The black line

Конец вредных привычек зачастую непредвиден. Кого-то посмертно укрывает с первой же дозы запретного, а кто-то разлагается вместе со своими зависимостями годами, находя свою гибель совершенно иным способом. Джей не может предугадать, чем для него обернётся бутылка спиртного, подмешанная в топорщащиеся, надутые вены. Но конкретно сейчас она пропаривает его внутренности до подкожной горячки, выступающей потной пеленой на сморщенном лбу. – Всё, скинули координаты. Джей не любит людные места. В дни же перед экзаменами в большинстве  университетов кишат полчища людей, собравшихся поглазеть на устроенное празднество - Дэтонджэ. Именитые артисты устраивают, проедающие зрачки и мускулы масштабные шоу, за ними тянутся активничающие в клубах студенты, демонстрируя свои творческие отклонения от выбранной профессии. Джей никогда не желал соваться в эту яму, пускай по мнению большинства упускал очень многое. Даже Хисын, сейчас плетущий впереди и отгораживающий силуэт Пака от ветряных порывов, был задействован во всей этой университетской продвинутой суматохе, но очевидно черпал в том свою личную выгоду. Липкие тела мажутся друг об друга в толпах, наслаиваясь взрывами парфюмерии на одежду и кожу, которую хочется то ли прополоснуть в кислоте, только содрать с себя, как загаженную, сношенную тряпку. Веселье только начинается, а от Джея уже несет алкогольной тухлетью и не в его принципах себя останавливать. Впереди ещё недельный заход под язык и в самую тлеющую печень.  Джей уже не различает асфальт, тусклое небо, испачканное грязными тучами и каменные трибуны, в которых Хисын крысой выискивает нужную щель и ловко пропихивает узкие пальцы, выуживая заветный зиплок. Билет в один конец на несколько часов долгожданного забытья. Раз за разом блаженная отрава подталкивает их на мракобесие. Джей не пересчитает битых стекол, клеток содранной, омертвевшей кожи и засушенных капель крови. Не пересчитает денег, ушедших на оплату штрафов и проплаченного милосердия охраны порядка, который был парнями грубо и не единожды потревожен. Рисунки на стенах и мелкие кражи, шумные драки, встрявшие, отбитые конечности, паника под колесами опиоидов или автомобилей, под которые почти подстелилась одуревшая головешка, так и не нажившая благого опыта, да и в общем, хоть чего-то, соответствующего понятию нормы ко второму десятку жизни. Внутри Джея только собственноручно испражненный мусор и чужая падаль. Под действием чудотворных кристаллов весь этот смрад превращается в сладкую пыльцу. Джей не чувствует внутренностей, которые вываливаются наружу в рвотных позывах, замучено стягиваясь спазмами. Его ладонь цепляется за рубцовую поверхность липких стен института, пока Хисын стоит в сторонке, навеселе названивая одной из бесчисленного множества своих подружек. – Придурок, ты опять упоролся? – на громкой связи в динамике стоит женский вопль. Джей готов посчитать до трех заторможенными мозговыми извилинами и по завершению узреть разъярённый силуэт Но Юны, зачем-то навязавшейся отбросу Хисыну в няньки. Тот, в прочем, не торопится её жалеть - провоцирует, с упоением поедая отборную словесную грязь, капающую со сладких девичьих губ. Фетиш такой у него что ли. – Я сейчас приду. Предсказуемо. Хисын сыто щериться, сбрасывая звонок и поглядывая на полуразложившийся силуэт друга, уродливо сгорбившийся у прогретой стены, по которой скатывались остатки его рвоты, отдающей кисло-сладким душком. – Ты зеленый как зомби. – открыто издевается Ли, похлопывая Джея по онемевшему плечу, но даже такая мелочь способна теперь подкосить стойкость его ног. Одурманенная слабость затекает под кожу лидокаином и медленно расплывается, изображая из собственного тела бесполезный неподъемный груз. Это удивительным образом не мешает ему носиться вдоль палаток с едой и выпивкой, игнорируя длиннющие, змеящиеся потоки укрытых столов, где нищие студенты изголодавшимися гиенами кидаются на выпивку и съестные лакомства. Джей с Хисыном находят свое место на побитых, разрисованных и уже перепачканных отходами человеческой