Jealous

– Я ухожу из танцев, – говорит Феликс в школьной столовой, вперившись взглядом в чёрную поверхность стола. – А ещё хочу найти Сынмина. На следующее утро после первой близости Хёнджин предложил встречаться. Хоть признание в чувствах и не оказалось кинематографичным, Феликс был тронут. Конечно, он желал для них другого исхода вечера, иного секса с Хёнджином и предложения встречаться. В утро после первого раза – который всегда представлялся не спешной попыткой забыться, а неторопливым слиянием тел, – парень ощутил горечь. Однако не позволил разочарованию вновь поглотить себя. Феликс пообещал себе стать устойчивее в отношении Хёнджина. Они оба сильно смущались за завтраком наедине, но Хёнджин не смог долго терпеть напряжение и вывалил все чувства прямо в руки возлюбленному. Рассказал о страхе начала и разрыва. Описал, как сильно боится потеряться во взрослой жизни, оттолкнув Феликса и всех дорогих людей. Подчеркнул, что без него уже не может представить себя. Слишком привык к хорошему человеку, который почти идеально подходит во всём. Вдруг всё изменится? Вдруг они станут настолько другими, что не смогут идти одной дорогой? Или вовсе поругаются из-за какой-то глупости и разбредутся по свету, потеряв – такое важное сейчас – тепло чувств друг к другу. Увидев – после тихого предложения быть вместе – слезу, срывающуюся с пышных ресниц Хёнджина, Феликс впервые осознал, насколько ответственный шаг они собираются сделать. В тот день он ощутил ярое желание быть сильным, защитить их чувства и не дать Хёнджину провалиться в омут до жути знакомых страхов. Однако сильнее всего тогда горела радость, которая вытеснила горечь и сомнения. Ведь Феликс наконец-то нашёл человека, с которым может разделить для кого-то глупые и пустые опасения. Хёнджин стремится понять его испуганное и очень ранимое сердце. Уже ради этого стоит рискнуть их дружбой и попробовать давно желаемое. Так, положив ладонь на громкое сердце, вырывающееся ровно в такт собственному, Феликс соглашается стать парнем Хёнджина. И растворяется в самом нежном поцелуе в своей жизни. – Ты серьёзно? С танцами понятно: грыжа. Но Ким Сынмин? Зачем тебе его искать, Ликс? Ещё недавно Хёнджин ел обед и рассматривал партитуру, которая должна пригодиться на первом серьёзном кастинге. Однако слова Феликса заставили посмотреть на своего парня, нахмурившись. Феликс провёл без Сынмина девять дней. Друг не приходил в школу, не писал и не отвечал. Впервые за всю их сознательную жизнь разлука была настолько длинной. Это было невозможно игнорировать. И Феликс понимал, почему Хёнджин не в восторге от сказанного. Возлюбленный искренне возненавидел Сынмина за сказанное. Именно Хёнджин все эти девять дней был рядом с Феликсом. Вместе с Сонхва он гасил боль из-за родителей и сомнения в своих чувствах. Хёнджин хорошо знал, сколько выплакал его парень и не хотел повторения. Он открыто выражал неприязнь к Киму и делал всё, чтобы Феликс больше не вспоминал лучшего друга. Познакомил со своей самой близкой компанией: в неё кроме Минхо входят Чанбин и Бан Чан. Последний позже организовал встречу с Джейком, который совсем недавно приехал из Австралии. Таким образом получилась компашка австралийских корейцев. Даже её изначально предложил создать Хёнджин: именно он рассказал Кристоферу о том, что мать Феликса из Австралии и тому безмерно хочется изучить её родину. Это стало первым шагом на пути принятия реальности, в которой у Феликса были мёртвые родители, но надёжный отец, любимый парень и новые друзья. Конечно, Феликс ценил все эти усилия. Из-за них же в последние дни постоянно думал о том, как аккуратно поднять тему исчезновения Сынмина и не расстроить Хёнджина. Так и не подобрав деликатные слова, Феликс решил действовать по совету папы: сказать всё, как есть. Без