The black line

Неоновое полотно, укрывающее людное пространство, мерзко дерет глаза и глотку, что вот-вот вытянет из желудка все соки. Чонвона неуклюже шатает от плеча к плечу, словно отравленным газом, люди брызгают в него своими шумными запахами, закравшимися в опустевший воздух.  Ян выпил много, но недостаточно. Джей сказал, что сегодня готов всех угостить, но Чонвон не согласен принимать ничьи денежные подачки - унизительно. Хисын успел вмешаться тоже, всё пытался свести Яновский фокус на очаровательную Минджу, что в засасывающую окружающую пьяную похоть ни капли не вписывалась. Пак мила и способна обезоружить своей нежностью самое бездушное создание, но свое подлое «но» найдётся всегда. Женщины Чонвона не интересовали никогда. Впрочем, то было взаимно. Путаясь в гуще запрелых тел Чонвон без оглядки на здравый смысл притирается в опьянелых конвульсиях к одной из неразличимых мужских фигур на танцполе. Алкоголя в нём недостаточно для того, чтобы выжечь боль, но вполне хватит, чтобы снять с себя всякий стыд. Ян касается татуированных рук незнакомца и вспоминает, как впервые прельстили его чернильные полосы, плывущие по телу. Чонвон так предсказуем в своем выборе, его нездоровая педантичность выискивала зловредного, риск и слепящие выбросы адреналина. Яну хочется, чтобы его расшатало и накрыло, размазало в кашу и парализовало эмоциональным всплеском. Первая любовь Чонвона была на спор, последняя - насмерть. Ян выполнит данное себе обещание - сегодня всё по-другому. Сегодня он не станет себе помехой.

***

Первые уроки проходят сквозь полудрёму. В людном прохладном классе стоят шумы людских голосов, выбивающие Яна из желанного сна. Он раскладывается на парте, сложив голову поверх скрещённых рук, и медленно прикрывает свинцовые веки. Большая загруженность на учёбе  разматывает полосы его нервов и утягивает в граничащее с анабиозом состояние. Чонвону, на самом деле, хотелось бы, чтобы вся его жизнь оказалась затянувшимся сном или хотя бы чьей-то неудавшейся шуткой. Мыслительная тяжесть грузно ложится на его голову и давит болевыми импульсами. Весь шум стоит в другом конце класса, собран около одной парты, где сеются девичьи визги и ещё не сломавшийся, мальчишеский смех. В центре людского кольца - Нишимура Рики, заводила класса, легко будящий учеников по утрам своими шутками и странными телодвижениями. До ужаса болтливый, шумный, слепяще яркий и разряжающий. С Рики просто говорить о чем угодно, он всегда подхватит тему и сведёт её в нужное русло. Старшие любят его за очаровательные лисьи глазки, звонкий голос и беготню на переменах, хотя Нишимура на девичье внимание огрызается, даже не подозревая, сколько мальчишек хотят оказаться на его месте. Чонвон неприкрыто завидует чужой живости, легкости и общительности. Сам он витает над классом одинокой грозовой тучей, скалясь молнией, стоит кому-то заползти в огражденное свирепым взглядом пространство. Ян пытался наладить отношения с классом самыми разными способами, но всегда оставался не больше чем: «Тот странный, грустный мальчик». Было время, старался помогать в учёбе и с тестами, поняв же, что отношения к нему было не дружеским, а нахально потребительским, бросил это гиблое дело, став для окружающих вторсырьем. Больше у Яна нет сил преклоняться перед чужими ожиданиями. Дома обстановка была не лучше. Лишившись родителей Чонвон остался под опекой бабушки - матери покойного отца. То была грозная, иссушенная годами, озлобленная на весь мир женщина. Бабушка всегда недолюбливала невестку, считала её слабой и ветреной, и часто говорила об этом Чонвону, подначивая тем, что у того характер совершенно мамашин - тряпка.  Воспитывался Ян в строгости и без всяких поблажек, а в голову, с подачи пенсионерки, закрадывалось убеждение - выживают сильнейшие. Жизнь не сказка, говорила она, нужно сражаться за каждый рассвет и принимать его, как величайшую награду. С годами женщина всё больше делала из внука обязанного. Где бы он был без неё? Дичал бы в детском доме без должного воспитания и образования, а после оказался бы вышвырнут на улицу, обреченный на голодные скитания. Чонвон помогал ей во всех домашних делах, сам стал для себя нянькой, отцом, братом и другом. Свою первую зарплату с подработки Чонвон поделил с опекуншей на пополам. Это была вынужденная мера, с переходом в старшую школу приходилось всё кропотливее и глубже погружаться в образовательный процесс, но дополнительное обучение стоило больших денег. Бабушка отдавала внуку всю свою пенсию, брала кредиты на учёбу, пока сам он в перерывах отрывал время на подработку, чтобы не висеть на немощной старческой шее. Школьные занятия занимают больше половины дня, в смеси с учёбой в Хагвоне и самостоятельным заработком не оставалось времени даже