Каприз для двоих

По сложившемуся режиму, после обеда Мелли отправилась вздремнуть. Для этого Уна сняла с нее платье, расшнуровала корсет и закрыла ставни на окнах. Первое время Мелли от усталости засыпала сразу, а в этот раз долго ворочалась: мешал и жесткий корсет, и шпильки в волосах, и мысли о Роззи и Олли. В итоге усталость взяла свое и она задремала. Казалось, только закрыла глаза, как Уна уже мягко трясет ее за плечо. А еще через пару минут в комнату громко вошла Сима — поправлять прическу и макияж, если это понадобится. На самом деле, ее помощь практически и не нужна. Прическа укреплена каким-то заклинанием, ее сном на подушке с места не сдвинуть. Макияжа на Мелли почти нет. Но зато это прекрасный повод посильнее зашнуровать корсет. Сегодня это даже казалось ироничным: лир Тибольд требует больше кушать, потому что нужно немного набрать вес, а Сима бесится, что талия не влезает в эталонные сорок пять сантиметров охвата. Краем сознания Мелли отметила, что талия Симы вряд ли влезет в эталонные для фермерских девчонок шестьдесят сантиметров, но спорить смысла не было — платья уже сшиты по таким меркам. Вежливый стук в дверь стал вполне ожидаемым. Сима крикнула, что можно входить, но только вместо привычного Магнуса, пришедшего заниматься, в комнату вошел еще один мужчина. Имени его Мелли не знала, ему было лет пятьдесят на вид, в светло-русых волосах благородно поблескивала седина, а одет он был в форменный костюм — в таком ходят лакеи и помощники управляющего. — Лира Мелисса, — он чуть поклонился, — Простите за вторжение, меня прислал магистр Бертран. Позволите? Мелли, еще секунду назад скучающая, сидя на краю кровати, заворожено кивнула. Мужчина, который так и не представился, — слуги редко сами называют свои имена — отошел в сторонку и в комнату вошли два парня, несущие что-то вроде тумбы или… сейфа? — Его уже настроили на вашу ауру, поэтому никто, кроме вас, не сможет открыть, — спокойно продолжил говорить этот мужчина. — Пожалуйста, храните украшение внутри. — Украшения? — перебила его Сима. Тот высокомерно кивнул. Словно для иллюстрации его слов, в комнату вошли еще слуги. Они несли продолговатые невысокие коробки — в таких обычно хранят ювелирные украшения. — В коробках из розового дерева — драгоценные камни, преимущественно изумруды и сапфиры, в бархатных коробках — изделия с полудрагоценными камнями или с земской эмалью. Позволите? И он открыл одну из коробок, демонстрируя Мелли и всем присутствующим ювелирный набор из ожерелья, серег и двух колец. Желтое золото и темно-зеленые камни с редкими вкраплениями прозрачно-голубоватых. — Это, насколько я помню, изумруды из Саросы и голубые бриллианты… его делали для лиры Стэгар… матушки магистра Бертрана. Здесь всего двенадцать драгоценных комплектов и двадцать четыре полудрагоценных. Магистр Бертран просил, чтобы гардероб лиры Мелиссы был сменен в тонах этих украшений. Несмотря на то, что практически все внимание самой Мелли было приковано к неприлично дорогим коробкам, она все же заметила очень странный взгляд Симы — та на секунду посмотрела на Мелли так, будто та разом отрастила хвост, рога и свиной пятачок. — А это — подарок, — невозмутимо продолжал мужчина. — Почтовая шкатулка. Можете подойти? Шкатулку — вообще-то массивную коробку, в которую при желании можно положить, скажем, кота или кролика, — уже установили на тумбочке. Повинуясь приказам мужчины, Мелли проколола палец и мазнула по специальному экрану, все еще не понимая, что происходит. Почтовые шкатулки были довольно известны — стояли в почтовом отделение городского управления, например. Отправка письма в другой город стоит недешево. Если город находится по соседству, то дешевле передать послание с кем-то, да и само письмо ограниченно по весу. Мелли знала из школьных уроков, что здания телепорта и почтовые шкатулки могут казаться одинаковыми по своим функциям, но основаны на разных принципах. Перемещать предметы, не привязанные к ауре живого существа — процесс сложный, не зря долгое время письма отправляли, телепортируя голубей или мышей с записками вокруг туловища. Почтовые шкатулки изобрели позже. Те, что видела Мелли, были меньшего размера, как раз на письма, в этой же можно передавать посылки, лишь бы они влезли внутрь