попыток сгладить углы, которые непременно вырастут и порежут всё ещё нежное сердце после этого разговора. – Его нет почти две недели, Хёнджин. Как я должен реагировать на это? Тупо ничего не делать и ждать? – смотрит в ответ Феликс. Хёнджин с неверящим смешком откидывается на спинку стула. – А почему ты вообще должен волноваться о нём? После всего, что Сынмин сказал, тебе бы послать его и заняться своей жизнью. У тебя всё так хорошо без этого недодруга, только подумай. Зачем тебе чужие проблемы? Может, он вообще от стыда решил сменить школу. Туда ему и дорога, в таком случае. Это было бы даже разумно. – Его проблемы мне не чужие, – подчёркивает Феликс, тоже начиная злиться. За прошедшие дни они ни разу не ругались, поэтому от нового разочарования в происходящем сосёт под ложечкой. – Мы дружим с начальной школы, поэтому я не могу просто бросить его. А если с ним что-то случилось? – Да ладно, ты прикалываешься? Феликс, он буквально унизил тебя, – приближаясь к лицу, Хёнджин пригвождает к стулу болезненными воспоминаниями. – Сынмин почти прямым текстом сказал, что ты ничтожество и твои чувства ничего не стоят. С такими людьми не стоит общаться. Они утащат тебя на дно. – Ты не понимаешь, – разочарованно машет головой Феликс, отводя в сторону от парня слезящиеся глаза. Ему безумно хочется быть понятым сейчас, хоть парень и понимает суть слов Хёнджина. Он даже в какой-то степени согласен со своим парнем, но страх за друга пересиливает любые неприятные воспоминания. Есть вещи, которые не подвластны рациональности. Беспокойство за Сынмина таково, и его даже не хочется объяснять. – Ты не знаешь, через что он проходит, Хёнджин. А я был с ним почти десять лет. Я знаю, какую боль он пережил. Я видел ад, созданный руками его матери. – И это его всё ещё не оправдывает. Мы все с чем-то боремся, однако не каждый плюётся ненавистью в самых близких людей из-за этого. Если бы он ценил тебя, то никогда бы так не поступил. – Ты не понимаешь его. И я не смогу тебе всё объяснить, Джинни, – бессильно выдыхает Феликс и с мольбой смотрит на парня. – Я просто хочу, чтобы ты поддержал меня. Не Сынмина, а меня. Даже если тебе трудно согласиться, я искренне хочу помочь ему. Потому что это я. И я не смогу по-другому. Я никогда не брошу его. Во всяком случае до тех пор, пока он не будет в безопасности и не попросит меня уйти. Хёнджин хмуро смотрит на Феликса и молчит. Он всё ещё близок к чужому лицу, всматривается в молящие глаза и пытается найти в них ответ. Если даже сможет – он ему навряд ли понравится. Потому что Феликс не сомневается в своём решении. – Ликс, ты хоть понимаешь, что он тебе завидует и совершенно не любит тебя? – с сожалением спрашивает Хёнджин, отступая и выравнивались на стуле. – Думаешь, я за эти годы ничего не понял? – грустно усмехается Феликс и расслабляется на стуле. – Я его не осуждаю за зависть. Я никогда не был на его месте, поэтому не имею право судить. У нас было много счастливых моментов, которые сократились в последние пару лет. И ты о них не знаешь. Они останутся между нами, я уж точно буду хранить их в своём сердце, Хёнджин. Он единственный, кто всегда оставался со мной, когда все исчезали. Он не умеет успокаивать и ярко выражать эмоции, но я хорошо изучил его. Я привык ко всем его особенностям и ценю их все эти годы. Знаю, что он может неловко обнять, когда я плачу из-за смерти Хатико, хотя сам совершенно не любит объятия. Знаю, что он наклеит свой последний красивый пластырь из маминой аптечки на мою коленку, хотя упали с великов мы вместе. Из-за всех этих светлых воспоминаний я не брошу его. Не могу отречься от него, потому что знаю: Сынмин любит по-своему. Даже если ему мешают плохие чувства, внутри него всё ещё мой любимый лучший друг, который остаётся рядом дольше всех, кого