешь? — отозвалась Грейнджер с лёгкой, но искренней усмешкой.       Она сидела напротив, склонив голову набок, и наблюдала за Пэнси с мягкой, почти сестринской улыбкой.       Паркинсон резко выпрямилась, упёршись ладонями в подлокотники кресла, и посмотрела на неё с видом героини трагедии:       — И что, мне теперь вообще перестать проявлять инициативу? — её голос звучал негодующе, словно предположение было абсолютно неуместным. — Да я флиртовала так, что могла бы открыть школу обольщения! И что он мне сказал? «Вы ценный коллега, Паркинсон». Ценный коллега, Гермиона!       Грейнджер не смогла сдержать улыбку. Её тихий, искренний смех прозвучал как мелодия, заполняя комнату.       Она прикрыла рот ладонью, однако веселье всё же проскользнуло в её голосе, когда Гермиона ответила:       — Пэнси, но ты же знаешь, что Гарри так считает. Для него это высшая похвала.       — Похвала? — Паркинсон фыркнула, закатив глаза и скрестив руки на груди. — Если он ещё раз так скажет, то я запущу в него чем-то тяжёлым. Ну, или брошусь под поезд как в романах. Пусть сам додумается, что это значит.       Грейнджер снова рассмеялась, чуть подаваясь вперёд.       — Ты хоть представляешь, что у него в голове творится, если он до сих пор не понял? — спросила она, и её вопрос звучал не только с лёгкой иронией, но и с тёплым восхищением.       Пэнси на мгновение замерла, будто задумалась над словами Гермионы, а затем бросила взгляд в потолок и глубоко вздохнула, словно смирившись с абсурдностью ситуации.       — Если бы я знала, как тебе помочь, то подсказала бы, честное слово, но ты же сама понимаешь, Гарри — это… Гарри. У него с такими вещами всегда было сложно, — с сожалением в голосе протянула Гермиона, на что Паркинсон устало закатила глаза, однако в её взгляде вдруг вспыхнула искорка.       Она резко подалась вперёд, опираясь локтями о стол, и хищно улыбнулась как кошка, играющая с мышью:       — Ладно, а что у тебя с Малфоем? — её тон был чересчур невинным, чтобы быть искренним, а взгляд — подозрительно хитрым.       Грейнджер на мгновение замерла, словно её застали врасплох, но быстро взяла себя в руки.       — А что с ним? — отозвалась она с лёгким недоумением. Тон был простым, почти скучающим, как будто прозвучавший вопрос её совершенно не касается, однако едва заметный румянец, коснувшийся её щёк, выдал гораздо больше, чем Гермиона сама хотела показать.       — Не знаю. Ты мне скажи, — Паркинсон приподняла брови. Её улыбка стала ещё шире, словно она только что разгадала все тайны вселенной. — Блейз говорит, ты принесла ему завтрак сегодня утром. Это что-то значит?       — Забини и его слухи, — тяжело вздохнула Грейнджер, стараясь сохранить невозмутимость. Её голос прозвучал ровно, с лёгкой ноткой сарказма: — Я периодически приношу кофе и завтраки всем, включая тебя. Или ты тоже считаешь это поводом для сплетен?       Пэнси слегка наклонила голову — зелёные глаза сузились, а тон стал откровенно провокационным:       — Ах, Грейнджер, но ты же не смотришь на меня так, будто хочешь решить сложное уравнение. А вот на него… — фраза оборвалась на полуслове, оставив намёк висеть в воздухе, а многозначительный прищур завершил её мысль.       Гермиона молчала.       Взгляд невольно скользнул к столу, где её пальцы нервно теребили край листа пергамента, словно пытаясь найти спасение в этом простом движении, но напряжение в её позе и едва уловимый румянец на щеках выдавали больше, чем она хотела показать, что и вызвало молчаливую паузу.       Тем временем за приоткрытой дверью стояли Блейз, Драко и Гарри. Поттер появился чуть позже остальных, нахмурившись и абсолютно не понимая, почему эти двое толкутся под дверью в его переговорную, но, вслушавшись в девичьи голоса, быстро присоединился к их незримому наблюдению.       — Ты, конечно, вовремя, Поттер, — пробормотал Забини, кивая на приоткрытую дверь. — Как раз успел к лучшей части.       