Cold hands, warm heart

На их маленькой кухне сестра — лишний элемент. Она радостно ест панкейки, как пятилетка, — и ума в ее голове ровно столько же. — Вы ругаетесь как женатики. — Да-да, нам уже говорили. — Так, получается, Марк — твой парень? — Блядь, Сыльги! Донхек прячет лицо в ладонях — потому что вот оно, прямо сейчас сестра рушит остатки его спокойной жизни, как разрушила собственный брак. Марк хмыкает. — С чего ты взяла? Сыльги вскакивает, чтобы утащить себе на тарелку добавку, и жадно топит ее в сиропе. — Донхек вчера сказал маме, что гей, а вы вместе спали, и я подумала… — Гей? — Ты прям вообще никому об этом не говорил? Донхек устало вздыхает и наливает новую порцию теста на сковороду. Им с Марком еще нужно на работу и в универ, и только одна идиотка проснулась исключительно ради еды. — Заряди телефон и разберись с мужем, — просит он. — Хватит бегать. — Но я же могу пока пожить у тебя? — Сыльги. — Ладно-ладно, зануда. Я возьму тарелку с собой? Сестра сползает со стула и уносится в спальню. Как-то же она вышла замуж и прожила в браке несколько лет — Донхек не верит, что Сыльги проболталась случайно. Он поворачивается к Марку. Тот ошарашен, обижен и зол — ни следа от того спокойного выражения, что было раньше. — Ну… Донхек взмахивает руками. — Как-то вот так. Сюрприз. Я хотел поправить тебя столько раз, но как-то всегда было не ко времени. — Не ко времени. Марк медленно вдыхает и выдыхает. Он все еще обижен, но его характер всегда был легче. Открывает рот, — но Донхек складывает ладони в умоляющем жесте. — Давай в машине? Пожалуйста! Мне не хватало еще одного рева, а эта точно начнет рыдать, если мы будем ругаться. Марк закрывает рот и кивает. Вопреки ожидаемому он спрашивает: — Вы с Сыльги единственные в семье? Брелок от ключей раскачивается по кругу. Прикосновение пальцев придает ему ускорение. Похоже на маятник в кабинете психолога. — Я никогда не рассказывал? — Хек, мы не обсуждали ничего серьезнее проекта по праву. Я только вчера узнал от Сыльги, что отель, в котором ты работаешь, принадлежит вашей семье. По тебе видно, конечно, что ты из богатеньких, но я не знал, что настолько. — Блядь, Сыльги. Марк смеется, и сбитый с толку маятник раскачивается по прямой. В замке зажигания поворачивается ключ. Марк выезжает с парковки. — Кроме нас еще двое мелких, но они от отца. Официально — на воспитании от его сводной сестры, фактически — от любовницы. Мама никогда их не примет. — То есть несмотря на вчерашний скандал вам ничего не грозит? Донхек прижимает к себе рюкзак. Почему-то сегодня дорога почти пустая. — Как бы тебе сказать. Сыльги вряд ли уйдет от мужа, потому что Генри все равно добьет ее своей собачьей привязанностью, но даже если — мама примет ее, потому что она может говорить что угодно, но мы семья — от этого никуда не уйти. — Но ты все равно раскрылся, чтобы ее защитить. Донхек наклоняется еще ниже и прячет лицо в коленях. — У меня только одна сестра, ясно? Какую бы хуйню она ни сотворила, за ее спиной буду я. Я ее типа люблю и все такое. Марк поворачивается к нему. Пальцем стучит по рулю. — Ты хороший брат. — Хороший брат всыпал бы ей пиздюлей за курение и измену, а не катал после этого всю ночь по городу, пока она не перестанет рыдать. Марк улыбается. — Это значит, что ты самый лучший брат. Донхек жмурится, пока не перестают печь глаза. Марк рассказывает о своем старшем брате: как они в детстве дрались, как тот защитил его от хулиганов, а потом поступил в Йельский университет — и тем самым задрал планку, которую Марк так и не смог побить. Теплый голос прогревает до самых ребер. Заткнись — умоляет Донхек. — Перестань говорить, пожалуйста, пожалуйста, перестань говорить. Вслух он мычит в нужных местах. После пар Марк забирает его на машине и отвозит в другой корпус на собрание клуба японской культуры, где затем почти сорок минут они тушью выписывают иероглиф «Любовь» по всем правилам каллиграфии и маразма. У мастера широкая и тяжелая челюсть, будто покусали осы, и туфли с изломами. Переваливаясь с боку на бок он обходит по кругу пришедших и придирается к мелочам: хвостик прямо, а должен быть вверх, написано неровно, нужно переделать, написано слишком ровно, не хватает полета — едва объявляют короткий перерыв на размяться, Донхек хватает Марка за локоть и сваливает к чертям. Фыркает: — Ты видел его лицо, когда я сказал, что мы в туалет? Он подумал, что мы… Обрывает предложение посередине. — Ну, мы и есть. — Нет. Донхек хлопает дверью машины и поворачивается к Марку. — Он подумал, мы вместе. Как пара. Марк заводит машину. — Тебе неприятно? — Тебе неприятно. Ты говорил, что ты — что со мной никогда. Зачем вообще было лезть в эту тему и вспоминать? Пока они рисовали идиотские иероглифы, на улице совсем потемнело. Вызолоченное в свете фонарей лицо Марка напротив его. Донхек отворачивается. Разглядывает машину, стоящую впереди. — Хэй. Почему-то потеют ладони. Донхек вытирает их о колени. — Хэй, Хек. Марк дергает его за рукав. — Да посмотри же ты на меня! Я хочу извиниться! Я был неправ! Все разы, когда говорил обидные вещи про геев, когда говорил, что ты «нормальный» и что тебе не понять, что я чувствую… Донхек хмыкает. — Ну, я объективно не понимаю, что ты несешь. Я не в обиде, проехали. Марк сжимает его запястье. — Нет, не проехали. Я чувствую себя как дерьмище из-за того, что ты даже не мог рассказать о себе. Я буквально ничего о тебе не знаю кроме каких-то поверхностных фактов. Что ты любишь? Что тебе нравилось в детстве? Почему у тебя никогда не было отношений? Нравится ли тебе спорт? Я хочу, чтобы ты поверил, что можешь мне доверять. Донхек стирает чужую слюну со своей щеки и смотрит — глаза в глаза. Взгляд Марка сложно выдержать без смущения, но в конце концов ему это удается. В кармане скомканный лист с иероглифом — он бы ни за что не пошел, если бы знал. Верхняя губа — как дуга. Нижняя полная. — Почему ты выглядишь таким напуганным? — спрашивает Марк тихо. И Донхек не знает, как ответить ему на этот вопрос. — Я тебе никогда не врал. Тебе — никогда. Может, поэтому и не Ренджун. И не Джено. И не все другие. — А если я спрошу сейчас кое-что, ты тоже ответишь правду? Нет. — Да. Марк отпускает запястье. — У меня есть шанс?.. Сглатывает слюну. Кадык прыгает вверх и возвращается. Донхек задерживает дыхание. — Шанс? — повторяет он тупо. Марк отворачивается и опускает руки на руль. Смотрит вперед. — Да. У меня есть шанс вернуть твою дружбу? Донхек выдыхает. Идиот. — Идиот. Мы и так дружим. Ничего не изменилось из-за того, что мы оба вдруг оказались способны присунуть — или принять кого-то из мужиков. — Фу! Марк морщится. — Почему ты постоянно сводишь все к сексу? В тепле щенячьих объятий Сыльги ворочается и вздыхает. Донхек пинает ее, чтобы успокоилась, но становится только хуже. От нее никакого покоя, а завтра снова рано вставать и опять жить на кофе, потому что у кое-кого нет мозгов и этот кое-кто не способен решить свои идиотские проблемы самостоятельно. Он вздыхает. — Говори уже, ты достала. Сыльги подпрыгивает. — Вы правда с ним не встречаетесь? Ты правда гей? Тебе кто-то нравится? Ну почему это должно было произойти с ним? — Ложись спать, я передумал. — Ну Донхе-о!