я когда-либо знал. Феликс выдыхается и опускает голову. Он подозревал, что этот разговор вытащит последние силы, но резь в горле не ждал. Не думал, что расскажет Хёнджину об одних из самых важных воспоминаний в жизни. Так сложилось, что Сынмин давно стал привычной частью Феликса. Сколько бы колючек не получал, Феликс любил его. Стремился понять и неуклюже помочь. Когда не получалось, расстраивался не меньше друга. С ним он впервые понял, что порой бывают настолько сложные ситуации, что любовь и добро не помогут. Жизнь без Сынмина ощущается слишком странно. Болезненнее, чем получить те слова о бессмысленности переживаний Феликса. Будто что-то ампутировали. Вроде бы и можно научиться жить без части тела, но слишком сложно. Потому что целостным Феликс без Сынмина уже не будет. – Окей, – вздыхает Хёнджин и садится на соседний стул. Он берёт маленькую ладонь Феликса и несильно сжимает в поддерживающем жесте. – Мне сложно понять это, но ты, наверное, прав. Я не знаю всего. И вообще не имею право указывать тебе или судить его. Но такое вот моё мнение. В любом случае я был резок, извини. – Всё нормально, – дарит крошечную улыбку Феликс. – Спасибо, что пытаешься принять меня. Я понимаю, что у тебя есть мнение и свои причины на него. Так что не обижаюсь. Просто давай и дальше пытаться слушать друг друга и не осуждать. – Ладно, – Хёнджин продолжает гладить прохладную ладонь и продолжает смотреть прямо в глаза Феликсу. – Что собираешься делать? – Я хочу пойти к нему домой после репетитора сегодня. – У него же шизанутая мамаша, Феликс, – снова хмурится Хёнджин. – Напиши хотя бы Минхо на всякий, раз я буду на пробах. Или пошли завтра вдвоём. – Не нужно, Хёнджинни, – широко, до прикрытых глаз, улыбается заботе Феликс. – Я не хочу беспокоить тебя этим. Да и всё хорошо пройдёт, я столько раз к нему ходил. Может, он засел у себя дома и потерял счёт времени. Мы поговорим, и всё наладится.  Помощь всё же нужна, понимает Феликс, когда подходит к дому Сынмина. Однако с ней они все уже опоздали. Сынмин, скрючившись, сидит на корточках у крыльца и гладит болезненно худого пса рукой, скрытой чёрной толстовкой. Феликс видел её на Минхо в первую встречу во время урока. На избитое лицо Сынмина страшно смотреть. Сиреневый фингал под правым глазом, разбитая верхняя губа с поблёскивающей в свете фонаря засохшей кровью, синяк на левой скуле. От этой картины Феликсу становится жутко. Он боится узнать, что под одеждой друга скрывается больше ран, которые ещё совсем ребёнок абсолютно точно не заслужил. Феликс отлично знает мать Сынмина. Своими глазами он не раз видел, как эта женщина издевались над беспомощным сыном, которому даже не дали пережить потерю отца. Она игнорировала почти всё его существование, и этим причиняла невыносимые муки единственному ребёнку. Лишь пару раз она поднимала руку на Сынмина, потому что совсем маленький мальчик когда-то не понимал причин холода мамы. Он раздражал её и получил за своё непонимание сполна, как тогда казалось Феликсу. Сынмину было десять, когда он последний раз показывал красный след от пощёчины и небольшую рану на затылке. Феликс искренне верил, что они правда последние. С тех пор Сынмин был аккуратен. Он научился уживаться с этой ужасной женщиной. И прямо сейчас, скрываясь за стеной соседнего дома и едва дыша, Феликс не может поверить в случившееся. Откуда в матери Сынмина столько силы, чтобы так искалечить лицо ребёнка? За что? В данный момент на гложущие мысли нет времени и желания, поэтому Феликс лишь горько вздыхает и быстро записывает голосовое сообщение Минхо. Он понимает, что Сынмин ни за что не согласится пойти домой к Феликсу. Однако не остаётся сомнений в том, что лучшему другу больше нельзя оставаться здесь. Минхо несколько раз писал Феликсу, чтобы узнать о