Жемчужный узел

— Быстро ты, — заметил Добрыня, когда Лизавета вновь показалась в обеденной зале. Зычный голос его вновь привлёк к ней избыточное внимание. Проходя между столиками, она почти физически ощущала изучающие, а порой и недовольные взгляды местных. Один мужичок – Лизавета не видела его лица, только изношенные сапоги да мятую рубаху – смотрел ей вслед, пока она не пересекла всю залу и не подошла к Добрыне. Тот вернулся за стойку и теперь протирал тряпицей чистые стаканы: на некоторых ещё поблёскивали в тусклом свете капли воды. Занятый делом, он не спешил затевать разговор, и Лизавета оказалась предоставлена самой себе. Сначала она наблюдала за могучими руками Добрыни, так легко орудовавшими хрупким стеклом, но вскоре её взгляд начала сновать из стороны в сторону – к бутылкам за его спиной, к двери кухни, из-за которой порой раздавался металлический грохот. Наконец, Лизавета села вполоборота, глянула искоса на здешних завсегдатаев, ища хоть одно доброжелательное лицо. Вынужденная остаться здесь как минимум на три дня, она нуждалась в союзниках, а лучше – в друзьях. — Скучно тебе тут, а? – вдруг подал голос Добрыня. Обернувшись, Лизавета увидела, что стаканы у него закончились. — Просто непривычно, — ответила, слегка покривив душой. — Ничего, освоишься. Почитай, в чужом краю оказалась, никого и ничего не знаешь, о папке с мамкой, поди, вспоминаешь… Лизавета отвела взгляд. Признаться, об отце она думала непозволительно мало – вспомнила лишь, когда Лад заговорил о его возможном приезде. Удивительно, но и сам отец, и родной город, и привычная жизнь всего за одну ночь начали казаться чем-то далёким и не особенно важным. Все мысли Лизаветы теперь крутились вокруг этого места: деревни, озера, загадочного водяного… Добрыня истолковал её молчание по-своему, косился сочувственно. Лизавета коротко улыбнулась в ответ, не желая портить его впечатление. Пусть лучше думает, что она скучает о близких, чем знает правду. Правду о Лизавете знали не то, чтобы многие. Даже люди, давно её знавшие, почитали девушку за кроткое и невинное создание, гордость семьи, послушную и внимательную дочь, верную подругу. Сама же Лизавета вовсе не была в этом уверена. Иногда ей казалось: она так привыкла притворяться правильной, что напрочь забыла – что же скрывается за этим притворством. Вот и сейчас Лизавета задавалась вопросом, как вести себя, чтобы деревенские не косились на неё, как на чужачку. Одной одежды оказалось недостаточно: её выдавали движения, осанка, манера речи, но и менять их не было уже никакого толку – резкие перемены в поведении сочли бы за откровенную фальшь. Нужно было стать своей как-то иначе. — Пожалуй, я пойду прогуляюсь. Ответом ей был удивлённый взгляд. — Эт куда ж это? — Да тут, рядом – не волнуйтесь. Просто я же не видела у вас ничего, Лад меня сразу сюда отвёл. Странно как-то приехать и деревню не посмотреть… — Так не одной ж! Я знаю, у вас это не положено. «У вас» — это, наверное, у городских. Там и вправду бы осудили любую девушку, решившую выйти на улицу в одиночку, без сопровождения подруг, родственников или горничной. Но здесь-то Лизавету никто не увидит! — Я не буду далеко отходить от крыльца. Так, посмотрю, что к чему. — Да не заставляй ты девчонку в четырёх стенах-то сидеть! Лизавета вздрогнула от неожиданности: дверь на кухню вдруг распахнулась и на её пороге показалась дородная крепкая женщина с убранными в пучок каштановыми волосами и маленькими глазами, которые тут же вперились в новое на постоялом дворе лицо. — Любава! – когда Добрыня обернулся к ней, в голосе его возмущение сквозило напополам с нежностью. – Нельзя ж так людей пугать! — Да тебя