мой любимый фильм (о нас с тобой)

      Йеджи всё ещё слегка вздрагивает, когда рука Рюджин осторожно касается её руки, чтобы переплести пальцы. Она не боится, – нет, Рюджин, возможно, единственный человек (кроме её семьи), в котором Хван полностью уверена, – просто… с тех пор, как родителей не стало, ей вдруг начали казаться противными любые прикосновения. В них чувствовалась жалость. Люди осторожно хлопали её по плечу, гладили по спине, говоря что-то типа «так грустно, что это случилось с твоими родителями», и это ещё сильнее напоминало Йеджи о громе со стороны палубы, холодной воде и боли в теле.       С Рюджин по-другому. В её касаниях нет жалости или попытки унизить, только бесконечная нежность, от которой сердце сжимается, а воздух исчезает из лёгких. В них, – как и во всём, что делает Рюджин, – много любви. Не такой, как в фильмах, когда герои жертвуют всем, а более взрослой, осознанной. Она не делает из Хван жертву, о которой нужно заботиться, но всегда остаётся рядом на случай, если помощь всё-таки понадобится.       – Всё в порядке? Я тебя напугала?       – Нет, просто… – Йеджи смущённо опустила голову. – Ты, кажется, единственный человек, чьи прикосновения мне нравятся.       – Серьёзно? – Рюджин усмехнулась. – Нэнси-старший будет чертовски сильно ревновать.       – Он на втором месте, – улыбнулась Хван.       К середине декабря город засыпало толстым слоем снега. Йеджи любовалась тем, как он, переливаясь, поблёскивал в солнечных лучах. Единственное, что в Лос-Анджелесе напоминало о наступлении зимы, – украшения на магазинах: Санта-Клаусы в забавных шапочках, олени с красными носами, сияющие всеми цветами радуги сани. Кое-где в торговых центрах открывали игровые комнаты с искусственным снегом, но он не шёл ни в какое сравнение с ощущением настоящего мороза на коже.       – Знаешь, обычно люди хотят уехать туда, где теплее, – заметила Рюджин, когда Йеджи высунула язык, чтобы поймать очередную снежинку. – А не радуются холоду. Что, настолько надоела жара Лос-Анджелеса?       – Это третий или четвёртый раз в моей жизни, когда я действительно вижу снег.       – Серьёзно?       – Я всю жизнь провела к Калифорнии, – пожала плечами Йеджи. – Всегда плюс, вечное лето и всё такое. Пару раз, лет пять или шесть назад, мы с родителями ездили на новогодние каникулы в горы, чтобы покататься на лыжах, и один раз проводили Рождество у дедушки и бабушки в Канаде, но кроме этого – нет, никакого снега.       – А я всегда хотела позагорать в Рождество, – улыбнулась Шин, сильнее сжимая пальцы своей девушки.       – Мы с друзьями так делали. Проводили Сочельник на пляже, но это не так весело, как ты думаешь. В такие дни там даже больше людей, чем обычно.       – Думаю, это того стоит.       – Тогда, может, как-нибудь съездим на пляж? Не сейчас, но весной или летом. Что думаешь?       – Ты серьёзно?       – Конечно. Ты хочешь поехать со мной?       – Да…       – Тогда, – убедившись, что рядом нет никого, кто мог бы помешать, Йеджи притянула её к себе, чтобы поцеловать в губы. – Решено. Я отвезу тебя на пляж, Шин Рюджин. Обещаю.

