Глава

Hier_kommt_die_sonne: Почему ты сказала что я пафосная? Я не пафосная.       Мишель глупо смотрит в телефон, прикрыв его ладонью: на экране висит уведомление из Инстаграма, помеченное глупой строчкой «Важное» — хотя сообщения от Лизы уже давным-давно перестали быть для Мишель чем-то важным, — куча оповещений из других социальных сетей и предупреждение о низком заряде. mishelkiro: че ты о чем вообще       Вокруг, ровно как и год назад, снуют назойливые операторы от «Пятницы», куча фотографов и суровая группа охраны — а ещё несколько участниц прошлых лет, которых вместе с Мишель пригласили на съёмки, бесконечные гримёры и едва-едва знакомые девчонки из нового сезона. Hier_kommt_die_sonne: Ну тогда, в первый день съёмок Мне позавчера на стриме написали я и вспомнила       У Мишель перед глазами ворохом проносятся картинки: вот их по очереди запускают в кадр, вот Мишель цепляется взглядом за не-такую-как-все — хотя, как в итоге выяснилось, очень даже такую, — Лизу, вот сидит на синхроне и стреляет глазами в сторону оператора, пока в голове крутится назойливое желание познакомиться с Лизой поближе.       И Мишель на самом деле познакомилась — правда, гораздо ближе, чем хотелось бы; сначала, ещё на проекте, опрометчиво подпустила Лизу слишком близко, затем испуганно оттолкнула, а после — уже по окончании съёмок — зачем-то подпустила снова. mishelkiro: и ты два дня ждала чтобы у меня это спросить?       Мишель аккуратно улыбается: в последний раз они с Лизой списывались около недели назад, когда Андрющенко предложила ей вместе провести стрим и посмотреть вторую серию нового сезона, а до этого — в прошлом месяце, когда Лиза, как обычно, назначила встречу, а после снова отменила её в самый последний момент. Hier_kommt_die_sonne: Я знала что ты мне не ответишь. Съёмки же. Ты уже в Москве? )       Мишель Лизе о приглашении поучаствовать в съёмках нового сезона, конечно же, не сообщала, но догадаться было не сложно, ведь никто из присутствующих даже и не пытался сохранить интригу — показательные фотографии с эмблемой «Первого канала» не в счёт. mishelkiro: часа через три приеду только закончили. а что?       — Ты идёшь?       Мишель оборачивается: позади неё стоит Костина, с которой они ещё до личного знакомства имели чересчур много общего, а за ней — невозможно уставшая Наташа со следами потёкшего макияжа на лице.       — Нас первыми везут, — Аня показывает рукой в сторону газели, на которой они приехали на съёмки три дня назад. — Но если хочешь, можешь потом сама уехать…       Мишель быстро-быстро трясёт головой, боязливо поглядывает в сторону участниц нового сезона, которых не так давно — уже, кажется, в десятый раз за эти бесконечные три дня — растащила охрана, и прячет руки по карманам толстовки.       — Я, вообще-то, теперь леди, — зажатая в зубах сигарета становится тому негласным подтверждением. — Даже сдачи дать не смогу если что. Есть зажигалка?       Кто-то из операторов кидает в сторону девушек маленькую дешёвую зажигалку на колёсике, водитель газели нетерпеливо сигналит, а огромная съёмочная группа собирает аппаратуру; Мишель быстро прикуривает сигарету, оглядывается и, убедившись, что больше никому и ничего от неё не нужно, снова утыкается в телефон. Hier_kommt_die_sonne: В гости хотела позвать, заедешь?)       Мишель сама себе усмехается, потому что прекрасно знает, что это предложение, как и всегда, не несёт за собой ничего серьёзного; и потому что Лиза уже минут через десять трусливо напишет о том, что у неё поменялись планы и она договорилась встретиться с кем-то другим — просто потому что, ну…       Это же Лиза. mishelkiro: я устала, три дня на съёмках не получится       Мишель пожимает плечами, убирает телефон в карман и притворно-безразлично затягивается, хотя под рёбрами всё равно саднит что-то неприятное; что-то, чему виной слишком резкое прекращение общения, так и не перемолотая обида и глупая ревность, которую не удалось заглушить ни многочисленными тренингами по личностному росту, ни путешествиями, ни волонтёрством.       Потому что они с Лизой, на самом деле, пытались — пытались на проекте, пытались после, и даже на расстоянии — и то пытались. Ругались по сто раз на дню, скрывались от всего мира — а иногда и от самих себя тоже — и негласно не обременяли себя ярлыками; болтали до самого утра, читали друг другу вслух — Лиза — занудно и с выражением, а Мишель — невнятно и со смехом — и целовались до сбитого дыхания.       Пытались — но всё равно с самого начала были обречены на провал.

