CoD MW4

      Капитан Прайс не сказал ничего нового для Соупа, только картина обросла красочными деталями с участием несчастных «Теней» и русских ЧВК.       Всё случилось как и говорил Гоуст: груз был нелегальным и неучтённым, а везли его ближневосточным союзникам.       Русские уже знали о транспортировке, устроили засаду. Уничтожив людей «Шадоу-компани», они перехватили канал связи и узнали, что замешан Шепард. В назидание американцам, передали ракеты Хассану.       Шепард и Грэйвз замяли конфликт вместо того, чтобы по горячим следам всё разгрести. Тем самым усугубили дело. Потому что Ласвэлл, после обнаружения первых ракет в Аль-Мазре, начала копать откуда ноги растут.       Кейт стала угрозой генералу и её пришлось слить Аль-Катале. А что? Плен — не частое, но обычное дело на миссии. Благо, Газ и Прайс, с помощью Фары и Фронта Освобождения, всё же вызволили её.       Упрямая ЦРУшница намёк поняла и принялась за дело с удвоенной силой.       Подозревать генерала и иметь вещественные доказательства — две разные вещи.       Ласвэлл жаждала справедливости, но добилась своего с опозданием — Шепард сделал ручкой и свалил в неизвестном направлении. А Грэйвз всё ещё зависал в Лас Альмасе с ребятами из ОТГ-141. Связь с «Браво» шла через «Шадоу-компани», потому Кейт быстро организовала переброску Прайсу и Газу, в надежде хоть здесь своё счастье не прошляпить.       Успела.       Но только лишь потому, что Гоуст и Соуп сами смогли за себя постоять и наёмникам в руки не дались. Вдобавок, количество их знатно проредили.       В общем, всё как всегда. Один лажает, другие исправляют…       Соуп тяжело вздохнул, выслушав капитана. По-новому, хмуро осмотрел лейтенанта сидящего беспечно откинувшись на стенку фургона. Гоуст смотрел перед собой, но не в лицо напарника, а ниже. Возможно, на грязную, растрёпанную повязку на плече.       Несколько дней назад, сержант думал что их откинуло в начало знакомства, таким нелюдимым был лейтенант — сухие приказы, короткие фразы.       Джон боялся этого отчуждения даже больше, чем снова работать в другом отряде.       Но Лас Альмас перевернул всё с ног на голову.       Да, они оба каждый день на волосок от смерти, некогда пускаться в пространные разговоры и ходить вокруг да около.       Но, лейтенант даже не спросил, нужно ли это сержанту!       Нет, ему, конечно же нужно, но…       А если бы у Соупа уже кто-то был?! Блять, три года прошло, Джон мог найти целую пачку ухажеров!       Нет. Саймон знал, что у Джона никого нет.       А знал ли, что у парня все три года никого не было, кроме случайных связей? И два года до? А, если знал, сука, почему за три года ничего не предпринял?! Чего, спрашивается, ждал?       Джон не хотел строить догадки. Он всё спросит сегодня.       …После того, как примет душ и сходит к медику, — решает Соуп, улавливая от себя непривычный, ленгкий запах сточных вод.       Кровь и пот давно стали естественными, как одеколон для офисного сотрудника, а вот купание в тоннелях и лазание по закоулкам оставили своё неблагоприятное амбре.              Гоуст накосячил. И понимал это.       Он, мало того что не смог придерживаться поведенческой модели прошлой жизни, так ещё и попытался списать Джона со счетов.       Джона «Соупа», мать его, МакТавиша, который жизни не видит без службы в армии!       Да, где-то ему удалось защитить парня, а где-то тот пострадал хуже прошлого. В целом картина не менялась, как её не крути. Потому, он принял единственно верное для себя решение — взять от жизни то, что ещё можно взять.       Он не перестанет волноваться за напарника, хоть оставь их биться бок обок, хоть раздели.       Правда, Гоуст больше не позволит их разделить.       Он не прекратит максимально оберегать, пока парень безрассудно бросается под пули. Потому что Соуп такой — абсолютно бесстрашный. И именно поэтому любим.       Подавлять его, все равно, что ссать против ветра.       Но чего Гоуст не может, так это наблюдать за выгоранием Джона.       Соупу был нужен Гоуст.       Весь, полностью и бесповоротно. Напарник, защитник, друг, любовник, партнёр на все случаи жизни. Без этого осознания парень не сможет нормально ни жить, ни работать. Гоуст знает, потому что в прошлой жизни совершил эту ошибку.       Дважды.       Первый раз, когда сбежал три года назад, оставив парня без ответов.       При захвате Макарова, его задачей, как снайпера, было прикрытие. И он повел себя сверх непрофессионально — отслеживал и прикрывал только Джона.       Прайс, конечно, лютовал прочтя его отчёт, разорвал бумагу в клочья, приказал переписать и с МакТавишем разобраться.       — Чтобы впредь этого не было, сынок! — своим прокуренным голосом хрипел Прайс на повышенных тонах. — Ты идёшь на повышение. Подумай о своем будущем!       