Жемчужный узел

И время пошло, будто кто-то, придерживавший секундную стрелку, неожиданно её отпустил. Лизавета не заметила, как пролетели без малого три дня, столь полны они были. Закрывая глаза под вечер, она засыпала почти мгновенно – и под смеженными веками мелькали, словно брызги красок, события прошедших часов. Проснувшись, она улыбалась. Почти всё время Лизавета проводила с Ладом. Поначалу она пыталась скрывать это от Любавы, сама не зная, почему – словно что-то внутри подсказывало, что трактирщица будет не рада её дружбе с озёрным мальчиком. Хотя та ничего не говорила напрямик, лишь искала поводы отговорить Лизавету от новых встреч. Каждый раз, когда Лизавета собиралась на прогулку, для неё находилась работа, погода оказывалась ужасной, а Лад по заверениям Любавы куда-то далеко уезжал. Спросить, что на самом деле не так, у Лизаветы не хватало духу. В конце концов все смирились. Когда на второй день пополудни Лад вбежал на постоялый двор, схватил Лизавету за запястье и практически вытащил из-за стола, Любава даже не возмущалась – только недовольно втянула щёки. Добрыня же и вовсе с самого начала поощрял общение Лизаветы и Лада: радовался, что она нашла себе хорошего друга средь местных и не скучает в ожидании батюшки. Скучать ей и впрямь было некогда. Каждый раз Лад придумывал что-то новое, чтобы её увлечь – и каждый раз это ему удавалось. В тот день, когда он по неуклюжести искупался в одежде, Лад уговорил Лизавету на первое из их приключений. Он отвёл её к детям, слишком маленьким, чтобы помогать взрослым на кухне и в поле, а потому игравшим на одном из подворий. Лизавета как сейчас помнила, как при виде них один из мальчишек аж подпрыгнул от радости: — Лад!!! Не прошло и мгновения, как они оказались в кругу ребятни. Дети тянулись к Ладу, каждый норовил о чём-то спросить, уговаривал присоединиться к игре. На Лизавету они поглядывали одновременно с опаской и любопытством, но не так, как их старшие собратья. Рядом с малышнёй она не чувствовала враждебности, губы так и норовили растянуться в улыбке. Которая тут же пропала, когда Лад спросил: — Пустите новенькую поиграть? — Что?! – она повернулась с внезапной для себя стремительностью. — Да ладно тебе, это всего лишь салки. Знай себе, бегай да их лови. Можешь даже сначала зайцем побегать, я ловить буду – как раз разберёшься, что к чему. — Но… — Кто хочет, чтобы наша гостья поиграла? Дети приняли идею с пугающим восторгом. Потом Лизавета думала: с её приходом игра для них упростилась – ясно же было, что первой поймают ту, что в салочки никогда не играла. Неожиданностью оказалось то, что она проиграла и в третий, и в четвёртый раз. Даже ловить прыткую мелюзгу у неё не получалось – только Лада, но Лизавета была уверена, что он поддавался: и то лишь для того, чтобы схватить её в следующий раз. Столько раз, как в тот день, Лизавету ещё не трогали. Лад легко касался её руки, когда она пыталась притаиться за деревом. Хлопал по спине, когда она убегала, нервно кидаясь из стороны в сторону. А один раз даже обхватил поперёк поясницы, оторвал от земли, заставив завизжать самым неприличным образом – и раскраснеться далеко не от бега или усталости. Да, в присутствии Лада Лизавета постоянно краснела. Она влюблялась. Влюблялась, пока Лад увлечённо рассказывал уставшим детям сказку о хитрой лисице и доверчивом волке. Влюблялась, когда он провожал её на постоялый двор – и останавливал на пороге, чтобы убрать зацепившийся за растрёпанные волосы листок. Влюблялась, когда ближе к полудню он приходил как будто к Добрыне, но на самом деле – конечно же, к ней. — Ты умеешь кататься на