Гарри поднял бровь, бросив на него короткий взгляд, однако промолчал. Его внимание было сосредоточено на разговоре за дверью.       Блейз же выглядел так, будто только что стал свидетелем самого увлекательного спектакля на свете. Его глаза блестели озорным интересом, а губы изогнулись в насмешливой улыбке.       — Слышал? — шёпотом бросил он, наклоняясь чуть ближе к Драко. Его голос звенел едва сдерживаемым смехом: — Завтрак. Взгляды. Что скажешь?       Малфой, скрестив руки на груди, сохранял внешнюю невозмутимость, несмотря на то, что даже Поттер повернулся к нему в ожидании ответа. Его же лицо оставалось ледяным, словно высеченным из камня, но внутри с каждой секундой нарастало напряжение. Взгляд был крепко прикован к Грейнджер, её движениям, её поведению.       Она смеялась с Пэнси, и в этом смехе, в этой лёгкости и тепле было что-то... недостижимое.       Это ощущение раздражало его сильнее, чем он был готов признать.       — Скажу, что ты слишком любишь слухи, — хмуро отозвался Драко, бросая недовольный взгляд на подстрекающего друга.       Его ответ прозвучал ровно, почти равнодушно, однако внутри всё кипело. Забини, словно не заметив смены тона, слегка наклонил голову, и его улыбка стала ещё хитрее.       — Это не слухи, Драко. Это факты, — заявил он нарочито легко, как будто его слова не имели никакого значения, ловя согласные кивки со стороны Гарри, но едва Блейз открыл рот, чтобы продолжить провокацию, воодушевившись поддержкой начальника, Малфой метнул в него быстрый, предупреждающий взгляд.       Забини тут же умолк, однако улыбка с его лица не исчезла. Он прекрасно знал, как действовать Драко на нервы, и, кажется, наслаждался этим.       В комнате Пэнси, заговорщически склонившись ближе к Гермионе, протянула:       — Ладно, Грейнджер, если к тридцати пяти мы не найдём мужчин своей мечты, я предлагаю… пожениться.       Гермиона вскинула брови — её глаза удивлённо расширились, а затем она тихо рассмеялась, звуча совершенно искренне и мягко.       — А потом сбежим в Париж? — уточнила Грейнджер, подхватывая шутку Паркинсон с такой лёгкостью, будто между ними не было ничего, кроме весёлого вечера, символизирующего окончание рабочего дня и безумных фантазий.       — Конечно! Ты — в белом, я — в чёрном, и никаких Малфоев, Поттеров и остальных авроровских тугодумов! — заявила Пэнси с драматизмом, достойным сцены, но не смогла удержаться и прыснула от смеха.       Блейз за дверью тихо рассмеялся — его плечи дрогнули, привлекая внимание парней.       — Вы слышали? — шёпотом бросил он, едва сдерживая веселье. — Они уже планируют ваше изгнание.       Драко не ответил. Его взгляд оставался прикованным к Гермионе. После случившегося утром в лаборатории её смех, редкий и искренний, отозвался в нём странным, необъяснимым ощущением. Этот звук и лёгкость, её естественность… Она будто вбирала в себя всё внимание комнаты, не делая для этого ничего особенного. То, как легко Грейнджер подшучивала над Паркинон, её искренность, внутренний свет — всё это цепляло его сильнее, чем он хотел бы признать.       Малфой резко отвёл взгляд, будто это могло остановить тянущее чувство внутри. Стараясь вернуть себе контроль над эмоциями, он выпрямился, сложив руки в карманы брюк.       Забини с ухмылкой осмотрел два недовольных лица рядом с собой и захихикал, прикрыв рот ладонью.       — Кажется, у вас серьёзные проблемы, парни, — весело заметил он и первым шагнул в кабинет, прерывая веселье Пэнси и Гермионы.       Драко переглянулся с не менее ошеломлённым от девичьих планов Поттером и, закрыв собственные эмоции на надёжный замок, пошёл за Блейзом, позволяя начальнику немного собраться перед совещанием. Видимо, тот воспользовался этой возможностью, зайдя в переговорную лишь через несколько минут и сходу придавая встрече серьёзный настрой.       