***

      Дорога до Москвы занимает невероятно долгое количество времени; Мишель прижимается головой к стеклу, прикрывает глаза и всеми силами старается задремать под шум разошедшегося посреди ночи дождя. Но уснуть, несмотря на усталость, не может — все мысли крутятся вокруг Лизы, вокруг фан-встречи в Казани, когда Мишель наконец осознала, насколько сильно за последний месяц Лиза умудрилась сблизиться с Бурой, и вокруг последовавшей за всем этим громкой ссоры, в которую Андрющенко зачем-то решила посвятить весь Интернет.       Не выдержав, Мишель тянется к почти что разряженному телефону: запускает Инстаграм, открывает директ и криво улыбается, потому что в диалоге с Лизой её последнее сообщение просто висит прочитанным — и ничего больше.       — Тебя подвезти потом?       Мишель поворачивает голову: еле слышный шёпот принадлежит Костиной — единственной, кто не спит, — что сидит в противоположном углу автобуса, закутавшись в тонкую чёрную куртку.       — Давай.       Мишель с улыбкой кивает, стараясь не думать о том, что единственная причина того, почему Аня все три дня съёмок крутится рядом и пытается завести диалог — это всего лишь желание выманить подробности произошедшей почти полгода назад ситуации.       — Ещё пару часов ехать, — Костина на выдохе упирается затылком в сиденье. — Дорога — пиздец.       Мишель усмехается — за окном старенькой газели всё громче барабанит дождь — и плотнее закутывается в рукава толстовки. В машине до невозможного холодно, в голове мелькают не самые лучшие воспоминания, а сон упрямо не идёт — и всю дорогу до Москвы Мишель бездумно смотрит в окно, безостановочно зевает и мысленно проклинает Лизу за её ужасную привычку возвращаться в самое неподходящее время.

***

      — Спрашивай давай.       Мишель сидит на переднем сиденье чужой машины и внимательно разглядывает приборную панель — на часах два сорок три.       — Они разошлись?       — Не знаю, — Мишель смеётся. — Вроде бы и не сходились.       На самом деле Мишель точно знает, что Таня с Лизой не вступали в отношения — просто потому что Андрющенко никогда не хватило бы смелости на то, чтобы взять на себя хоть малейшую ответственность.       — Что-то я не заметила, — Костина открывает окно наполовину и резко трогается с места. — Тебя куда?       Мишель без запинки называет свой адрес, затем показывает пальцем на разъём для зарядки и бормочет тихое: «Я поставлю?». В ответ получает кивок — и быстро цепляет свой отключившийся в дороге телефон к короткому белому проводу.       — А вы с Лизой?.. — аккуратно спрашивает Аня спустя пару минут.       — Нет, — Мишель мотает головой, наблюдая за приветственной заставкой на экране. — Просто общались какое-то время.       Но Костина ей, конечно же, не верит: бросает в ответ чересчур понимающий взгляд, расслабленно откидывается на сиденье и перехватывает руль одной рукой.       — Все так говорят.       Мишель пожимает плечами: последнее, чего ей сейчас хочется, это оправдываться о своих «недоотношениях» перед малознакомой девушкой — даже если их и связывает один сомнительный проект и одна не менее сомнительная бывшая.       Но включившийся наконец телефон вдруг разрывается мелодией входящего звонка, а на экране, как назло, высвечивается насмешливое: «Лизка» с маленьким значком инопланетянина рядом — Костина расплывается в улыбке и показательно кашляет.       — Вспомнишь…       Мишель глупо смотрит в экран телефона, даже близко не понимая, зачем она понадобилась Лизе в такое время — хотя, конечно, у неё всегда была отвратительная привычка звонить Мишель посреди ночи во время своих бесконечных стримов. Трубку не берёт — не хватает смелости, — но Лиза упрямо перезванивает ещё, и ещё, и ещё раз — ровно до тех пор пока Мишель не сдаётся.       — Что?       — И тебе привет, — слышится в трубке бодрое. — Приехали уже?       Мишель коротко смотрит в окно, замечает знакомый двор с коробкой многоэтажных домов и кивает сама себе.       — Да. А что?       — А игноришь почему? — в чужом голосе слышится будто бы детская обида. — Не заедешь?       Мишель бормочет тихое: «Ща, погоди секунду», сворачивает звонок и открывает Инстаграм — и в переписке с Лизой тут же появляются штук пять сообщений, что были отправлены, видимо, ещё несколько часов назад, а загрузились только сейчас.       — Связи в дороге не было, — глупо оправдывается Мишель, сама едва ли понимая, зачем. — И я уже почти дома. Давай не сегодня?       Лиза в ответ выдыхает тихое: «Ла-а-адно» и кладёт трубку первой, а Мишель поворачивает голову в сторону водительского сиденья, улыбается и пожимает плечами.       — Тебе послышалось.       Костина быстро-быстро кивает и смеётся:       — Базару ноль.

