The black line

Кухонная подсветка укрывает узкое пространство теплым вечерним оттенком. Небо за окном напоминает вспенивающийся сироп, или яблочный бурбон, среди прочих бутылок стоящий на чистой, имитирующей мрамор столешнице.  Хисын с трубкой у уха бродит по кухне от стола к пустой плитке, заполняя своим звонким голосом стоящую в квартире тишину. Сессия перед летними каникулами была окончена успешно и парни нашли в том лишний повод до отвала залить желудок разнородным пойлом в новеньком, ещё не опробованном ими ночном заведении, рекомендованным знакомыми с потока. Джей, поджав колено, рассиживался на кожаном стуле, нервно постукивая пальцами по поверхности стола. Желания напиться в нём было на порядок меньше, чем во взвинченном Хисыне, и был лишь один небольшой нюанс, сменивший курс Джеевских мыслей. Алкоголя в его жизни и без того всегда было навалом. У родителей своя известная, элитная фирма, в погребе родного дома покоится долголетняя коллекция вин и лучших сортов выпивки. Ещё будучи мальчишкой Джей жадно проливал на губы драгоценный вкус, не испытывая от него никакого восторга. От дешевого пойла эта жижа отличалась для него лишь более шелковистым вкусом и убаюкивающим мороком вместо подползающей истерики. По достижению 16 лет Джей появлялся на различных банкетах и светских мероприятиях, где старшим нравилось забавляться с тем, чтобы подливать юноше чего покрепче и прослеживать реакцию организма, точно у подопытной крысы или всеобщего шута. Выпивать приходилось и для того, чтобы развязать язык избалованным сливкам общества, приспустив их до разговора с бывшим отребьем, путем одной лишь хитрости отвоевавшим себе место под золотой монетой солнца. Ещё с тех пор ему в мозг въелась эта гадкая привычка лебезить. – Я не пойду в клуб с тремя парнями. Мы же это уже обсуждали. – грозный голос Юны шумно лился из динамика. Трудная она девчонка, но кажется именно эта черта увлекает в ней Ли. Юну среди бесцветной массы Хисыновских одноразовых пассий отличает лишь то, что дружба в их случае очень растяжимое и порядком затянувшееся понятие, стремящееся к неизбежному скачку. Но более горделивого кретина чем Ли, Джей встречал разве что в отражении зеркальном или пеплом на дне горящих ненавистью зрачков, с которых наконец слезла жестокая розовая пленка. – Ну какими тремя парнями? Я не в счёт... – даже Джей улавливает несдержанно сорвавшуюся усмешку по ту сторону, – Чонвон не факт, что пойдёт с нами, а у Джея кризис ориентации. – Пасть закрой. – грубо отрезает Пак, замахиваясь на Ли штопором. Впервые способность Хисына считывать Джеевский настрой, как свой собственный, сыграла Паку не на руку. Сколько бы он не отмахивался, для Ли очевиден был повышенный интерес Джея к Чонвону. Хисын проговорился, что помимо всего прочего специально не заявлялся в курилку, надеясь, что парни друг с другом разберутся сами, а теперь выкинул идею позвать нелюдимого Чонвона отметить сдачу экзаменов вместе с ними. Хисын не то чтобы друг Яну, помимо Джея и, на некоторую долю Юны, у Ли не водится друзей. Остальные для него лишь мимолётные образы, порой сами липнущие к успешно социализировавшемуся студенту. Там наболтал лишнего, тут похлопал глазками и, невзирая на дикую конкуренцию в учёбе, чужой конспект и отлично за экзамен в кармане. Чонвон был одним из таких полезных людей в его поле, и все же не беспрекословной марионеткой. По словам Ли, Ян вовсе не та дрянь, которой его принято считать, Чонвон отзывчив и добр, если к нему отнестись по-человечески. Но Джей и сам давно понял, что перед ними двумя крупно оплошал. – Ты это объясни тем придуркам, которые про нас по всему универу шепчутся. – Милая, если я пойду объяснять это всем и каждому, то во всем универе останемся только мы в четвёртом и твоя обожаемая подружка. – с лица Хисына не слезает замученная улыбка, которая в последние дни начинает Джея порядком выводить из строя. В его голове творится сплошная разруха, не подлежащая починке. Единственный выход - вычистить всю мертвечину изнутри и вернуться к истокам. Начать всё с начала, а не совать свой сердечный груз дальше позволенного. – Я пойду только с ней. Если никто не будет против. – наконец сдаётся Юна. – Я не буду против, даже если ты притащишь толпу своих подруг. И этим двум тоже не помешает. – извилисто