лошадях? — Там на опушке такая цветочная поляна! Давай покажу? — А пошли смотреть на лисиц? Они безобидные, честно! Всё начиналось с таких вопросов-предложений, на которые Лизавета не могла ответить отказом. И вот она, забыв обо всех правилах приличия, усаживалась по-мужски в седло, собирала полевые цветы и безуспешно пыталась сплести из них венок, кралась меж деревьев, чтобы разглядеть мелькнувший в кустах пушистый хвост, и сама кричала, тыча пальцем куда-то наверх: — Смотри, белка! Ей казалось, в такие моменты Лад смотрел на неё по-особенному. Не то чтобы Лизавета пыталась специально его порадовать, это получалось само собой: рядом с ним она не могла быть собой – не прежней уж точно. «Интересно, это вот так выглядит настоящая любовь? - размышляла она вечером третьего дня, рассеянно накручивая на палец хвостик от длинной косы. – Ты постоянно улыбаешься, краснеешь, хочешь меняться… и радуешься, как ребёнок, когда он приглашает тебя на праздник?» - Сегодня Яблоневый Спас, будет большое гулянье. Пойдём вместе? – кто же знал, что такой невинный вопрос заставит сердце восторженно трепыхаться в груди, а щёки наливаться краской, как яблочки. Лизавета даже не смогла ответить нормально ответить – только кивнуть, промямлить что-то про спешку и ускользнуть, стараясь не бежать вприпрыжку. Правда, под взглядом всё понимающей Любавы прыти у неё поубавилось: та будто наблюдала за скоротечной, запретной любовью, которой вскоре подойдёт конец, - и Лизавета вспоминала, что это действительно так. Ей ведь придётся вскоре уехать, оставить полную забот и забав крестьянскую жизнь и вернуться к своей, которая издалека казалась бессмысленной и скучной. Решительно, будто пытаясь стряхнуть с себя тусклые мысли, Лизавета отвернулась от окна, перекинула косу через плечо. Напоследок взглянула на себя в тёмное зеркало, улыбнулась – улыбка стала чуть шире, стоило подумать о том, куда она идёт – и шагнула за дверь. Не успела Лизавета выйти на поляну, как услышала костёр. Сухие ветки потрескивали в огне, ветер нёс недолговечные искры, отсветы алого пламени бросали вокруг причудливые, пугающие, дрожащие тени. А ещё был жар — зовущий, ждущий и жгучий, ощутимый даже издалека. Воздух становился горячее с каждым шагом, что приближал её к сердцу праздника. Сначала он окутывал, нежил, как вода в тёплой ванне. Потом — жёг, будто предостерегая, советуя: «Стой, не ходи». Лизавета послушалась, остановилась на кромке леса, ослепшая от яркого пламени. Глаза привыкали постепенно — но привыкали. Вот она отвела руку от лица, вот прищурилась, а вот уже распахнула глаза, широко разинула рот. Перед ней вздымался костёр в высоту человеческого роста. — Ты пришла! — услышала она радостный крик. Одна из теней, стоявших подле костра, вдруг сдвинулась с места, приблизилась. Лизавета моргнула — перед ней стоял Лад, улыбающийся своей раздражающе счастливой улыбкой. — Я не был уверен, что ты придёшь, — обезоруживающе признался он. — Но я рад, что решилась. Поверь, оно того стоит. — Я… — она запнулась, с трудом отвела взгляд от огня. — Я даже не знаю… Лад обернулся, будто не понимал, на что она могла уставиться. — А, да, мы немного переборщили, — рассмеялся он смущённо. — Но ты не волнуйся, сейчас огонь поутихнет. Мы же не хотим всё тут напрочь сжечь. Последние слова Лада едва не заглушил ветер, вдруг взвывший, метнувшийся над кромкой грозно зашелестевших деревьев, всколыхнувший опасное пламя. Со стороны костра послышался дружный ох, несколько человек отшатнулись, отступили от огня. Лад даже не обернулся, наоборот — запрокинул голову, глянул куда-то на кроны, сощурился: — Вот