артефакта. Мужчина, кажется, не обратил внимания на недоумение Мелли и продолжил объяснять: — Здесь — откройте, пожалуйста, — находятся капсулы для отправки. Шестьдесят штук, на тридцать заказов. Здесь уже лежат деньги. Магистр Бертран просил передать, что этого должно хватить на месяц. Журналы, простите, привезти не успели. Но завтра с утра их доставят в замок и вы сможете сами себе что-нибудь купить. После чего мужчина низко поклонился и в полной тишине — несколько ошарашенной, надо признать, — покинул комнату. Первым после его ухода заговорил Магнус: — Прости за наглость, но… ну-ка покажи все! Тебе все равно в сейф складывать. Он снова стал похож на удивленного мальчишку, поэтому Мелли тоже не смогла сдержать улыбки. Она все еще была несколько в шоке от такого количества «даров» — хотя про дарение украшение ей не говорили, ей просто дали их носить. Но все же… шкатулка, деньги… спрашивать при Симе хоть что-то категорически не хотелось, поэтому она решила отложить вопросы на потом. Втроем они уселись у сейфа на колени и принялись методично складывать коробки внутрь, предварительно открывая каждую. Сима даже что-то нехотя царапала в блокноте. Наверное переживала, что во всех коробках действительно не было ничего розового — только зеленое, синее, голубое или нейтрально-белое. Когда Сима вышла из комнаты, а Мелли с Магнусом устроились для занятий, она все же не выдержала: — Почему она так на меня смотрела? Не знаю, будто я рога отрастила… Магнус хмыкнул, но ответил максимально честно: — Да я сам в шоке. Ты понимаешь, что эти украшения значат? Дело не в том, что они дорогие. Стэгар могут купить столько же и ничуть не обеднеть. Дело в том, что это семейные драгоценности. Их носили только девушки с этой фамилией, то есть жены там… сестры. Мелли в задумчивости даже губ коснулась, хотя Сима ей это запрещала делать — плебейский жест. — И это так важно? Магнус покачал головой. Он задумался на какое-то время, но потом все же пояснил: — Ты знаешь, что Сима хочет удачно выйти замуж? Лира по рождению, но не особо богатая. Алан проверил всю ее подноготную — при ее привычках, наследства ей хватит на пару лет. Она каждый день ходит на обеды к кому-то в гости либо в ресторан — надеется познакомиться. И постоянно с кем-то переписку ведет. Она, кажется, пыталась понять, что ты там такое вытворяешь, что тебе дарят настолько шикарные подарки. Мелли открыла было рот, — не ответить, а возмутиться — но Магнус ее прервал: — Не отвечай! Я не хочу знать о грязных сексуальных пристрастиях моих ненавистных учителей. Мне проще считать, что все это тебе дарят за красивые глаза. Браслеты надевай, пора заниматься! Мелли словно водой окатили. Она думала, что это просто подарок, но для всех вокруг, получается, хозяин вознаградил ее за послушность в постели… Воодушевление от возможности носить что-то настолько прекрасное тут же пропало: из предметов искусства все эти ожерелья и серьги разом превратились в клеймо развратницы. *** Камин в своей комнате Алан разводил сам. Берти уже сидел в кресле и несколько отстраненно наблюдал за тем, как любимый складывает бревна. Было в этом что-то ритуальное, успокаивающе. Аккуратно сложить бревна, поджечь пучок соломы, от него — щепки, после чуть подождать, пока огонь не перекинется на поленья. Берти практически не чувствовал холода и тепла — точнее, они не оказывали на него того же влияния, что на остальных. Он не мерзнет и ему не бывает жарко: говорят, что все маги смерти с момента инициации немного мертвы, хотя на самом деле у них просто снижена чувствительность к таким вещам. Поэтому огонь в камине Берти нисколько не мешал, несмотря на теплую погоду на улице. Зато потрескивание бревен делало обстановку уютнее… Алан опустился в другое кресло. Судя по всему, Мелли придет через минут десять, может, двадцать, а пока что они могут и поговорить. — Она вроде ожила, — задумчиво проговорил Берти. Алан кивнул: — Вроде да. Я не думал, что покупка ее семьи окажет столь быстрый результат. Берти тяжело вздохнул. Сегодня Мелли действительно выглядела не такой отстраненной. Разговаривала с ним так и вовсе весело. До этого целую неделю она больше напоминала живую куклу, что заставляло Берти чувствовать легкие уколы совести, которые становились болезненнее по утрам, потому