отвечает Ли и из трубки тот час доносится приглушенный девичий кашель, очевидно принадлежащий Минджу. – Видишь, че творится из-за тебя, Минджу аж подавилась. – затараторила Но, хлопая подругу по спине, – Следи за языком, придурок. Заряжённые аккуратные пальцы со снятыми лишь наполовину накладными ногтями раздражённо сбрасывают вызов. Девушка пропускает из груди тяжкий мятный выдох и устало заваливается на кровать, рядом с подругой, поедающей переданное матерью печенье из аляпистой коробки. Юна оленьими глазами поглядывает на Минджу, выпрашивая желанное. Учеба порядком распотрошила их, организм подавал сигналы об истощении, но напиться казалось идеей более заманчивой, чем отоспаться. Мозг ещё можно усыпить, а вот разбушевавшимся чувствам никакая стена не помешает пробраться в голову кошмаром. Но Минджу к людным тусовкам, да ещё и в мужской компании, относится настороженно. Пак почти не притрагивается к алкоголю в отличие от Юны, что с 15 балуется этиленгликолем и может заглотить и водку с горла. Для Но это - единственное решение любой проблемы. Она своими руками безжалостно рвёт себя пополам, а после с детской инфантильностью топит образовавшийся в черепе хлам в алкоголе, как бумажный кораблик в грязной луже. Вряд ли он годен на что-то ещё. Минджу же любит домашний уют, засыпать под асмр, а самой до слёз романтичной картиной на вечер для неё стал бы «Шрек». И никакого выхода в люди. Каникулы особенно нравились ей этой социальной изоляцией - все знакомые отправлялись к родственникам и редко выходили на связь, и это позволяло Минджу с головой окунуться в омут приятного одиночества. Со своей семьёй у Пак напряжённый отношения и несмотря на все родительские передачки и подарки, Минджу не спешит домой - бежит от него, как от жалящих искр пламени. Только вот Но прекрасно знает об одной своей привилегии - как бы не старалась, Минджу никогда не находит сил ей отказать. Ведомая, слабая и сладкая, как тающая вата. Юне стоит лишь взглянуть на неё, как губы обретают знакомый приторный вкус и тут же просыпается желание разжевать их до мяса, чтобы навсегда запомнить потерянное ощущение. Вот и теперь уломать Пак на недолгий поход в клуб составляет не слишком много времени и сил.  В маленькой спальне двухкомнатной съёмной квартиры стоит ненавязчивый кремовый запах. Бледные шторы, вьющиеся по полу, скрывают за собой вечернюю темь. По углам расползается смятая одежда, белье и обувь, редкие плюшевые игрушки, выигранные в автоматах, кривые стопки книг и тематические журналы, цветные баночки энергетиков и скомканные упаковки еды. На туалетном столе вместе с расческами, заколками, украшениями, косметическими и уходовыми средствами покоится забитая пепельница. Запотевшее зеркало измазано отпечатками пальцев и крашеных губ. – Так прихорашиваться ради такого придурка? Мрак, онни.  Но поднимает шелковые чёрные пряди, собирая их за голову в попытках понять, стоит ли как обычно заколоть волосы хвостом, или оставить распущенными. Кошачьи глаза соблазнительно подведены чёрной подводкой и переливом темных теней с блестками, тонкий слой румян и скульптора скрашивает бледность кожи и тональника, консилер мастерски погребает под собой след недосыпа после оконченной сессии. Но внимательно прицеливается к собственному отражению и порой, невзначай, переводит взгляд на Минджу, в позе лотоса сидящую на кровати по-прежнему в домашних шортах, совсем не скрывающих мягких молочных бедер, и объёмной футболке. Её оплетает кокон заползшей на кровать одежды и карт таро, а во рту все ещё растворяется сладкое печенье, остающееся крошками на пухлых, засахаренных губах. Голод опускается к желудку и закрадывается в самый низ раздутых девичьих желаний. – Колесо фортуны. – задумчиво комментирует Минджу последнюю минуту, совсем не замечая увлеченного ею острого взгляда. – И что это значит? – Кармические отношения. Здесь есть вариант того, что вы будете постоянно сходиться и расходиться. Короче - нихуя хорошего, судя по остальным картам. Хоть ты и нравишься Хисыну, больше он привязан к чему-то материальному, собственному комфорту и каким-то загонам. Всё очень импульсивно и непостоянно. Ну, как и он сам, в общем-то. – на последних словах Пак безнадёжно усмехается, заправляя длинные пряди волос за ухо. Но закатывает глаза с