на лишнюю, невзначай затесавшуюся в голове мысль об истинном желании. Необъятный мир, окружающий юный разум, не успевший его вкусить, тайны мироздания, скелеты и красоты сжимались до точки, в которую помещались лишь примитивные страхи. Высокая конкуренция и длительная, изматывающая подготовка к экзаменам были слепой погоней за будущим, которое Чонвон представлял себе крайне расплывчато. Бабушка настаивала на том, чтобы Ян поступил на педагогический факультет, либо медицинский - работа почетная и платят за неё соответствующе. Медицина была Яну ближе, ему нравился долгий кропотливый труд, требующий тщательной концентрации. Хирургия была лучшим вариантом, и, всё же, Чонвон не сказал бы, что нашел в ней дело мечты. В средней школе Чонвон всегда брал для дополнительных занятий изобразительное искусство, увлекался черчением и созданием сложных механизмов. Тем не менее опекунша, ссылаясь на то, что Ян по гроб жизни ей должник, и останется им после школы, ведь по прежнему ей придётся оплачивать обучение внуку, встала категорически против. Чонвону оставалось лишь выбрать меньшее из двух зол. С возрастом Чонвон выискивал любой, пусть даже нелегальный способ заработать. Он снова стал помогать ученикам в подготовке к тестам и экзаменам, но теперь же услуги были платными. Его вновь обдирали с ног до головы, но не спешили называть другом, не опускались и до благодарности. Единственным стержнем было то, что Ян по-прежнему занимал лидирующие позиции в рейтинге учебы среди сверстников. Преподаватели нахваливали его гибкий ум и умение адаптироваться, считая это важнейшими качествами для овладения любой профессией и укрощения успеха. В Яне, как и прежде, не было лишь одной черты - умения быть любимым. Напротив, конкуренция и платные услуги усложняли его отношения с окружающими, тем самым не то, чтобы делая Чонвона изгоем, но и признания он так и не получил. Людей воротило от Яна за километр и к старшей школе он успел с этой участью смириться. Довольно с него попыток всем угодить и быть всеми любимым, насильно мил не будешь, так ради чего мучатся? В конце концов и сам Чонвон без особого энтузиазма контактировал со сверстниками. У него были знакомые с подработки, но это общение было ненадежным и краткосрочным. Настоящего друга у Чонвона не было никогда. До одного дня. Ещё одно осознание, больно полосонувшее плетью со спины, пришло к нему в годы средней школы. Чонвона привлекают противоположности: яркие, сильные и харизматичные личности, любимчики толпы. Эти противоположности складывались во всем, за исключением одного фактора - пола.  Чонвон не был гомофобом. Тем не менее он точно знал, что бабушка никогда бы не приняла в нем эту странную чёрту. Для одноклассников это стало бы лишним поводом счесть Яна отщепенцем в кругу единомыслящих подростков, плюнуть в него косым взглядом и высказаться за спиной весьма нелестно. И это меньшее из всего, что могло бы его ждать. Чонвон не был гомофобом. И все таки он предпочел бы быть таким как все. Таким как принято. Стыд и ненависть забирались ему под пальцы и изводили каждый день. Ведь каждый день объект первой увлеченности маячил перед глазами. Нишимура Рики к годам старшей школы перекроил себя основательно. Генетика щедро наградила его высокой, статной, сильной фигурой и притягательной внешностью. Его голос свалился в бас, медленная, основательная речь оказывала на окружающих гипнотический эффект, а уверенный взгляд и повадки выдавали сильную, яркую и независимую, а местами даже бунтарскую натуру. Школьный устав вынуждал его перекрывать пластырем волны татуировок на массивной шее. Черная гладь волос была выбрита на висках, как и бледная полоска поперёк густой брови. Чонвон не мог оторвать глаз. Рядом с Рики, или, как звали его друзья - Ни-ки, он был мелкой, скудной, эфирной кляксой. Но это не помешало ему в роковой день усесться рядом на перемене и начать осыпать Чонвона странными вопросами. Тот был так занят разбором скинутого в личку предстоящего теста ученика классом младше, что едва понял, кто завел с ним диалог. Этот разговор, вопреки Яновским ожиданиям, не был последним. Нишимура постепенно проскальзывал в хлипкие щели Чонвоновской самозащитной стены, и так же просто плел вокруг него свои сети, как и со всеми прочими. Ян знал, что не был для него особенным. Может, в Ни-ки внезапно проснулась жалость к серому изгою с вечно хмурой миной. Он не собирался обманывать себя надеждами на повышенный, необычный интерес Рики к собственной персоне. Чонвон едва ли мог представить, что в нем могло Нишимуру привлечь и что удерживало рядом, несмотря на скудные, блеклые ответы на тонны его вопросов и намёков. Чонвон в них терялся, но держался строго. Не краснел, не белел, пульс держал ровно, дыхание прямо. Ничего в нем