жизнедеятельности горячих трибунах. Ладонь неустанно сжимает бутылку за бутылкой, битое острие которых бабочками разлетается во все стороны, пробивая на смех. Джея опустило на самое мыслительное дно. Никотин порхал в легких, иссушая дыхательные пути и забивая онемевшую глотку. Экстаз, легший тенью на рассудок, доводил Джея до граничащей черты с помешательством, и он умудрился не ощутить ничего, когда очередной кусок стекла, пропитанный алкоголем, полоснул по руке, выпуская из тела мощную струю крови. – Опять в дерьмо вляпался?! – Юна умела эффектно появляться в нужный момент, рассекая чужие тела испепеляющими молниями, бросающимися из глаз. В университетском туалете с благоволения фортуны было пусто. Джея несли не ноги, а две пары подковавших тело рук, усадивших его на холодный кафель. В тот момент все, что засекали глаза и слух казалось бессвязанным бредом, собственных конечностей Джей не мог почувствовать, а потому и боль не вопила в нём. Вопила Юна, срывая кусок ткани с Хисыновской футболки, чтобы перемотать им Джеевскую руку. Не связывая себя со стоящим в округе шумом, он предсмертным пятном из пота и крови растекался по кафелю, ощущая лишь водянистую пульсацию под кожей от громких звуков, бьющихся в окна и стены. В глазах плыл туман, уши заложило, душа отслоилась от тела, иначе Пак не мог объяснить своего истощения. – Его в медпункт надо, или скорую сразу... – тон Хисына был спутанным и медленным, то ли от вещества, вместе с кровью вытекающего из Джея, то ли от того, что блуждало в его собственном теле. – Ты больной? Он же обдолбаный, и ты, между прочим, тоже! На секунду Джея укололо разочарование. Сколько раз за всю свою жизнь он мог сдохнуть так, чтобы о таком выкидыше взбушевавшись заговорила вся общественность, но в итоге смерть подсторожила его в ненавистном университетском туалете, мешая со студенческим дерьмом. – У тебя же есть знакомые с медицинского, набери кого-нибудь! Кровь не останавливается, вдруг он сейчас правда кони двинет. Однозначно Пак поспешил в своих выводах. Смерть подцепила Джея на свою косу не разбежавшись экстазом по венам и вынырнув пеной из глотки, не разбухнув мозговой опухолью, не иссушив печень и не сбрызнув его кровавым плевком на чистый асфальт или стену в подворотне. Она мягко пригладила его нежными руками. Джей пропустил мимо путь от туалета, до чужого корпуса. Окружившее его пространство было скорее бесформенным тусклым пятном, чем узенькой общажной комнатой. Жёсткий диван мерзко поскрипывал под его телом, Джей растекался запрелым багряным пятном по постеленной на грубой поверхности шерстистой тряпке и бессмысленно улыбался, словно в своём больном бреду зацепил связь с другим пространством, облачающим скудную спальню райскими садами. Кудрявый ангел снизошёл до него, грозно поглядывая сверху вниз, Джей даже постарался натянуть для него улыбку поискренее. Черты лица студенты заплывали в кашу, а голос менял тон и скорость. Единственное, что Пак различал - этот человек не был ему знаком. И без того бессознательное состояние добил стакан водки и сунутый меж иссушенных губ бруфен, потонувший в глотке. Голова Джея потекла бензиновой лужей, все его ощущения слились спутанным шумом. Края глубокого пореза были обмазаны йодом, а внутрь проник хлоргексидин. Незнакомая рука, пустив в уши словесный звон, пробралась в карман Джеевских джинс, выуживая зажигалку. Перед глазами щелкнула рыжая вспышка, легшая на холодный метал, а в нос ударил свойственный, подгорелый запах. Горячая игла незаметно вонзилась под кожу, Джей дёрнулся скорее рефлекторно и лишь единожды, после покорно наблюдая за танцующими карамельными руками, накладывающими ему стёжки. Со временем взгляд стал брать фокус, проявились очертания мебели, не сильно отличающейся от той, что была в комнате Хисына, когда тот ещё проживал в общаге и Джей частенько к нему наведывался. Штопало его создание поистине неземное: ангелы гордые, холодные, прекрасные и непоколебимые существа, и в кошачьем разрезе глаз Джей узрел с лихвой каждую из этих черт. Хисын с Юной глядели на него с отвращением и жалостью, пока юноша мастерски зашивал рану, ни разу не дрогнув.  