***

      – Ты шутишь… – пробормотала Рюджин.       – Если бы! Я попыталась встать на доску, но волна тут же смыла меня как букашку, а мой топ… мама настояла, чтобы я надела настоящий купальник с лифчиком, потому что «все делают так в шестнадцать, дорогая»…       – О, нет.       – Да, – усмехнулась Йеджи. – Он просто слетел. Сейчас, наверное, уже прибился к какому-нибудь айсбергу.       – Представляю пингвина в твоём розовом верхе от бикини.       – Ты так уверена, что он был розовым?       – А он не был? – Рассмеялась Шин, помешивая трубочкой молочный коктейль. – Готова поклясться, твоя мама выбрала что-то розовое, Нэнси.       – Ладно, ты права. Хорошо, – Йеджи подняла обе руки, словно признавала поражение.       – Хотела бы я увидеть твоё выражение лица в тот момент, когда ты поняла, что это твой купальник.       Хван откинулась на мягкую спинку дивана, дрожа от смеха. Не то чтобы в шестнадцать она отрицала свою женственность, выбирая только ту одежду, которая висела на ней мешком, цветом не светлее могильной земли, просто… ей всегда больше нравился уличный стиль: топы и широкие джинсы, массивные кроссовки, толстовки и футболки на размер больше. Йеджи думала, что это хорошо смотрится на ней, но мама настаивала на том, что девушки должны хотя бы иногда носить платья и что-то в пастельных тонах.       Ей не нравилось, когда отец возил Йеджи на футбол или фильмы по комиксам, но она никогда не пыталась спорить или ругаться.       «Девушки должны быть всесторонне развиты», – Йеджи всегда казалось, что мама повторяет это только для того, чтобы себя успокоить. – «Спорт тоже важен».       Она любила её…       И папа любил, а теперь…       Слёзы снова подступила к глазам, неприятно покалывая, и Рюджин взяла её за руку. Что, если Йеджи и её потеряет? Что, если у неё не получится уехать, а Шин не захочет расстаться? Конечно, говорили, что любовь проходит, а боль со временем утихает, но что, если у Хван так и не получилось бы её отпустить?       – Извини, – пробормотала она, чувствуя, как Шин сильнее сжимает её пальцы.       – Тебе не за что извиняться. Я не могу полностью понять, каково это, но я с тобой. Если хочешь поговорить или…       – Спасибо. Я просто… так сложно принять, что их нет.       – Когда мой отец умер, я ещё почти год видела его. Мне казалось, что он лежит на диване или проходит мимо моей комнаты. Я даже будто бы слышала его голос.       – Ты была ребёнком.       – Иногда я всё ещё говорю с ним. Ну, как говорю… просто пара фраз, как и тогда, когда он был ещё жив.       – Ты его любила?       – Наверное, – Рюджин пожала плечами. – Дети всегда любят своих родителей, какими бы ублюдками они ни были. Я обижалась на него, злилась, но он оставался моим отцом, – тем парнем, который иногда дарил карточки и кормил, если мама забывала. Тем парнем, который катал меня на карусели в парке. Да, всего один раз, но по крайней мере, он старался. Знаешь… мне стыдно за это, но иногда я думаю, что было бы лучше, если бы тогда умер не он.       Они держались за руки, глядя друг другу в глаза, пока где-то на фоне мужской голос пел о настоящей любви. Йеджи хотела верить, что это про них. Да, пусть прошло не так много времени, и они решили не все проблемы, но Хван знала, что готова на всё, чтобы это работало. Оставлять дядю, тётю и Хёнджина было бы трудно, но ради Рюджин она могла попробовать.       – Я… – начала Шин, стремительно краснея. – Я хотела кое-что сказать. Я… я влюб…       Она едва не отпрыгнула в сторону, когда колокольчики над дверью внезапно зазвонили. Юна и Джису вошли внутрь, оглядывая зал. Взгляд Чхве стремительно потеплел, едва она заметила Йеджи и Рюджин.       – Эй! – Она подошла к столику. – Не ожидала вас увидеть. Вы без Черён?       – Да, её снова наказали, – Рюджин пыталась выглядеть равнодушно, но её щёки оставались почти болезненно-розовыми. – Я встретила Нэнси по дороге и предложила поесть вместе.       – Очень мило с твоей стороны. Не против, если мы присоединимся?       – Вообще-то я уже собиралась уходить, так что развлекайтесь без меня.       Йеджи успела мягко схватить пальцами её запястье, чтобы притянуть к себе.       – Планы на выходные всё ещё в силе?       – Конечно, Нэнси. Лучшие фильмы только для тебя.       – Я приготовлю что-нибудь вкусное.       – Ты?       – Хорошо, Хёнджин приготовит что-нибудь вкусное, но я постараюсь ничего не испортить.       Йеджи старалась не обращать внимания на нахмуренное лицо Юны. Плевать, что она думает. Этот человек обвинял Рюджин в смерти их отца, поливал дерьмом, оставил наедине с чокнутой матерью, в то же время продолжая развлекаться со своей девушкой. Даже если ей что-то не нравилось, она не имела права об этом говорить. Не после того, как бросила сестру в момент, когда была нужна.       – У вас планы? – Спросила Джису, когда Рюджин скрылась за дверью.       – Просто пара фильмов в субботу.       – Вдвоём?       – Да. Черён, кажется, снова под домашним арестом за F по испанскому.       – Вы могли спросить у нас, – попыталась начать Юна, но Джису слабо толкнула её под рёбра. – Что?       – У нас были планы.       – Разве?       – Да, Юна. Я говорила тебе об этом за обедом, когда Йеджи сидела рядом. Она, наверное, услышала.       Хван знала, что Джису врала. За эту неделю она обедала с ними только один раз и почти сразу ушла, чтобы найти Рюджин. За это время Чхве не успела рассказать ни о чём, кроме проблем с украшениями в столовой. Но для чего она пыталась убедить в этом Юну?       – Я слишком занята дурацкой контрольной по алгебре, чтобы помнить это. Прости, детка.       – Ничего. Я в любом случае уже успела всё организовать, так что нужно просто твоё присутствие.