Зелья, разработка плана транспортировки… Поттер порадовал новостью об организации секретного медицинского блока, отдельного от Мунго и созданного по распоряжению Кингсли специально для их задач с детьми. Гермиона предложила способ увеличить мощность его зелья для взрывов, высказав идею добавить в состав семена Ветроцвета и Огненные колокольчики. Даже приблизительные, проведённые на скорую руку расчёты показали, что эти компоненты придадут зелью нужную силу.       Совещание было в самом разгаре дискуссии, когда в дверь кабинета громко постучали, привлекая внимание всех присутствующих. На пороге стоял мужчина в чёрной защитной мантии разрушителя проклятий, на которой виднелись следы гари.       В руках он держал шкатулку, которая выглядела так, будто её пытались уничтожить Адским пламенем. Её обугленные края всё ещё едва заметно дымились, а от поверхности шёл невыносимый, ледяной холод, контрастирующий с её обожжённым видом.       — Мы обнаружили это в Уизлингемском лесу, — заговорил мужчина, обойдя формальности приветствия. Его голос звучал резко, но довольно спокойно, выдавая опыт человека, не раз сталкивавшегося с опасностью. Он быстро подошёл к столу и осторожно поставил шкатулку на его поверхность, словно опасаясь, что она может разрушиться или принести вред даже от одного неверного движения.       — Вы просили связаться с вами, мистер Поттер, если мы найдём что-то подобное. Судя по всему, с этим проводили ритуал, однако его прервали.       В комнате воцарилась напряжённая тишина. Все взгляды были прикованы к шкатулке — её обугленный вид и остатки рун вызывали непроизвольное беспокойство. Гермиона первой подалась вперёд: её глаза сузились, когда она внимательно осматривала едва различимые линии на поверхности.       — Известно, что за ритуал? — её голос прозвучал ровно, но в нём угадывалось напряжение.       — Пока не ясно, — ответил Разрушитель проклятий. — Шкатулка явно использовалась для магии крови. Нанесённые на поверхность руны частично стёрты, однако то, что осталось, указывает на что-то связанное с душой. Возможно, перенос. Мы пока не можем сказать наверняка.       Малфой, сидевший, опёршись на спинку стула, медленно склонился ближе к столу. Его серый взгляд впился в шкатулку, а пальцы неосознанно скользнули по краю столешницы.       — Это похоже на артефакт времён Первой магической войны, — произнёс он наконец, нахмурившись. — Символы… Они напоминают ритуалы семейной магии, но нарушены и непоследовательны. Такое ощущение, что кто-то пытался адаптировать их для других целей.       Разрушитель кивнул, явно соглашаясь:       — Мы предполагаем то же самое. Шкатулка служила проводником для сложного обряда, однако либо кто-то прервал ритуал, либо произошёл сбой. Сейчас она крайне нестабильна. Я оставлю её на время вашего осмотра, но не больше. Долгое присутствие этого артефакта вызывает искажения в магическом поле.       Он бросил взгляд на каждого из них по очереди, как будто пытался убедиться, что его слова восприняты всерьёз, а затем наложил дополнительные Защитные чары на шкатулку и вышел, оставив за собой тяжёлую тишину.       Когда дверь закрылась, Грейнджер осторожно подалась вперёд: её пальцы почти коснулись символов, однако в последний момент она отдёрнула руку, словно боясь нарушить магический баланс.       — Посмотрите на рунные линии вот здесь, — указала Гермиона на едва различимый узор на боковой стороне. — Это напоминает древние символы, но их смысл явно искажён.       Драко склонился ещё ближе, внимательно изучая то, на что она указывала. Его пальцы, осторожно касаясь символов, задержались на одной из трещин.       — Это было сделано наспех, — заметил он, нахмурившись. — Кто бы это ни был, он явно торопился. Возможно, они боялись, что их обнаружат, или времени на подготовку было слишком мало.       — Или им помешали, — тихо добавила Пэнси: её голос прозвучал едва слышно, однако в нём угадывалась тревога. — Если это связано с магией крови, то цели могли быть… довольно жуткими.       Гарри задумчиво потёр подбородок, переводя взгляд с шкатулки на записи, которые вела Грейнджер.       — Мы должны больше узнать об этом ритуале. Если они прервали его, это не значит, что они остановятся. Возможно, это была только пробная попытка.       — А если они успели завершить часть обряда? — мрачно заметил Забини: его голос прозвучал жёстко. — Тогда последствия могут быть гораздо хуже, чем мы себе представляем.       Гермиона, всё ещё поглощённая разглядыванием шкатулки, тихо произнесла, больше обращаясь к себе, чем к остальным:       — Магия крови… В любом случае, кто бы за этим ни стоял, был готов пойти очень далеко, раз решился прибегнуть к чёрной магии.       — Слишком много совпадений, чтобы это было случайностью, — Поттер задумчиво взъерошил волосы. — Я уверен, что это часть их плана, но какую цель они преследуют, нам ещё предстоит выяснить.       — Если их план связан с завершением ритуала, они могут попытаться найти замену этому артефакту, — тихо добавила Грейнджер, снова подаваясь ближе к шкатулке. Её пальцы задержались на одной из трещин, а взгляд сосредоточился.       — Может, они уже знают, где искать, — предположила Паркинсон.       — Или уже нашли, — мрачно заметил Малфой: его голос прозвучал резче, чем он рассчитывал. Внутри него всё ещё кипело раздражение от мысли, что они остаются на шаг позади своих врагов.       — Ладно, — подал голос Блейз, отступая от стола и демонстрируя мигающий галеон, лежащий в его ладони. — Пока вы здесь обдумываете ритуалы и символы, я займусь вызовом — очередное нападение в центральном районе.       Он быстро собрал свои записи, бросив взгляд на команду, и ободряюще улыбнулся им уголками губ, прежде чем исчезнуть в вихре трансгрессии. Его уход оставил после себя лёгкую вибрацию в воздухе, словно напоминание о том, что время не стоит на месте.       Когда тишина вновь окутала кабинет, Драко на мгновение застыл, внутренне колеблясь. Он предпочёл бы дождаться возвращения Забини: что-то в его присутствии помогало сглаживать острые углы подобных разговоров, но с каждым мгновением, проведённым в раздумьях, Малфой понимал, что тянуть дальше бессмысленно — особенно после находки шкатулки, которая только подтверждала их худшие предположения.       Выдохнув, он медленно выпрямился, позволив взгляду остановиться на Грейнджер.       Она сидела с выражением глубокой сосредоточенности, а её пальцы, держащие авторучку, быстро скользили по страницам пергамента, оставляя за собой записи её предположений и теорий. Эта картина была почти привычной, но именно в этот момент её спокойствие, казалось, давило на него. Гермиона была готова искать ответы, а Драко не мог позволить себе медлить.       Он опустил взгляд на свои записи, доставая из стопки пергамента копию страницы из книги, которая вполне могла стать надеждой для их расследования.       — Есть кое-что, о чём мы должны поговорить, — его голос прозвучал низко, ровно, однако с едва уловимой осторожностью, словно Малфой не хотел разрушить и без того хрупкую атмосферу.       Она мгновенно подняла голову. Её взгляд, полный сосредоточенности, тут же устремился на его лицо. В карих глазах мелькнуло напряжение, как будто Грейнджер заранее чувствовала, что его слова могут оказаться важными. Гарри, сидевший во главе стола, слегка выпрямился: его поза стала более настороженной. Даже Пэнси, до этого лениво рисующая узоры на полях отчёта, отложила перо и придвинулась ближе, явно не собираясь пропустить ни слова.       Драко выдержал паузу, давая себе время собраться. Он чувствовал, как воздух вокруг, казалось, уплотнился от их ожидания.       — Я изучил несколько редких книг из нашей библиотеки по снятию проклятий, разыскивая хоть что-то о снятии Империуса, — начал Малфой, мельком оглядывая собравшихся. Его голос звучал уверенно, но внутри всё ещё оставалось ощущение, что он вторгается на опасную территорию. — Прямого рецепта я, конечно же, не нашёл, — продолжил Драко, выдержав короткую паузу. Он заметил, как выражения лиц собравшихся чуть омрачились, однако прежде чем разочарование успело захватить их, Малфой добавил: — Но в одной из книг я наткнулся на интересную формулировку. Она касалась Круциатуса, однако я думаю, её можно адаптировать для нашего случая.       — Что за формулировка? — Гермиона тут же подалась вперёд. Её вопрос прозвучал довольно резко, почти требовательно, а взгляд вспыхнул жгучим интересом. Жажда понимания была столь осязаемой, что, казалось, висела в воздухе как электрический разряд.       Он, не торопясь, достал копию страницы, которую заранее подготовил, и протянул её через стол. Грейнджер сразу потянулась за пергаментом: её пальцы на мгновение задержались, прежде чем она всмотрелась в лист, пытаясь тут же осмыслить суть написанного.       Паркинсон, перегнувшись через её плечо, неожиданно начала читать вслух, звуча задумчиво и удивлённо:       — «Если волшебник не будет помнить, что к нему применяли Круциатус, он сможет минимизировать психологические последствия пытки».       Эти слова повисли в воздухе, оставив тяжёлый осадок. Они казались слишком простыми, но их смысл был словно лезвие, вскрывающее глубины.       — Обливиэйт? — Гермиона резко подняла голову. Её предположение прозвучало настороженно: в нём мелькнули тревога и сомнение. В её карих глазах сверкнуло что-то глубокое и болезненное — воспоминание, тревога или, возможно, тяжёлое осознание.       Она быстро отвернулась, будто пытаясь скрыть свою реакцию, однако Драко успел уловить напряжённость в её движении. Оно было слишком очевидным, чтобы он мог его проигнорировать. Взгляд задержался на её руке, которая, казалось, всего на мгновение успела сжаться в спазме.       — Да, — подтвердил Малфой, сохраняя спокойный, но твёрдый тон. — На Теодоре Пожиратели использовали похожую схему…       Он на мгновение замолчал, обдумывая, стоит ли продолжать, но Гарри, нахмурившись, подхватил его мысль:       — Империус, а потом Обливиэйт, — заключил Поттер. Его голос был низким и хрипловатым от напряжения.       Драко кивнул, и его взгляд вновь скользнул к Гермионе. Он пытался понять, как Грейнджер воспримет эти слова. Её лицо оставалось сдержанным, почти бесстрастным, однако он уловил едва заметное движение её пальцев, словно она невольно потянулась за поддержкой, которой не оказалось рядом.       — Согласна, но мы видим, к чему это привело, — наконец произнесла Гермиона, возвращая ему копию страницы. Её тон звучал ровно, однако в нём ощущалась тяжесть. В её карих глазах плескалось что-то большее — смесь сомнений и глубокого беспокойства, которое она пыталась скрыть за сосредоточенностью. — Целители говорят, что мозг Нотта сейчас функционирует с серьёзными нарушениями.       — Не спорю, — спокойно возразил Малфой, но её слова, как он ни старался, оставили в нём неприятный осадок. Драко чувствовал, что они вызывают лёгкое, почти незаметное напряжение, которое проникало глубже, чем он ожидал. Малфой сделал паузу, прежде чем продолжить, и на этот раз его тон стал чуть мягче: — Однако к нему применили более пяти проклятий за короткое время — у нас, скорее всего, будет только один Империус, и ребёнок просто не будет помнить, что на него было наложено заклятие.       Гарри кивнул: его лицо оставалось напряжённым, но в выражении глаз появился проблеск согласия.       — Звучит логично, — произнёс он осторожно, словно его разум только начинал складывать всё в единую картину. — Если это сработает, мы сможем избежать худшего.       