недовольным цоком, а после вновь ловит свое отражение, скрупулёзно приглядываясь. – Почему я не удивлена? Минджу ласково улыбается, поглядывая на околоболезненно стройный женский силуэт сквозь плотно прилегающее, короткое чёрное платье с высоким горлом и без рукавов. Пак говорит что-то о кармической связи и семейных сценариях. Юна не может сосредоточиться на этом словесном потоке, пока по ангельски очаровательному лицу Минджу плывет сладкая улыбка - её блестящие губы напоминают Но дутый мармелад. Пак уводит задумчивый взор в бок в своих размышлениях, смущенно тушуясь и избегая прицела хищного взгляда, робко перебирая шелковые пряди волос, точно у диснеевской принцессы. – Но если хочешь знать лично моё мнение - у тебя сейчас такое лицо, как будто ты потенциально готовишься сесть за его убийство. – Надеюсь не дойдёт. – раздражённо заключает Юна, решая наконец оставить волосы не собранными. Выдавливает мятную жевательную подушечку из смятой упаковки, кладя на язык, и обильно спрыскивает вишневые духи на запястья, размазывая аромат по коже. Минджу тот час подплывает к подруге мягкой, бесшумной поступью, сгребая её в кольцо объятий и укладывая голову на плечо, с хитрым прищуром всматриваясь в зеркальное отражение. – Тебе не нужно стараться, чтобы хорошо выглядеть. Пак чуть притирается к Юне щекой и та явно прощупывает сладкий аромат кокосового шампуня, стекающий с пушащихся прядок, щекочущих щеки. Взгляд вновь поймал объемный контур чужих губ, растянутых в прелестной улыбке и веки тот час блаженно опустились. Но застыла на нервном выдохе, и не отдавая отчета своим действиям осторожно прильнула вперёд.  Минджу, как всегда, оказалась предусмотрительнее - сбежала мастерски естественно, не оставив за собой и грамма неловкости. Улыбка не слезала с её нежного лица - Пак светлейшее создание из всех, кто когда-либо был знаком Юне. И в какую же злую шутку с ее невинностью сыграла судьба, раз подкинула безумную тень в виде Но. Юна её ручной монстр с расколотым на двое сердцем. Несмотря на отговорки Минджу, Но около полу часа пыталась всучить ей свою одежду, пускай Пак в сущности было плевать на качество своего внешнего вида конкретно сегодня. Настроение не для экспериментов и прихорашиваться не для кого, но Юна нашла аргумент в том, что когда, если не в 20 таскать мини, внимательные взгляды и осколки чужих сердец под подолом.  Когда Пак помогала подруге с лаком для ногтей, Хисын вновь потревожил девичий покой звонком по видеосвязи. Хвастался тем, что все таки вытянул своего знакомого с медицинского в люди и собирается вернуть ему обещанный долг. – Ну, помнишь, когда он Джея зашил, я ему бутылку пообещал. Держу слово. – склоняясь над столешницей Ли с грохотом придвинул к экрану крупную стеклянную бутылку красного вина, дизайн которой состоял из белоснежной наклейки с разводами виноградного сока и крупного значка производителя в центре. Скучная классика отдавала люксовым послевкусием. – Хорошее вино хоть? – скептически сощурилась Юна, придерживая обе руки в воздухе: на одной Минджу обмазывала лаком её ногти, во второй дымом шипела сигарета. На одной ноге в облипку сидел кожаный сапог чуть ниже колена, с каблуком точно у кукол Братц. Его расстёгнутая пара валялась под столом. – Самое лучшее. – уверено ответил Ли, кивнув вдогонку, – Это родители Джея подарок подогнали. Ну, помимо прочего. У них типа свой бренд. – Что у них?! – удивленно встрепенулась Юна, тут же получив предостерегающий удар по руке от Минджу, – А тому ли я дала..? – разочарованно пробурчала та, мотая головой. – Даже не думай. Не твоего полёта птица. Ты бы знала, сколько одна такая бутылочка стоит. – Повезло тебе, да? У самого-то таких денег нет. – огрызнулась в ответ девушка, выбивая из Хисына короткий смешок, – Ты мне кстати долг за кофе уже месяц торчишь.  – Да верну я, че ты начинаешь.  – Че я начинаю?! Знаешь что! – завопила Но, сквозь приглушенный смех Минджу, – Перезвони мне, когда у тебя появятся свои деньги, а не Джея. А ещё лучше свой пивной завод! – озлобленно фыркнула Юна и тут же сбросила вызов.