Спустя пару секунд фокус взяли и телесные ощущения, наслав на Пака приглушённый болевой укол, от чего тот завопил и дёрнулся, но был заторможен чужими ловкими руками. Незнакомец лишь что-то недовольно шикнул себе под нос, находя Джея по-прежнему не пришедшим в полное сознание куском плоти. Это позволило ему серьёзнее приглядеться к чужим чертам. Нет, Джей точно не видел его прежде, но обманутый порошком, обезболивающими и алкоголем разум посылает к сердцу знакомый импульс. При первом же взгляде, Джей поймал в сосредоточенном, очаровательно мягком, но строгом лице и шелковистых, по-домашнему небрежных кудрях нечто. Такое манящее, далёкое и в то же время умещающееся в ладони, обтекающее грудную клетку густой сладостью. Даже впервые взглянув на него, Джей почувствовал боль. – И как он? Жить будет? – Джей было хотел откликнуться на вопрос Хисына, но сковавшие тело боль и тяжесть не давали сдвинуться. – Будет, разумеется. Много крови вытекло, потому что повязка была неправильно наложена, так что хорошо, что вы успели его сюда притащить. В остальном всё в норме.– голос незнакомца был сухим и мягким, несколько слов обласкали Джеевских слух до сладкого спазма. Юна взволнованно, осипше выдохнула. – Слава Богу. – Бога нет. – холодно дерзнул незнакомец, словами на слух пропитанными спесью. Рассеявшуюся в спальне неловкую тишину прервал взбодрившийся Хисын, видимо, не уловивший напряжения. – Чонвон-а, я тебе бутылочку за кореша буду должен. По рукам? – Как хочешь. – бесцветно отмахнулся юноша. Чонвон. Давно ли Джей обзавелся столь хорошей памятью, что на секунду поймав чье-то имя в полуотрубе смог запомнить его и умудриться придать сокровенный смысл? Так или иначе, Чонвон оставил на Джее свою метку. Ян был замечен им в стенах универа и в редких перебросах словами с Хисыном. После Джей обнаружил, что в расписании их пар мелькают совпадения. Давно ли Пак был слеп, раз не узрел свою учесть, подкравшуюся так предательски близко, что холодом дышала в спину? Чонвон разбудил его бдительность, а за ней следом прочие человеческие факторы и ощущения. Джей засорял свой мозг подмеченными мелочами, начиная с того, что Чонвон практически не пропускает пар, ведь в своей группе является старостой, а также входит в студсовет, и заканчивая тем, что тот дотошный перфекционист, вечно в строгом виде и одеянии. Ян бился за карьеру хирурга, но его облик был аутентичен смерти. Чонвон держал свою линию прямо, против всех, мелко дрожал, выдавая сбои в нервной системе и не питал к себе жалости до гноящихся синяков под глазами, что вот-вот бы окрасили бензином всё его хрупкое лицо. Среди студентов Ян не пользовался ни успехом, ни одобрением - прикарманивал себе высокие баллы, за которые приходилось цапаться до  выжженных нервных окончаний и не спускал никому оплошностей, переусердствуя в отстранённости, которую окружающие считывали грубостью и излишним самолюбием.  Джея эта учесть не миновала. Пак сталкером выискивал Яна в универе, напрашивался в помощь: где дотащить и разобраться с бесконечным потоком бумаг, где посодействовать в организационных вопросах проводимых в универе мероприятий, и привлечении к делу прежде незаинтересованных студентов. Джей согласился даже вступить в один из  множества местных клубов, что быстро дало послабление в оплате обучения и неожиданные хвалебные подати от родителей, решивших, что прежде ко всему безразличный Пак младший наконец повзрослел и занялся делом. В прочем, для Джея их мнение, награды и ожидания давно не в почёте. Чонвона же такое внимание к себе нисколько не трогало. Может он так дразнил чужой интерес, набивал себе цену, а может действительно был слеп к той буре, которую заводил в Джеевском теле, лишая воли даже мысли. Всё, что Пак мог получить от него: слабая, насильно выдавленная улыбка и кроткая благодарность. Попытавшись подобраться к нему ближе Джей выловил Яна после совместной пары, но впечатался, точно лбом в дуло, лишь в безразличный холод глаз. Чонвон задел в Джее самое живое - гордость. – Я очень благодарен тебе за помощь, но прости - ненавижу лицемеров. – прямо и в лицо, без всяких увиливаний. Джея поразила чужая откровенность. Пак никогда не был обделен восхищением и уважением к своей персоне, при первом контакте люди посылали ему восторженные вздохи, признавали «своей», авторитетной фигурой, наливая по рюмке, зазывали в круг друзей или в постель. Ещё никто и никогда не был с ним так необходителен, и в то же время так честен и проницателен. Джей и сам себя прекрасно знает, он - человек с жидкими принципами, потребительски относящийся к человеческим чувствам. Ими Пак порой подкармливает гордыню и черную дыру на душе, но чаще просто не придает значения. Каждая брошенная им улыбка - фальшивка, каждое снисходительное слово - ловушка. Джей непреднамеренно травит людей своим природным очарованием, напускной вежливостью и заинтересованностью, на деле же питая лишь безразличие к окружающим. В прочем, Пак был уверен, что и увлечение им самим всегда было лишь гнилой издёвкой и выгодой, совсем не в Джеевскую пользу. Исключением был лишь Хисын, с которым он был непозволительно откровенен. Только ему Пак способен был доверять и верить, ведь Ли, в сущности, его отражение. Вся грязь Хисына абсолютно прозрачная. Он всегда был пугающе прямолинейным и никогда не стеснялся буйных всплесков собственных эмоций, не стыдясь и просить за них прощения после. За долгие годы дружбы они успели едва ли не смешаться кровью, наперёд зная каждую тайну и каждую ложь. Джей всегда откладывал свои чувства и переживания на потом, отдаваясь зависимостям и примитивным удовольствиям. Пак никому не старался себя навязать, не тянул в свой омут, лишь блефовал в игре за расположения со стороны окружающих - не более того. С перманентной людской симпатией жить удобнее и проще, и Джей всегда пропускал входящих в его поле людей через определённую огранку. Ведь не Пака вина, что кто-то понимал его вывернутые страхи неверно, принимая лесть на свой счёт. Как и все люди Джей хотел любви и тепла, но те оказались ему противоестественны и Пак лишь ранил тех, кто принимал его слишком близко к сердцу. Поиски того самого человека каждый раз разбивались о незаинтересованность в представленной персоне. Истинного и глубокого чувства Джей не находил в себе ни разу в жизни.  Чонвон - совсем другое дело. Одной фразой он умудрился потревожить Джеевское самолюбие, покой и годами простраеваемый образ. Пак встал на скользкое распутье: оставить очередную мнимую увлечённость в покое или подавить выставленную напоказ наглость, став для Яна нуждой. Обезоружить и взять штурмом. Вся прежняя учтивость рядом с Чонвоном сходила на нет, слова и действия не поддавались контролю, стоило Яну вторгнуться в Джеевское пространство. Пак впервые отрёкся от годами выработанных привычек, поведенческий механизм дал сбой. Джей больше не знал, как себя вести и терялся в укоризненных Чонвоновских взглядах, всё же нащупав тонкую нить, что давала ничтожный шанс попасть Яну в душу - попытаться хоть раз быть честным. В определённой степени Чонвон действительно вызывал антипатию, в отличие от Пака он был носителем высокой морали и закоренелых взглядов. Исходя из всего им сказанного Джей не удивлялся, почему Ян не находит одобрения в обществе - он слишком грузит. Они стали общаться теснее после перекура на троих с Чонвоновской пачки в курилке - небольшим промежутком между двумя корпусами университета, где даже мрачная атмосфера в отбрасываемой тени создавала интим. Многие приходили сюда не только, чтобы украсть сигаретку, а возможно и чей-то поцелуй. У Хисына уже неделю отлеживалась в кармане сумки пустая пачка, Джей же оставил все вещи в аудитории. Ли сказал - у Чонвона всегда с собой и Ян тот час выплыл из-за угла. Спустя время это стало традицией, парни втроем пускали в тени дым, но порой Хисын волочил за собой знакомых особ. Самые частые встречи были с Юной и её лучшей подругой - Пак Минджу. Но оберегала свою репутацию, как могла, и не собиралась в одиночку зависать с компанией парней. Со временем Джей уловил себя на