Даже Пэнси, обычно держащаяся в стороне от подобных обсуждений, слегка кивнула, а выражение её лица стало более сосредоточенным. Это был её способ показать, что она тоже видит смысл в этой идее.       — Это лучшее предложение на данный момент, — наконец произнесла Грейнджер, и хоть её голос прозвучал мягко, в нём чувствовался едва уловимый оттенок сомнения. — но, чёрт… это всё равно чертовски рискованно.       Драко слегка кивнул, сохраняя внешнюю невозмутимость, однако внутри чувствовал нарастающее напряжение.       — Я не утверждаю, что это идеальный план. Это всего лишь вариант.       Он заметил, как губы Гермионы сжались в тонкую линию напряжения, и это будто эхом отозвалось в нём самом. Она почему-то была другой — не той уверенной, непреклонной Грейнджер, которая всегда бросала ему вызов. В её замешательстве было что-то, что Малфой не мог разобрать, но это чувство оставалось с ним, вызывая глухое беспокойство.       — Я понимаю, — протянула Гермиона, звуча тише, почти неуловимо. — и знаю, что прежде чем предлагать это, ты всё перепроверил не один раз. Извини, что сомневаюсь… У меня просто… свои причины.       Последние слова произнеслись так тихо, так отстранённо, что он едва сумел их расслышать. Её взгляд скользнул мимо него, словно она избегала возможности встречаться с его глазами, и это снова заставило его почувствовать странное напряжение.       Затем Грейнджер резко поднялась. Её движения были быстрыми и порывистыми, как будто что-то внутри её надломилось.       — Гермиона… — начал было Поттер, но она подняла руку, останавливая его. Жест был резким, почти механическим, словно Гермиона вложила в него всю свою решимость прервать разговор.       Не сказав больше ни слова, она вышла из кабинета, оставив за собой ощущение недосказанности и тяжёлую тишину, которая мгновенно заполнила всё пространство.       Драко проводил её взглядом, чувствуя, как в груди разливается странная, глухая тревога. Её слова, её резкие движения — всё это не выходило у него из головы. Что именно скрывала Грейнджер?       Резко повернувшись к Поттеру, он пристально взглянул на него.       Его серые глаза сузились, а в голосе чувствовалось холодное, однако требовательное напряжение:       — Причины? — повторил Малфой. Его вопрос прозвучал просто, но в этой простоте чувствовалось давление, которое он не мог скрыть.       Гарри медленно кивнул, словно взвешивая каждое слово, прежде чем начать говорить. Его взгляд на мгновение задержался на Пэнси, чьи напряжённые черты выдавали её беспокойство.       — Перед седьмым курсом, когда мы собирались искать крестражи, Гермиона наложила Обливиэйт на своих родителей, — голос Поттера был ровным, однако в этой ровности угадывалась тяжесть воспоминаний, будто каждое слово вытягивалось из глубин прошлого. — Она сделала это, чтобы защитить их. Пожиратели выслеживали родителей маглорождённых, чтобы давить на детей. Мы знали, что её семья в списке. Гермиона приняла решение — стереть из памяти родителей себя и их настоящие имена, создать для них новые биографии и внушить желание уехать в Австралию.       Он сделал короткую паузу, а лицо омрачилось воспоминанием о тех событиях.       — После войны она нашла их, но… ей удалось вернуть лишь малую часть воспоминаний.       Эти слова, произнесённые ровным, почти бесстрастным тоном, ударили Драко сильнее, чем он ожидал. Внутри что-то дрогнуло. Малфой ощутил, как тяжесть, о которой он раньше не подозревал, начала разливаться в груди, наполняя разум невысказанными вопросами.       — Поэтому она боится Обливиэйта, — продолжил Поттер. — Гермиона знает, какое горе может принести это заклятие. Даже ради благой цели.       Драко молчал. Его взгляд невольно скользнул к бумагам, которые она оставила. Её почерк, аккуратный и точный, неожиданно стал напоминанием о её характере. Каждый изящный изгиб букв будто говорил о стремлении держать всё под контролем, даже если Гермиона сама была на грани. Он почувствовал лёгкий, но резкий укол стыда за свои недавние мысли — за раздражение, за недоверие. Всё это теперь казалось таким мелким перед тем, через что ей пришлось пройти.       — Я не знал, — наконец сказал Малфой, и его голос прозвучал глухо, почти чуждо.       Он встретился взглядом с Паркинсон. Она молчала, однако в её глазах блестели слёзы, отражая боль, которую Пэнси не могла выразить словами. В этот момент даже она, обычно такая уверенная и лёгкая, выглядела уязвимой.       — У неё есть только мы, Драко, — тихо произнесла Паркинсон. Её объяснение звучало мягко, но в нём чувствовалась настойчивая просьба. — Не суди её за такую реакцию.       Драко снова опустил взгляд на оставленные Грейнджер бумаги, однако теперь он видел в них не просто записи и расчёты. Это были осколки её мира, её отчаянные попытки сохранить порядок, когда всё вокруг рушилось. Каждая строка, каждая цифра стала для него символом её силы и боли, скрытых за внешним спокойствием, и это зацепило его сильнее, чем Малфой мог бы признать.       — Она боится. Я понимаю. Ничего, придумаем что-то другое, — наконец произнёс он. Его голос был низким и твёрдым как обещание, которое Драко дал не Гарри, не Пэнси, а самому себе.       Он поднялся, быстро собирая вещи, но каждый его жест казался тяжёлым, вымученным. Шаги гулко отдавались в пустоте, с каждым движением усиливая ту странную тяжесть, которая будто хватала за горло. Малфой не смотрел на остальных: он не хотел видеть их лиц и просто ушёл, решив, что лучше скрыться, чем дать волю тому хаосу, который раздирал его изнутри.       В коридоре он замедлил шаг, облокотившись на холодную стену. Воздух вокруг казался вязким, словно Драко был лишён кислорода. Её голос, её лицо, тот сломанный взгляд в конце разговора… Они били по его сознанию, вытесняя даже остатки здравого смысла.       Почему боль Грейнджер так цепляла его? Почему её страх отзывался в нём так глубоко, так болезненно? Почему он чувствовал эту чёртову необходимость решить всё за неё, защитить её и оградить от прошлого, которое уже однажды её ранило?       Малфой ненавидел это чувство, ненавидел эту проклятую появившуюся потребность быть для неё тем, кто справится с её проблемами, даже если она этого не просит. Оно противоречило всему, кем он привык быть. Малфои не вмешиваются в чужие жизни, не тратят себя на чужие сражения, однако здесь было что-то другое — неуловимое, неясное, но слишком сильное, чтобы его игнорировать.       Драко сжал кулаки, вдыхая воздух глубже и стараясь вернуть контроль.       Это просто работа, всего лишь дело. Он будет искать решение, потому что Грейнджер — часть его команды, потому что это его обязанность, и Малфой сделал бы то же самое для любого из их пятёрки. Он пытался убедить себя, что это не имеет с ней ничего общего, однако внутри что-то зло и хищно ухмыльнулось, разрывая эту мысль в клочья.       Если это просто работа, то почему каждая её эмоция отзывалась в его груди? Почему разговор о шкатулке и Обливиэйте казался личным вызовом? Почему Драко ощущал этот груз, как будто именно он должен был с этим справиться?       Малфой оттолкнулся от стены и выпрямился, поправляя манжеты рубашки, словно это могло вернуть ему прежнее хладнокровие, но вместо привычной маски на его лице отразилась мрачная решимость, а челюсти сжались сильнее.       Она не должна проходить через это снова. Он найдёт решение, найдёт способ оградить её от этого риска и защитить её, однако не ради неё — ради себя, чтобы больше никогда не чувствовать эту невыносимую, почти удушающую тяжесть, которая сейчас не отпускала его.       Драко сделал шаг вперёд, будто возвращая себе уверенность, но с этим шагом пришло и неприятное осознание. То, с чем он боролся, было не просто делом, это было чувством, и эта мысль обожгла его, словно ледяной дождь.