***

Чонвон с ужасом разглядывает отражение ярких синяков, расплывающихся по опухшим мешочкам под глазами. Его призрачная кожа цвета грязного снега потеряла естественный теплый, карамельный оттенок. Перед глазами плывет шум, пятна и густая темнота, заполняющая пространство. Тело немеет с головы до ног и теряет координацию, Чонвон цепляет дрожащими пальцами столешницу, но это весьма ненадёжно помогает ему стоять на немощных ногах. Подобно его коже, яркое вечернее пятно за окном сменилось грязью густых туч. Чонвон ненавидит дождь и до животной паники боится грозы. Его отец погиб в аварии в ливень, когда Чонвону было пять. Не выдержав разлуки и гнета родственников мужа, плюющихся обвинениями, его мать повесилась через мучительно долгие для Яна полгода. Каждую ночь он просыпался под задушенный женский плачь. Трагедия произошла в жуткую грозу, пока Ян мирно смотрел телевизор в гостиной. Испугавшись шума он ринулся в мамину спальню, но обнаружил лишь бездыханное тело, свисающее с люстры. Так и просидел целый день, забившись в угол, не пропуская в горло ни глотка ни крошки, не находя сил даже сдвинуться с места под громовые раскаты. До тех пор, пока из зловонной квартиры его не вытащили обеспокоенные соседи. В искусственно созданном состоянии дизморали, когда ноги и разум не держат в равновесии, далеко не лучшим решением будет добить себя световыми вспышками, выворачивающими внутренности, и едкими коктейлями, после распития которых можно остаться без средств связи и к существованию в целом.  Но Чонвон прется в этот людской забой лишь отчасти ради себя - ради собственного эго. Замазав предсмертные следы на лице он цепляет на ослабшее тело черный пиджак поверх белой футболки и закидывается таблеткой фенибута перед выходом, сгребая всю упаковку в сумку - помогает от бессонницы.Он обещает себе, что сегодня всё будет по-другому. – Ты плохо выглядишь, может всё-таки домой поедешь? Джей на машине, он подвезёт. Чонвон едва реагирует на слова Хисына, встревая в гуще жужжащих мыслей. Знакомый запах, вьющийся на кухне и ощущение крепкого стола под пальцами выворачивают Чонвона внутренностями наружу. Он уверен, что явившись на порог Паковской квартиры выбелился ещё больше от ушедшего к пяткам давления и сердца. Как унизительно представать перед ним в таком уродливо истощенном виде. Джей, как всегда, выглядит подло великолепно - его отросшие каштановые волосы небрежно, но так соблазнительно разбросаны по лицу. От чёрной, искусственно потертой кожанки несет терпкими духами, на шее висит серебряная цепь, на которую Чонвон и сам мотается своей выдержкой. На узловатых музыкальных пальцах сидит кольцо Chrome hearts, в которое Яну хочется впиться зубами. Выразительным, тёмным взглядом Джей электризует его, точно оголённый провод. – Я в порядке, правда. – неловко улыбается Ян, едва выдавливая голос. Чертов трус. Перед совместным выходом пятеро пропускают в кровь по стакану бурбона, предоставленного Джеевскими родителями в целом комплекте. Чонвону жжет связки и глаза, в голову врезается тупая боль, словно не внутрь, а витая где-то около. Возможно, это лишь преследующий его осторожные движения Джеевский взгляд. Чонвон медлит, когда компания выдвигается в коридор, оставаясь позади, и крупно вздрагивает, когда чувствует касание горячей ладони на спине, пробирающееся под пиджак и липнущее к телу сквозь тонкую ткань до тока, гуляющего по костям. От Джея плотно тянет спиртной одышкой и терпкой горечью дорогих духов. Чонвон блаженно прикрывает глаза и на секунду врастает в пол, позволяя Паку прижаться ближе и губами коснуться уха. – Ты выглядишь потрясающе. – Джей томно греет кожу пылкими вздохами, отрываясь от тела так же незаметно, как подкрался секунду назад, и оставляет после себя неприятную морось в позвонках. Яну нужно, чтобы он касался его ещё, ещё и ещё. Не за этим ли он перешагнул через труп собственных принципов? Толпа людей и стекающие с кожи запахи поглощают Чонвона, как бездонная акулья пасть. По глазам пулями стреляют аляпистые блики, завораживающие басы музыки скачут в желудке и расползаются к горлу, в спазмах сворачивая тело до рвотного рефлекса. Минджу обеспокоенно тушуется рядом, возле барной стойки, где понуро рассаживается Чонвон, придерживая в руке бокал. Её приглушенный, томный голос разряжает Яна. Длинные шелковые волосы поглощают весь спектр паразитирующих вокруг оттенков, Пак зацветает на глазах, но в Чонвоне то не вызывает даже глухого звона. Его взгляд плотно и всюду оплетает силуэт Джея, потерявшегося