Саймона не волновало повышение. Он не хотел стать причиной потери бойца. Или нескольких. На этом у Гоуста был застарелый пунктик.       Он выбрал меньшее из зол.              Второй раз — незадолго до охоты на Макарова, аккурат после их первой ночи проведенной дико, необузданно, жарко. За каких-то пять дней до смерти Джона.              Саймон эгоистично решил оставить Джона себе. Перевести того в штаб, чтобы он не рисковал жизнью, а верным псом ожидал возвращения «хозяина» с полей. Обо всём договорился за спиной сержанта, подготовил необходимые документы… Но не успел довести до логического завершения — парень случайно узнал о задуманном, стал на дыбы, послал лейтенанта нахуй и… умер от руки Макарова.       Так Гоуст проебал свое счастье, свою прошлую жизнь.       Оборачиваясь назад, Гоуст многое бы хотел изменить. Например, не наводить справки о напарнике чуть не каждый день наблюдая за его развитием, как энтомолог за гусеницей готовящейся стать бабочкой, а участвовать в этом. Быть рядом, в нужную минуту прикрыть спину или закрыть собой. Вложить душу в его рост, оттачивать его навыки, потакать его разгильдяйству. Возможно, тогда сержант бы заслужил новое звание.       И не одно, ведь Соуп был, действительно, лучше Гоуста.       По крайней мере, репутацию уж точно имел не хуже: его уважали как молодняк, так и старшие. Без оглядки ему доверяли жизни, сложные миссии и личные секреты — общительный, всегда-на-позитиве Соуп оставался душой компании.       В отличие от Саймона Райли, который пугал одним своим видом, не говоря уже о славе, окружающей загадочную личность. Строгий, требовательный командир незримо хранивший жизни сокомандников, но дающий пизды словесно и в зале, тем, кто ебланил на миссии и подставлялся. Он не располагал к задушевным разговорам. Нереальные боевые навыки, вместе с хладнокровием, заставляли солдат чувствовать себя ущербными и тоже не способствовали налаживанию дружеских отношений.       Но Гоусту и не нужны были друзья на работе, только воины, четко выполняющие свои задачи.       Кроме Джона.       Джонни был нужен ему, как верная винтовка или сухпаёк в недельной засаде. Как вышедшее на связь командование с координатами эвакуации. Как последний патрон в пистолете.       …А с Прайсом он как-нибудь разберётся.              В дверь уверенно стукнули два раза и тут же, не дожидаясь ответа, распахнули.       Соуп застыл на пороге, удивлённо наблюдая за последними движениями напарника.       — Прайс или Газ? — бесцеремонно спросил сержант, не торопясь идти дальше порога.       — Ни тот, ни другой, — лейтенант одёрнул краешек покрывала которым накрыл вторую койку в своей комнате, повернулся к парню.       Соуп выглядел свежо после душа и посещения врача — уставший, но довольный. В чистых футболке и джинсах, с уложенным ирокезом, ещё блестевшим от влаги, с новой повязкой на плече.       — Алехандро? — пошутил он, хотя самого распирало от любопытства и зависти.       Гоуст закатил глаза, театрально, на показ, чтобы единственный зритель прекрасно это видел.       — Тебе необходим отдых, а в общей казарме сейчас галдеж, как на рынке, — пояснил для не слишком сообразительных и присел на свою кровать.       — Мне? — парень опешил от услышанного.       Мельком подумал о том, что видимо сдох на улицах Лас Альмаса и попал в Рай, раз уж его лейтенант сначала целует, потом в своей комнате поселиться предлагает.       Предлагает? Перед фактом ставит!       Его хладнокровный, отчужденный лейтенант!       — Что такое, МакТавиш, — хмыкнул старший, довольно откидываясь на руки. — Мне всё же удалось тебя напугать?       Соуп тут же подобрался, уверенно закрыл дверь и пошёл к койке не разрывая зрительного контакта с напарником, присел ровно напротив, чтобы невзначай столкнуться ботинками.       — Никак нет, — улыбнулся самодовольно. — Удивлен просто. Ты удивляешь меня.       Чайные глаза с теплом смотрели на парня из-за обычной балаклавы с рисунком черепных костей («боевая», с пришитой лицевой костью, лежала здесь же, на тумбочке). Тактический грим, обычно придающий глазам более тëмный оттенок, отсутствовал, позволял в деталях рассмотреть образовавшиеся вокруг морщинки — свидетельство об улыбке на губах лейтенанта. Как запомнил Соуп, на чертовски твердых, жарких, требовательных губах.       Сержант оценивающе повёл взглядом по широким плечам, грудным мышцам, животу, бицепсам, предплечьям и длинным пальцам. Всё это богатство не было, как обычно, скрыто под слоями одежды, а прикрывалось лишь тонкой, черной футболкой воблипку. С коротким рукавом, который на левой руке переходил в татушку состоящую из человеческих черепов, звериных оскалов, танка, вертолёта, застывшего в боевой стойке штурмовика, боеголовки с акульей улыбкой, жетонами на колючей проволоке и Смерти (почему-то в средневековом шлеме и с двусторонним топором вместо косы). Но больше внимания притягивала к себе винтовка М4А1 сунутая в армейские берцы и украшенная шлемом на прикладе.       