***

      Домой Мишель поднимается уже на последнем дыхании: первым делом ставит на зарядку телефон и свои многочисленные «одноразки», которыми у неё вечно забиты все карманы, скидывает с себя грязную одежду и идёт в душ — а когда выходит, то замирает рядом с кроватью и чертыхается себе под нос. Hier_kommt_die_sonne: Давай я сама приеду? Скажи адрес       Мишель падает спиной на кровать и утыкается взглядом в потолок, но уже спустя пару секунд, не выдержав испытание временем, тянется к телефону. mishelkiro: зачем Hier_kommt_die_sonne: Поговорить.       Мишель еле слышно усмехается, потому что знает, что ни о каких разговорах и речи быть не может; просто Лиза снова, в силу своего невозможного характера, осталась одна — а теперь вот мечется — будто бы и правда лиса — посреди очередной бессонной ночи в поисках хотя бы капли такого необходимого ей тепла. mishelkiro: ты ещё бы спустя пять лет написала Hier_kommt_die_sonne: До меня всегда долго доходит. Так ты скинешь адрес?       Мишель тяжело выдыхает и упрямо поджимает губы. Сон снимает как рукой — Лиза и правда не умеет объявляться вовремя, — за окном виднеется уставший двор с ярко горящими фонарями, а в голове остатки здравого смысла упрямо борются с неуместными чувствами.       И логика, конечно, проигрывает — как и всегда, когда дело касается Лизы, — потому что в следующем голосовом сообщении Мишель быстро диктует свой адрес, закатывает глаза на довольное: «Скоро буду, Миш, не спи))» и набирает Юле — а все сорок минут до приезда Лизы терпеливо выслушивает в свою сторону тираду из безобидных оскорблений, идиотских шуток и бесконечного: «Потом мне, блять, не жалуйся, поняла?».