***

      Рюджин прошлась скучающих взглядом по пустому клиентскому залу и откинулась на стул. По средам посетителей почти не было, а Черён планировала потратить вечер, занимаясь испанским, поэтому Шин не знала, чем себя занять. Даже идея посмотреть фильм казалась слишком скучной. Может, позвонить Йеджи? А если трубку возьмёт её дядя или тётя? Они говорили, что рады ей, но продолжили ли они относиться к ней так же, если бы узнали, что она встречается с их племянницей?       Рюджин не смогла бы простить себя, если бы принесла Йеджи проблемы.       Она лениво приоткрыла один глаз, когда двери открылись, а на пороге показалась знакомая фигура. Джису вошла осторожно, будто в комнату страха, но улыбнулась, увидев, что Шин одна.       – Привет.       – Привет, – Рюджин скрестила руки на груди. – Вы с Юной наконец-то отлипли друг от друга?       – Она выбирает закуски для вечера кино, а я сказала, что хочу найти какой-нибудь особенный фильм.       – Все полки в твоём распоряжении.       – Вообще-то, – она подошла к прилавку, опираясь на него. – Я хотела поговорить с тобой. О Йеджи.       Рюджин нахмурилась. Джису не была плохим человеком, – она заботилась о Юне, помогала Рюджин с некоторыми заданиями, в свободное время вместе с матерью занималась волонтерством, – но ничего не скрывала от Юны. Сестра пришла бы в ярость, если узнала о них.       – Так…       – Давно вы вместе?       – Откуда…       – А вы пытались скрывать? – Улыбнулась Чхве. – Она буквально смотрит на тебя как на самое дорогое сокровище. Это мило.       – Мы сошлись в конце ноября. Всего три недели.       – О… хорошо. Я думала, чуть меньше. Значит, у вас всё-таки получалось скрываться.       – Ты не расскажешь Юне? Я не стесняюсь, просто…       – Она будет злиться, если узнает.       Рюджин обречённо кивнула. Может, Юна и была самым дорогим для неё человеком, но она слишком часто поддавалась эмоциям, и эти отношения вывели бы её из себя.       – Нет, я ей не скажу.       – Хорошо.       – Так, просто для протокола, ты мне нравишься, Рюджин. Мне больно, что вы с Юной ссоритесь, и я пытаюсь убедить её поговорить с тобой, но ты же знаешь, насколько упрямой она может быть.       – К сожалению. Спасибо, что пытаешься.       – Ты хороший человек, Рю, и что бы не случилось в тот день, я знаю, что это не твоя вина.       «Если бы это было так», – подумала Рюджин.       – Спасибо.