что ночью возбуждение не давало чувствовать что-то кроме. — Это поможет? — уточнил он. Алан пожал плечами. Он заклинанием подвинул к себе пуф, скинул на пол туфли и вытянул ноги: — Разум — самая сложная структура. Даже специалисты не могут гарантировать успех в лечении… а мы просто тычем наугад в надежде попасть в нужное место. Лир Тибольд говорил, что если станет совсем плохо, он просто будет пичкать ее пилюлями, которые помогают восстановить психику… Но тогда у нас будет не просто кукла, а радостная кукла, потому что немного не в себе из-за пилюль. Настроение у него было несколько пессимистичное. С Аланам такое случается редко — обычно он абсолютно уверен в своем успехе. Поэтому Берти осторожно спросил: — Ты думаешь, это было… такой огромной ошибкой, купить ее? — Я думаю, что мы не те люди, которые подходят в качестве рабовладельцев. Слишком эгоистичны, чтобы оставить ее в покое, слишком эмпатичны, чтобы просто пользоваться ею. Берти снова тяжело вздохнул и нервно оглянулся в сторону двери. С Мелиссой все стало иначе. Они ведь вместе без малого двадцать лет. Казалось, изучили друг друга вдоль и поперек… а теперь Берти кажется, что он заново влюбляется в Алана. Не так, как все это время — спокойная любовь, построенная уже на доверии, взаимопонимании и прожитых невзгодах. Другая. Яркая, необузданная, страстная, когда даже в течение дня думаешь о том, что будет после захода солнца… Влюбленность. Такая же сильная, как и после их знакомства. — Ты влюбляешься в нее? — спросил он прямо. Алан чуть дернул плечом: — Не знаю… Задери тебя демоны, Берти! Я столько лет намеренно избегал долгих отношений на стороне, потому что не хотел этого ощущения — привязанности, влюбленности… мне нравилось, что я это чувствую только к тебе… а теперь… И он замолчал. Берти нахмурился: ему была не совсем понятна причина этой эмоциональной вспышки. Потребовалось несколько минут тишины, чтобы он понял. — Я тебя не ревную, — сказал он. — И никогда не ревновал. Я всегда знал, что то, что между нами, это совершенно особенное, что никак не зависит от наличия в нашей жизни других людей. Это ведь нормально — любить нескольких. Алан посмотрел на него со смесью ужаса и недоверия: — Не ревновал? Берти тут же исправился: — Один раз… сам знаешь. Но там была другая причина, я просто всегда чувствовал, что он во всем меня лучше, все же кузены, дед вечно ставил его в пример и… ну, это было как удар по главной детской травме. Дело не в том, что ты с кем-то спишь, а в том, что он действительно лучше меня. Более умный, более знатный, более богатый… он вообще-то монарх. Я тогда был уверен, что могу тебя потерять, и решил уехать… И очень удивился, когда ты выбрал меня. И с тех вообще никогда не ревновал. Раз уж ты не оставил меня тогда… Алан все еще выглядел ошарашенным. Если так подумать, они действительно никогда не обсуждали именно эту тему. Другие ими исхожены вдоль и поперек, они вроде знают обо всех травмах и победах друг друга… а вот тему ревности обычно не затрагивали. — У нас с тобой ведь совсем разный темперамент, — продолжил Берти. — Я всегда видел, что тебе всего мало. Дело даже не в сексе — ты хоть и говоришь, что спасаешь меня от своего либидо, но…брось, мы долгое время жили вместе, и я как-то не жаловался на то, что ты меня в прямом смысле затрахал. В переносном — да, весь мозг мне вылюбил. Алан засмеялся и с деланным стыдом прикрыл глаза ладонью. Берти продолжил: — Дело в эмоциях. Ты любишь флиртовать, любишь знакомиться с новыми людьми, любишь кого-то завоевывать. Новый человек, новые впечатления… я думал, что ты ради этого заводишь романы на стороне. Мне это не нужно, а тебе вроде необходимо… к чему ревновать? Алан потряс головой. Он выглядел настолько ошарашенным, что Берти даже смутился. Ему казалось, что при их уровне доверия, о ревности к другим половым партнерам говорить глупо. Оказывается, не глупо. Наверное, стоило поговорить раньше, а не за десять минут до прихода их общей любовницы. Проведя несколько минут в тишине, — все это время Алан буравил Берти взглядом, будто ожидая чего-то, — Берти пораженно хмыкнул: — Демоны… опять оно же, происхождение. Алан непонимающе вздернул брови: — Происхождение? — Да, — кивнул Берти. — Я ведь ишерий. Мои родители, конечно, погибли рано, но