не выдавало ни то, что симпатии, даже капли интереса к чужим словам. Но оборонительный механизм в конце концов был разбит Рики в щепки. В день, когда Нишимура выведал номер нелюдимого Чонвона и предложил встретиться за пределами школы. Для Яна это означало, что все прежние попытки его разговорить и наладить контакт были не искусственной, пустой постановкой перед классом, чтобы, может, выставить себя героем и борцом за справедливость, и сделать себе лицо на чужой безучастности. Это означало, что Чонвон и правда был зачем-то Рики нужен. И причина ему была уже не важна. Чонвон много слышал о нем и прежде, но теперь получал подтверждения и опровержения слухов из первых уст, что взывало к трепету под кожей. Нишимура, как и Чонвон, был из семьи не особо выдающейся своим достатком, но общался с собранными в их школе будущими сливками общества, не ясно только, по воле случая ли, или же намеренно притирался, создавая себе подушку безопасности. Чонвон дальше позволенного лезть не хотел - молчит и пусть. Рики стал активнее взаимодействовать с ним и в школе. Не как бывало прежде, лишь на переменах в классе, а везде, где мог Чонвона выловить. Представлял его своим знакомым, но дальше этих представлений дело не пошло, лишь потому, что Чонвону людское обилие вокруг было не нужно и дискомфортно. Рики с его экспрессией хватало по самые гланды. Он был слепящей искрой, бесконечным жизненными потоком и выразительностью в каждой мелочи. Но не для Чонвона. Со временем Яну открылась обратная сторона Нишимуры - подавленная и запутавшаяся. Рики всегда говорил людям то, что они хотели от него услышать, и редко заводил разговор о себе самом. Прятал свои проблемы и изъяны, не плакал в подушку, но по ночам истязался самотравлей за излишки своего поведения. Рики хотел, но боялся выглядеть серьёзным в людских глазах. Боялся потерять одобрение. Страхов в нём таилось много. Что будет завтра? А через год? А через десять? И готов ли он дальше проходить испытания жизни, столь жестокие для ребенка внутри, спрятанного в стальной неприступной оболочке. Ни-ки честно признался, что Чонвон стал одним из немногих, кто захотел его услышать, и единственным перед кем захотелось открыться. Рики не плакал в подушку по ночам, но растекся слезами по Чонвоновским ладоням, бережно гладящим его влажное лицо. Ян не удержался тогда - оставил на взмокшей щеке поцелуй и тот час застыл. Нишимура на это ни чем не ответил, будто и не заметил вовсе. Каменная скала продолжала давать течь, распарывать твердый слой кожи и выворачивать все свои слабости, открывая их Яну, как самое сокровенное. Чонвон дал обещание, что чужие тонкости сохранит в тайне, но примет не как скелет в шкафу, а ценное мгновенье откровения, коими Нишимура может делиться с ним вновь и вновь, не встретив осуждения. Они плакали вместе, вместе же смеялись и постепенно эмоционально подсаживались друг на друга, как на иглу. Порой эта честность была соблазном: стоило ли Чонвону выдать свой страшный секрет? Но он забывал обо всём плохом каждый раз, когда оставался с Рики наедине. Мог и сам излить душу, пуская их течь единым целым. Чонвон для Рики стал отдушиной и панацеей, а Нишимура для него - очередной тайной. Ни для кого не было секретом их близкое общение, своими словами и тесным тактильным контактом Нишимура давал понять всем и каждому насколько они близки. Даже разъезжая на школьном автобусе Рики отслаивался от своей компании и садился на одно место с Чонвоном, давая тому второй наушник, и, порой, посапывал у Яна на плече. Пускай видеться удавалось редко из-за забитого Чонвоновского графика, Рики часто дожидался и провожал его до дома после работы, когда смена затягивалась до позднего вечера и в одиночку блуждать по темным улочкам становилось небезопасно. Рики готов был заслонить его своей спиной. Он пытался научить неуклюжего Чонвона кататься на скейте, но ничего толкового из того не вышло. Ян никак не мог перенять изобилие черт и вкусов Нишимуры, в малой степени оставаясь ему неподвластным. Чувства Чонвона всегда были трезвыми. Ну, или почти всегда. – Это самая первая, в 15 набил. Неделю от матери шкерился, но она в итоге всё равно увидела. Помню от отца тогда влетало, но начиная где-то с третьей штуки они смирились. В комнате Рики всегда было тесно, как в защитном коконе, до интимного близко и тайно. Всюду сновал ворох вещей, пачек еды, дисков и плакатов, на полках стояли фигурки, собранные Нишимурой в детстве, а в ящике под кроватью прятались электронки и коллекция пустых банок энергетиков. Чонвона окутывала дрожь, когда оставаясь с ним наедине Рики стягивал футболку, давал полюбоваться спортивно отлитым телом и татуировками, бурно рассказывая предысторию их появления на полотне своей кожи. Чонвон клянётся - сделанной