Соуп не мог отделаться от мысли, что это своего рода отождествление Гоуста, учитывая его слабость к данному оружию.       Вся композиция была охвачена языками пламени, потому рисунок вышел плотным и в полумраке его можно было принять за экзотический узор на ткани.       Конечно, Соуп уже видел это произведение искусства, но только ту часть, что на предплечье. Зато теперь мельком подумал, а не переходит ли сие творение-со-смыслом на грудь или спину?       Тело лейтенанта Райли, на вкус сержанта МакТавиша, было идеально! Его хотелось трогать, облизывать, целовать. Сожрать!       Соупу пришлось сцепить зубы, чтобы не начать капать слюной на пыльный пол. Он понимал, что, если и дойдет до чего-то подобного, то сожрут, скорее всего, его самого.       И не имел ничего против! Быть под Гоустом, позволить собой крутить и вертеть… Он выдержит.       Как наваждение какое-то.       Взгляд не поддался контролю и двинулся ниже: по сильным ногам в тактических брюках, по разведённым в стороны бёдрам…       — Нашел что-то интересное, Джонни? — издевался Гоуст.       Под долбаной балаклавой не было видно выражения его лица, но в голосе эмоции передавались чётко и понятно любому дураку. На лице же МакТавиша всё написано крупными буквами, потому парень даже не смутился.       — Уже давно нашёл.       — Тогда какого хера ты там сидишь? — подался вперёд лейтенант.       Джон сорвался с постели плюя на предосторожности.       Может, конечно, это своеобразная проверка. А, может, подстава. Но парню настолько плевать, насколько это в принципе возможно — сейчас был важен только Саймон. Крепкий, горячий мужик способный завести своим хладнокровием и подарить незабываемое удовольствие вниманием.       Только Соупу чертовски мало тех устоявшихся между ними отношений напарников когда можно обмениваться шутками, устраивать спарринги, подначивать друг друга на рисковые маршруты на заданиях, даже вести счёт убитым (верх цинизма, потому об этом знали только двое). Сержант хочет большего! Особого отношения.       А что это, если не оно?       Саймон позволил оседлать свои ноги, содрать балаклаву и впиться голодным поцелуем в искривлённые губы. Схватил одной рукой влажный ирокез, а второй — твердую ягодицу в джинсе.       Соуп не хрупкая девчонка, он суровый вояка с мощной мускулатурой, цепкой хваткой и беспредельной выносливостью. Гоуст может заломить ему руки, не считаясь с собственной силой, придавить своим весом, а тот в ответ только будет просить ещё и больше.       Джонни…       Гоуст буквально сожрать был готов своего напарника, что выражалось в жадном поцелуе с зубами и языком. Мягкий рот Соупа подвергся нападению, но парень не сдавался, кусал в ответ, сражался с чужим языком мокро переплетая его со своим. Чужие пальцы ухватили короткие волосы на затылке, сжались в кулак, приятно натянув кожу. Пальцы второй руки зафиксировали лицо, намертво впившись в подбородок.       Никто до Джона этого не делал. Никому, на протяжении многих лет, не было позволено прикасаться к израненному телу и душе лейтенанта Саймона Райли.       Никому, кроме Джона МакТавиша.       Его Джонни.       Совершенно, наглухо отбитый, необузданный дикарь.       Саймон уже знал его вкус и мог бы не торопиться, растянуть удовольствие, однако пережитая им ранее потеря парня, испытание на выдержку, когда нужно было не вмешиваться в ход заранее известных событий, сделали из него не менее необузданного дикаря.       В памяти, сами собой, всплыли картины лежащего на бетоне ещё теплого тела сержанта, с быстро растекающимся кровавым ореолом вокруг головы — Гоуст отчаянно сжал в объятьях сидящего на его ногах живого парня, особенно сильно прикусил нижнюю губу, ощутил привкус свежей крови во рту. Соуп яростно прошипел, отвечая взаимностью на любезность.       Следом в памяти ожила их встреча в новой-старой жизни, на знаменательной базе в Херефорде. Гоуст чуть не бросился на парня с объятьями тогда, но струсил, не поверил в происходящее.       По внутренней стороне прикрытых век стремительно пронеслись миссия в Аль-Мазре и первый день в Мексике.       Только тогда, после вылазки в логово картеля и тяжёлого боя в Ольмеде, Саймон осознал, что необходимо что-то менять, оградить напарника от предстоящего испытания, потому что временная линия нарушена, события менялись не в зависимости вмешивался лейтенант или стоял в стороне. Но они то Син Номбре искали, то ракеты.       Поездки, полёты все смешалось, людей дохрена — не уединишься поговорить по душам. Гоуста разрывало от волнения, мыслей, постройки планов. Страха за чужую жизнь. Он даже свою чуть дважды не просрал, пока думал о спасении Джона.       