Жемчужный узел

Но каким бы странным ни был дом, приютивший Лизавету, ночь в его стенах была не в пример приятней ночей, проведённых на выбранном отцом постоялом дворе. Проснувшись от лучей солнца, вольно прогуливавшихся по её лицу, Лизавета с удовольствием потянулась и сладко-сладко зевнула. Она чувствовала себя так, словно заново родилась: чистой, свежей, бодрой и – в чём ей было очень неловко признаваться даже себе – полностью довольной жизнью. Если дома Настасье частенько приходилось будить хозяйку по утрам, то тут Лизавета запросто стала сама и сама же оделась: натянула отложенную с вечера длинную рубаху, поверх – простецкий сарафан грязно-зелёной ткани. Не сказать, чтобы наряд особливо её радовал, но в нынешней ситуации привередничать не приходилось, да и хозяев обижать не хотелось. Убрав волосы в простую косу и сунув ножки в туфельки – единственное, что осталось от её собственного наряда, — Лизавета на мгновение замялась у двери. Она помнила вчерашний разговор с Ольгой, до странно спокойно отнёсшейся к рассказам о водяных и чудесных перемещениях, и задумалась, как теперь с той общаться. Стоило ли ждать подвоха? Нужно ли скрывать предмет их вечерней беседы от Лада – или Ольга сама ему всё поведала той же ночью? Лизавета терялась в догадках и понимала, что вряд ли додумается до правильных ответов. Оставалось их только узнать. Тонкие пальцы решительно сжались на дверной ручке. Лизавета, глубоко вдохнув, вышла из приютившей её на ночь комнате. Снаружи, как оказалось, уже кипела жизнь. Ольга по своему обыкновению крутилась у печки, платье её так и шуршало от быстрых движений. Лада не было видно, зато обнаружилось новое лицо – за столом, с ногами забравшись на лавку, сидела прелестнейшая девчушка с белоснежными, словно утратившими все краски, длинными волосами. На звук шагов девчушка вскинула голову и приветственно махнула рукой, в которой держала щедро смазанную маслом булку. Судя по всему, Ольга заметила это движение – почти сразу она обернулась, встречаясь взглядом с замершей в проёме Лизаветы. При виде неё губ Ольги коснулась улыбка, но не радостная, а как будто полная жалости, снисхождения. — Доброе утро, — проговорила она своим мягким голосом. — Доброе, — смутившись, Лизавета опустила взгляд к полу. — Доброе! – раздалось звонкое со стороны стола. Бодро стуча пятками по полу, безымянная пока что девчушка преодолела разделявшее их расстояние, и вскоре в поле зрения Лизаветы появилась её рука: худенькая, как у птички, с остро выступившей косточкой на запястье. — Я Инга, если что. О! Не в силах сдержать любопытства, Лизавета подняла голову, чтобы посмотреть на вторую названую сестру Лада – и нахмурилась. Внешность Инги была странной для юной девушки, какой она, по сути, была. Слишком светлая кожа, белоснежные волосы, но поразительнее всего – глаза. Их можно было бы назвать светло-серыми, и это вполне соответствовало истине, вот только они были слишком светлыми. Живую радужку словно подёрнуло туманом, молочной дымкой, пеленой. — Она ещё не видела нас при свете, — это сказала Ольга, обращаясь, судя по всему, к своей названой сестрице. «Нас?» — Лизавета нахмурилась ещё сильнее, перевела взгляд на Ольгу. В свете свечей прошлым вечером Лизавета не могла этого заметить, но её волосы тоже были белыми, а глаза – ненормально серыми. — Мы полагаем, что такое сходство объясняется тем, что у нас один отец, — произнесла Ольга с понимающей улыбкой. – Достоверно это не известно, но мы обе сироты, обе появились на свет в одном месте, а тут ещё я такая внешность… Это имело смысл, подумала Лизавета. — Ты привыкнешь, — успокоила её Инга. – А теперь давай-ка пожми мне руку. Она помахала этой самой рукой прямо перед носом растерянной Лизаветы и вновь протянула её для пожатия, на этот раз со всей возможной настойчивостью. Ладонь у Инги оказалась прохладной, словно она недавно