из бархата, отливающей позолотой, где чернильные полосы смотрелись так завораживающе контрастно, что Чонвон заворачивался в точку и скулил в подушку по ночам. Нишимура позволял ему пальцами, к которым тот час набегал ток, очерчивать бесцветные витиеватые изгибы выколотых рисунков и давится обильно стекающей слюной. Прежде спящий интерес к забытому увлечению проснулся вновь - Ян боялся даже притронуться к пылящемуся на полке скетчбуку, бесполезно отлеживающему свои долгие годы. Выцветшие страницы пополнили новые рисунки: сначала лишь мелкие детали - татуировки на шее, руках и спине, а затем и крупные черты. За время отдаления Чонвона от изобразительного искусства навыки размылись, но это не мешало Нишимуре нахваливать его работы, оттачивыемые с каждым новым рисунком. Чувство, зародившееся в Чонвоне было, по его меркам, преступлением особой тяжести. Прежде он не замечал за собой подростковых гормональных всплесков, подозревая низкое либидо. Теперь же всё становилось на свои места, кроме забившегося в угол, отказывающего Чонвоновского сердца. Любовь Яна расцветала первой весенней розой и всё больше обрастала шипами. Чем ближе к Рики тянуло, тем дальше Чонвон его отталкивал, боясь даже думать о том, что пройдёт с ними если Нишимура узнает о том позоре, который Чонвон бережёт в грудной клетке. Рики был преступно притягателен, совсем не по возрасту. И действительно контактировал с теми, кто был значительно старше. В общем - числился в мутных компаниях. Но осторожного прежде Чонвона это не отталкивало, а даже манило. Романтизация или подростковый инфантилизм ли, или основательно заложенная тяга к запретному, Ян не мог себе ответить. Со временем к нему подкрадывались догадки, жужжащие о немыслимом - интерес Нишимуры пробирался дальше. Он буквально не отлипал от Чонвона, тянул к нему ладони при первой же возможности: гладил волосы, руки, талию и бедра, оставлял кроткие поцелуи на тот час цветущих щеках и лбу, - старался заполонить собой все телесное пространство Яна. Смотрел на него подолгу и заворожённо, как на самое вкусное лакомство или до паранойи оберегаемую драгоценность. Чонвон не мог больше скрывать своего волнения и нежных румян на щеках. Дрожи по пальцам и спазмов в бёдрах. Это была странная Чонвоновская особенность - его порой дергало, когда Рики проходил мимо, и тот каждый раз пугался за друга, стягиваясь вокруг его тела в объятиях. Чонвон в оцепенении разглядывал отражение своего тощего лица в зеркале школьного туалета. В последнее время он ел так мало, что желудок начал отторгать поступающую пищу. Яна выворачивало в спазмах и тяжестью волокло вниз, даже дрожащие руки едва удавалось удержать в воздухе. Чонвон выглядел премерзко. С утра не успел выпрямить кудри, отсутствие завтрака сказалось потерей координации и неестественной бледностью на лице, под опухшими, красными глазами поползли вздутые вены. Ян задыхался в химических испарениях: остатках никотина и фруктовых ароматизаторов в воздухе, и запахе чистящих средств. Химия под кожей беспокоила его не меньше: вот-вот и Ян готов был сорваться, обнажив Нишимуре свой главный, сладостный кошмар.  За дверью раздался знакомый бас. Только блять не это. Чонвону не хотелось, чтобы Рики, и кто-то из его друзей, плетущихся рядом, видели его в таком состоянии. Ян спешно нырнул в кабинку и клубочком свернулся на унитазе. Ни-ки в добром расположении духа посмеивался вместе с одним из своих знакомых годом старше - Шим Джеюн, кажется. Нишимура звал его Джейком. Фруктовый запах электронных сигарет усилил напор и паром поплыл по потолку, до истерики раздражая Чонвоновские рецепторы. – У меня тоже с деньгами напряг сейчас. – пустил разочарованную усмешку Джейк, – Может и мне к Наен пойти? – Ты учти - у неё всё жестко. Мне просто повезло с заданием, её легко заинтересовать сплетнями. Чонвон быстро сообразил о ком идёт речь. Наен - одна из самых известных и ярких личностей в их школе. Статная красавица из семьи высокого положения и достатка, любящая нарываться на сумасшедшие приключения, сплетни, интриги и драки. Ян где-то слышал, она организовала некий открытый клуб, где желающие могут заработать денежными ставками за наиболее экстремальные поступки. – Так и как продвигаются дела с Чонвоном? – навеселе поинтересовался Шим. Сердечную мышцу пробрало онемение. Зрачки Яна в ужасе уменьшились, а протяжный вздох застрял в груди. Нет-нет-нет, не может быть! Чонвон подавил скулеж прижатой к губам рукой и сильнее сжался. – Хорошо. С ним не так уж и плохо возиться, знаешь. – довольно лепетал Нишимура. Так вот как он это называет... Возня. Не дружба. В случае Чонвона это никогда не дружба. – Ты смотри аккуратнее с ним! – настороженно вывалил Джейк сквозь смешки, – А то тоже присоединишься к голубой