Переживаемые вновь эмоции тут же вылились в действие — рука нырнула под футболку на гладкую, пока ещё сухую, кожу спины. Джон отреагировал мгновенно, прижимаясь вплотную к твердому торсу. Для этого парню пришлось перенести вес тела на ноги, выровняться стоя коленями на постели. Он стал выше, но такое положение, кажется, ему даже нравилось.       Иллюзия доминирования.       На самом деле, захоти Джон доминировать, Гоуст бы принял это и позволил. А пока лишь наслаждался разгоряченным телом у себя в объятьях, пиздецки мокрым ртом и юрким языком.       Хватка в волосах стала сильнее, голову потянули назад, а в рот теперь вгрызался Джон, не без труда перехватив инициативу — воспоминания привели Саймона к той злополучной ночи, когда Грэйвз не промазал.       Гоуст мог поклясться, что нож привел руку наёмника в негодность минимум на две недели, но всё равно помог напарнику незначительно.       Хотя, кто знает? Может, в противном случае, пуля бы вошла Джону в голову.       Переполняемый противоречивыми эмоциями, лейтенант шёл улицами накро-городка вырезая всё живое. К сожалению, попадались и гражданские…       Саймон не жалел о своем выборе, он делал что мог для своего напарника. Друга. Любовника. Родственной души. Можно было назвать по-разному, но смысл оставался един — Саймон Райли желал жизни Джону МакТавишу и повышал его шансы тем способом, которым умел лучше всего.       Слышать его голос в наушнике было так же приятно, как и в прошлый раз, но теперь Гоуст знал истинное состояние парня, искал ему аптечку или стимулятор (в идеале и то, и другое). Стимулятор не нашёл, а вот аптечку — да, но уже ближе к площади, потому закинул её в бардачок пикапа. Знал, что на нём уезжать — расчистил и путь, и боевиков вокруг. А ещё он делал схроны с оружием. До большинства сержант даже не добрался, пошёл другим путём и сам нашёл спасительную дозу.       Но этот момент.       Момент, когда Джон признался, что не вывалит, что ему конец.       Сердце Гоуста тогда просто треснуло, заливаясь кровью. На долгие несколько секунд он лишился возможности дышать и двигаться — грудную клетку сдавило, а тело парализовало. Обида, отчаяние, злость и боль смешались в неимоверно тугой водоворот, засасывающий саму душу.       Умирать самому не было так больно, как вновь пережить утрату Джона.       Всё это Саймон испытал сейчас повторно, позволяя чуть ни съедать своё лицо партнёру, учуявшему вседозволенность и несильно прикусившему испещрённый шрамами подбородок.       Гоуст знал, что сделает сержант дальше — Джону нравилось оставлять засосы на его шее и ключицах там, где их с лёгкостью можно увидеть в отражении зеркала.       Видеть и признавать свою принадлежность конкретному человеку, занозе в заднице, неугомонному шотландцу.       Влажный язык прошёлся от кадыка к области под ухом, губы накрыли нежную кожу и лейтенант ощутил жжение. Тело тут же отозвалось на грубую ласку покалыванием в пальцах рук и стремительно набухающих яйцах.       — МакТавиш! — низко прорычал Гоуст, за волосы, с силой оттягивая чужую голову от своей шеи.       Они оба понимали, что это не угроза и не просьба остановиться. Точнее, Соуп ещё этого не понимал, но остановиться для него смерти подобно. Его завело, раззадорило то, как Саймон произносил фамилию и имя.       Это сокращённое Джонни.       В прошлой жизни он признался Саймону, что никто, кроме матери, никогда не звал его так. А уж тем более так, растягивая звуки точно смакуя каждый из них.       И строгое МакТавиш.       Словно в ту же секунду последует порка, доставляющая не меньшее удовольствие, чем сосать леденец.       Или сосать толстый член лейтенанта Райли.       Взгляд Джона абсолютно шальной, зрачок расширен почти на всю радужку, как если бы парень был под каким-то сильным наркотиком. Припухшие губы блестели от слюны, были по́шло растянуты в улыбке, приоткрыты, будто напрашиваясь на поцелуй или работёнку повеселее.       — Оттрахаю тебя так, что сидеть не сможешь! — хрипло, без тени улыбки, с долей угрозы, выговорил Гоуст прямо в эти блядские губы прежде чем засосать парня до звёзд перед глазами.       Одной руки лейтенанта, которой он ухватил массивное плечо со спины, хватило, чтобы продавить Соупа вниз.       Нереально сильный сукин сын!       Под давлением, сержант раздвинул ноги максимально широко, просел, пока не притерся пахом о стояк своего старшего.       Соуп не был готов, не запасся воздухом, потому буквально обвалился на твёрдую грудь, судорожно затягивался воздухом, когда Саймон разорвал поцелуй и хищно слизал нить слюны протянувшуюся между их горячими ртами.       — Слишком для тебя, сержант? — издевался Гоуст, наслаждаясь видом потекшего парня, полностью отдавшегося во власть вожделения.       — Что ты, ЭлТи, — Соуп быстро восстановил дыхание и снова потянулся к губам партнёра. — Даже близко не мой предел.       Вот оно! Дух соперничества, из-за которого Джон «Соуп» МакТавиш никогда не останавливался на полпути. Гоуст знал куда давить, чтобы разбудить в парне неутомимого зверя, а тот повёлся, как наивный подросток.       Конечно же, не прихоти ради, а к обоюдному удовольствию.       Два адски горячих тела практически слились в одно, с силой сжимали и прижимались друг к другу: руки нетерпеливо обследовали каждый сантиметр неизведанной территории, грубо, с необузданной страстью прихватывая бока, плечи, бедра; языки и зубы вступили в нешуточную схватку за главенство задавать ритм; короткие ногти царапали кожу даже через ткань добавляя общим ощущениям остроту и ясность.       Оба парня дышали носом тяжело, как загнанные лошади, при этом даже не думали сдерживать темперамент, выжигающий остатки благоразумия.       Гоуст подхватил парня за бедра и рывком повалил на спину, на койку, умудрившись не разорвать поцелуй. Соуп приложился спиной о твердый матрас и даже не пикнул, только сильнее вцепился одной рукой в плечо партнёра, а другой — в загривок, толкнулся бедрами вверх, чтобы опуститься в более удобное положение под, вмиг придавившем его, лейтенантом.       Широкая ладонь без прелюдий легла на промежность Джона, длинные пальцы с силой сжали плотную джинсу выдавив из парня утробный рык и незамедлительный укус за верткий язык Саймона. Гоуст ослабил хватку, ощутимо провёл ладонью от пряжки ремня до яиц, сопровождая движение яростным поцелуем, проталкивая язык чуть не в глотку задыхающемуся Соупу.       Незатейливая ласка придала члену сержанта бодрости и стойкости — в одежде резко стало тесно, что парень подался бедрами вверх. Ему срочно требовалось, если не поправить хозяйство, то хоть бы зажать плотней, иначе не сдержится и начнет скулить, как сучка.       Все потому, что Джон момента этого ждал, кажется, вечность и сейчас не особо осознавал реальность происходящего, просто наслаждался. А Гоуст, не теряя времени, ловко расстегнул ремень, пуговицу и молнию, пальцы нырнули под тугую резинку нижнего белья.       Соуп не к месту сравнил себя с оружием — лейтенант расчехлил винтовку, взвесил в руке, сейчас передёрнет затвор и…       Ох, блять!       Рука Саймона была шероховатой, нихуя не нежной, но такой желанной. Точные, выверенные движения ладони, идеальное давление пальцев, от которых перехватывало дыхание и путалось сознание. И снова Соуп забегает вперед в своих фантазиях, где эти умелые пальцы орудуют в его заднице растягивая, подготавливая к большему.       Джон торопится.       Ему нужно.       Он, блять, сдохнет, если Саймон не прекратит играть его членом, так надрачивая, наглаживая бархатистую кожу, сдавливая головку и вовремя пережимая основание, что бедолага никак не мог кончить.       Парень в порыве сжал свои бёдра, между которыми устроился мучитель, потянулся рукой вниз.       Гоуст тут же перехватил руку, раздраженно укусил Соупа за нижнюю губу. Отстранился чтобы глухо, на пределе слышимости, произнести:       — Не сегодня, Джонни. Сегодня ты нужен мне дееспособным.       Сука, да что за объём легких у этого монстра?! — подумал Соуп даже не успев перевести дыхание.       Рот снова подвергся истязанию, только теперь голову не удерживала за волосы сильная рука, можно было вывернуться и попытаться навязать своё видение поцелуя.       Можно.       Но, нужно ли?       Саймон нехотя быстро отстранился, выровнялся сидя на коленях. Ноги МакТавиша были похотливо разведены, толстый член лежал на животе, сочился предэякулятом, яйца скрыты тканью боксеров; футболка слегка задрана и лейтенанту прекрасно видна густая блядская дорожка волос и аккуратная впадина пупка.       Соуп не успел отпустить колкость, хотя на языке уже вертелось «не смотри — лизни», Гоуст опередил на какие-то секунды:       — Ты бы только знал, как я хочу разложить тебя по этой постели и вдалбливаться в очко, пока ты сознание не потеряешь, — одна рука вернулась на раскрасневшийся хер партнёра, а вторая спешно освободила «младшего Райли» из плена одежд.       — Ебать! — выдохнул Джон наблюдая за его действиями. Очко парня, при виде размеров лейтенанта, взволнованно сжалось, а сердце обдало жаром от больного предвкушения. — Ты ведь дашь мне отсосать?       — Ты получишь его, Джонни, — Саймон посмотрел в безумные голубые глаза прежде чем зарыться пальцами в растрёпанный ирокез и хищно опуститься над сержантом. — И даже больше…       Ярко, необычно воспринимался чужой член рядом со своим, в одной руке, горячий и пульсирующий.       Соупу тоже было хорошо, он прикрыл глаза и толкнулся бёдрами вверх, засаживая хуй глубже в кулак.       