в толпе и уже плетущего свои сети в незнакомой компании. Чонвона злит каждая улыбка Пака, редкие из которых отлетают и в его сторону: то ли дразнят, то ли скалятся. Хисын стоит рядом с ним, а Юна во всю змеей вьётся на танцполе, стараясь обеспечить себе и подруге пару-тройку бесплатных коктейлей. Со временем она пропадёт из поля зрения Яна и Минджу, что-то беспокойно тараторящая рядом, взволнованно стихает, спустя несколько минут оставляя Чонвона один на один со стаканом лонг-айленда. – Что-то с ним не так. – обозначает Джей, тщательно рассматривая силуэт Яна, шатко оторвавшегося от стойки. Даже с дальней дистанции и в световых шумах клуба можно было разглядеть сплошное красное пятно на его лице, сияющее потом. Не в практике Чонвона перебирать, он всегда придерживается четко установленной нормы и дело, в общем-то, не только в алкоголе. – Шутишь? Он наконец-то расслабился, дай парню отдохнуть. – весело кричит ему в ухо Хисын, пританцовывающий в такт музыке и, по всей видимости, намеревающийся сорваться на танцпол. – Думаешь? Он не... – Джей на секунду осекся, нервно зашевелив глазами, – не похож на человека, который будет так напиваться. В это время Чонвон уже подкрадывался к плавно двигающимся людским силуэтам, тонущим в неоновых вспышках. – Где он напился-то? Нормально всё, на ногах стоит и ладно. Да и откуда тебе знать. В тихом омуте... – Хисын не договаривает, опрокидывая рокс виски и сам делает шаг в сторону танцпола, но тормозит, ощущая на своем плече тяжесть чужой ладони. – Ты не видел Юну? – в глазах Минджу скребся страх, Пак дергалась, оглядываясь по сторонам. – Я думал она с тобой. – Я тоже. Хисын состроил задумчивое лицо, поджав губу, но спустя секунду махнул на девушку рукой. – Танцует наверное, или в туалете прочищается. – Я звонила ей, она трубку не берет. – сорвано лепетала Пак. Ли цокнул и закатил глаза. – Не маленькая, сама разберётся. – очевидная раздраженность считывалась в его поведении. Тем не менее Хисын нервно прошелся взглядом по помещению, грозно нахмурив брови. Минджу накрыло яростью, она испуганно верещала о том, что может случиться с подругой, потеряй та бдительность и уговаривала Хисына помочь ей найти Но, ссылаясь на плохое предчувствие. – Предчувствие у неё... Ты что собака?! Заебали. – озлобленно выкрикнул Ли и густо выдохнув, всё же согласился помочь. Казалось бы нехотя, но Джей способен был разглядеть прикрытый слоем раздражения ужас на лице Хисына. Он всегда вел себя так, когда вечное спокойствие ломалось внутри и всегда это происходило по вине одного и того же человека. Хисына Минджу порядком выбешивала. Бесхребетная дура, что и на шаг не может отлучиться от Юны, а та поощряет, вечно нежится с ней, как с ребёнком. Точно - маленький, избалованный ребёнок Пак Минджу. Дыхание напоминает рев, когда Ли, отделившись от девушки, толкается сквозь толпу в поисках подруги. Ему и вправду стоило быть осмотрительнее - здесь любой урод на квадратный метр мог позариться на то, что ему не принадлежит - даже единичный взгляд Но.  Ли запивал это раздражение последние несколько часов, лишь бы не вывалить наружу своё безобразное собственничество. Пусть Юна делает что хочет и с кем хочет, его это не касается, ни расшатывает ни капли. Ни одной. Слишком уж она своенравна, нарвётся на какого-нибудь придурка и решит завершить с ним свой остаток жизни - так ей и надо, пусть удавится, как и Хисын своими грязными чувствами. Он не умеет, не сможет дать Но всего того, чего она заслуживает, Юна вообще не входила в его планы. Прежние отношения Хисына, все, как одно - тяжкий груз. Ли никогда не хотел делить с кем-то свою душу, считая любовь лишь кровавой расчлененкой, пусть и на возвышенном уровне. Существовать в одиночестве и не превращать свои чувства в тень преследования всегда было проще для него. И Ли впервые проиграл, ведь Но быстро установила свои правила, которым Хисын был готов безропотно подчиняться. Он не может это объяснить, но что-то было в Юне такого, что цепляло с первого же взгляда и Хисын лишь по собственной неосторожности поддался девичьим чарам. Но не он один. Хотя Но и слыла одиночкой, вокруг нее было много людей, что как дикие псы пускали на девушку слюни. Ли не хотел опускаться до их числа, пару раз намекнул, а получив нахальное сопротивление