состоянии Сынмина. Он рассказал об их отношениях и ссоре, после которой младший перестал выходить на связь и кинул его в блок. Минхо волнуется не меньше Феликса, поэтому парень сейчас надеется на его помощь. – Хён, я рядом с домом Сынмина. Он избит, так что я не знаю, как поступить. Нужно срочно что-то придумать, пока он не зашёл. Феликс впопыхах даже забыл поздороваться. Однако он сообразил, что голосовым сообщением точно привлечёт внимание Минхо и не потратит много времени на печатание. Старший действительно сразу заходит в сеть – видимо, Хёнджин всё же сказал ему о плане Феликса для подстраховки – и отвечает геолокацией с коротким: «Идите ко мне». Сделав дыхательную практику, Феликс неуверенно подходит к другу и садится напротив лежащей собаки. Сынмин едва вздрагивает плечами, костлявость которых не скрывает даже объёмная толстовка, но взгляд не поднимает и лишь продолжает гладить измождённого пса. Из головы Феликса вылетают все мысли и заготовленные речи. Он может лишь наблюдать за длинными пальцами друга, прочёсывающими грязную шёрстку. Солнце садится, что приближает начало очередной гулянки матери Сынмина. Медлить было нельзя. – Какой худой. Я могу чем-то помочь? – тихо спрашивает Феликс. Если бы не указал головой на животное, было бы непонятно, кому он это адресует: собаке или Сынмину. Парень понимает, что друг сейчас особенно хрупок. Ошибаться было нельзя, поэтому Феликс выбирает наиболее безопасный подход: смещает фокус внимания с плачевной ситуации Сынмина на то, что интересует друга в данный момент. И это – прямо как несколько лет назад – работает. – Это Лаки. Ему нужен дом. Мне нечем его кормить, а у него совсем не осталось сил. Если выйдет за пределы района, его поймают, – Сынмин говорит безэмоционально, но Феликсу удаётся разглядеть сожаление в глазах друга. – Давай я заберу его. У нас всё равно нет никого после смерти Фауста, – не думая долго, предлагает Феликс и почти упоминает, что папа не против нового домашнего животного, но вовремя сдерживает язык. Понимает, что о семье сейчас вообще лучше не говорить. – Если тебе не будет сложно, – отвечает Сынмин и наконец-то смотрит исподлобья на Феликса. Взгляд его уставший и запуганный, что считывается по быстрому морганию тусклых глаз. Сердце Феликса болезненно сжимается. Зрительный контакт длится долго. До такой степени, что Феликсу становится неуютно и он вспоминает о своей основной цели. – Не хочешь сбежать отсюда? Минхо предложил вот к нему, – как можно более уверенно спрашивает Феликс и сразу ёжится от сузившихся глаз Сынмина. Друг некоторое время молчит, продолжает разглядывать. Будто борется и с собой, и Феликсом. Будто стремится залезть в чужой череп и узнать все мотивы друга. Этим он пугает и заставляет окончательно растеряться. Феликс не знает, что ему делать, если Сынмин откажется. Он не сможет насильно увести друга отсюда. Но к лицу Сынмина возвращается привычная отстранённость. Брови и глаза расслабляются, пока он встаёт на ноги. Феликс следует за ним. – Больше всего на свете хочу.  После Сынмин кивает себе и скрывается за дверью, вызывая облегчённый выдох у Феликса. Должно быть, бедный парень настолько обессилел, что согласен на любую помощь. Страшно узнать причины такого поведения Сынмина, которые и без того уже видны на теле. Когда Феликс начинает путь до дома Минхо с собакой в руках и другом поблизости, кажется, что самое сложное позади. Но видеть сильно похудевшее – до крайне болезненного вида – тело Сынмина в синяках невыносимо. Феликс правда верил, что после вступления в первые отношения станет взрослым и сильным. Но сейчас всё равно так и хочется плюхнуться задницей в детскую песочницу и позорно разреветься от бессилия и ужаса. Чтобы папа нашёл, пожалел и обязательно сказал, что они справятся. Однако Сонхва