гвардии. – Ещё нет доказательств того, что он гей. Так что последи за языком, хён. – тон Рики прозвучал необычно резко. Какая гнусная глупость. Яма, которую Чонвон раскапывал сутками, в которую спустил себя по частям и уже готов был зарыться с головой, оказалась всего лишь спором. Спором ради денег. Его честь и достоинство оценили в 250 тысяч вон, ради глупых подростковых трат на которые не соглашаются родители. Рики просто вдруг понадобились деньги и ради них он пошёл на то, чтобы порыться в чужом белье. Чонвон и раньше предлагал ему пойти на подработку вместе, но Нишимура отказывался, ссылаясь на нехватку времени. У него ведь ещё есть друзья, у него жизнь бурлит и кипит и места честному заработку в ней не остаётся. А это ведь так просто, взять да выставить на аукцион чьи-то чувства, самое пугающее и оберегаемое. Но колкий вой в груди быстро перешёл в смирение. В конце концов Чонвон всегда был неудачником. С чего бы друг ему так соблаговолила судьба, что человек, так трепетно Яном любимый, вдруг по доброй воле согласился бы взглянуть в его сторону? Вся эта дружба с самого начала была вызывающей и нужно было оказаться редкостным глупцом, чтобы не обличить чужого коварного плана. Но говорят, любовь дурит людские головы и теперь Чонвон может кровью подписаться под этим фактом. Но отказаться от собственных чувств Ян был уже не в силах. Единственное, что ему оставалось - постепенно вычистить след своего присутствия из жизни Нишимуры, ненароком не ранив ни себя, ни... А так ли плохо ему будет без Чонвона? Ответ явился к нему на порог поздним вечером, спустя неделю попыток Яна отдалиться. Забавно было наблюдать за растерянностью Ни-ки и его внезапной навязчивостью. Интересно, что он боялся потерять больше: друга или деньги? Среди десятков сообщений, оставшихся без ответа, последним мелькнуло: «Я сейчас приеду». Чонвон ведь не настолько низок в своей влюблённости, что согласится вынырнуть тайком от бабушки на улицу поздно вечером, забыв про сон и гордость? Ян оказался посреди пустого двора, окутанного кольцом многоэтажных колонн и густо усеянного цветущими деревьями и кустарниками, по которым золотом разливался свет фонарей. На нем была одна лишь тонкая, жалкая пижама, не спасающая от сумрачного мороза. И никакой гордости при себе точно не имелось, только первые мелкие осколки ещё беззащитного юношеского сердца. Рики же, неуклюже толкаясь на скейтборде, нес за собой пьяную гарь и ветровку на плечах, которой укрыл парней, как только они уселись на холодные ступени перед мигающей высоткой. По старой привычке Нишимура уложил голову Чонвону на плечо, сквозь спиртовой душок пробивался личный аромат Рики и мир Яна тот час рухнул, как и вся собранная в кулак воля. Он не проронил ни одного упрека, вновь выслушивая пьяное нытье друга, мягко поглаживая его спутанные волосы и растворяясь в любимых, замыленных и раскрасневшихся глазах. Находил в себе силы улыбаться ему и делать вид, что у них всё хорошо. На внезапный вопрос: – Чего игнорил? – Рики однозначного ответа не получил. – Дела были. Очевидно, такого обоснования Нишимуре было мало, но он решил не копаться в чужом жизненном ворохе. Вместо этого полез в карман джинс, доставая подик, от которго вдруг пошёл горелый запах. – Сдохла дура. – раздосадованно заворчал Ни-ки и вновь порывшись в кармане выудил помятую, почти пустую пачку Bohem Libre с вишневым ароматом. Видимо, уже совсем подсел на искусственные запахи, пропитался и сам стал подделкой. Подпалив кончик Нишимура распустил под отсветом фонарей и высоток дымовые пути, бьющие в нос вишней. Вторую и последнюю сигарету в пачке он протянул озадаченному Чонвону. – Я не курю. – косо взглянул на друга Ян. – Самое время начать. – пожал плечами Рики, бестактно протолкнул сверток сквозь чужие, высохшие на морозе губы, и обдал бумагу огоньком.  Сухая тяжесть тот час обожгла слизистую и горечью осела в лёгких, не спасала и вишневая сладость, оставшаяся на губах. Чонвон тот час закашлялся и рукой схватился за плечо Ни-ки, уродливо изгибаясь. – Гадость, да? –понимающе усмехнулся тот. – Если знаешь, что гадость, зачем куришь? – резонно интересуется Ян, сгребая с век выступившие слезинки. – У меня ломка. – понуро отвечает Нишимура, опуская голову и вороша волосы ладонью, – Я скучал, – вдруг добавил он, чем заставил Чонвона испуганно осечься, – Ты не пропадай так больше. Я думал случилось что-то.  