слился. Обычно Ли так просто не отпускал то, чего желал, цеплялся зубами и ногтями до ломки. Ему легко удавалось, точно марионетку, брать людское внимание в свои руки и дергать за ниточки в нужном направлении. Но в этот раз преградой на пути к чужим чувствам стали собственные. Теперь Хисын с Юной были наравне, и он не был готов к игре, в которой больше не имел преимуществ. Ли размяк до тающего сахара, до тока в пальцах и ломающих изнутри бабочек. Юна, в прочем, всем своим видом давала понять, что им не быть вместе. Но зачем-то заботилась о Хисыне так, как никто прежде, словно Ли действительно представлял для неё ценность. Так было далеко не со всеми, Юна вежлива, но не нежна. Но почему-то на Минджу она всегда смотрела сквозь сладкую полудрёму, а на Хисына деспотично и с высока, стеной отгораживая Ли от опасностей снаружи. Ничего, с чем он не мог бы справиться, но против самой Юны у него нашлось лишь одно средство - замена.  Хисын никогда не вступал в фальшивые связи, наслаждался вьющимся вокруг него вниманием, но никому не врал. Ему нужно было не больше, чем редкий перепихон.Теперь же тела на кровати менялись чаще, чем постельное белье, оставаясь на полотне лишь смазанными чертами подтеков алкоголя и господствующего образа. Образа Юны. Он солжет, если скажет, что не надеялся, что этим вечером Минджу и Чонвон с горя сольются друг к другу в объятия. Для Яна же будет лучше, питать надежды касательно Джея все равно, что медленно затягивать удавку на собственной шее. Спустя минуту скитаний толпа выплюнула Хисына в небольшой замыленный коридор - курилку, где людские тела слипались вплотную, впивались всеми конечностями и зубами, словно пожирали друг друга. Среди них Хисын разглядел Но и к ужасу - не одну.  У Ли дернулся глаз, а кулаки сжались против роли. Челюсть заскрипела от злости, когда острые зубы шоркнулись друг об друга и Хисын подорвался с места, ныряя в толпу сквозь забитую гущу кислого воздуха. Прежде он мог лишь предполагать, с кем Юна коротает время и легко мог гнать беспокойные мысли из головы, но когда всё это безобразие предстало прямо перед глазами, Хисыну заволокло рассудок пеленой дыма и эгоистичной злобы.  Юна безвольно, вяло целовала незнакомца, прижатая его телом к стене. Её гладкие волосы растрепались, а на лице застыл смазанный след помады. Но очевидно не в себе или Хисыну только хотелось так думать. Грубо оттолкнув парня в сторону он с той же жёсткостью схватил Юну за руку и спешно потащил на улицу, наплевав на недовольные девичьи вопли и попытки сопротивляться. Совсем захмелевшие и оттого едва ощутимые. Хисын больше никуда её не отпустит сегодня. Вытянув девушку на улицу, где стоял неприятно холодный, бензиновый воздух, Ли ещё долго выслушивал озлобленные крики. Выдыхая пар он потянулся к Юне, чтобы передать куртку, но та оттолкнула его столь же грубо, как Хисын оттолкнул от неё незнакомца несколько минут назад. – Ты вообще меня слышишь, придурок?! – осипше вопила Но, – Кто я, по-твоему, такая, раз меня можно схватить, как тряпку, и потащить куда вздумается?! Что блять на тебя нашло?! Хисыну нечего было ответить. Разумеется, он мог поступиться своими предрассудками, упасть на колени, начать сорить перед Юной словами о свои чувствах, но Ли вовсе не уверен в своей стойкости и истинной значимости в глазах подруги. – Окей, да мне не нравится, что тебя лапает незнакомый мужик! Не ты ли у нас такая правильная, что не хотела идти сюда без подруги, а теперь зажимаешься с кем попало в коридоре? Двухвостка. – грубо выпалил Ли спустя минуту словесных перепалок. Но прыснула изумлённой усмешкой и оскорблённо насупилась. – Это тебя не касается. – тихий голос Юны походил на тигриное рычание, а дикий, хищнический взгляд с потекшей подводкой пускал Хисына на лоскутки. – Да я, блять, знаю, что не касается! Но что мне делать, скажи?! Я не нравлюсь тебе? Окей - я не лезу, но ты сейчас подняла всех на уши! Минджу бегает по всему клубу ищет тебя, звонила раз двадцать! Я тоже беспокоюсь, мало ли какой урод куда тебя утащил, может ты уже в отрубе в чьей-то машине валяешься, пока тебя одделывает какой-нибудь подонок! Господи, я же тоже волнуюсь! Мне не всё равно, ясно?! Я тебя сюда притащил, я несу за это ответственность, я... Я не хочу, чтобы здесь ты была с кем-то другим. – Хисын истошно выплевывал наружу всё, что уже залежалось и перегнило внутри, но так и не смог добраться до самого сокровенного - слишком глубоко спрятал.  