паршивец! — Лизавета непонимающе обернулась, но позади никого не было. Лад легкомысленно отмахнулся: — А, это я ветру. Не даёт ведь огню угомониться! Будто специально… Новый порыв пронёсся над лесом, пощекотал листья. — Сейчас утихнет, — почему-то уверенный, заявил Лад. — Пошли поближе. Не дожидаясь разрешения, он уцепил Лизавету за запястье. Она почти не сопротивлялась, позволила увести себя к огню, к гомонящим людям, к ароматам всяческой снести. - Лизавета, - Ольга, как всегда сдержанная и строгая, кивнула в знак приветствия. Они не разговаривали с того дня, как Лизавета впервые оказалась на озере. Олька как будто забыла её неосторожный рассказ о водяном и своём чудесном перемещении, даже при личной встрече не подавала виду, что Лизавета для неё связана с чем-то мистическим. Разве что бросила на Лада странный, вопросительный взгляд, в котором Лизавете привиделось: «Ты уверен?» Лад едва заметно кивнул в ответ, и это её успокоило. Даже если они с Ольгой и обсуждали Лизавету совсем недавно, Лад уж точно был на её стороне. Она была в этом – в нём – уверена. - Рада встрече, - вежливо улыбнулась она Ольге в ответ. – Здесь, кажется, собралась вся деревня. - Ещё не вся, но люди подтянутся. Всё же не каждый день такой праздник. — А где Инга? — высунулся Лад у Лизаветы из-за плеча. — Пошла за яблоками, — откликнулась Ольга — и вдруг охнула, переведя взгляд на Лизавету. — О, она же на троих принесёт! Сейчас, я ей про тебя скажу. Да и донести помогу, а то зная её ловкость… — Инга довольна неуклюжая, — шепнул Лад Лизавете на ухо, и она вздрогнула от обжёгшего её ухо дыхания. — Но лучше ей об этом не говорить, а то кинется ещё доказывать обратное… она так как-то раз на крышу сарая забралась – такое было! Пламя костра, как и обещал Лад, постепенно поугасло. Огонь стал спокойнее, будто прирученный зверь. Задышалось свободнее, легче — но ненадолго: у костра слишком быстро сгустилась толпа. Большинство людей не были Лизавете знакомы. Она узнавала некоторые лица, виденные на постоялом дворе. Вон там был мужчина, который каждый вечер выпивал целую кружку эля — и уходил, стоило упасть последней капле. С другой стороны стояла, покачиваясь с носка на пятку, девица, заглянувшая этим утром: Лизавета запомнила её, потому что та пронеслась через зал очень быстро, так и стучала пятками. Переведя взгляд дальше, Лизавета невольно поморщилась. Здесь был и странник, прибывший в деревню в один с нею день – тот самый, что так фривольно… Она не додумала, внутренне вся содрогнулась. Неждан (вот уж говорящее имя!), слава Отцу, не глазел по сторонам и не обращал на неё внимания, а болтал с какой-то деревенской девчушкой, неприлично близко склонившись к её лицу. Как убедилась Лизавета, он не знал меры с любыми девицами – не только с ней. Хотя ей доставалось больше прочих: Неждан поселился на том же постоялом дворе и, пускай при Добрыне с Любавой шутить не спешил, стоило им уйти – одаривал Лизавету ненужным, неприятным, липким вниманием. Руки больше не распускал, но хватало и слов, которые он почему-то считал приятными. - О, а это ж Добрыня! – Лад закрыл Неждана рукой, ткнул куда-то левее пальцем. Проследив за ним взглядом Лизавета увидела: и правда, Добрыня. — Хочешь подойти? Она не успела ответить: к ним протиснулась Ольга. В каждой руке у неё было по палочке с яблоком, ярко-красным и блестящим от мёда. — Вот, держи, — протянула она одно Лизавете. — Только осторожно: горячее. Вслед за Ольгой показалась и Инга, дружелюбно махнула рукой с зажатым в ней яблоком. Мёд от резкого движения капнул вниз, ей на руку – Инга, недолго думая, слизнула каплю быстрым языком. А