Однажды летом

      Когда стрелки на часах показали десять утра, Разумовский растолкал Хольта. Тот, не слишком довольный не запланированным пробуждением, снял маску с глаз, зевнул и заспанными глазами глянул на друга так, будто тот намеренно разбудил его в шесть утра. Впрочем, потом Август понял, что особо злиться или негодовать не на что: десять часов — самое время, чтобы наконец встать. Иначе бы он еще валялся.       Сережа, со своим привычным хитрым выражением лица, которое не красовалось вмятинами от подушки и одеяла, как у Хольта, выглядел бодрым. Скорее всего, он уже около часа не спал, хотя кто его знает — может, он и просыпался за минуту, как диснеевская принцесса: сразу с милой улыбкой, ясными глазами и до жути бодрый. Хорошо, что не в розовом платье. И без пения с птицами, иначе Хольт бы его придушил.       С чердака Август слезал с намерением ничего себе не переломать на хлипкой на вид лестнице. Она хоть и была толстой и прочной, как говорила тетя Света, все равно жутко скрипела каждый раз, когда Хольт брался за перекладины. До ванной комнаты он дошел с серьезным желанием закрыться там и лечь спать в самой ванной, чтобы никто его не трогал. Но холодная вода убила все теплые отголоски приятного сна, остужая лоб и щеки и прогоняя ту утреннюю негу.        С кухни слышались голоса Сережи и его мамы. Напоследок бросив взгляд на гостиную, Август прошел мимо нее в сторону тихих разговоров и на запах еды.       — Доброй утро, Август. Как спалось? — тетя Света, колдуя у плиты, где что-то журчало и трещало, улыбнулась ему через плечо. Ее белое легкое платье и рыжие — как у Сережи — волосы очень мило смотрелись в уютной обстановке кухни: та была немаленького размера, с резными светлыми шкафчиками, бежевой плиткой на стене, такими же обоями и большим окном, через которое был виден задний двор.        Хольт улыбнулся ей в ответ, прикрыв рот ладонью, и сел рядом с Разумовским.       — Good morning, теть Света. Вы меня очень выручили с маской для сна. Большое спасибо.       Сережа смотрел поочередно то на него, то на маму, то на плиту. Что там готовилось, Август не имел ни единого представления, но пахло это «что-то» очень вкусно — тетя Света готовила наравне с поварами ресторанов, куда Хольт на родине попадал достаточно часто.        — Не за что, милый, — женщина повернулась обратно к столешнице. С ее обращениями «милый» и «дорогой» Август уже свыкся, хотя поначалу его это уж очень сильно смущало. — Вороны тебя не доставали сегодня?       — Нет, было тихо. Я очень обрадовался, что Сережа не начал кричать like a rooster, — он снова зевнул и облокотился на стол руками.       Разумовский по какой-то причине засмеялся, закинув голову к потолку, а тетя Света улыбнулась, когда на мгновение обернулась в сторону мальчиков. Август стушевался, не понимая, почему его слова вызвали подобную реакцию — даже у тети Светы.        — А почему я должен был кричать как петух? — спросил Сережа, когда от его смеха остались только глупые смешки.        — Да просто что-то на ум пришло…        Август опустил взгляд в стол, и Разумовский положил ладонь на его локоть.       — Завтра так тебя и разбужу, Август. Обещаю, — он снова засмеялся, но Хольта от продолжения этого диалога спасла теть Света.       Женщина поставила на белую скатерть перед мальчишками большую тарелку блинов и еще одну с чем-то, что Август видел впервые. Затем же на столе очутились разные цветные стеклянные баночки и чайник, в котором плавали листья мяты и разные ягоды.       Хольт внимательно следил за наполнением стола. На разноцветных баночках с задней стороны этикетки любезно написали на английском, что это такое. Jam, а на русском это было «варенье», как только что подсказал Сережа. Яблоки, малина и клубника, абрикосы, лимоны. Еще была сгущенка — первое, что схватил Разумовский.       — Так, — теть Света вытерла руки полотенцем и уже снимала фартук. — Я в город, приеду вечером. Дом не жечь, котов не пускать, посуду помыть, сидеть смотреть мультики. Это, в основном, касается тебя, милый, — она с теплой улыбкой посмотрела на Сережу, кивнувшего со всей серьезностью, на которую был способен. — А ты, Август, — теперь женщина посмотрела на Хольта, — следишь за ним. Чтобы ничего не учудил.       Полы белого платья взметнулись, когда женщина отбросила фартук на стул. Она поцеловала Сережу в макушку и разгладила волнистые волосы Августа, а потом через пару минут за ней закрылась дверь.       — Ну что, — Разумовский уже разливал чай из заварного чайничка по кружкам. — Вот мы и одни. Но ты не бойся, — он сощурился другу, — я тебя не съем. Потому что мама на этот раз подготовилась и приготовила сырники. Я их обожаю.       Август поджал губы и хмыкнул. «Не съешь, так покусаешь, чтобы не расслаблялся», — говорил его проницательный взгляд темных глаз, но неизвестно, понял ли его Сережа. Тот уже пододвинул красную в горошек чашку к Хольту и намазывал на те самые сырники сгущенку.       — Что это такое? — спросил Август, указав на тарелку друга и все еще не притронувшись к еде.        — Это сырники. Они из творога, — уже начав есть, с набитым ртом ответил Разумовский, но, только заметив сведенные брови и раскрытый рот Хольта, продолжил: — Только не спрашивай, почему они «сырники», но не из сыра. Не знаю, что тебе ответить.        Заново поджав тонкие губы, Август кивнул и отпил чая.        — А это блины, да?        — Ага. Мне нравится с клубничным вареньем, — поделился он. — Хочешь попробовать сырник?       Хольт скептически посмотрел на его тарелку. Выглядели они… обычно, наверное: светлые, не подгоревшие, румяные. Ровные и мягкие. Он взял один и, попробовав, переложил надломленный кусочек в тарелку друга.        — Кисло, — прокомментировал он, немного скривившись. Врать Сереже он не любил и не хотел, потому сказал как есть.        Непонимание на лице Разумовского отражалось бесподобно (возможно, так же, как у Августа — все остальные эмоции): расширившиеся веки, поднятые брови и раскрытый рот.       — Кисло? Наверное, ты не привык. Попробуй с вареньем.       — Буду блины. Я как-то пробовал их в ресторане, — вспомнил Хольт. Тогда они с приехавшей сестрой и отцом были на какой-то важной встрече компании. В итоге Августу пришлось развлекать Мико раскрасками и разными десертами. Так и были попробовав блины с яблоками и корицей.       — Ну и как? — Сережа отпил из чашки. — Вот и сравним, у кого лучше: у мамы или в престижном ресторане Амстердама.         — Тогда это было не в Амстердаме. Это был Роттердам, — зачем-то сказал Август, складывая блины конвертиками.       Сережа покачал головой с закатанными глазами — «какая разница».        Поели они сравнительно быстро, хотя на сегодня никаких определенных планов не было. Сережа уже съел все приготовленные сырники и допивал третью чашку чая. Куда в него столько влезало, Август отчаянно не понимал, потому что уже после первой порции завтрака он сам наелся. Но, чтобы не сидеть одному, Сережа предложил другу пари: если Хольт попробует все «топпинги» с целыми блинами на каждый, они будут делать то, что захочет Август. А если Август не справится с задачей, то пойдут гулять на детскую площадку на соседней улице, как хотел Разумовский.        Хольт не был бы собой, не прими он вызов.        Но на деле это было сложнее, чем он думал. Может, он просто был не голодный, а может, это было очень сладко и чая, чтобы запить, не хватало. Однако Август был уверен, что третье «может» было ключевым моментом, потому что Сережа жульничал: он приносил откуда-то все новые новые сладкие добавки. Негодовать на тетю Свету, что у нее так много ингредиентов на кухне, было бы очень глупо. Итак. Августом было попробовано: варенье с лимоном, с брусникой, малиной и клубникой, с яблоком и корицей (он уже терпеть не мог это сочетание). Потом была сметана. Небольшая передышка. Сгущенка, обычная корица. Но когда Разумовский достал сахар, Хольт не выдержал:       — Ты издеваешься! Я так в свою одежду не влезу! Это очень сладко, — сделав большие глотки чая, произнес Август.       Сережа не расстроился: он же победил в этом пари.        — То кисло, то сладко, не поймешь тебя. Ты ешь только пресное? — когда Хольт обернулся на друга, у того на лице была одна из его чертовых улыбок, полных триумфа. — Ну что. Чьи блины вкуснее, Август ван дер Хольт? Ваш вердикт?       Будто Август мог сказать иначе:       — Теть Светы, конечно.        Разумовский захлопал в ладоши, и принялся убирать со стола. Когда тарелка Хольта — со сложенными на ней горизонтально по столовому этикету приборами — пропала и образовалось свободное пространство, он лег на скатерть. Хотелось спать. Еще и жарко было, черт возьми.        — А теперь идем на площадку.        Август взвыл. Сережа громко засмеялся.       — Давай чуть позже. Пожалуйста? — Хольт попытался состроить самые милые и жалостливые глаза, которые только мог, подняв взгляд со сложенных друг на драга рук. Хорошо, он не знал, что на Разумовского любой взгляд друга действовал так, что хотелось исполнить любые его желания и прихоти. Хоть целый мир к его ногам уронить.        Наигранно задумавшись, Сережа согласился:       — Хорошо. Пойдем пока в гостиную. Я тебе что-нибудь почитаю.       — Давай ту книгу, которую твоя мама читала, — расслабившись и шумно выдохнув, Хольт тяжело прошел к смежной части первого этажа дома — в гостиную. И лег на диван.       — Про русалок и мифологию? — послышался голос Разумовского и журчание воды.       — Да! 

***

      — Не спи, Август.       — Я не сплю.        — Ты сопишь.       — Я так дышу.       — Если ты сунешь, я разбужу тебя like a rooster.       — Хорошо.       Жаль, что Хольт воспринял это как возможность правда поспать после такого плотного завтрака.        Но его же можно и разбудить через некоторое время.