рядом нет, и он тут явно не поможет. Спасти Сынмина может только он сам, но Феликс намерен сделать всё, чтобы друг выбрал наиболее безопасный выход. Даже если не имеет в его глазах авторитета, хотя бы постарается не мешать своей опекой и ненавязчиво будет рядом. Сейчас Феликс просто не может провести долгожданную встречу с Сынмином в тишине и без попытки как-то отвлечь друга от явно опасных мыслей. Он понимает, что разговоры неуместны. Сынмин сам решит, когда расскажет о случившимся. И доверит ли это вообще. Феликс не хочет тревожить раны, поэтому предлагает их любимое спасение: белый наушник. Ещё с конца средней школы парни любили делить пару наушников между собой и добираться домой со школы под выбранный ранее плейлист. Сынмин не раздражался болтовнёй и отвлекался от страха, пока Феликс ощущал особенное единение с лучшим другом. Музыка была их безмолвной поддержкой, их отдушиной, их фоном жизни. Она стала важной объединяющей частью дружбы. Музыка никогда не подводила. Даже после самых глупых ссор Сынмин всегда принимал наушник. Вот и сейчас, когда их мир отчаянно трясётся, друзья находят покой в двух мягких песнях, сопровождающих их до дома Минхо. Когда парни подошли к подъезду старшего, наушники вернулись в чехол и воцарилась тишина. Её решился прервать Феликс, чтобы заверить в том, что Лаки будет в порядке. Сынмину не стоит сейчас переживать ещё и о бездомной собаке. – Я позабочусь о… – Спасибо. За всё, – резко перебивает Феликса Сынмин. Он явно помнит код от подъездной двери, поэтому очень быстро скрывается за ней. Словно произнесённое им догонит его и опять причинит боль. Феликс некоторое время пялится на серую дверь, обрабатывая случившееся. Ещё час назад, направляясь к злополучному дому, он боялся провала. Представлял, как Сынмин выгонит его из дома и вновь скажет, какой же Феликс никчёмный. Объявит, что специально исчез из жизни никудышного друга и даже не желает предупреждать об этом. Это объяснило бы бездействие учителей. О худшем сценарии думать не хотелось, но именно он и случился. Сейчас, когда Сынмин со своим школьным рюкзаком находится в безопасной квартире Минхо, Феликс выдыхает. Тяжёлая хватка на его сердце слабеет, позволяя поверить в лучшее будущее. Даже если в нём больше не будет Сынмина, который решит всё же больше не видеться. Феликс примет любое решение друга. Главное, чтобы он был в безопасности и искренне желал этого. Лаки, завозившийся в руках, своим хныканьем напоминает о ещё одной нуждающейся душе. Феликс нежно улыбается собаке и думает, что частичка лучшего друга в любом случае останется с ним.

***

Сынмин сидит на коврике возле входной двери соседа Минхо и ощущает себя брошенным щенком. Хотя именно он вышел из квартиры, что сейчас находится напротив, с гордым громким хлопком, ощущение отречения горчит на языке. Это Сынмин отказался от продолжения разговора и сбежал, даже не пытаясь понять слова хёна и прийти к обоюдному пониманию. Ему хотелось, чтобы старший побежал следом и извинился. Хотелось, чтобы Минхо понял свою неправоту и выбрал в той ссоре с Феликсом Сынмина. Но он ничего из желаемого не сделал. И Сынмин его возненавидел. Этот человек должен был понимать его поступки, стоять только на его стороне. К чёрту справедливость и всепрощение. Сынмин всегда должен быть лучшим в глазах Минхо. Только такие, как они – ненужные и никчёмные дети – способны понять друг друга. Однако Минхо ожиданий не оправдал. И это ощущалось настоящим предательством. Гордость не позволяла Сынмину писать первым и пытаться наладить общение. Он скрылся из жизней друзей, ощутив их слишком открытую неприязнь. Ему не нужны люди, далёкие от правильного мироощущения Сынмина. Так считал гордый Ким Сынмин, набиравшийся смелости целую неделю после ссоры, чтобы появиться в школе и