мысли, что волнительно выжидает каждой последующей встречи с Чонвоном, спесиво посмеиваясь на его странные высказывания. Как-то Ян начал сетовать по поводу человеческой осторожности, ведь, по его словам, люди, хоть разумные существа, почему-то вместо шага к желаемому всегда делают два шага к своим страхам, лелеют их как самое ценное. Ведь на самом деле чувства - это все, что есть у человека, он и оберегает их, как самое сокровенное. – У тебя мозг ещё не сплавился от этой духоты? – всё, что ответил Пак, категорически с таким мнением не согласный. Люди, наслышанные от знакомых о его неудавшихся интрижках, всё равно рискуют и идут с Джеем на контакт, не щадя собственных чувств. Его же собственные - не больше, чем бесцветный шум. Пак бесформенная пустота без целей, желаний и эмоций, а судьба его давно предрешена родителями, готовящимися спихнуть семейное дело на плечи сына. Ни разу не спросив, а надо ли? Ни разу не пожалев, ни приласкав. В детстве благодаря их кропотливым стараниям у Джея было всё, кроме внимания, заботы и искренней любви. Пришлось чем-то пожертвовать ради материальных благ и Пак не винит родителей. С ранних лет он мог получать то, о чем другие лишь грезили. И жадно распробовал высшие прелести и неизменные ужасы жизни, ставшие пресными уже ко второму её десятку. Впервые с тех пор Джей ощутил болезненное уплотнение в этой пустоте, столкнулся с целой бурей эмоций, сконцентрированных в одном лишь образе Яна. Он приводил в восторг, недоумение и неприязнь в один и тот же миг: это был взрывной коктейль, зловреднее любой принятой ранее химии, вызывающей внутри нечто похожее на живые ощущения. Джея наконец расштормило, он смог выбраться из бесконечного черного сна череды пустых событий, укрывших его крышкой гроба. Среди прочих лиц, забивающихся в неё гвоздями Ян стал трещиной, давшей глоток воздуха.  Вся его флегматичность завлекала до дрожи в пальцах и казалась Джею провокацией. Он впервые чувствовал себя жалким в чьих-то глазах, впервые терял спокойствие и сон от мимолетом мелькнувшего образа, за которым готов был следовать цепным псом. Спустя время Хисын стал чаще пропадать и в тени меж узко стоящих стен Джей сталкивался с Чонвоном один на один, что не могло не будоражить. Без лишних глаз Пак бессовестно мешал свои насмешки с флиртом, на что Ян порой не вел даже глазом, а порой высказывался весьма враждебно. Джей не ожидал от себя возросшего интереса, разумеется, он был той ещё сволочью, но прежде никогда не досаждал людям своим вниманием, не унижался, стараясь прилипнуть к чужому сердцу. Джей оказался тем человеком, кого отказ лишь раззадоривает, хотя он был далеко не единственной причиной проснувшегося в Паке интереса. Но всё же остатки совести умоляли его остановиться и не забавляться с чем-то столь хрупким, как Ян Чонвон - жалкое подражание стали. Эта тяга имела деструктивное начало, ведь было очевидно - им нет места рядом друг с другом. Это был бы самый гиблый дуэт из всех возможных. Погода в последние дни стоит ужасная: с утра влажная морось, а к обеду сырое, пасмурное пекло, сменяющееся мелким дождём. И без того тесное, темное пространство меж слипающихся стен показалось ещё более узким, едва вместительным. Джея втянул вакуум, где он мог лишь пытаться глотать неуловимый воздух сквозь токсичные испарения, бегущие по сердцу сухими трещинками. Не говоря ни слова, только плавно двигаясь и сквозь дым жаля редким, тусклым взором, прижавшись к стене, Чонвон вводил Джея в мандраж. Его мысли пауками проникали в желудок и, как в припадке, путались в своих же сетях. Официально-похоронный вид Чонвона искусно гармонирует с испарениями никотина, змеями вьющимися вокруг. Его губы влажные и яркие, точно секунду назад Ян причмокивал чупа-чупсом, а не втягивал яд через фильтр, вальяжно сжимая в локте пиджак. Черный галстук плотно прилегал к полотну белой рубашки с закатанными рукавами, вызывая мелкое раздражение и токовые импульсы - намотать бы эту тряпку на кулак и притянуть Чонвона к себе, облизав его блестящие, опухшие губы, и перехватить мажущийся об них