На последнем слове он застыл.  Застыла и Юна, глупо хлопая глазами и, кажется, вполне понимая, к чему Ли пытается подвести. Несколько минут она собиралась с мыслями, глотала встрявший в горле ком и давилась словами, не в силах вытащить их наружу. – Ты нравишься мне. – вдруг твёрдо произнесла Но, пошатнув Хисына этим заявлением. Но слова эти, вместе со стеклянным мрачным взором, звучали скорее, как упрёк, чем признание, – Но это ещё ничего не значит. Хисын едва глотал вставший ножом в груди воздух, кончики пальцев прокалывались шипами изнутри. Юне, очевидно, было, что ему сказать. – Ты ненадёжный. Вечно вляпываешься в какие-то неприятности, шатаешься где и с кем попало, плевать хотел на тех, кому нравишься. Как можно доверять такому человеку? Давно Хисын не ощущал такого - боли от чьих-то слов. Но Юна мастер в том, чтобы причинять Ли страдания, её язык острый, как самурайский меч и заточен строго под Хисыновское сердце. Безупречное орудие пыток. Может он и не самый приятный человек, что уж скрывать. Кретин. Но больнее всего было слышать от Но, что та ему не доверяет, хотя такой исход и был предсказуем. Хисын не доверяет себе и сам, но ему бы только найти повод попасть к Юне в капкан, и он тут же обрел бы и веру, и совесть и дом. – Несколько месяцев назад Минджу призналась мне в чувствах. – Но сказала это так спокойно, но так жестоко.  Хисын подозревал и прежде, между игривыми дружескими переглядками очевидно пряталось что-то более глубокое. В том и была для него причина Пак призирать, она встревала между ними с Юной, но страшнее было то, что Минджу была лучше. Достойней. Она ведь не импульсивная сволочь, как глупый ребёнок играющая в догонялки с собственными чувствами, в Минджу всё было строго и основательно. Надёжно. – Я сказала, что мы можем быть только друзьями, но знаешь... Перед этим мы целовались. И мне понравилось. – Юна так очевидно намеренно выделяла те слова, что могли сильнее уколоть Хисына под дых, что тому оставалось лишь в оцепенении и дрожи врасти в своё место корнями. – Может она нравится мне не так сильно, как ты. Но с Минджу я могу быть в спокойствии. С ней надежно и просто, Минджу заботится обо мне, всегда помогает, даже когда я не прошу. А с тобой мне вряд ли светит дожить и до 30. А то ты сопьёшься или строчишься на чьей-то хате. – Я не наркоман. – грубо отрезал Ли.  – Неужели? – с ядом щелкнула Юна, – Как, скажи мне, ещё называют людей, употребляющих наркотики? – Я не зависимый. – Тогда брось. – кинула вызовом Но. Ли тут же нахмурился и отшатнулся в сторону. В действительности, торчком он себя никогда не считал. Может, порой перебирал с алкоголем, но в том была вина Юны и его неумения решить с ней всё на словах. А спайсами, коксом и марками Ли просто редко баловался - это ведь не серьёзно. К тому же, Юна и сама не была чиста в прошлом. – Я бросила. – резонно ответила Но, – И у меня была токсикомания. Я сама знаю, как это тяжело и не хочу, чтобы ты пережил такое. А за свои фокусы ты ещё и на срок нарваться можешь. Это не втихую от родителей клей нюхать, всё гораздо серьёзнее, понимаешь? Это огромная, огромная проблема! – она тяжело вздохнула и расслабила плечи, – Ты встреваешь во всякое дерьмо именно когда бухой или упоротый. Сам делай выводы. Я ведь не желаю тебе зла, наоборот. Юна нежно улыбнулась ему, но кивнув головой засуетилась уйти прочь. Хисын видел отблеск слёз в её глазах и все же поспешил остановить Но, вновь перехватив её руку - на этот раз мягко и осторожно. – Услышь меня, пожалуйста. – настойчиво давил Ли, схватившись за хрупкие девичьи плечи, – Я брошу, если ты так хочешь. Ты для меня не вещь, не пустое место. Я правда готов меняться ради тебя. Ты нравишься мне. – Быть готовым и делать это не одно и тоже. Я уже сказала - к тебе доверия у меня нет. – размеренно ответила та, совсем поплыв от алкогольной контузии и внушающего взгляда Ли. – Я сделаю всё, как ты скажешь. Я правда хочу быть с тобой, Юна. Пожалуйста, дай мне шанс. – губы Ли были так близко к чужим, обеденным и уже сцелованным, что Хисын чувствовал след прогретого спиртом дыхания. Юна до кончиков пальцев состоит из