оборвать последние контакты с теперь чужими людьми. В первую очередь с Феликсом. Мысли о разрыве дружбы именно с ним дарили Сынмину небывалое счастье: наконец-то зазнавшийся золотой мальчик ощутит пинок грязного ботинка бедняка под зад. Давно стоило это сделать и не мучить себя мыслями о нём. Высказав всё накопившееся, показав Феликсу истину, Сынмин понял, что стоит выше наивного мечтателя, не знающего жизни и плачущего по мелочам. Насмехательство над чужим глупым горем помогло парню осознать, что сам он далеко не никудышный оборванец. Но всё изменилось в вечер понедельника. Не успел Сынмин воспарить – забыв о том, что подобным ему людям такое не положено – как рухнул о твёрдую землю.  Домогательства друзей матери вырвали из изувеченной души всю былую гордость и самоуверенность, оставив лишь страх и удушающую панику. Когда отбивался от грубых грязных рук под улюлюканье взрослых пьяниц и собственной матери, Сынмин впервые в жизни ощутил настолько оглушающее отчаяние. Казалось, его тонкие руки никогда не помогут ему. Казалось, сильные пальцы оставят синяки на всю оставшуюся жизнь и ни за что не выпустят. Парень впервые в жизни пожалел, что совершенно не знает молитв. Не известно, какая сила спасла его в тот день, но Сынмин выбрался из отвратительной кухни. Запер свою дверь и боялся высунуть нос все оставшиеся дни. Едва придя в себя и перестав трястись, парень тут же судорожно обыскал всю свою комнату, чтобы найти тайник на чёрный день. Когда-то Сынмину пришла в голову идея о заработке: сдавать стеклянные бутылки на перерабатывающий склад и получать хоть какие-то деньги. Он откладывал их, даже не представляя, что крошечная сумма однажды будет так необходима. Сынмин всегда считал, что потратит её на новую пару обуви хорошего качества или нормальные наушники. Но в ту кошмарную ночь он нашёл им гораздо более значимое применение. Сынмин решил сбежать. Не важно куда и как. Главное – подальше от дома. Он опасался не найти работу и совсем скоро остаться без крыши над головой, ведь его сбережений едва ли хватит на неделю в самом дешёвом хостеле. Но страх очутиться под ненавистными руками дружков матери был сильнее. Судьбе показались его страдания слишком лёгкими, поэтому в прошлую ночь, после окончания пьянки, на Сынмина вновь напали. Он всего лишь решился высунуться в туалет. Ему было необходимо пройти пару шагов из своей комнаты до заветной двери, но оставшийся на ночь партнёр матери крайне не вовремя решил направиться туда же. Эта встреча из-за очередного отказа пьяному ничтожеству оставила на теле Сынмина небывалые ранее синяки и царапины. Она же окончательно уничтожила последние частички гордости Ким Сынмина. Удивительно, как легко он взлетел благодаря грубым словам, и как быстро вскоре расшибся. В этот вечер Сынмин планировал попрощаться с Лаки и исчезнуть из жизней всех когда-то окружавших людей. Его больше не волновали последствия и сложности побега. Только бы выбраться и никогда не возвращаться домой. Только бы подальше от матери. Парень поймал себя на мысли о том, что готов буквально на всё, чтобы этот кошмар прекратился. Но Феликс пришёл слишком вовремя, будто почувствовал неладное. Сейчас его не хотелось осуждать или винить за то, что не успел раньше. Увидев друга впервые после ссоры, Сынмин не ощутил зависти или отвращения. Это было странно, непривычно. Он лишь осознал, что Феликс такой же подросток, как и Сынмин. Друг никогда бы не смог решить его трудности, сколько бы денег не имел. В собственных проблемах купюры Феликсу тоже не помогут. Деньги и слава отца не воскресят его родителей, не подарят толстую броню для сердца. Наивно было полагать, что именно материальное сможет обеспечить жизнь всем недостающим. У Сынмина этого материального никогда не было, поэтому он видел решение