Случилось. – Нам ведь даже 19 нет. В таком возрасте каждый день что-то случается. – многозначно отвечает Ян и Нишимура тут же пускает усмешку вместе дымящейся вишней, согласно кивая. Слова и мысли стынут на морозе, точно метал накрепко приклеиваясь к языку. Рики греет хрупкую кожу слоями горячих вздохов, а Чонвон продолжает кукситься от тяжёлых, кислых осадков в грудной клетке, что с каждым вздохом становятся всё преснее и легче. Следом и груз мыслей постигает эта учесть. Рики себе отчета не отдаёт, пьяно дышит и ластится, и вдруг заглядывается на Чонвона, как на собранную из хрусталя статую, сияющую в холодном мерцании луны и теплых фонарных лучах. Слетающий с его изумлённо приоткрытых, маняще пухлых губ дым мешается с морозным паром.  – Ты такой красивый, Чонвон-а, знаешь? – бас Ни-ки стелиться по ветру хрипло и томно, и тело его быстро пресекает ненадежные границы с чужим, примыкая всё ближе. Как теперь Чонвон может ему верить? Хоть одному слову... – И ты... – как-то запоздало и растерянно подает голос Ян, пытаясь выбраться из гипнотического сна, пока пьяный ожог на лице становится к нему всё ближе, дыханием покрывает губы и к ним же опускает взгляд. Чонвон воротит голову и этим спасает себя в самый последний момент. Рики, смущенно замычав, укладывается обратно на его плечо. Ян теряет нить собственных мыслей, пытаясь понять природу действий Нишимуры. Действительно ли хотел он поцеловать Чонвона, или же алкоголь спутал юношеские порывы? Раздумья о первом одновременно приводили его в ужас и восторг. Тем временем Ни-ки незаметно подкрался к нему вновь - сжал холодную ладонь Чонвона в своей потной и горячей, крепко-крепко, точно в панике. – Посмотри на меня.  Ян и сам не заметил, что всё это время в ярком смущении разглядывал каменную дорожку под собственными ногами. Он поднял взгляд на Нишимуру и посыпался песчинками сквозь его теплые пальцы. Рики смотрел на него жалостливо, нежно и с непонятной для Чонвона мольбой, и вдруг поднес его ладонь к собственным губам. – Я хочу, чтобы ты помнил, что я никогда не врал тебе. – на замершей коже остался ожог от осторожного поцелуя, а затем ещё и ещё. Правду говорят - подростки жестоки. В Рики нет жалость к разъезжающемуся дыханию, пульсу и всем внутренним механизмам, что рушатся от мелких касаний его губ с кожей. Чонвон вдруг чувствует подступающий комок слёз и режет его в собственной глотке, тяжко выталкивая окаменевший воздух из груди. Ему было, что сказать, что выплакать, выкрикнуть и выплюнуть Нишимуре в лицо. Губы дрогнули, но так с них не сошло и слова. Чонвон пошёл старым путём и спрятал всё в куче мусора, которую именовал памятью, надеясь на то, что заведшиеся под черепом тараканы уничтожат всю эту дрянь и дадут ему задышать спокойно. Чонвон и сам не хотел с этим мириться, но в нём больше не было веры ни одному слову того человека, который всего неделю назад был Яну лучшим и единственным другом. Неприступной первой любовью, давшей трещины. Как бы Ян не старался, настырность Рики не давала ему и шанса на отступление. Нишимура пытался притереться как можно ближе, задавал двоякие вопросы, наивно пытаясь выпытать из Чонвона то, что уже въелось ему в кости и плачет не первый год. Ни-ки путала его холодность и отстраненность, но не пугала, лишь подбрасывала дров в костер их затухающей дружбы. Поведение Чонвона выводило Нишимуру на безрассудство. – Ты что, позвал меня на свидание и даже не предупредил? – со спесью хмыкает Ян. По людному, цветущему парку разлетается зеленая листва и аляпистые цветки, забивающиеся под ноги. Целый букет диких роз собран в руках Рики и сплетен подарочным свёртком. Драгоценный запах едва выбивается среди обилия растительности, душисто цветущей в границах парка. Нишимура неловко чешет затылок и неприметно розовеет. – Если ты хочешь - это будет свиданием. – уверенно заявляет он, – Но разве друзья не могут дарить друг другу цветы? – очевидно лукавит Рики, щуря лисьи глаза. – Без повода? – надменно уточняет Ян и одним взглядом заставляет плечи Нишимуры потяжелеть, а язык стыдливо забиться за зубы. Прогулка впервые проходит неловко, на губах Ни-ки читается недосказанность, а глаза его нервно бегают, шныряя по кустам. Потными ладонями он бессмысленно пытается стереть испарину со лба, и сквозь густой жар в груди удушено вздыхает. Чонвон несёт по парку букет, как тяжкое бремя и все пытается уловить ход чужих мыслей. Рики тянет, мечется, дрожит, а после позорно выдаёт себя. Пока Ян ничего не подозревая рассиживается на скамье, понуро опустив голову и разглядывая бегущие по парку пары людской обуви, Рики вдруг резко - совершенно на себя не похоже - тянет его за подбородок и ведёт слепой дорогой к своим губам. Чонвон ясно понимает - дело грязь. Он отвешивает Ни-ки пощёчину, злобно вопит в ответ на такую наглость и, оставив розы на лавочке, уходит прочь, пытаясь задавить панический плачь. Его главный кошмар сбывается на следующий день. Одна из приспешниц Наен в их классе на перемене садится с Чонвоном рядом и тот быстро смекает, что дело касается гнилых сплетен, которые из него попытаются вытянуть. – Представляешь, это всё