вообще-то, обычно мы живем по двести лет, а женимся не слишком поздно, где-то до сорока, большая часть еще до тридцати выбирают себе спутника жизни. Алан устало прикрыл глаза: — И все всем изменяют в браке, — с осознанием протянул он. Берти улыбнулся и кивнул: — Вроде того. Это люди, живущие по восемьдесят лет, могут считать секс на стороне изменой. Но когда вы знаете, что у вас впереди длинная и интересная жизнь, вы не захотите отказываться от сексуальных развлечений на стороне. В Лорген вся аристократия магическая, поэтому даже тройственные союзы разрешены, несмотря на все возмущения жрецов Богини-Матери. Брак и любовь в браке — это больше про дружбу и уважение, а не верность в постельных делах. Опять повисла тишина, которая была прервана скрипом двери — пришла Мелисса. После первой ночи она всегда приходила в халате, накинутом поверх сорочки. Берти рассеянно подумал, что нужно убедиться, что девушке подсунут журналы с нижним бельем — было бы интересно увидеть ее в чем-то смелом и откровенном. — Садись сюда, — позвал ее Алан и похлопал по колену. Халат был ярко-красный, с черной вышивкой и тяжелым поясом. Небольшой шлейф тянулся по полу, и Мелли едва не упала, споткнувшись об него, когда садилась Алану на колени. Он приобнял ее одной рукой, прижимая к себе, но разговор продолжил так, будто их никто не прерывал: — То есть ты никогда и не считал изменой мои романы на стороне? Берти пожал плечами: — Считал, что ты развеиваешь скуку… Для психического здоровья, говорят, полезно. Алан расхохотался. Мелли испуганно смотрела то на него, то на Берти. На коленях у Алана она действительно казалась крохой. Маленькая, худенькая, можно пересчитать все ребра, прощупать каждый позвонок… — Я тебе нравлюсь? — Берти вздрогнул от голоса Алана и не сразу понял, что он обратился к Мелли. — Я имею в виду как мужчина? Даже в неверном свете камина было отчетливо видно, что Мелли покраснела. Замешкалась на пару секунд, но кивнула. — А Берти? Еще один кивок. — Это хорошо, — сказал Алан и замолчал. Берти ждал какого-то продолжения, но его не последовало. Алан задумчиво поглаживал Мелли по бедру, отчего тяжелая ткань халата чуть собиралась. Мелли закусила губу, а Берти понял, что его накрывает вожделение и страсть. Как и каждую ночь, до появление их малышки в комнате, ему казалось, что девушке нужно отдохнуть, что это слишком жестоко для юной и невинной девицы… но все растворялось в желании быть с ней и с Аланом. Здесь и сейчас, будто завтра не наступит. Поэтому он встал с кресла, подошел к ним ближе, наклонился и поцеловал — сначала Мелли, а после и Алана. Вряд ли сама Мелли понимает, что происходит между ними. Но она так ярко реагирует на любые прикосновения, кончает, кажется, просто от невинных касаний, так сладко стонет, что это действует на них обоих сильнее любого наркотика. Она становится центром этой ночи, главной героиней, главным объектом для внимания. Они никогда не брали ее одновременно — Берти вообще казалось, что их чувствительная малышка может и не пережить подобного. Но оставлять ее без внимания даже на секунду не хотелось. За неделю он изучил ее тело так же хорошо, как знает Алана. Небольшая грудь с торчащими сосками, выступающие ключицы с тонкой вязью рабского клейма, выделяющиеся косточки на запястьях, небольшой шрам на коленке, узкие ступни… в полумраке комнаты ее глаза кажутся темно-серыми, а на коже от прикосновений остаются быстро проходящие красные пятна, и Берти бывает сложно удержаться — он оставляет на ней отметины, видя, что подобное позволяет себе и Алан. Но она стесняется. Даже Берти, никогда не отличающийся проницательностью, это замечает. Ее словно пугают ее же собственные реакции, будто она… считает постыдным тот факт, что ей с ними может быть хорошо. И Берти не имеет ни малейшего понятия, как это исправить. Откровенно говоря, он вообще думать об этом может лишь тогда, когда Алан уносит ее в ванную — уставшую и почти засыпающую. В подогретой, пахнущей травами воде они в четыре руки смывают с нее следы их страсти, укутывают в полотенце, и Алан уносит ее в комнату. Еще во вторую ночь он, смеясь, признался, что делает это потому что боится не удержаться. Наверное, легенды про сирен, способных доводить мужчин до безумия, все-таки не так уж лживы.