вернулась с улицы. — Так-то лучше. Пойдём завтракать. Не отпуская её руки, Инга провела Лизавету за стол. Он был накрыт скудно с точки зрения купеческого дома, но вполне достойно. Тут был и свежий, ещё тёплый хлеб, и масло, и даже плошка с мёдом. — Бери, не стесняйся, — Инга села напротив, положила голову на сомкнутые в замок руки и беззастенчиво уставилась на гостью. Этот жест напомнил Лизавете поведение Ольги прошедшим вечером, за исключением разве что того, что Инга, судя по всему, не собиралась задавать никаких вопросов. Тем не менее, сходство их повадок обращало на себя внимание и заставляло поверить в то, что Ольга с Ингой и впрямь могут быть не столь далёкими родственницами. — Сейчас я тебе ромашки принесу! Лизавета не знала, поняла ли Инга, что ей некомфортно есть под пристальным взглядом, или ушла по другим причинам, но была благодарна ей за это. Оставшись за столом одна, она спокойно намазала на хлеб приличный слой масла, откусила – и в блаженстве прикрыла глаза. Она и не думала, что за ночь можно так проголодаться! — Хлеб Ольга пекла, — Инга снова плюхнулась на лавку напротив, опустив одновременно на стол горячую кружку. – Это она умеет! — Очень вкусно, спасибо! – не преминула поблагодарить Лизавета. Ольга, всё ещё занятая чем-то у печки, махнула рукой: ничего, мол, особенного, не отвлекай. Лизавета послушно умолкла – да и не с руки ей было завтракать и разговаривать одновременно. Наблюдать за ней Инге вскоре наскучило и, предупредив Ольгу, она вышла на улицу. Яркая полоска света легла на дощатый пол, когда она открыла дверь, и исчезла, стоило двери закрыться. Ольга ничего не ответила. — Извините… — робко подала голос Лизавета некоторое время спустя. — Ммм? – раздалось с другого конца комнаты. — Я хотела узнать, где сейчас Лад. Слова Ольги заглушил какой-то грохот. Лизавета хотела уже подойти и узнать, не нужна ли помощь, но всё быстро стихло – и вот уже сама Ольга появилась из-за печи с чашкой в руках, села за стол, окунула в плошку с мёдом деревянную ложку. Она молчала, пока мёд медленно стекал вниз, в её отвар. — Во дворе, — промолвила Ольга, когда Лизавета уже решила, что та не ответит. – Он не любит сидеть в четырёх стенах, как и Инга. Что ж, не могу их в этом винить. — Вы простите меня, если?.. — Да, конечно, иди, — Ольга не дала договорить. Похоже, общество Лизаветы было для неё так же в тягость, как её собственное общество для Лизаветы. Лад и впрямь был снаружи, сидел на лодочной пристани, разместившейся прямо напротив дома. Вечером Лизавета не обратила внимание, но изба стояла почти на самом берегу озера, отрезанная от всего остального мира – где водой, где зарослями высокой травы и кустарников, где густым лесом. Похоже, единственным способом добраться сюда была лодка, сейчас мерно покачивающаяся на озере. — Доброе утро, — помявшись, Лизавета приблизилась к Ладу. Он посмотрел на неё снизу вверх, улыбнулся тепло, будто старому другу. — Здравствуй! Ты как? Как спалось? — Хорошо, спасибо. Это была на удивление спокойная ночь. — Я рад, — голос его не заставлял сомневаться в том, что это чистая правда. Помолчали. Лад встряхнул в кулаке горсть мелких камешков – Лизавета заметила их только сейчас, — выбрал один, примерился и бросил в озеро. Тот два раза скакнул по воде и исчез, оставив после себя тонкие круги на зеркальной глади. — А где Инга? – не зная, о чём говорить, спросила Лизавета. — А? – Лад, кажется, удивился вопросу. – Пошла прогуляться. Лизавета бросила взгляд сначала на кривой кустарник, затем – на темноту под кронами деревьев, стеной стоявших за домом. Странное она место выбрала для прогулок, ой, странное… — Да ты не думай, тут в округе бояться нечего. К тому же, мы оба тут выросли, знаем каждую травинку, каждую кочку. Заблудиться тут – это ещё постараться надо! – Лад словно прочёл Лизаветины мысли. — Ну, раз уж ты так говоришь… — Ага. Во