токсинов, смертельно поражающих организм. Её тело - злачное место в искусно обшитой обёртке, к которой у Ли пагубная мания. Но не боится ядовитых испарений, принимает кристально чистую отраву литрами, наверняка на неё не действует ни один яд и сама она своим укусом может впрыснуть его внутрь. Даже глаза - колбы с опасными для жизнедеятельности химикатами. Тем не менее Ли готов был принять её, как лекарственное средство. Юна теряет стойкость, её ватные стройные ноги подкашиваются, координация сбивается, а веки покорно кланяются чужим губам. Хисын ловит её в последний момент, прижимает обмякшее тело ближе и целует. Напористо, жадно, но плавно и чувственно, сквозь этот поцелуй перекладывая всю свою боль Но на плечи. Юна отвечает почти сразу, игриво тянет и зализывает оставленные колкими зубами ранки, упиваясь Хисыновской кровью. Точно в изменённом сознании, она мгновенно льнет ближе, вплетает пальцы в крашеные волосы и отдаётся чужим губам глубже. А после оставляет лишь ядовитые вздохи на дрожащих Хисыновских веках. Теперь он еле стоит и сам - Юна сразила его. Её вязала и Хисын более чем согласен со своим поражением. – Нам пора ехать. – Ли едва ли на миллиметр отрывается от силуэта Юны, все же натягивая на неё свою куртку, но та вновь не даётся. Сгребает с себя чужие руки, смотрит взволнованно и отходит на безопасную дистанцию, чтобы снова не поддастся Хисыновским уловкам. – Нет. – дрожаще заключает Но, пусть и кивает так, словно сама себе не верит, – С тобой я никуда не поеду. Всё будет так, как я сказала. Разберись для начала с собой, а потом... – Юна запинается, поглубже затягиваясь морозным воздухом и шмыгая носом, – Потом и я смогу помочь тебе. Я буду с тобой. – отвечает Но и спешит удалиться прочь. В этот раз Хисын не останавливает её. Юне нужно время и повод, чтобы довериться и Ли вылезет вон из кожи, чтобы восполнить трещину меж ними. В нескольких шагах Но срывается на мелкий бег, заторможенный массивными каблуками, и всё же сбегает. Отойдя от стены и завернув за угол, к парковке, Ли обнаруживает Минджу, прижавшуюся к стенке и едва дышащую. Он не может знать, сколько времени девушка простояла здесь и слышала ли их разговор, но даже сквозь ночную, безлунную мглу видит восковое, потерявшее все краски лицо Пак. Слышала и тем сделала себе хуже. Хисын, то ли в знак уважения, то ли прося прощения, кивает ей головой, отливая блеском сожаления в запьяневших глазах, и уходит прочь, оскоминой собирая на язык вкус скорой победы. Минджу от этого взора почти валится с ног, она едва чувствует пульс, а онемевшее горло пощипывает от поступающего слезного воя. Но даже капли не получается выдавить из высушенных, уже проливших всю соль глаз.  Сознание глотает дезориентация, Пак едва собирает по частям то, что находится прямо перед носом. Юна содрала с её души последний живой слой. Поигралась, упилась девичьей кровью, точно пиявка, и отшвырнула в сторону за ненадобностью. Минджу бы возненавидеть её и далеко не впервые, но не выходит. Но засела глубоко, проросла корнями и сколько в себе не копайся - не выдернешь. Пак ведь уже пыталась, топилась в слезах по ночам, с головой бросалась в работу и учёбу, не пропуская ни одной лишней мысли в голову. Пыталась сменить один образ другим, но собственный роковой выбор едва ли заменишь копией. Минджу растекается пеной в экстазе, слепнет от розовой дофаминовой пелены и под гипнотическим контролем внемлет каждому слову Юны. Неужели кто-то осмеливается звать высоким чувством эту мерзкую смесь помешательства, больной привязанности и саморазрушения, глохнущих в пустоте? Весь накопленный ею эмоциональный груз был заплеван, смешан с грязью. Ослепившая вспышка чувств, сделавшая из Минджу полупомешанную калеку, оказалась никому не нужна.  В глазах саднит от слёз, но по-прежнему не получается вытянуть из себя и скудной капли. Скулы сводит. Минджу не вернётся сегодня домой, не скоро снова сможет посмотреть Юне в глаза. Юне, которая когда-то дала понять, что между ними что-то может быть, тем самым посмеявшись и надругавшись над стойкими чувствами хрупкой Пак - единственным стержнем. Может это и пафосный бунт, но Минджу не сможет переступить порог квартиры и после делать вид, что с ней всё в порядке. Выбора у неё не много. – Алло, мам? Знаю, что поздно, но... я приеду?