bar-t-t-tender

После того, как директриса Уимс произносит речь, родительские выходные можно считать открытыми. Энид переглядывается с Уэнсдей и вздыхает. — Быстрей бы это пережить, — соседки расходятся, каждая к своей семье. Энид никогда этого не скажет, но она немного завидует Уэнсдей. Тому, как ее мама соблюдает личные границы дочери. Например, Мортиша Аддамс, зная нелюбовь Уэнсдей к прикосновениям, не обнимает ее, а посылает воздушные поцелуи. Разве это не мило? Лавируя в толпе, Энид то и дело слышит обеспокоенные шепотки: не все родители верят в безоговорочную безопасность Невермора. Насчет своих, что стоят в галерее возле колонн, она, впрочем, не беспокоится. Они четыре года назад пережили новость о массовой драке оборотней в полнолуние, зачинщиком которой был старший брат Энид Артур. В ту ночь было порвано немало ушей и потрепано немало шкур, но Эстер Синклер сыном очень гордилась. Говорила, что утверждать главенствующее положение среди соплеменников таким образом — это поведение настоящего альфы. — Дочка! — мама замечает Энид и спускается по ступенькам галереи, — Дай мне на тебя взглянуть! — Раз секунда, два секунда, — считает Энид, прекрасно зная свою родительницу. — Когда ты последний раз делала депиляцию? — мамина рука проходится над ее верхней губой. — …три секунды. Это новый рекорд, — Энид улыбается так широко, что еще немного и щеки треснут. Она знает — это только начало. Но пусть уж лучше мама критикует ее за цветные волосы или бледный вид, или осанку — все, что угодно, лишь бы не касаться главной темы. Энид удается продержаться до обеда. Она без конца говорит о своих успехах в учебе, показывает завоеванный в нечестной борьбе кубок По, в красках описывает произошедшее на Вороньем балу. Ничего из этого не производит впечатления на ее мать. Видно, что с ее губ вот-вот должен сорваться вопрос, которого Энид страшится. И тогда она небрежно роняет, как бы между прочим: — Я начала встречаться с мальчиком. Он из Джерико. Он нормис и он замечательный, — слова производят эффект, но несколько не тот, на который она расчитывала. — Ох, детка, — рука миссис Эстер Синклер ложится дочери на подбородок. — Еще рано впадать в такое отчаяние. Как только ты обратишься, сможешь найти себе пару среди волков. Ладно, думаю, пора обедать. — Зачем я вообще стараюсь? — Энид обращается к отцу, когда мать удаляется от них на несколько шагов. Мюррей Синклер, молчаливый как и всегда, одной рукой неуклюже притягивает дочь к себе за плечи, и вдруг говорит: — Надеюсь, он хороший парень? Твой нормис. — Его зовут Тайлер, — Энид бросает на отца благодарный взгляд. — Он хороший парень. Он бы тебе понравился. — Не сомневаюсь, — отцовская ладонь ласково оглаживает ее затылок. И это помогает Энид продержаться еще немного. Но на пикнике, когда мать протягивает ей брошюры из лагеря «Ликантропия», у нее сдают нервы. — Твой кузине это очень помогло. Семь недель в деревушке на Балканах, и она уже выла на луну. Так и должно быть, Энид. Разве ты не хочешь наконец-то обратиться и стать нормальной? — брови у матери складываются домиком, и все лицо ее выражает тревогу, что дочь так и останется недоразвитым членом стаи. Отец как всегда молчит, не отрывая взгляда от пузырящихся на огне маршмеллоу. Энид вскакивает с места и быстро идет по тропе обратно к замку. Ей нужно утешение, нужно доброе слово. Она достает телефон из кармана жилетки и впервые за день, если не считать обмена «добрым утром», печатает длинное сообщение Тайлеру, где описывает все свои горести, заканчивая унизительным предложением матери. Ответ приходит, когда Энид уже поднимается в комнату. Ни Уэнсдей, ни Вещи тут нет. Понятное дело, они сейчас заняты тем, чтобы вытащить главу семейства Аддамс из тюрьмы. «Разве это такая плохая идея? Я про лагерь. Понимаю, что это не одно и тоже, но мне пребывание в исправительном лагере действительно помогло стать другим, стать лучше. Твоя мама искренне заботится о тебе, я уверен». Судя по трем точкам, Тайлер печатает что-то еще, но Энид разочарованно бросает телефон экраном вниз на кровать и отворачивается. Не зная, чем себя занять, она хватается за начатое вязание и, сбросив кеды, с ногами забирается в свое подвесное кресло из ротанга. «Конечно», — думает она, перебирая спицами, — «Тайлер не понимает всех тонкостей оборотничества. Да и откуда бы ему знать об этом. Но он мог бы просто отправить эмодзи с обнимашками, а не пускаться в рассуждения, насколько права или не права моя мать». Энид тратит на создание шарфа весь остаток дня. Пощелкивание спиц и подсчет петель действует на нее как медитация. Телефон периодически вибрирует, сообщая о новом сообщении или звонке, но она так ни разу не вылезает из кресла, чтобы взглянуть, что происходит. Ее мать стучится в дверь, на что Энид реагирует рыком, и та уходит со словами: «Поговорим, когда ты поймешь, что лагерь — это отличная идея». Энид