Кожа к коже, плоть к плоти.       Если бы не планы на вечер, Гоуст бы не стал сейчас изгаляться, закинул бы ноги Джона себе на плечи, стянул с его аппетитной задницы джинсы с трусами, разработал бы очко и трахал с оттяжкой, глубоко, по самые яйца!       В его Джонни нет ничего от хрупкой женщины. Он бы не стал прогибаться, как кошка, стоял бы твердо на коленях опустив голову вниз, открывая самое уязвимое место на теле — шею и загривок, чтобы Саймон мог всласть насладиться ими целуя, кусая, оставляя свои метки. Он бы не стал тянуть томно «а-а», во время оргазма, он бы рычал «да, с-сука, давай сильнее!» и сжимал внутри себя, как тисками.       Потому что он мужик, настоящий солдат: дикий, бесстрашный, ебанутый. И Саймон не ушёл далеко, такой же ненормальный!       Приходилось довольствоваться малым.       Джон ёрзал от нетерпения, крепко ухватился пальцами в мощный загривок. Он смотрел вниз из-под опущенных ресниц, наблюдал как, раз за разом, головки членов то скрывались под кожей, то представали во всей своей влажной, набухшей красе.       Саймон видел это и заводился ещё больше.       Сдерживать зверски острое желание обладать телом под собой, стало просто невыносимо! Он понимал, что эта разрядка ненадолго, только полное овладение принесет максимум наслаждения, но сейчас был рад и этому — упёрся лбом в лоб Джона, ускоряя и без того нехилый темп дрочки. Тот утробно рыкнул, припадая губами к шее, бёдрами бесконтрольно, в экстазе, подаваясь выше, в разгоряченную руку.       — Я хочу, чтобы ты взял меня, — спешно выговорил Соуп, яростно вылизывая белоснежную, солоноватую от пота кожу, прихватывает её зубами, засасывая в рот. — Хочу тебя в себе, Саймон. Прошу…       Нет. Не сейчас.       МакТавиш хрипло выдохнул, когда Райли заткнул его очередным поцелуем, вывернул руку на членах причиняя лёгкую боль обоим и с силой толкнулся бёдрами.       Будь сержант послабее, сложился бы пополам от этого безжалостного, необузданного давления.       Ещё толчок и ещё.       С куда большим удовольствием Саймон бы вбивался в горячее нутро парня.       Рука тянула упрямую голову назад открывая доступ к шее, а бедра размеренно врезались между широко разведенных ног. Поступательные движения придавали дополнительную стимуцию как Саймону, так и Джону, который сразу закинул ноги на поясницу партнёра, чтобы притянуть его к себе плотнее.       Разорвав поцелуй, Гоуст впился зубами в ключицу парня под собой, прямо через футболку. Джон зашипел, как рассерженный кошак, вздрогнул всем телом, чувствуя ещё большее сексуальное оживление.       — Ну же, Саймон, — оставленный впокое рот принялся нести чушь. — Где твоя грубость?.. Блять! Хочу тебя неимоверно… Сука… Как же давно я хочу тебя, Гоуст…       Доведённый до предела, Саймон резко отпустил и член, и волосы, и даже прекратил покусывать грудные мышцы Джона, дабы в тот же момент потянуть джинсы с округлой задницы. Джон с готовностью помог осуществить задуманное, улыбаясь подобно умалишенному.       — Да, блять, наконец-то! — выдохнул он облегченно, откидываясь на подушку. И сразу задохнулся от возмущения с возбуждением: стаскивая одежду с крепких ног, Саймон спустился и сам, в одном, слитном движении беря истерзанный член в рот. — Ты что сука…?! М-м!       У Саймона не было опыта в подобного рода ласках, но он был полон энтузиазма и просто плавился от реакции Джона.       Превозмогая рвотные позывы, он вобрал член как мог глубоко почти уткнувшись носом в короткие черные волоски на лобке. Соуп сцепил зубы, сдерживая рвущийся наружу стон. Ухватил длинные волосы на макушке не решаясь ни оттянуть голову, ни опустить ниже.       Саймон сделал это за него.       Пальцы сжались в кулак в мягких волосах цвета спелой пшеницы с проседью, а спину выгнуло дугой когда парня накрыл оргазм.       Соуп был огорошен и абсолютно беспомощен в том, что спускал в глотку своего лейтенанта.       Он не так это представлял!       Он, сука, даже помыслить о таком не мог.       Едва Джон решил, что на этом все закончилось, как Саймон, продолжая удерживать опадающий член во рту, чувствительно провел пальцами по опустошенным яйцам.       Здесь все было мокрым от его слюны, и ее вполне хватило на первое время.       Колечко ануса рефлекторно сжалось, когда чужой палец, влажный и прохладный, огладил его, толкнулся на пробу.       — ЭлТи… — выдохнул Джон не зная что лучше, насадиться на палец или толкнуться в подставленный рот.       И снова Саймон выбрал за него, умело введя палец так, что парень невольно подался бедрами вверх.       Его лейтенант просто, сука, мастер на все, блять, руки!       Гоуст резко согнул палец внутри, безошибочно находя нужное место.       — Да блять! — чуть не с обидой скулил Соуп, пытаясь свести ноги, но широкие плечи парня между ними не позволили этого сделать. — Саймон… Остановись.       