всём, что касается здешнего озера, ты можешь полностью мне довериться. Ты, кстати, готова? Если да, я тебя мигом в деревню довезу. - Зачем? – слово вырвалось прежде, чем Лизавета успела подумать. Вопрос и впрямь был очень глупый, о чём Лад не преминул ей сказать – правда, всего лишь изумлённым взглядом. - Так твой батька, поди, там тебя искать будет, - отвечал он, как маленькой. – Будет лучше, если ты там его подождёшь, на постоялом дворе. При упоминании о постоялом дворе, Лизавета невольно скривилась. От Лада не укрылось выражение её лица, он коротко, беззлобно рассмеялся: - Да неееет, - протянул он. – Всё не так плохо. У нас трактир с комнатами держит Добрыня, мировой мужик! У него всё чистенько, аккуратно, а жена его как готовит!.. Тебе понравится. - Но у меня совсем нет денег… - Об этом не волнуйся. С Добрыней я договориться сумею. Уверенность в его голосе не заставила Лизавету сомневаться. Она вообще на удивление быстро доверилась Ладу, хотя тот был, по сути, малознакомым крестьянским мальчишкой, на уме у которого могло быть всё, что угодно. Краем разума Лизавета понимала это, но почему-то, ни секунды не задумываясь, вложила свои пальцы в его ладонь. Лад помог ей забраться в лодку, а сам сел на вёсла. Управлялся он с ними так, что становилось ясно: преодолевать озеро ему приходится каждый день и не по одному разу. На другом берегу они оказались, по ощущениям, через считанные минуты. Вёсла царапнули дно, и Лад, отложив их в сторону, лихо перепрыгнул через борт прямо в воду. От прыжка разлетелись брызги, несколько капель упали Лизавете на юбку, но она ничего не сказала – странно было осуждать за такую мелочь человека, который прямо сейчас тащил лодку вместе с тобой к земле. Этот берег был и похож, и не похож на тот, где стояла изба Лада, Инги и Ольги. Скажем, здесь тоже был лес – но не такой частый, меж деревьев даже смутно виднелся вьющийся из чьей-то трубы дым. А вот кувшинок и непроходимых зарослей не оказалось. От воды можно было беспрепятственно добраться до лесной поросли, а затем и до домиков. Шли по широкой, протоптанной не на один раз тропке. Лизавета весь их короткий путь оглядывалась по сторонам и подмечала следы человеческой жизни: там от дерева остался удобно низкий пенёк, там к ветке привязана выцветшая, когда-то красная лента, там кто-то зацепился-таки за колючку и оставил кусок светлой рубахи. Чем ближе они подходили к деревне, тем больше становилось таких примет. Так что Лизавета не удивилась, когда они вышли из леса: перед этим он успел порядочно поредеть, а дорожка — расшириться. — Добро пожаловать в Караси, — Лад остановился, давая ей насладиться видом. «Насладиться», впрочем, было не очень подходящее слово. После города Караси выглядели удручающе. В деревне не было привычных Лизавете двухэтажных домов — все сплошь приземистые, вытянувшиеся на длину нескольких комнат. Не было здесь и цветных стен, и красиво украшенных фронтонов, даже кружевными наличниками окна не все украшали. Не деревня, а какое-то коричневое марево, где жильё почти сливалось с землёй. — Нам вон туда, — Лад ткнул пальцем чуть влево. Там стояло, кажется, самое большое здание в Карасях. Оно было всё ещё одноэтажным, но очень длинным, да ещё и с пристройкой — кажется, для лошадей. Уже благодаря этому можно было догадаться, что Лизавета смотрит на постоялый двор. Вскоре она смогла в этом убедиться: дошли до двора всего в пару минут. Лад придержал дверь, пропуская Лизавету вперёд — в тёмное, тёплое помещение. Окон не хватало, чтобы в должной мере осветить большой зал, свечи тоже плохо справлялись. Внутри царил полумрак, лица гостей едва угадывались, равно как и кушанья в их тарелках. Лизавета невольно подумала, что так и было задумано, чтобы скрыть не самые лучше блюда. — Не стой на пороге, — Лад ткнул её промеж лопаток, заставляя сделать несколько шагов вглубь