всех бед только в нём. Феликсу не стоило спасать Сынмина, но он почему-то сделал это. Пришёл с искренним сердцем, скрыл дрожь в голосе и постарался не пялиться на побитое лицо друга. Вывел Сынмина за пределы личного ада, привычно разделив наушники и забрав Лаки, за которого особенно сильно болела душа. Он и правда удивительный. Сейчас, сидя на холодном коврике, Сынмин впервые за долгое время вспоминает искреннюю улыбку маленького Феликса. Вспоминает корейское имя лучшего друга, его неудачные попытки успокоить или обнять, чтобы выразить всеобъемлющую любовь. Сейчас Сынмин особенно сильно не понимает, чем заслужил любовь этого человека. Он плюнул Феликсу в душу и посмеялся над этим после. Но когда упал на дно помойной ямы, всё равно нашёл протянутую крошечную ладонь и схватился за неё. Гордый Ким Сынмин из прошлого никогда бы не одобрил этого унижения. Но его больше нет. Есть лишь разбитый мальчик у двери в квартиру Минхо, совершенно незнающий, что теперь испытывать. Расстался ли он со своим кошмаром на самом деле? Не ждут ли они его за ещё одной дверью? – Глупец, отморозишь себе сейчас всё. Вставай, – за ворохом мыслей Сынмин не заметил звук закрывающейся двери. Так внимательно рассматривал потёртые джинсы, что ещё и упустил севшего напротив Минхо. Сынмин в испуге вскидывает лицо. Настолько резко это происходит, что тонкая шея буквально хрустит. Минхо на это неудовлетворённо качает головой. – Заходи ко мне. Правда, Сынмин, я очень долго тебя ждал, даже Феликсу написал. Ты же не хочешь, чтобы он сюда примчался? Совершенно не хочет. Для начала парень должен понять, во что он превратился. Ему нужно исправить свою жизнь и себя, чтобы найти себе место в жизни Феликса. Если оно ещё есть и нужно им обоим. Поэтому Сынмин шаткой походкой направляется вместе со своим рюкзаком в квартиру Минхо, стараясь придумать, как правильно задать волнующие его первостепенные вопросы. Слова избегают его и не хотят собираться, хотя совсем недавно парень имел длинные речи для хёна. Он едва успевает пройти вглубь квартиры и развернуться, как Минхо нападает с крепкими объятиями. Худое тело почти трещит под натиском сильных рук, а хрупкая душа Сынмина боится открыться и впустить какие-либо эмоции. Это кажется слишком хорошим развитием событий для такого человека, как Сынмин. – Почему молчишь? – тихо спрашивает Минхо, обдавая дыханием затылок. – Я сам хотел бы многое сказать тебе, но всё вылетело из головы. Но знай, я очень переживал, Сынмин. Услышав, как под конец фразы у Минхо дрогнул голос, младший не сдерживается. Слова так и не рвутся наружу, но эмоции огромной волной захлёстывают его уставшее сознание, заставляя трястись в безмолвной истерике. Распахнутый рот быстро утыкается в мягкое худи и закусывает коричневую ткань, чтобы не реветь во весь голос. Едва слышимые всхлипы вырываются из дрожащего Сынмина, пока тёплые ладони Минхо в успокаивающем темпе проходятся по своей же толстовке. – Ты можешь не говорить сегодня, Сынмин. Ты в безопасности здесь. Тебе нужно понять это. Так что больше не забивай себе ничем мысли, ладно? Теперь всё будет в порядке. Мы потом всё-всё решим вместе. Сынмин ненавидит всё происходящее с собой, но нахождение Минхо поблизости делает всё остальное терпимым. Последние ужасающие дни дома смешиваются в слёзы и бурю обжигающих чувств, но Минхо обладает какой-то особенной силой: отвлекает и заземляет. То ли его сердце слишком мягкое и понимающее, что сердце Сынмина отзывается каждый раз и доверяет, то ли Минхо давно даны все ключи от дверей младшего. Сложно понять, почему именно этот хён действует сильнее любого успокоительного. Но это и неважно. Главное, что в руках Минхо Сынмину наконец-то вновь хочется жить. Хорошей, спокойной и комфортной жизнью без боли и насилия. Без страха и зависти.