Ну, да, сейчас вот.       Несколько точных движений пальцем и Джон ощутил, как член снова твердеет в горячем, блядском рту его напарника. Тот ещё языком творил немыслимое и посасывал, как леденец на палочке, будто собирался душу через хер высосать.       Второй палец вошёл как по маслу — Саймон не утруждался глотанием слюны и спермы, сцедил все медленно, чтобы смазки хватило на прелюдию.       Третий вошёл туже, но Гоуст уже не мог терпеть, его яйца готовы были лопнуть, а член грозился заработать дисфункцию за длительное воздержание.       С пошлым чмокающим звуком, Саймон выпустил изо рта снова ставший колом член Джона, чтобы выровняться на коленях, закинуть дрожащие ноги себе на плечи.       Член входил жёстко, заставляя Джона дышать носом часто и коротко. Челюсти парня были сведены, пальцы до побелевших костяшек сминали покрывало, лицо искажала мука, а ресницы на прикрытых веках дрожали как от обиды.       В прошлый раз Саймон перестарался дорвавшись до желанного тела, в этот сдерживался из последних сил — коротко двигал бедрами назад и вперёд, разрабатывая вход. Понимал, что балансирует на грани, сходит с ума от яростного желания ворваться на всю длину, придавить Джона собой и в несколько достаточно грубых толчков кончить, изливаясь вовнутрь.       А потом наблюдать, как белёсая жидкость вытекает из спастически сжимающейся, растраханой дырки. Наглаживать бедра и ягодицы, кусать, лизать и зацеловывать подставленную в неге шею.       — Ты этого просил, Джонни?       Не сдержался.       МакТавиш заметался по кровати, впрочем не предпринимая попыток удрать, даже, наоборот, упёрся затылком в подушку для пущей фиксации.       Саймон отпустил его ноги, что безвольно упали на постель, и опустился сам, накрывая пересохшие губы влажным ртом. Джон с охотой ответил на поцелуй, по-медвежьи обхватил плечи в насквозь промокшей футболке, подмахнул бёдрами.       Гоуст опустился на предплечье левой руки, подсовывая её под голову парню, а правой, за подбородок отвел лицо в сторону, чтобы отдать должное шее.       — Это все, что ты можешь, лейтенант? — язвил Джон, пообвыкнув в положении и начав получать удовольствие. — Но я просил боль…ше-е…!!!       За твой язык в ответе хвост!       Гоуст крепко зажал парня рукой за плечи и бёдрами пришёл в движение резко, размашисто, присасываясь-вгрызаясь в шею, как мог ближе к загривку. Соуп попытался отбиться, даже упёрся ладонью в упрямый подбородок, но Саймон сломил сопротивление тем, что прихватил пальцы зубами и сменил угол проникновения.       Парень сдался, впервые позволив себе хрипло выдохнуть-застонать.       Он, сука, проиграл по всем фронтам. И был невероятно счастлив.       Каждое своё движение Саймон ощущал внутри Джона отчётливо и правильно. Колечко мышц протестовало, зажимало инородное тело обеспечивая неимоверный кайф посягнувшему на святое, а нутро буквально засасывало член, словно не желая расставаться с ним ни на миг.       Звуки их соития становились все более влажными, шлюпающими. Саймон упивался терпким запахом пота и спермы, исходящим от Джона, грубыми пальцами в своем рту, что ласкали язык и зубы, крепким телом под собой, чья комплекция позволяла зажимать в неудобной позе без опасения навредить.       Но наивысшее удовольствие доставляла давно никем не тронутая дырка, в которую парень вгонял свой хер по самые яйца. Твердые, полные семени они шлепали по упругим ягодицам все быстрей.       Джон хватался свободной рукой за напряженное плечо и спину, даже не пытаясь подмахивать бёдрами из акробатической позы, в которую его свернул Гоуст. Он был на пределе во второй раз и жаждал, чтобы к нему прикоснулись, потому когда Саймон отпустил его пальцы, сразу ухватился за стоящий колом ствол.       Саймон же ускорился, чувствуя скорый приход оргазма. Налег на абсолютно потерявшегося в ощущениях Джона, чтобы заглушить готовый сорваться с губ рык-стон.       Соуп даже передёрнуть не успел, поглощенный давно забытыми ощущениями: член внутри стал больше перед тем, как горячая жидкость излилась тугой струёй, наполняя жаждущее нутро. Пульсация органа и короткие, остаточные толчки довели парня до оргазма без дополнительной помощи рукой.       Блять… это он, Гоуст, считал Соупа ведомым?! А сам только что не повелся на его подначивания? Сука… МакТавиш!!!       Всё ещё бодрый и собранный, Гоуст поднялся, чтобы полюбоваться разомлевшим партнёром. Не выходя из уютной, горячей, мокрой задницы он положил руки на подрагивающие бедра и потянул их вниз, помогая лечь ровно.       Соуп выглядел прекрасно в своей безвольности и с выражением удовлетворения на лице. Но Саймон себя не чувствовал удовлетворённым. Ему нужно было кое-что ещё.       