комнаты. На мгновение показалось, что все взгляды оказались прикованы к ней. Вмиг стало неуютно: Лизавета не могла рассмотреть выражения лиц, но сразу надумала, что они были неодобрительными, недовольными. Она слышала, что городских в деревнях не очень-то жаловали, и сейчас не могла об этом не вспомнить. Лад же будто не замечал косых взглядов. Он пронёсся через зал прямо к стойке, за которой стоял дородный, высокий мужчина. Тот как раз наливал что-то в огромную кружку, когда Лад резко затормозил и громко хлопнул по столешнице. Мужчина вздрогнул — напиток расплескался. — Ты какого… тут творишь?! — не стесняясь в выражениях, возмутился он. — И тебе не хворать, Добрыня, — совершенно не испугавшись грозного окрика, легкомысленно улыбнулся Лад. — Позволь тебя кое-с-кем познакомить. Лизавета… Лизавета, чего ты там стоишь, иди сюда! Опомнившись, Лизавета быстро подошла ближе. — Вот, это Лизавета. — Оч-чень приятно, — она запнулась под суровым взглядом, но всё же выговорила пару слов. — Приятно, — пробормотал в ответ Добрыня, и сразу же перевёл взгляд на Лада. — И чего тебе надо? — Комнату, — по-прежнему не обращая внимания на явное недовольство собеседника, отвечал тот. — Для вот этой прелестной девы в беде. Она правда попала в очень неприятную ситуацию: очнулась на озере — а ничегошеньки не помнит. Говорит, была с батюшкой на каком-то постоялом дворе, а потом — всё, не память, а дырка от бублика. Как сюда приехала, с кем, где её отец, не имеет ни малейшего понятия. — Досадно, — только тут Добрыня по-настоящему внимательно посмотрел на Лизавету. Она внутренне съёжилась под его взглядом, но внешне страха не показала — или, по крайней мере, старалась не показать. — Как, говоришь, звать? — Лизавета, — уже без запинки откликнулась она. — Очень приятно. — Добрыня, — он вытер руки о фартук и протянул одну для рукопожатия. Маленькая ручка Лизаветы в ладони Добрыни почти утонула. — И что, говоришь, вообще ничего не помнишь? Она быстро-быстро замотала головой. — Но звать-то тебя как, помнишь, — резонно заметил Добрыня. — А отец кто? — Купец. Микула Баулин его зовут — может быть, знаете? — Микула?! — тут оказалось, что Добрыня тоже может быть очень громким. — Отчего ж не знать! Почитай, с неделю назад от нас уехал, совсем недавно виделись. Так ты ж его дочка, что ли? — Угу, — Лизавета кивнула. — Так чего сразу не сказала?! Дочке-то Микулы мы помочь сможем — хороший он мужик. Вещи всякие полезные нам находит, цену сверх всякой меры не заламывает. Ради такого дела можно тебе и за бесплатно комнатку найти. Тем более, скажу я тебе по секрету, у нас сейчас больше половины свободны. Что поделать, Караси — не бог весть какой перевалочный пункт. Последние две фразы Добрыня проговорил тихо, перегнувшись через стойку. Лизавета растерянно улыбнулась, про себя поражаясь, как оказывается отца здесь… ну, не то, чтобы любили, но как минимум уважали. — Так, подожди, а как вы с этим-то познакомились? «Этот» мученически закатил глаза. — На озере я её встретил. Говорю же, она там очнулась, сидит, ничего не помнит. Как я мог мимо пройти? — Правильно, не мог, — важно согласился Добрыня и вновь повернулся к Лизавете. — А отец-то твой сейчас где? — Наверное, на том постоялом дворе, где мы были. Только я название не помню, только морду медведя на вывеске. — Медведя? Так это, наверное, «Медвежий угол» был. Он как раз на пути из города к нам лежит. Правда, к городу ближе, странно там останавливаться… В общем, дня три оттуда досюда. Если твой батька знает, где ты, то за этот срок до нас и доберётся. Как думаешь, знает? Лизавета была уверена — да. Но сказать об этом Добрыне не могла, иначе бы пришлось объясняться: откуда отец может знать о её местоположении, если она сама какой-то час назад понятия об этом не имела. Пришлось соврать: — Не уверена. Я вообще не понимаю, как тут оказалась. Последнее