испугаешь, — фыркнула та. – Привык, поди, за столько-то лет! — К тебе привыкнешь, — себе под нос, чтобы она не услышала, пробормотал Добрыня. Судя по тому, как женщина с лукавой улыбкой покачала головой, она всё услышала – просто выбрала пропустить мимо ушей. Вместо того, чтобы пререкаться с Добрыней, она нашла занятие более интересное: подошла поближе к Лизавете, зыркнула на трактирщика – мол, чего ты, давай знакомь! — Это жена моя, Любава, — послушно произнёс тот. – А эт Лизавета, Микулина дочка. Он о ней как-то рассказывал, помнишь? — Смутно, — Любава беззастенчиво скользнула по Лизавете взглядом, тёмные глаза её вперились в девушку, словно буравчики. – И чего ж это твой батька решил вернуться? С неделю ж назад уехал! — А он не вернулся, — вместо Лизаветы ответил Добрыня, явно довольный тем, что знает поболе жены. – Девчонка сама по себе тут оказалась, как – не помнит. — Не помнит? – Лизавете показалось, что Любава не удивилась. – И что же, вот так ни с того, ни с сего, появилась у нас на пороге? — Не, на озере! Её сюда Лад привёл. При звуке этого имени Любава вмиг помрачнела. Лизавета невольно сглотнула: не нужно было давно жить в деревне, чтобы понять – Лад этой женщине чем-то очень сильно насолил. — Они с Ольгой мне очень помогли, — почему-то Лизавете очень захотелось его защитить. – Я очнулась на озере вечером, ничего не понимала – меня Лад там нашёл, домой отвёл, Ольга переночевать разрешила… — Да, Ольга хорошая женщина, — перебила Любава. Про Лада она ничего не сказала. — Ну, я, наверное, пойду… — чувствуя, как в воздухе начинает понемногу потрескивать напряжение, Лизавета тихонечко соскользнула со стула. Но Любава, мгновенье назад защищавшая её право на прогулку, вдруг глянула с подозрением: — А куда? Внутри Лизаветы всё сжалось. — Да так, пройдусь по окрестностям. Я недалеко. — Уж не на озеро ли? Признаться, поначалу Лизавета об этом не думала. Она в самом деле хотела осмотреться, может – вызваться кому-то помочь, показать, что она не просто кисейная барышня. Но потом подумала, что освоиться будет проще, если деревню покажет кто-то из местных. А, так как Добрыню отрывать от работы было бы странно… — Зря, — веско заметила Любава, прерывая поток её мыслей. — Почему? – вырвалось у Лизаветы. — А ты не найдёшь там никого. Ольга с ребятами на другом берегу живёт, иначе как лодкой до них не добраться. Если Лад уже уплыл, только зря время потратишь. Она говорила не правду – не всю. Конечно, Лад и впрямь мог куда-то уплыть, но Любава вовсе не поэтому не хотела, чтобы они с Лизаветой встречались: это было ясно любому. Любава даже не пыталась скрыть своей неприязни к живущему у воды мальчишке. — Пожалуй, вы правы, — Лизавета склонила голову. – Значит, просто пройдусь по улицам. Так, поблизости. — Это можно, — разрешила Любава. – Только недолго. Всё ж таки мы в отсутствие отца за тебя отвечаем. Не думаю, что деревенские тебе что-то сделают, все они Микулу хорошо знают, но… Продолжение фразы повисло в воздухе многочисленными намёками. — Хорошо, — для пущей верности Лизавете не хватало только положить руку на сердце. – Обещаю, что далеко со двора отступать не буду. Не прошло и десяти минут, как она нарушила данное обещание. К чести Лизаветы сказать, она честно пыталась держаться. Первую пару минут стояла на крыльце: привыкала к солнечному свету после сумрачного постоялого двора, озиралась по сторонам. Деревня была небогатой – сплошь приземистые домики, широкие дороги в рытвинах, редкие люди в простой серой да коричневой одежде. Большинство крестьян уже ушли в поле, на работы, остались лишь совсем малые дети, женщины, немощные старики. Мужчин мимо постоялого двора проходило немного – то ли бедняки без надела, то ли пропойцы. — Эй, красавица! – окликнул один из них Лизавету. Та невольно поёжилась, отступила в тень крыши. — Да куда ж ты, давай потолкуем! — Нет, спасибо, — как всегда в самый неподходящий момент, её предал голос: слова эти Лизавета не произнесла, а почти просипела. — Вежливая какая, — деревенский только обрадовался. – Прямо видно, шо городская. Расскажи-к, как там в городе живётся? Правда терема богатые, каменные? Он подошёл ближе, встал у самого крыльца. Лизавете почудился запах хмеля, к горлу мигом подкатила тошнота – то ли от отвращения, то ли от страха. — Ага, каменные, — пробормотала она, а рука уже потянулась к двери. — Э, ты куда собралась! – голос его зазвучал обиженно, даже возмущённо. Сердце Лизаветы подскочило к горлу, когда пропойца поставил ногу на одну из ступенек крыльца. Вдруг показалось, что он сейчас с невиданной прытью подскочит к ней, схватит за руку, отрежет путь к отступлению. Краски мигом схлынули с её лица, мурашки пробежали по телу. — Эй, милсдарь! Пропойца даже не сразу понял, что обращаются-то к нему. — Мужик, я тебя спрашиваю! Лизавета и её преследователь повернули головы одновременно. На дороге стоял мужчина, явно неместный: выдавал узелок за спиной. Выглядел он при этом пускай и бедно, но опрятно. Волосы были чистыми, грязь виднелась лишь на ботинках и по краю брюк, но с такими дорогами это было простительно. Лизаветино сердце замедлило бой. — Это постоялый двор? — Это, — пропойца, помедлив, кивнул. — Ага, благодарствую. Путешественник поправил мешок на плече и двинулся вверх по ступенькам. Походя, оттеснил нетрезвого мужичка в сторону, кивнул Лизавете – она нерешительно улыбнулась в ответ. Улыбка медленно сползла с её лица, когда мужчина так же, походя, шлёпнул её пониже спины, будто какую-то крестьянку. И усмехнулся, заметив, как она переменилась в лице. — Извините! – пискнула Лизавета второму, подвыпившему, и стремглав кинулась мимо по лестнице. Тот не успел её остановить. Она и сама не останавливалась ещё очень долго. Не думая, пронеслась через деревню, свернула на лесную тропку, затерялась меж редких деревьев. Выдохнула только там, остановилась, красная от стыда и быстрого шага. Ещё никто и никогда не трогал её… так! Мигом вспомнились наущения Добрыни с Любавой: далеко не ходи, ухо востро держи. Пожалуй, местные нравы они знали получше Лизаветы, предупреждали не зря. Отдышавшись, Лизавета медленно выпрямилась, посмотрела в сторону деревни. Теперь она не казалась ей простой, она выглядела… пугающе? Или скорее неприятно, как забравшийся на юбку жук, к которому отчаянно не хочется прикасаться – даже чтобы смахнуть скорее на землю. Возвращаться не хотелось так же отчаянно. С минуту Лизавета стояла, как на распутье, раздумывая. По правую руку от неё лежала деревня, а вместе с ней – спокойный постоялый двор, где ждали свой угол и готовый защитить Добрыня. По левую руку было озеро – пристанище незримого водяного, но вместе с тем и обиталище Лада и Ольги. Лада, который так запросто принял её, несмотря на странное поведение. Ольги, которая единственная здесь знала, что на самом деле Лизавета помнила всё. Ноги Лизаветы сами собой сдвинулись с места. И с каждым шагом они приближали её к озеру, чьи воды уже маняще поблёскивали меж деревьев, отражая солнечный свет. «Почему они кажутся такими красивыми?» — размышляла Лизавета, ступая по узкой тропе. Не потому ли, что она до сих пор находится под действием чар водяного? Или же она зря волнуется, и это всего лишь естественная красота природы, с которой ей до сих пор не приходилось особенно сталкиваться? Вблизи озеро выглядело обычным и совсем не зловещим. Обрамлявшие