следом вгрызлась в своё яблоко с таким аппетитом, будто ни разу в жизни такого не ела. - Эй, моё-то отдай! – кажется, Лад решил, что покончив с одним плодом Инга тут же примется за другой, не задумавшись, кому его принесла. Та, не глядя, сунула ему яблоко и покосилась на Лизавету: - Ты своё-то ешь. Остынет – не так вкусно будет. Лизавета послушалась — и глаза её распахнулись от изумления. Губы обжёг сладкий, почти приторный мёд. На зубах скрипнула кожица яблока: кислота её смешалась с тяжёлой медовой сладостью, оттеняя, дополняя, преодолевая, связывая язык. И тут же сменяясь вкусом тёплого яблочного сока, сладкого, но точно в меру, как требовалось. Лизавета сглотнула. — Ага! — Инга, конечно, заметила. — Что, стоило сюда прийти? — Лад легко ткнул Лизавету локтем. - То ли ещё будет! Будто вторя его словам, толпа пришла в движение. Кто-то задел Лизавету, сдвинувшись с места, по собравшимся, как по воде, прошла лёгкая рябь. Вскоре рябь эта превратилась в волну: толпа отхлынула от костра, заставляя Лизавету отступить, и вместе с тем — с любопытством вытянуть шею, гадая: что же произошло. Как назло, ничегошеньки не было видно. — Они собираются в хоровод, — пришёл на помощь Лад. — Пошли? Лизавета решительно замотала головой. Не то чтобы она не хотела — скорее, боялась ошибиться. Она ведь никогда не танцевала в хороводе, и могла пойти не в ту сторону, запнуться, налететь на кого-нибудь… Но Лад плевать хотел на её сомнения. Он взял Лизавету за руку: — Поооошлиии!.. — Но я не доела яблоко! — нашлась Лизавета, внутренне радуясь: обошлось! Не обошлось. Лад фыркнул, вырвал у неё палочку, сунул Инге. Наказал: «Не доедай, мы вернёмся!» — и потянул Лизавету изо всех сил: показалось, сейчас руку выдернет из плеча! Сопротивляться сил не хватило, и спустя мгновение Лизавета вдруг оказалась частью кольца. Слева от неё стоял Лад, справа — незнакомая девушка, на вид младше на пару лет. Не задумываясь, она сжала Лизаветины пальцы, согрела в тёплой ладони. И заиграла музыка. Хоровод двинулся в такт затянувшейся песне, медленно и величаво. Лизавета заозиралась по сторонам, проверяя, правильно ли всё делает — но сделать неправильно было трудно. Они просто шли, спокойно, слушая музыку. Вот только та постепенно, почти незаметно, но ускорялась. Шаг стал быстрее, ещё быстрее, быстрее — Лизавета едва не потеряла темп, запнулась, но Лад удержал её, уверенно повёл следом. Она сама не заметила, как побежала. Юбка развевалась, хлопала по ногам, в ушах трещал костёр и пел ветер. Звуки природы слились с голосами — сама земля будто вторила им, гудя под ногами. Или ступни гудели с непривычки, от боли? Лизавета не успела понять: песня взвилась над костром особенно звонко — и стихла. А она не остановилась вовремя. Рука бежавшей следов девчушки выскользнула из пальцев. Та не удержала: и Лизавета со всей дури налетела на Лада, чуть не упала, вцепившись в его рубаху. Покраснела так, что щёки загорели. — Прости. — Да ничего страшного! Смотри, — Лад кивнул куда-то, и Лизавета проследила за его взглядом. Там, на другом конце хоровода, другой девушке помогали твёрдо встать на ноги после падения. — Всегда кто-нибудь не успевает. Ты ещё молодец, удержалась. — Это ты меня удержал. — Ой, да ладно тебе, — махнул Лад. — Лучше гляди. От круга кто-то отделился, вышел почти в самый центр, к огню. Музыканты снова ударили по струнам — и незнакомец затанцевал, в одиночку, лихо приседая, взмахивая ногами в такт песне. А потом его сменил другой, третий, к третьему присоединился четвёртый, они пытались переплясать друг друга, затем появилась ещё одна пара, и ещё, и ещё… Откуда-то в