Самая малость…       Перекинув левую ногу парня к правой, Гоуст развернул его на бок и прилёг сзади, снова вставляя член в разработанный, сочащийся вход.       Нет, он не собирался трахаться ещё. Не сейчас. Через минуту бодрость уйдет из отработавшего своё органа и тогда он просто будет обнимать Джонни, лёжа вот так: прижимаясь пахом к ягодицам. Руками будет гладить его плечи, бока, живот, бёдра, снова вывернет его лицо к себе для глубокого, всепоглощающего поцелуя…       Но это потом, а пока эти руки сильно прижали Джона спиной к груди Саймона лишая возможности противиться. Язык с силой прошёл по позвоночнику, от воротника футболки до ямочки у основания черепа. Острые зубы осторожно прикусили забитую мышцу на загривке, от чего парень тихо, возмущенно прошипел. Саймон с жадность засосал столько плоти, сколько мог. Несильно, но чувствительно.       — Блять, нахуя?! — простонал Джон, опуская голову к груди.       Он недоволен, но все равно открылся, напрашивался. И Гоуст повторил процедуру, оставляя ещё одну метку.       — Ты мой, МакТавиш, — хрипло, возбуждённо выдохнул в бритый затылок. — Это, блять, должна осознавать каждая псина, пожирающая тебя глазами.       Джон приглушённо засхохотался, расслабился в объятьях.       — Ну, если только поэтому… Ты не хочешь из меня выйти?       — Похоже, чтобы я хотел? — оставив пятый засос, особенно удавшийся за счёт вложенных в него чувств, Саймон перешёл на поцелуи и лёгкие укусы.       — Нужно себя в порядок привести, так-то, — пробурчал недовольно Соуп, не делая попыток подняться.       — Сполоснемся перед выходом, — увещевал Гоуст, краем сознания всё же отмечая, что они ещё не в отпуске и вечером вообще-то парню с танком воевать. — Воспользуйся салфетками и ложись отдыхать.       Саймон всё равно что тупым ножом кусок собственной плоти отрезал, когда отстранился от Джона и поднялся с постели. Холод и страх очень быстро разогнали жар и счастье, а недавно испытанная целостность вновь пошла трещинами.       — Тебе бы штаны сменить, — издевался сержант, поднимаясь на ноги и принимая от старшего упаковку влажных салфеток.       Лейтенант усмехнулся в довольное лицо шотландца, красноречиво опустил взгляд на его живот.       — А тебе — футболку.       — Воспользуюсь твоей, — нагло заявил Джон, принимаясь вытирать лобок. Поднял хитро прищуренные глаза на Саймона: — Раз уж «каждая собака должна знать, кому я принадлежу».       — Я серьёзно, Джон, — Гоуст подступил ближе, заглядывая в голубые глаза. — Оторву все выпирающие части тела тому, кто к тебе прикоснётся.       Соуп тяжело сглотнул, не нашёл что сказать на это прямое признание в чувствах. Да, это не розовая, сопливая любовь.       Кому она вообще нужна, если завтра на миссии ты прекратишь жизнедеятельность?       Это что-то более сильное, мощное!       Саймон в молчании вытянул сразу пучок салфеток, чтобы использовать их на парне. Они стояли лицом к лицу, почти впритык и массирующие касания при тщательной протирке больше возбуждали, чем успокаивали.       Чтобы не остаться в долгу, Джон тоже решил помочь напарнику и вытереть его член с яйцами.       — Так мы никогда не закончим, — вдруг понял Соуп, когда его бедра бесконтрольно подались назад, к чужой руке.       — Да, — тяжело выдохнул Саймон, втягивая парня в жадный поцелуй.       Одной рукой придерживая его за здоровое плечо, а два пальца второй беспрепятственно, с силой вдавил в анальное отверстие и оставил там на несколько долгих секунд.       Мышцы снова воспротивились, рефлекторно сжались вокруг пальцев, но никак не мешали вытекать из ануса лишней жидкости — тягучими нитями она потекла по внутренней стороне бёдер, щекоча и выхолаживая кожу.       Полузадушенный поцелуем Соуп отстранился, криво улыбнулся.       — Я мечтал о том, чтобы ты оказался горяч в постели. Но кто знал, что ты просто ебучее солнце! И «горяч», это ещё слабо сказано.       Саймон вытер следы «преступления» и взялся за обкончанную футболку, потянул вверх.       — Кто-то говорил, что этого мало, а, Джонни? И сегодня я даже не старался.       Старался, сука. Но старался сдержаться!       — Я о том и говорю, — тихо, без тени издёвки, добавил парень. — Я ведь чувствовал, как ты себя сдерживаешь. Ничего, — он тоже закончил с причиндалами Гоуста, сжал яйца в кулак. — Если останемся живы, завтра я отсосу тебе, а ты трахнешь меня так, как захоч…       Ещё слово, МакТавиш, и ебать тебя так, как захотят, начнут уже сейчас!

***

      — Почему мы раньше этого не сделали? — голос МакТавиша слабый, почти сонный. — Я тебе столько раз намекал.       — Джонни, просто спи, — хмыкнул Гоуст, плотнее прижимая к себе парня одной рукой. — Тебе нужно отдохнуть.       — Только мне? — летит возмущённым голосом.       — Блять, МакТавиш, — беззлобно рыкнул Саймон, улыбаясь. — Спи или я тебя вырублю.