его деревья уютно шуршали зелёной листвой, в их макушках щебетали мелкие птички, солнце играло с бликами на воде. Рыбок или мальков не было видно, но над спокойной гладью то тут, то там безмятежно гудели стрекозы. Ничто не говорило о том, что здесь водится загадочный водяной. И вдруг вода пошла рябью. Лизавета отпрянула. Заполошное сердце пыталось выскочить из груди, внутренний голос кричал о том, что лучше убираться подобру-поздорову, но ступни будто прикипели к берегу. Лизавета разрывалась между желаниями сбежать и всё-таки узнать правду. Водная гладь взорвалась тысячей брызг. Капли упали на юбку Лизаветы, на песок перед ней. Кто-то выпрямился, стоя по колено в воде, по-собачьи отряхнул волосы… и замер, увидев девушку на берегу. — Лизавета? Перед ней, мокрый, растерянный, с расчерченным каплями лицом и прилипшими ко лбу кудрями, стоял Лад. Они ошалело смотрели друг на друга — по виду и не скажешь, кто был удивлён больше. Лад отмер первым: отёр лицо, отодрал прилипшую к коже рубашку и медленно вышел на сушу. Он был полностью одет, и одно это показалось Лизавете странным. Но было ещё более загадочное обстоятельство: лодки поблизости не было. Любава говорила, что без неё с того берега не перебраться. — Что ты здесь делаешь? — Как ты здесь оказался? Лизавета открыла было рот, чтобы ответить, но замерла: они снова чуть не заговорили одновременно. Лад махнул рукой – давай, говори. — Мне не сиделось в деревне, — сказала она полуправду. – А ты здесь откуда? — Приплыл, — пожал он плечами так, будто это всё объясняло. — И где лодка? – Лизавета понимала, что заваливает его вопросами, но не могла остановиться: всё это казалось ей слишком странным. — Там, в камышах, — Лад неопределённо ткнул куда-то вправо — прищурившись, Лизавета заметила примятые стебли. – Я её спрятал, чтобы никто из деревенских не увёл. Они обычно этим не грешат, но сама понимаешь, всегда лучше перебдеть. Ладно, это было похоже на правду. — А почему ты полез в воду одетым? — Я не полез — я упал. Ну, а потом было уже как-то странно с себя всё это снимать, так что поплыл, как есть. Я проверял, не отцвели ли кувшинки. Не отцвели, могу показать. — Я их видела возле вашего дома. — Так там-то всего-ничего! Тут запруда есть, где ими всё просто усыпано. Только на лодке вплотную не подобраться, вот и приходится… — Лад развёл руками, молча указывая на свою промокшую насквозь одежду. — Тогда я, пожалуй, воздержусь. Лад как-то странно покосился на неё. — Многое теряешь. Иногда неудобства стоят того. Лизавета не ответила: ей стало неловко. Городская жительница, «маленькая купчиха», она не вписывалась не только в деревне, но и здесь. — Не против, я присяду? Не дожидаясь ответа, Лад опустился прямо на песок, скрестил ноги. Лизавета посмотрела сверху вниз, поражаясь его непосредственности. Он ведь прекрасно знал: песок прилипнет к мокрой одежде, забьётся в обувь, сам он после этого будет выглядеть неряшливо и глупо – и всё же Лада это совершенно не волновало. Было в этом что-то чарующее – в том, как он не задумывался о мнении других людей. — Ты тоже садись! – Лад поднял голову, постучал ладонью рядом с собой. Минуту назад Лизавета бы отказалась. Сейчас же, подобрав юбки, аккуратно опустилась на песок. Он оказался приятным и тёплым на ощупь. Пожалуй, что-то было в том, чтобы так сидеть на земле и смотреть на простирающуюся воду перед собой. Что-то спокойное, что-то уютное. — Насчёт кувшинок не передумала? – заметив перемену в Лизавете, шёпотом спросил Лад. Она покачала головой: нет, плыть куда-то в мутной воде, чтобы поглазеть на цветы, она не готова. Но внутренний голос негромко добавил: «Пока». Лад усмехнулся, будто услышал.