руке Лизаветы вновь оказалось яблоко, и она сама не заметила, как начала хрустеть, во все глаза глядя на танцующих. Постепенно, музыка замедлилась. В центр круга стали выходить пары, но уже не соревнующихся, а будто влюблённых. Они кружили друг вокруг друга, покачивались, будто заигрывали в танце. Стало неловко, захотелось отвести взгляд. — Хочешь, ещё потанцуем? — вдруг спросил Лад. Лизавета порадовалась, что он смотрел не на неё, а на пламя. — Нет-нет-нет, что ты, — решительно замотала головой, на этот раз готовая вцепиться в траву, но не выйти к танцующим. — Там я точно опозорюсь! — А мы не там. Идём. Она сама не знала, зачем послушалась. Лад отвёл её на опушку леса, отделявшего бушующую поляну от спящей деревни. Здесь было прохладнее, тише, спокойнее. Люди остались позади: восторженно наблюдали за танцами, ловили ртом плававшие в бочонке яблоки, разжигали малые костры и готовились через них прыгать. В эту сторону никто не смотрел. — Как там у вас, в городе, танцуют? Я даю тебе правую руку, а левую кладу вот сюда? — Лад выглядел задумчиво, как ребёнок, рассуждающий перед домашним учителем. — Ты мне говори, правильно ли я всё делаю! — Правильно, — улыбнулась Лизавета, мысленно удивляясь: откуда деревенский парнишка знает, какую позу принимать в вальсе. А это был именно вальс. Лад хмурился, шевелил губами, считал шаги — танец выходил осторожный, медленный, совсем не похожий на веселье, развернувшееся возле костра. Но каким-то загадочным образом происходившее здесь заставляло Лизавету улыбаться куда как шире. Как-то незаметно Лад перестал следить за ритмом, а Лизавета почему-то не решила его поправлять. Она вообще позабыла о правилах: вот темп замедлился, расстояние стало меньше — она уже чувствовала тепло его дыхания на своей щеке. Дома после такого уже зашуршали б сплетни, а здесь подобная интимность казалась обычной. У костра, вон, и не в такой близи отплясывали! Танец постепенно уводил их всё дальше и дальше — от весёлого треска огня, от шумной толпы, от музыки и от самого праздника. По спине Лизаветы мягко скользили ветви деревьев, которые они огибали, мерно покачиваясь. Вот какой-то куст лизнул босые щиколотки, вот мягкая притоптанная трава под ногами сменилась другой, непослушной, отчаянно сопротивляющейся прикосновениям. Музыки здесь почти не было слышно. Её заменял шелест листвы, стрёкот кузнечиков, мерный стук сердца, бьющегося у Лада в груди. Лизавета сама не заметила, как положила голову на его плечо, как прикрыла глаза, как позволила сомкнуться на своей спине тёплым объятиям. Удивительно, как спокойно может быть в руках человека, которого знаешь всего три дня! И как неуютно может быть с людьми, с которыми ты выросла. — Лизавета, — шёпот Лада согрел её ухо, пощекотал кожу дыханием. Отвечать не хотелось. Казалось, человеческий голос нарушит магию этого места и этого времени, превратит медленный танец во что-то неловкое, недопустимое. Лизавета что-то недовольно, еле слышно промычала. Но Лада это не удовлетворило: — Боюсь, нам всё-таки надо поговорить, — на этот раз он уже не шептал, но говорил, пускай и очень тихо. — Это очень важно. Она тягостно вздохнула. Что могло быть важнее этого чувства, которое теплилось у неё сейчас на месте сердца? — Я должен тебе признаться, — голос Лада снова стал громче, не обращать внимания на него было всё сложнее, хотя видит бог: Лизавета пыталась. — Ты оказалась здесь из-за меня. Лизавета нахмурилась, не понимая, что он умеет в виду: — О чём ты говоришь? — Я говорю, что это я виноват в твоём появлении здесь. Наконец, она оторвала щёку от его плеча, открыла глаза. Лад смотрел