-о!-о!-ок! Он вздыхает снова — и лезет ее щекотать. Сыльги визжит и путается в огромной футболке — вообще-то его. Донхек зажимает ей рот ладонью. — Тише ты, мы разбудим Марка! Сестра облизывает ладонь, и он вытирает руку о чужое плечо. Сыльги бьет его в грудь. — Почему ты никогда об этом не говорил? Ты думал, что я не приму тебя? Ты что, дурак? О нет, она сейчас снова начнет реветь. Донхек отсаживается к стене и разводит руками. Сыльги пинает его по бедру. — Почему ты молчишь? Я такая плохая сестра? Ты ни разу, ни разу, ни разу — вообще никогда даже не заикался, что ты такой! Я знакомила тебя с подругами! Я хотела, чтобы ты был счастлив, но потом подумала, ну, может, тебе просто не подходит романтическая любовь? Я ждала, что ты скажешь об этом сам, но ты молчал. Она трясет головой и снова пинает его ногами — Донхек пинает в ответ. Он чувствует себя оглушенным, потому что ни в каком из миров не мог даже представить, что Сыльги может о нем волноваться. Это его забота — переживать. — Тебе просто нравится быть хорошим, да? Нравится, когда все тебя любят? — Нет. Донхек ненавидит, когда от него ждут ответы, ненавидит, когда плачет Сыльги, ненавидит, когда из-за него кто-то чувствует себя плохо. Хлюпающая носом сестра похожа на маму — и когда-то же эта арка семейных страданий должна прекратиться? — Нет, — повторяет он. — Это совсем не так. Ну почему все валится сразу — и на него. Он выползает с кровати и останавливается у двери. Глухой, немой и разбитый — неспособный выдавить из себя нужных слов и чувств, везде проебавшийся (персональная прерогатива). Оборачивается к сестре. Она кажется больше злой, чем расстроенной. Если есть силы злиться — все будет в порядке. Как ей объяснить, что он просто не может? — Спи, — просит он. — Тебе надо хорошо спать. — Вы поругались? — спрашивает Марк, закрывая за собой дверь балкона, и Донхек жалуется: — Пиздецки хочу курить, а Сыльги бросила, и больше не получается спереть у неё одноразку. — Ты не куришь. — Сюрприз. Хмыкает снова, потому что весь день какой-то сплошной сюрприз, и чем дальше — тем гуще тина на дне. Марк неловко приобнимает его за плечи. Между ними правда что-то не так с тех пор, как он рассказал про Джемина. Донхек выбирает самое маленькое плохое из целого кома проблем. — На диване спать неудобно. Марк говорит: — У меня оставалась пачка сигарет из плохих времен. Или можем сгонять в магазин. Они всегда идут как-то не в такт, если не подстраиваться специально, — Донхек откидывает голову ему на плечо и притирается к шее лбом. Марк пахнет Марком. — Не хочу ничего из плохих времен. Хочу, чтобы снова все было хорошо. Они близко. Марк обнимает его — теперь нормально, окружая руками и прижимая к себе. Сквозь городской смог пробиваются мелкие звезды — не такие яркие, как на потолке в спальне, и их недостаточно, чтобы побороть страх темноты. Донхек хлюпает носом. — Еще чуть-чуть, ладно? Поворачивается, чтобы обнять в ответ. — Так теплее. Марк, кажется, целует его в затылок и прижимает сильнее. — Помнишь, ты спрашивал, что бы я выбрал — любить или быть любимым? — М? — Я выбрал второе, потому что в своих чувствах я могу быть уверен, но как я могу быть уверен в том, что меня любят в ответ? Донхек вздыхает и прячет лицо в плече. — Кто вообще может тебя не любить?