Яновский беспутный язык. Такая привычка пускай и не вредит Чонвону, молниеносно губит Джеевский организм. Его выпрямленные волосы не в силах побеспокоить даже ветер - с их первой встречи Джей ни разу не видел Чонвона с кудрями, гадая, зачем тот вечно холено зализывает пряди. Крепкая тяжка тормозит бессвязаный мыслительный поток. В конце концов Джей не изверг и найдёт в себе силы усмирить пыл, если Чонвон окончательно скажет нет. Пожертвует своими чувствами, чтобы сохранить чужие. – Почему ты опять так смотришь? – интересуется Ян с грустной усмешкой, выпуская дым на выдохе. Джей щурит слезящиеся под плёнкой никотина глаза, поглубже затягиваясь в надежде успокоиться и не выкинуть очередную глупость, способную разозлить и оттолкнуть Чонвона. Но кажется вся его суть Яну претит, чувства Джея словно плесень у него на сердце. – Меня бесит твой галстук. – задумчиво отвечает Пак. У него вновь не вышло сдержаться. Увлеченный, хищно оскаленный взгляд прошелся по полотну рубашки, едва-едва просвечивающей теплый оттенок кожи, кажущийся столь приятным и притягательным на фоне застоявшейся серости. Чонвон вновь посмеивается, будто уже смирившись со странными выходками Пака. Интересно, что Ян думает о нём на самом деле? Наверняка, что Джей полнейший, приставучий идиот и сам он не может с этим не согласиться. Но его к Чонвону тянет крепко, хотя и медленно, будто некая сила накладывает на тела швы и всё теснее связывает их друг с другом. Вряд ли Ян чувствует то же самое. Или в том и заключается причина этой отстранённости, боится ли его Чонвон? Его холод даёт однозначное понимание: Яну не нужны ни чужие деньги, ни статус, ни тело, что должно бы радовать Пака. Но Джей знает, что больше в нём нет ничего ценного, а значит и сам он для Чонвона лишь бесполезная трата времени. Прилипшая тень, надоедливо зудящая на коже. – Что ещё тебя во мне бесит? – Ян выгибает бровь, намекая на то, что слышит эту чушь далеко не впервые. Джея раздражает каждая его частичка, к которой нельзя прикоснуться. И как только если Чонвон попадёт в его руки, каждая эта частичка сведёт Пака с ума, вне всяких сомнений. – Твои губы. – сухо отвечает Джей, скидывая окурок и придавливая его к земле грубой подошвой, как только делает несколько медленных шагов вперёд: будто собирается атаковать, или же, напротив, готовиться к обороне. Швы становятся осязаемыми, Пак отчётливо ощущает давление, силой тянущее его ближе к Чонвоновскому телу. Джей ждёт, когда Ян остановит его, но тот, с абсолютным безразличием к происходящему, продолжает жаться у стенки, будто и не замечает попыток Джея подкрасться ближе. Лишь на секунду в его глазах мелькает страх, когда теплое дыхание Пака достигает лица. Греет губы, поблекнувшие и заледеневшие на ветру, но все ещё блестящие и на вид сказочно сладкие. – Потому что я не могу их поцеловать. – Джей честен с ним, хотя это и ни к чему - взбудораженный взгляд и расплывшиеся зрачки выдают Пака. Но когда холодная рука касается линии галстука, собирая его в ладони, зрачки Чонвона, напротив, сжимаются точками от ужаса, а дыхание стынет и смолкает. Джей всё ещё ждёт, когда Ян оттолкнёт его, но руки Чонвона очевидно слабеют, когда с пропахших пеплом пальцев падает сигаретный окурок, с шипением выплевывая последние искры на асфальт. Ресницы Яна взволнованно трепещут, взгляд не может взять фокус, бегая по губам и по Джеевским бесстыжим глазам, обретшим от нездорового желания сочный, ядовитый цвет.  Проколотый раскаленными иглами желудок нитями стягивается узлом от предвкушения. Естественный, пленительный запах Яна путается с никотиновой горечью, изводя Джеевские рецепторы. Пак видит в Чонвоне страх, но не протест, никаких запретов, и потому позволяет рукам притянуть его за галстук и упасть на поразительно тонкую, костлявую талию, а губам завладеть чужими. Совсем не удивительно - и вправду сладкими, с примесью крепости дыма, лишь дразнящей Джея. Хватка на талии становится жёстче, губы сминаются настырнее, и всё же с осторожностью - Пак не хочет спугнуть Чонвона. Наконец поймав его в свои сети Джей