серьёзно, практически мрачно. В груди у Лизаветы неприятно кольнуло предчувствием. — Я знаю, что ты привёл меня сюда, — морщинка меж её бровей углубилась, но на губах ещё держалась улыбка. — Я благодарна тебе за это. Признаюсь, поначалу я не думала, что тут будет так весело, но я рада, что ты показал мне, насколько я ошибалась. Это было волшебно. — Да, — он почему-то печально улыбнулся, а затем протянул руку и нежно убрал выбившуюся из её косы прядку за ухо. — И поэтому мне жаль, что я вынужден всё испортить. Лад разомкнул объятия, и Лизавета сразу почувствовала холод на месте его рук. Как странно: она и не заметила, когда тёплый вечер успел обернуться прохладной ночью, когда перестал согревать оставшийся позади костёр. Лизавета чувствовала себя, будто была околдована, а сейчас колдовство медленно спадало с неё, будто тонкий тюль. — Я виноват в том, что ты оказалась здесь: на этом озере, в этой деревне. Это я привёл тебя сюда, я — тот водяной, который заключил сделку с твоим отцом. Лизавета удивлённо уставилась на Лада: что за чепуху он несёт? Но укол предчувствия в груди уже превращался в холод печального понимания. Хотя она пыталась сопротивляться, думала: пускай она ошиблась в Ладе — но он оказался всего лишь глупым, склонным к розыгрышам мальчишкой. Он просто решил подшутить над ней, назваться водяным, посмотреть на её испуг, посмеяться, чтобы потом долго краснеть, извиняться, а когда извинения будут приняты — снова танцевать вот так, под луной!.. — Это правда, — видя её смятение, проговорил Лад. — Ты ведь и сама знаешь, что правда. Ты ведь думала: как странно, что водяной притащил тебя на озеро, но так и не появился, чтобы заявить свои права. Ты ведь не верила мне, ты ведь боялась меня в тот, первый день. Он говорил, а глаза Лизаветы распахивались всё шире. В ушах зашумело так, что она почти не различала слова. В висках ноющей болью бился один вопрос: откуда Лад узнал про сделку её отца и водяного? Ему могла сказать Ольга? Или не могла?.. — Лизавета, — произнёс он, и снова её имя в его устах вызвало мурашки — но уже другие, пугающие. — Посмотри, на чём ты стоишь. — Что?.. Она не договорила: вздрогнула, охнула и тут же почувствовала, как подогнулись колени. Лад подхватил её, и как бы Лизавета ни хотела, чтобы он к ней больше не прикасался, всё же с силой вцепилась в его плечи. Потому что у неё под ногами была вода, и дна под ней не было видно. — Это… но как?.. — Магия, — улыбнулся он, но в улыбке этой не было прежнего веселья. — Я ведь уже сказал тебе, что я — водяной. Немудрено, что с водой у меня особые отношения. И тут осознание ударило по ней с силой грома, обрушившего небо. Лизавета разжала пальцы, спешно выпуталась из непрошенных объятий, едва ли не оттолкнула Лада… он удержал, вцепившись в её предплечья. — Тебе лучше не отпускать меня. Я — единственное, что держит тебя на воде. Она с ужасом, граничащим с отвращением, поглядела на его пальцы поверх её кожи. Они больше не казались тёплыми — они обжигали. Хотелось вырваться, избавиться от прикосновения, от взгляда, от самого воспоминания об этом… да его даже человеком назвать нельзя! — Стой на месте, — голос Лада вдруг стал другим, твёрдым, слова посыпались с его губ, словно градины. — Ты утонешь, если я тебя отпущу. Лизавета послушно замерла, хотя казалось — заледенела. Она боялась двигаться, боялась дышать, и только думала, как бы скорее убежать, вернуться домой, спрятаться вместе с отцом от всего странного и немыслимого… — Успокойся. Я не собираюсь тебя убивать, или есть, или что ты себе там надумала. Мне просто нужно с тобой поговорить, а это единственное