***

      — Привет.       И Мишель едва ли может припомнить, когда ещё им вдвоем с Лизой было настолько неловко — разве что в тот раз, когда перед фан-встречей в Казани Мишель застала их с Бурой целующимися в гримёрке. Но тогда, помимо неловкости, была ещё и злость; а сейчас только вставшая комом в горле обида и понимание того, что у них никогда и ничего не выйдет — слишком уж разные.       — Ага, — Мишель быстро закрывает за Лизой дверь. — Привет.       Мишель прячет руки по карманам, поправляет наспех высушенные волосы и замирает — Лиза за полгода совсем не изменилась. Всё такой же уставший взгляд, чётко очерченные скулы и спадающие на лицо тёмные волосы; а ещё чёрная кепка, надетая почему-то козырьком назад, бессменная кожаная куртка и дешёвые наушники на шее, спутанные в один большой узел.       Мишель молчит — все слова теряются в виновато-изучающем взгляде напротив, — опускает голову вниз и тяжело выдыхает; а Лиза резко шагает вперёд, распахивает руки для объятий и сцепляет пальцы за чужой спиной.       — Привет, — повторяет ласково.       Но Мишель изо всех оставшихся сил держится: не обнимает Лизу в ответ — хоть и хочется до невозможности, — ничего не говорит и даже дышит едва-едва; Андрющенко отстраняется и смеётся как ни в чём не бывало.       — Пустишь меня? Или так и будем…       Мишель медленно кивает, показывает головой в сторону кухни и уходит; а затем быстро щёлкает чайником — ведь Лиза, кажется, жить без чая не может, — зачем-то открывает форточку и сжимает в руке небольшую «одноразку».       — Ничего не меняется, — Лиза криво улыбается, кладёт на стол бейсболку и усаживается на кухонный стул. — Как дела-то хоть?       Мишель резко выдыхает дым, смеётся и пожимает плечами. И ей на самом деле смешно, потому что всё происходящее — особенно в четыре утра — напоминает какую-то глупую театральную сценку, где декорации слеплены из того, что под руку попалось, диалоги совсем не продуманы, а актёры просто с нетерпением ждут антракта.       — Вы разошлись? — Мишель как ни в чем не бывало достаёт из верхнего шкафа кружку и бросает туда пакетик с чаем. — Поэтому приехала?       Лиза болезненно морщится и отводит взгляд в сторону.       — Мы и не сходились.       — Так и знала, — Мишель смеётся.       А на стол перед Лизой ставит кружку горячего чая — Андрющенко подозрительно принюхивается и вдруг расплывается в улыбке.       — Знакомое что-то будто.       Мишель безразлично пожимает плечами и усаживается на соседнюю табуретку — ну, в конце-концов, не расскажет же она Лизе о том, что ещё до их ссоры купила её любимый чай на случай, если Андрющенко всё-таки наберётся смелости зайти в гости.       — Меня Аня сегодня подвозила, — зачем-то делится Мишель. А под непонимающим взглядом добавляет: — Ну, Костина.       Лиза давится и без того горячим чаем, что-то недовольно шипит и поджимает губы.       — Что говорила?       — Да ничего, — Мишель пожимает плечами. — Спросила, расстались вы с Таней или нет.       Андрющенко обхватывает ладонями кружку с чаем, а Мишель только в эту секунду подмечает глубокие синяки под глазами и мелко трясущиеся руки.       — Почему всех так ебёт этот вопрос?       — Пара красивая, — Мишель смеётся. И бормочет вдруг чересчур заботливо: — Ты опять не спишь нормально?       Лиза тяжело выдыхает, а Мишель стыдливо отводит взгляд в сторону, потому что сама едва ли верит в то, что говорит. У Лизы всегда были проблемы со сном — и на проекте, и после, — но Мишель это уже давным-давно не должно касаться.       Не должно — но всё равно почему-то касается.       И Лиза Мишель касается тоже: накрывает её вечно холодную руку своей тёплой, осторожно гладит большим пальцем тыльную сторону ладони и неловко улыбается.       — Я уже сто раз пожалела, — признаётся шёпотом.       Но Мишель, на самом деле, плевать, сколько там раз Лиза пожалела о своей косвенной измене, потому что Мишель о том, что вообще связалась с Лизой, всё равно пожалела в сто тысяч раз больше.       — Какая разница? — так же шёпотом. — Всё равно же вернёшься.       Лиза поджимает губы и сглатывает, но руку Мишель всё равно наивно не отпускает, пока Мишель вновь думает о том, что они с Лизой — обречены. Обречены возвращаться друг к другу снова и снова; обречены изменяться и изменять; обречены посреди ночи искать тепло в объятиях друг друга, а наутро разбегаться как ни в чём не бывало.       — К ней? Нет, — Андрющенко мотает головой.       Мишель улыбается, потому что дело-то и не в Тане вовсе, просто Лиза такой человек; человек, для которого любовь — это бесконечные эмоциональные качели, взаимные оскорбления на публику и манипуляции; отсутствие самоуважения, неумение извиняться и вечно оправдывающее: «Мы с ней просто очень разные».       