еле сдерживается, чтобы не вытащить спицы из пряжи и не метнуть их в невидимую собеседницу. Она даже пропускает ужин, отчасти из нежелания покидать свое уютное гнездышко, отчасти из-за неготовности снова услышать про «Ликантропию» за тарелкой свиных ребрышек. Когда пальцы уже начинают неметь, а в глазах мелькают черные точки, в комнату входит Уэнсдей, и Энид впервые за несколько часов поднимает голову от вязания. — Привет, — окликает она подругу. — Как дела? Как твой отец? — В деле наметился явный прорыв, — Уэнсдей ныряет в свой стенной шкаф. Слышно, как она перебирает вешалки. — Случаем, не знаешь, где в корпусе хранится садовый инвентарь? Нужна лопата поострее. — Под лестницей есть большая подсобка. Кажется, я видела как садовник складывал туда грабли после уборки газона от листьев. Зачем тебе лопата? — Энид вылезает из кресла, с удовольствием потягивается. — Мы с мамой собираемся вскрыть могилу предполагаемой жертвы отца, — Уэнсдей появляется в черной водолазке и куртке. — О… Ясно, — Энид кивает, будто это самое обычное дело. Смотрит в окно, где уже сгустилась тьма. — Как вы доберетесь до кладбища Джерико в этот час? Ты вроде говорила, родители отпустили дворецкого на выходной в Бостон. Вызвать вам убер? — Тайлер подвезет нас, — Уэнсдей проверяет один из карманных фонариков. — Я позвонила ему из телефона-автомата, висящего в холле. Не уверена, что правильно поняла его тон, но кажется он на тебя обижен. Энид бросает взор на телефон. Пока Уэнсдей перебирает отмычки, быстро просматривает окошко диалога. Помимо первого сообщения, Тайлер написал ей много других, в том числе целое облако из слов ободрения, поддержки и восхваления ее достоинств, а она на них ничего не ответила. Энид чувствует, как в душе поднимается легкая паника. — Уэнсдей, стой, — Энид бросается вслед за соседкой, что уже успела выйти в коридор.— Я помогу, это не понадобится, — говорит она, кивая на отмычки. И держит слово, одним движением расправляясь с хлипким замком, на который заперта дверь чулана. После они втроем спускаются к воротам Невермора, за которыми виднеется автомобиль Тайлера. Когда они приближаются, он выходит из машины, кивает Аддамсам и небрежно спрашивает у Энид: — Тоже едешь вскрывать могилы? — обходит ее, чтобы открыть заднюю дверцу для матери Уэнсдей, пока ее дочь кладет в багажник лопату и кирку. — Миссис Аддамс, прошу. — Спасибо, дорогой, — воркует Мортиша, прежде чем оказаться в салоне авто. Тайлер подбирает ее русалочьи юбки, помогает сложить их на сидении и захлопывает дверцу. — Я даю вам на выяснение отношений две минуты, не больше. На кону свобода моего отца, — Уэнсдей меряет их обоих тяжелым взглядом и оставляет одних на парковке, присоединяясь к матери. Энид встает на бордюр, чтобы сравняться с Тайлером в росте. — Я сказал что-то не то, что ты загностиламеня? — спрашивает он, пряча руки в карманах джинс. — Извини, — Энид тянет его на себя, ухватившись за куртку. — Я немного расстроилась от твоего первого сообщения и закинула телефон подальше. Я весь вечер провела за вязанием, даже ужин пропустила. И я не хотела тебя обидеть, я… — она судорожно вздыхает. — Ладно, волчонок, все хорошо, — он смягчается, подходит ближе, и его ладони уже привычно ложатся ей на талию. — Я просто не знал, что происходит. — Как ты меня назвал? — Энид чувствует, как щеки зажигаются румянцем. Знакомое слово в его устах звучит совершенно по-новому. Волнующе и интимно. Пальцы разжимают замшу куртки и скользят под ее распахнутые полы, по груди Тайлера, обтянутой футболкой. — Волчонок, — повторяет Тайлер с этой своей полуулыбкой, глядя ей прямо в глаза. И этого хватает, чтобы вниз по позвоночнику прошёлся слабый электрический заряд, а колени дали слабину. Энид обхватывает его за плечи и вовлекает в поцелуй, который мог бы длиться вечно, если бы не сердитый звук клаксона. — Уэнсдей теряет терпение, — усмехается Тайлер, отстранившись. — Давай отвезем Аддамсов к кладбищу, а сами поедем на заправку, где продают отличные хот-доги. Ты ведь не ужинала. Обещаю вернуть тебя к комендантскому часу. — Хот-доги с заправки? — Энид приподнимает бровь. — Уж не ими ли ты отравился тогда? — Не ими. Но если для тебя это слишком, то у меня в машине все еще лежит пакет со снеками, оставшийся от несостоявшейся ночи кино, — он целует ее в лоб. Энид садится на переднее пассажирское кресло под мрачный комментарий Уэнсдей о том, как она рада, что «буря миновала» и они наконец-то могут тронуться в путь. — Орео? — Энид протягивает обеим Аддамс печенье их любимого, черного цвета. — Спасибо, милая, — Мортиша берет его своей лилейно-белой рукой. — Думаю, Уэнсдей не повредит немного подкрепиться перед делом. Пока они едут, Энид грызет свою мясную закуску, бросает взгляды на Тайлера, перебрасывающегося с Уэнсдей новостями из полицейского участка, и думает, что друзья — это семья, которую можно выбрать самому.