был спор. – невинно хлопает глазами девушка, наматывая на палец прядку черных волос. Она безучастно улыбается и совершенно спокойно рассказывает Чонвону о том, что произошедшее сутки назад в парке - заключительная часть проверки, устроенной для него. Оказывается, по школе давно пополз слушок о том, что нелюдимый старшеклассник Ян за своей изоляцией скрывает порок - влечение к своему полу. Ведь ни разу не был замечен с девушкой. Откуда вылез такой внезапный интерес к его жизни Чонвон понять не мог, но едва не чертыхнулся от подобной наглости. Да какая кому разнится, что у него на душе?! – А ты молодец. – заключила девушка, нахваливая его, видимо, за разбитое сердце или искусно отточенное враньё. Чонвону стоило гордости не сорваться с места и начать кричать на весь кабинет, о том, как он устал, и какие окружающие его люди и игры, что они ведут - мерзкие и жалкие. Но он решил начать свой раунд. – Странно. – задумчиво заявляет Ян, – Такое было не в первый раз. Мы не целовались конечно, но он пытался... Я сначала думал, что он просто так забавляется, но если честно уже не уверен. Чонвон с садистским наслаждением впитывал в себя удивление с чужого лица. Он прижался к девушке ближе, махнув рукой, чтобы та подставила ухо, и лукаво нашептал: – Передай Наен, может она не на того подумала? Чонвон знал, что этими словами подожжёт костер неприятных для Нишимуры сплетен - это была его мелкая, пакостливая месть. Ян не мог и подумать, что этот тонкий намек всколыхнется на лучшего друга пожаром, не оставляющим от него даже костной трухи. Первое время Ян наслаждался прилетающими в чужую спину смешками и упреками, и надменно игнорировал жалобные переглядки. Нишимура писал ему и просил о встрече, но Чонвон специально оставлял сообщения непрочитанными - пошел бы он к черту. Ян был собой доволен. В один день зловонное клеймо было выбито прямо на парте Ни-ки, заплевано и закидано мусорной кучей. На парте, возле которой совсем недавно толпились текущие обожанием одноклассницы, внемлющие каждому слову Рики. Отныне он встречался в школе лишь с открытой враждебностью. Чонвона гадко пощипывала совесть, но он предпочел закрыть на неё глаза - побунтуют и забудут. В конце концов если толпа обошлась так жестоко со своим фаворитом, что было бы с Чонвоном, узнай кто о том, что он гей?  Но волна недовольств не утихла и переросла в неприкрытый буллинг, с которым ничего не могли поделать учителя. Ученики, занявшие себя травлей Рики воспитывались людьми, щедро спонсирующими школу, и они, в случае чего, замяли бы любой скандал. Сердце Чонвона захлебнулось в собственной крови в день, когда Рики вошел в класс с рассеченной губой и ссадинами на лице. Они сами продумали друг для друга одну ловушку на двоих. Теперь же совесть пускала Яна на ремни, не отпуская ни во сне, ни на яву, встревая в горле комом, не выпускающим в желудок ни крошки, ни глотка. Чонвону было страшно за Нишимуру и от себя самого. Близились каникулы. Стараниями Джейка, прежде мечущегося, а теперь занявшего твёрдую позицию за друга, травля над Рики сбавляла обороты, но он, со временем, перестал появляться в школе. Чонвон не мог этого выносить, даже замученным, ему проще было видеть Ни-ки, чем оставаться в неведении о его состоянии. Отрабатывая последние часы смены Чонвон написал ему сам с просьбой увидеться, но не рассчитывал на согласие Рики. Теперь они вправе полюбовно презирать друг друга. Но ответ поступил незамедлительно. Встреча произошла в том же парке, где спору, легшему в основу их дружбы, пришёл конец. Больше парней ничего не должно было связывать, но это не мешало Чонвону оплакивать то желанное, что не имело места в реальности и лишь редко пробиралось к нему в сон, изводя до кончиков нервов. В полупустом парке стояла вечерняя темь, уже зажигались фонари, а Чонвон, стоя под лучами одного из них, стыдливо мялся, не зная, с чего начать разговор. В его руках был пакет с продуктами, преимущество было в руках Ни-ки. Тот стоял в сторонке, будто пришел не поговорить с Чонвоном, а одиноко прогуляться по окрестностям парка вечером. Похудевший и побледневший, с потяжелевшим, утратившим огонёк взглядом, по-собачьему верным.  – Как ты? Давно не виделись... – решился подать голос Ян, взволнованно пожевывая губу и теряясь под прессом твердого, пугающе притихшего взора Нишимуры. – Терпимо. Сам как? – уверенной поступью, словно сняв ограничители, Рики направился к нему ближе. – Отвратительно. Рики в ответ на это беззлобно усмехнулся и подойдя вплотную взглянул на Чонвона свысока. – Я скучал. – признался Ни-ки и прежний вектор Яновских мыслей подло спутался и замылился. Совсем не это он ожидал услышать. Усевшись на скамейку Чонвон едва справлялся с пыткой огибающего его силуэт взгляда Нишимуры, на мгновение вернувшего свои краски. Его слова были бессвязным потоком, а в каждом предложении мелькало умоляющее «прости-прости-прости». Чонвон сбрасывал с себя до крови впившуюся в тело чешую вины. На мгновение ему показалось, что между ними всё как раньше, а прошлые ошибки - очередной преследующий Яна кошмар. – Я и не думал злиться на тебя. – ласково притормозил его Рики, перехватив дрожащие ладони своими успокаивающе тёплыми, – Это я должен извиниться. Стоило думать прежде, чем идти на такое. Видимо карма сработала. – разгружено посмеялся Ни-ки, но после сделался каменно серьезным, – Я заслужил это. Не представляю, как досталось бы тебе на моём месте. Я могу постоять за себя и меня есть кому защитить. Но ты бы справлялся с этим один и... Я готов был взять удар на себя.  Чонвон готов был посыпаться жалкой кашей из слез, мурашек и сердечных осколков прямо в горячие ладони. Кошмар Яна звучал, как самая сладкая сказка, льющаяся в уши. Разве могло быть все так хорошо? Но Чонвон совсем не желал для Рики постигшей его участи. – Это из-за меня. Если бы я уследил за своим языком, ничего бы не было. Ты не заслужил такого. – виноватыми фразами Чонвон зажевывал выступающие слёзы. Как же крупно он оплошал, как глупо и подло поступил с тем единственным, кого мог назвать близким человеком, и этим сам оборвал связующую нить. Бездумно подстроил ловушку человеку, которому на самом деле не способен пожелать зла, и поймал рикошет от мстительного выстрела. – Так же, как и ты. – мягко ответил Рики, оглаживая пылающие Чонвоновские щеки, тронутые ветром и следом удавленного плача. Прежде он мог позволить себе дать слабину рядом с Нишимурой, но сейчас хотел казаться ему как никогда стойким, – Ты заслуживаешь самого лучшего. Мне очень жаль, что всё так получилось с нами. Я действительно считаю тебя своим другом, лучшим другом даже сейчас. Даже больше... Не знаю, что ты будешь думать обо мне теперь, но Чонвон-а... Ты всерьёз нравишься мне. Очень. В который раз Рики обходится с ним столь нежно жестоко, что Ян медленно сходит с ума. Он больше не может держать комок чувств в себе - сыпется солеными слезами на теплые ладони Рики и перехватывает их собственными, ластясь намокшими щеками. – Я люблю тебя. Со средней школы, представляешь? – признание слетает с губ так легко, и оставляет за собой пробоину в груди, отторгшую накопленный годами сор. Внутри всё наконец стихает. Рики изумляется с детской искренностью и смывает пальцами соленые потеки с Чонвоновского лица, попутно оглаживая его. – Ты прости меня, ладно? Подарив ему надежду Нишимура сам пронзает её пулей. Обеспокоенные происходящим в школе родители Рики в следующем семестре собираются перевести его и уехать подальше, боясь пережитков травли. Ни-ки обозначает эту встречу последней и этим оставляет на месте спелого юношеского сердца свернувшийся, засохший лепесток. – Ты обязательно встретишь кого-то лучше. Того, кто отнесётся к тебе достойно. И это не я, Чонвон-а. Я люблю тебя так сильно, но это не я. – Рики говорил это сквозь историческую дрожь и спавшие на его тело стразы слёз, спрятанные в тугих объятиях. Чонвон не хотел его слушать, не хотел отпускать и лишь бил кулаками в грудь, пытаясь достучаться до безжалостного Нишимуровского сердца. Может это ещё не конец: они могли бы общаться удалённо, находит время для поездок на встречу друг с другом, но что было бы, прознай об этом кто-то из класса? К тому же, совсем скоро они окончат школу и, вероятно, разъедутся ещё дальше. Рики выдвинул свой железный аргумент: он поступил как последний подонок и этим сам перечеркнул свое место в Чонвоновской жизни. Он лишь хотел сказать напоследок, как сильно любит и оставить все между ними в совершенстве - завершённости. – Можно я поцелую тебя? На прощание. – невинно вытянул Рики, жалобно, но в то же время настойчиво глядя Чонвону в зареванные глаза. Тот спешно закивал головой, и был готов умереть в тот же миг, когда их последняя секунда будет прожита. Ни-ки нежно улыбнулся и спустя секунду Чонвон прочувствовал эту улыбку на своих обветренных губах. Нишимура сминал их осторожно, плавно и мягко, осведомленный о неопытности Яна - это был его первый поцелуй, и Чонвон готов был заречься - последний. Кроме Ни-ки ему больше никто не нужен. Ян как в спасательный круг вцепился Рики в волосы, прижался теснее, пытаясь в нужном темпе раздвигать его плотные, невероятно сладкие и мягкие губы, оставляющие фруктовое послевкусие. Чонвон целовал его так отчаянно и рьяно, пускай и неуклюже. Он боялся потерять каждый миг, каждый вздох, каждый облезший кусочек кожи. Но им всё же пришлось оторваться. Рики нежно погладил макушку Чонвона, смотря на него безжалостно влюблённо и оставил свой последний след на размякшем Чонвоновском сердце. – Прощай.