Мишель улыбается — просто потому что, на самом деле, прекрасно Лизу понимает.       — Ты не ответила, — вдруг бормочет Лиза в попытке разогнать напряжение. — Почему ты сказала, что я пафосная?       Мишель смеётся, аккуратно высвобождает руку и отходит к подоконнику — опирается о него спиной, затягивается «одноразкой» и пожимает плечами.       — Не знаю, ты просто так в кадр вошла… С цепочкой этой, в шапочке… — Мишель отводит взгляд в сторону и улыбается. — Лисичка.       Лиза смеётся:       — Вообще не похоже. Я, кстати, недавно пересматривала первую серию.       — Поэтому на ностальгию пробило? — Мишель затягивается снова.       Андрющенко отставляет полупустой стакан в сторону и поднимается с места: подходит к Мишель ближе, становится рядом и скрещивает на груди руки.       — Не только поэтому, — тихое. И совсем уж неслышным шёпотом: — Я скучала.       Мишель тяжело выдыхает, потому что она, на самом деле, скучала тоже — стыдливо просматривала все их с Бурой «кружки» в Телеграме, перечитывала бесконечные переписки и по-юношески заедала боль лимонным мороженым; терялась в сомнительных тусовках, толком не спала ночами и каждый день позволяла напоминать подругам, что Лиза — совсем не тот человек, который достоин её переживаний.       — Прости.       Мишель удивлённо поворачивается: Лиза извиняется настолько редко, что этот странный диалог кажется очередным нереалистичным сном — таким, в котором у них с Лизой снова всё хорошо.       — Правда, я… — Лиза запускает ладонь в волосы и тяжело выдыхает. — Это было мерзко. Я не хотела, чтобы всё… Так.       Мишель кивает:       — Знаю. Мы просто по-разному к друг другу относились, вот и всё. Я думала, что мы вместе и просто не озвучиваем, а ты…       — А я не думала, — с улыбкой резюмирует Андрющенко.       Мишель болезненно жмурится: перед глазами снова мелькают картинки, как они с Лизой матом орут друг на друга в гримёрке, как Мишель, не сдержавшись, в сердцах залепляет ей грубую пощечину и как они с Лизой ещё пару дней вынуждено сосуществуют друг с другом, старательно делая вид, что между ними никогда и ничего не было.       — Но сливать переписки было тупо, — фыркает Мишель. — И называть меня ребёнком — тоже.       Лиза кивает:       — Я просто злилась. А насчёт ребёнка… Это ведь правда. В какой-то степени.       Мишель с силой бьёт Лизу ладонью по плечу, смеётся и шипит недовольное: «Заткнись, а?». А затем, когда Андрющенко послушно замолкает, с трудом проглатывает язвительные слова о том, что Лиза, на самом деле, гораздо больший ребёнок — глупый и абсолютно не умеющий брать на себя ответственность.       За окном воет ветер и барабанит ливень; Лиза несмело подходит ближе, чуть склоняет голову и терпеливо ждёт — и Мишель, всё-таки не выдержав, подаётся в объятия. Сжимает в ладонях чужую майку, сглатывает и утыкается носом в шею, пока Лиза аккуратно зарывается пальцами в густые волосы, жмурится и повторяет тихое: «Прости меня».       Мишель не знает, сможет ли она хоть когда-нибудь простить Лизу по-настоящему — едва ли, — но чужие крепкие объятия всё равно приносят уже забытое спокойствие и неуместное чувство дома. От Лизы пахнет чем-то сладковатым — совсем ей не подходящим, но, несмотря ни на что, родным; и Мишель в чужих руках стыдливо плавится, пока Лиза гладит её по волосам, бормочет что-то невнятное и доверчиво прижимается ближе.       Мишель думает, что это нечестно и даже слегка абсурдно: вот так вот стоять посреди ночи на кухне, обнимать — без малейшего намёка на большее — свою даже не бывшую девушку и изо всех сил держать внутри эти дурацкие слёзы; снова вестись на растерянный карий взгляд, на неловкие касания рук и отвратительную привычку возвращаться сразу, как только становится одиноко.       Но Мишель снова позволяет — проклинает саму себя, но позволяет, — и Лиза аккуратно тянет её на себя за подбородок, медленно целует и почти сразу же отстраняется.       — Можно я останусь? — шёпотом. — Пожалуйста.       Мишель растерянно сглатывает, ведь Лиза — как и раньше разбитая, потерянная и переломанная — смотрит на неё с наивной надеждой; и коротко кивает, потому что знает, что этой тёмной ночью им категорически запрещено засыпать поодиночке.       — Надолго в этот раз? — бормочет в, как и всегда, обветренные губы.       Лиза цепляется за чужие плечи, снова аккуратно Мишель целует и снова почти сразу же отстраняется.       А после шепчет искреннее:       — До утра.

***

      И Мишель знает, что они с Лизой обречены — всегда знала, — но Лиза доверчиво прижимается ближе, аккуратно целует её в уголок губ и моментально засыпает в чужих объятиях; и Мишель, привычно уткнувшись носом в татуировку на шее, в очередной раз даёт им с Лизой время.       До утра.