место, где ты не сможешь от меня сбежать. — Поговорить о чём? — О том, что будет дальше. Но она и так знала, что будет дальше. Будут три года заключения, три года издевательств и грязной работы, три года без белого света, глубоко под водой, в царстве водяных, русалок и прочей нечисти с холодными, неживыми глазами. — Ты можешь уйти, — Лизавета, удивлённая, вскинула голову, и тут же осудила себя за это: Лад усмехнулся, будто такой реакции только и ждал. — Ты можешь уйти, но ничем хорошим для твоего отца это не обернётся. — При чём тут мой отец? — Лизавета поспешила, спросив. Конечно, она знала, при чём тут её отец: ведь это он заключил договор с проклятой нечистью. — Я говорил ему, что рукопожатие в Нави имеет особую силу. Если ты пообещал что-то, а после пожал руку, то для тебя же лучше сдержать данное слово. Последствия могут быть… скажем так, неприятными. — Но… — Лизавета лихорадочно думала, пытаясь найти лазейку. И нашла! — Но ведь он уже нарушил уговор! Папа не отдал меня тебе, а попытался спрятать, и увёз в какую-то Тьмутаракань, и везти к тебе совсем не планировал!.. — И всё же по скончанию семи дней ты оказалась у меня. Чепуха, решительно покачала головой Лизавета. Уж она-то понимала, что оказалась на озере по воле водяного, но никак не своего отца. Пускай условие и было соблюдено, но не тем, кто должен был за этим проследить, а это значит… — Видишь ли, магия — штука неточная, — прервал поток её мыслей Лад. — Мать-Природа не заморачивается с формулировками, а смотрит в самую суть. А суть вещей такова: по уговору ты должна была оказаться по истечении семи дней в моих владениях, и ты здесь оказалась. Вопрос лишь в том, останешься ли. — Уверена, и тут можно найти оговорки. — Нельзя, — сказал он, как отрезал. — Твой отец пообещал отдать тебя мне в услужение на три года. И пока эти три года не истекли, боюсь, тебе нельзя покидать это место. Хотя как - тебе-то всё можно, ты договоров не заключала. Но если ты уйдёшь, твой отец будет считаться нарушителем, а это, как я уже сказал, не очень приятно. Даже болезненно. А иногда и смертельно опасно. Лад так легко говорил об этом, что, если бы Лизавета и сомневалась в его нечеловеческой сущности, теперь бы все сомненья отпали. Ни один разумный, цивилизованный человек не будет с такой лёгкостью говорить о смерти. — Мне важно было, чтобы ты это поняла, — кивнул Лад, словно прочитав что-то по её лицу. — Не волнуйся, у тебя будет время на раздумья. На самом деле, у тебя на это есть все ближайшие три года: всё это время у тебя будет возможность уйти, и всё это время для твоего отца твой уход будет означать приговор. — Зачем ты всё время это повторяешь?! — вскинула голову Лизавета. Только сейчас, глядя на Лада, она заметила, что в глазах стояли слёзы. Всё-таки вырвав из его хватки одну руку, она решительно смахнула слезинки с лица, выпрямилась, вздёрнула подбородок, готовая к бою. Но Лад смотрел на неё всё так же мягко, как будто с оттенком сочувствия. — Мне правда очень жаль, что так вышло, — проговорил он. — Я думаю, теперь мне лучше оставить тебя. Скажи Инге, когда будешь готова окончить этот разговор. И он отпустил её руку. Лизавета ахнула, замерла на мгновение, сделала несколько быстрых шагов Ладу вслед, пытаясь ухватиться хотя бы за край рубахи, чувствуя, как земля уходит из-под ног… и лишь потом поняла, что вовсе она не уходит. Вода оставалась твёрдой, словно обычная дорога — лишь рябь шла по озеру там, где ступала нога. — Ты соврал! — в порыве изумления, обиды и злости выкрикнула Лизавета Ладу в спину. Он обернулся через плечо: — Я уже говорил: мне надо было как-то тебя удержать.