понимает, что ему всё ещё мало. Хотя Чонвон и не отвечает на поцелуй, он ослабшими ладонями хватает плечи Пака, комкая в кулаках его кофту. Джей едва разбирает на своих губах чужое дыхание, отчётливее ощущая дрожь тела. Чонвон рушится прямо в его руках, обмякает и в исступлении замирает статуей, но для Джея это значит очень многое. Его интерес никуда не исчезает, возводится в высшую ипостась и сшивает тела ещё теснее. Джей находит в себе силы отстраниться, понимая лишь, что Чонвон очевидно потерялся в собственных ощущениях. Едва ли он подавал признаки жизни, точно застыв в воске. – Что ты делаешь..? – еле срывается с припухших Чонвоновских губ. Голос его дрожит, как и испуганно сжатые зрачки, пытающиеся что-то вычитать на покрасневшем Джеевском лице. Пак ожидал от него зверского бунта, пощечины и оскорблённых воплей, но никак не готов был встретиться с испуганной кротостью и нежным румянцем на щеках. Чонвон пытался скрыть свое волнение и смущение под уязвленным видом, но очевидно был разбит и растерян от действий Джея. В одним миг это осознание поразило Пака в самые ребра, перемолов их в труху: Чонвон настолько хочет его губ, что даже боится к ним прикасаться. Притяжение между ними не прошло бы ни одну цензуру. Дрожь не отпускает Яна, а испуг сменяется страстной злобой. Желваки стачиваются, как и заострённый на Джее взгляд, прячущий нечто разрушительное. Адамово яблоко шевелится вверх-вниз, когда Чонвон взволнованно глотает голодно вяжущуюся во рту слюну. Его ладони сильнее стягивают ткань на Джеевских плечах, липкий взгляд мажется по губам, а после и вкус собственных. Чонвон целует настойчиво, прожорливо, обжигая Джеевскую кожу, стягивая в кулак его каштановые волосы, успевшие вспотеть от приятного стресса. Ян поразительно легко пропускает язык Пака к себе в рот, недолго позволяя облизывать зубы и десна, и тот час перехватывает его, смакуя в собственной обжигающей полости. Поцелуй становится мокрым, липким и громким, у Джея начинают дрожать ладони, что бесконтрольно бегают по Чонвоновской спине, талии и бедрам. Жар сгущается в его животе, когда Ян сам притирается ближе, выгибаясь в разгоряченных Джеевских руках, и жадно всхлипывает, захлебываясь от собственной настырности. Разорвав поцелуй они едва отстраняются друг от друга, продолжая ласкать губы горячими вздохами. След страсти, висящий между лицами слюной, густой нитью падает на Чонвовский подбородок. Его взгляд ошарашенный и нетерпеливый, кричит о том, что в эту секунду Ян готов на всё и Джей нагло пользуется его уязвимостью: носом припадает к покрасневшей, запотевшей шее, голодно впитывая рассеянный по ней запах. – Ты пахнешь невероятно... – Пак тянет аромат по рецепторам, наслаждаясь каждой микрочастицей и нежностью липкой кожи. Притирается к ней носом и несмело решается оставить на шее невесомый поцелуй, губами чувствуя сладость и тепло Чонвоновского тела. Дрожь укрывает Яна с новой силой, он вновь впивается ладонями в Джеевские плечи, но на этот раз стараясь отпрянуть, выбраться из его сетей. – Нет... Нет! – взволнованно лепечет Ян и одним рывком выбирается из цепкой хватки, отбегая от Джея на насколько шагов. Чонвон снова смотрит на него с паникой и путаницей в глазах, почти не моргая и держа губы распахнутыми, видимо, пытаясь что-то сказать, но не находя слов. – Оставь меня в покое. – тяжко сглатывая произносит Ян, все же собрав волю в кулак и гордо вздернув голову, – Такого не должно было произойти и впредь не произойдёт. Прости. Он с омерзительной для Джея вежливостью кивает ему головой на прощание и уходит прочь, оставляя Пака на растерзание собственным мыслям. В туманном потоке проясняется лишь одно: больше Джей не сможет его отпустить, Чонвон поймал сердце Пака на крючок и безжалостно волочит за собой. Джей нашёл его слабое место и наконец расковырял ответное желание в неприступной стене безразличия. Что бы Чонвон не говорил ему теперь, он сам не то дал Джею зелёный свет, не то подразнил внутреннего зверя сочной, аппетитной наживкой. Пак никогда не отступает от того, чего по-настоящему хочет.