было правдой и, возможно, Добрыня это почувствовал. По крайней мере, именно после этих слов он поглядел на Лизавету как-то особенно сочувственно: — Ох, девка… Ладно, давай тогда так сделаем: ты у нас на эти три, а лучше на четыре денька останешься. Поживёшь, батьку своего подождёшь. Приедет — хорошо, порадуемся. Не приедет — мы тебя в город к нему и мамке отправим. Лошади у нас есть, кучера тоже отыщем. Что думаешь? План был хороший, о чём Лизавета тут же и заявила. Добрыня довольно улыбнулся, потёр похожую на лопату седую бороду. — Ну, вот и хорошо. Ты-то доволен? — Доволен, — согласился Лад, до сих пор молчаливо следивший за их беседой. И тут же расплылся в хитрой улыбке: — Я это предложить и хотел, чего мне огорчаться? Было очевидно, что Лад беззастенчиво врал. Он быстро увернулся от подзатыльника, который чуть не отвесил ему Добрыня, и на всякий случай отбежал на середину зала — гоняться за ним по комнате хозяину двора явно было не с руки. Так и случилось: Добрыня что-то проворчал себе в бороду да вернулся к напиткам. — Эй, Лиза! — она поморщилась: так её никто не называл. — Я тогда с обеда загляну, посмотрю, как ты тут. Проверю, как бы этот старикан тебе самую плохую комнату не дал. — А чего ж ты завтра проверять собрался?! — вскинулся Добрыня. — ты сегодня проверь. Вот подойди поближе, я тебе всё покажу! Что именно Добрыня собрался показать Ладу, угадывалось по грозным ноткам в его зычном голосе. Лад благоразумно подходить не стал, а Лизавете махнул издалека — и был таков. Ей же осталось глупо пялиться на закрывшуюся дверь и гадать, что же с ней будет дальше. Гадать долго не пришлось. Добрыня медленно вышел из-за стойки и, жестом позвав Лизавету за собой, потопал к дальнему концу зала. Там был проход в узкий, тёмный коридор, с одинаковыми дверями по обе стороны. Они прошли мимо одной, второй, третьей, четвёртой — Лизавете даже начало казаться, что коридор будет бесконечным — и, наконец, остановились. Добрыня достал из кармана фартука массивную связку ключей, отцепил один и протянул ей: — Вот, твоя комната будет. Не хоромы, конечно, но уж что есть. — Я уверена, она замечательная, — улыбнулась Лизавета. — Спасибо. Она действительно была благодарна: за крышу над головой, за радушный приём, за добрые слова о её отце, которого она любила, несмотря на случившееся. Здесь, в этом неуютном коридоре, стоя рядом с возвышавшимся над ней Добрыней Лизавета и впрямь поверила, что всё может хорошо закончиться. Добрыня, будто почувствовав её искренность, мягко улыбнулся: — Да не за что. Ты, как обустроишься, приходи. Накормим ещё. Лизавета проводила взглядом грузную фигуру и лишь затем вставила ключ в замочную скважину. Повернулся он легко, с громким щелчком: пускай двор и выглядел небогато, но за порядком тут явно следили. Лизавета улыбнулась, представив, как Добрыня по утрам смазывает петли, подметает полы и смахивает веничком из перьев пыль, и сильнее толкнула дверь. Как она и предчувствовала, комната была обставлена бедно. У одной стены стояла односпальная кровать, у другой — небольшой, чуть облупившийся шкаф. Был ещё стол, на котором кто-то предусмотрительно оставил чернильницу, заточенное перо и пару листов бумаги. Правда, чернила в баночке давно и безнадёжно засохли. Оставшись одна, Лизавета тяжело опустилась на кровать. Она сильно прогнулась под её весом, но, к чести Добрыни, не скрипнула. Лизавета прикрыла глаза. Стоило смежить веки, и перед ними замелькали образы прожитого дня: испуганный окрик отца, улыбчивый Лад, хмурая Ольга, суровый только на вид Добрыня — и водяной. Конечно, нечисти Лизавета не встречала, но представила его ярко, в деталях. Перед внутренним взглядом так и встал толстый старикан с длинной бородой, круглым носом и пронизывающим взглядом неприятных, маленьких глаз. Лизавета невольно поёжилась. Нет, оставаться одной ей решительно было нельзя.