Ископаемое

Дверь Дома воспоминаний распахнулась и в помещение шумно ввалилось трое человек, не считая собаки. Ник Валентайн сдержанно посмеивался над какой-то шуткой, но все тут же затихли, обратив внимание на заплаканную Ирму, которая обеспокоенно ходила туда-сюда по большой комнате, заламывая руки. Увидев процессию, она громко хлюпнула носом и подбежала к ним, цокая по полу каблуками. — Дюжина рейдеров. Они забрали Кента, это было ужасно! — хриплым от рыданий голосом запричитала женщина, закрыв лицо руками, — они забрали его! Первым спохватился Хэнкок, сорвавшись с места, за ним бросились остальные. — Нет, Ник, останься! Вдруг они вернутся, — на ходу крикнула Мадлен, пропуская Псину вперед, чтобы он не сбил её, и синт замер, затормозив каблуками. Это было разумно. — Всё в порядке, пойдём, тебе нужно выпить воды, — вздохнул он, и приобнял рыдающую женщину за плечи, увлекая её к софе, на которой она обычно лежала. Они бежали по пустоши, останавливаясь изредка для того, чтобы перевести дух. Горло горело, в боку больно кололо, вода давно закончилась, её уже начало подташнивать. Они оба молчали, чтобы не тратить энергию и не начать задыхаться ещё сильнее. Псина тоже тяжело дышал, свесив язык на бок, но все понимали — останавливаться нельзя, это могло стоить жизни Кенту Конолли, который пострадал от того, что они потеряли бдительность. Мадлен готова была пробежать марафоном всё Содружество, чтобы вытащить бедного гуля, который совсем не заслужил такого. Где-то там они пытают его из-за того, что мечтательный мужчина хотел сделать Добрососедство лучше. Она чувствовала ответственность за него, как за Шона. В больнице Милтон они стреляли почти не глядя, перепрыгивая с этажа на этаж. Мадлен оставляла за собою трупы, даже не пошарив в их карманах, как она обычно делала. Деньги сейчас не имели значения. Имела значение только жизнь Кента. Только когда они увидели Синьцзиня она позволила себе согнуться в приступе кашля, что позабавило всех в комнате. Кроме гуля, который стоял на коленях, поникнув. Его лицо опухло от ударов, он мелко дрожал, но молчал, уткнув взгляд в пол, отсчитывая секунды до своей смерти. — Не двигайся с места, иначе Конолли умрёт, — отчеканил мужчина, и Мадлен поспешно попыталась схватить Псину за ошейник, но тот легко вырвался и побежал вперед с угрожающим рыком. Как в замедленной съемке она наблюдала за тем, как собака в два прыжка добралась до площадки, где стоял Синьцзин, и вцепился тому в лицо. Сильные челюсти сомкнулись, брызнула кровь, гуль сорвался на душераздирающий крик, впечатавшись в стену под весом Псины, и продолжал орать, пока кости хрустели под зубами. Ещё укус, нацеленный в шею, и он затих, булькая кровью из разорванного горла. Рейдеры в панике открыли огонь не глядя, и теперь уже Псина упал на пол, громко взвизгнув. Перестрелка была недолгой — несколько бандитов тут же сбежали в панике, оставшиеся оказались дезориентированы и решетили стены, пол, друг друга, пока одни за другим не упали на пол, лишившись преимущества в количестве и выгодной позиции. Это была настоящая бойня, не такая, как обычно, когда все стараются стрелять из укрытия. Хэнкок выбежал вперед, пока Мадлен замерла на мгновение от ужаса. Всё смешалось, и позже Мадлен признается, что ничего не помнит из-за шока. Как только она опомнилась, то тут же бросилась наверх, крича, спотыкаясь на лестнице и уже на коленях подползла к Псине, захлебываясь слезами. — Детка, детка, не закрывай глаза, пожалуйста, — заревела она не своим голосом, дрожащей рукой выхватывая стимулятор, но её настолько колотило, что сделать укол было невозможно. Её руку перехватил Хэнкок, с размаха втыкая иглу в плоть и впрыскивая подержимое большого шприца. Она убаюкивала большую собаку, словно тот был ребёнком, и, уткнувшись в его шерсть, глухо кричала от бессилия. Секунды длились вечность, но Псина продолжал подавать признаки жизни, хватал воздух окровавленным ртом. Со временем он задышал спокойнее, но Мадлен не могла успокоиться и вздрагивала от громких рыданий. Хэнкок не знал, что делать. Он никогда не знал, что делать со слезами, в такие моменты его мозг отключался, и он сидел рядом, замерев. Конолли тоже плакал от ужаса, но тихо. Поймав взгляд Хэнкока, он отвернулся. Стимулятор действовал быстро, в этом и была его польза и прелесть. А вот Синьцзинь уже никогда не встанет. Его кровь залила пол и лужа продолжала расти, вместо лица и горла — кровавое отвратительное месиво осколков костей и мяса. Даже привыкшего к насилию Хэнкока чуть не вывернуло от этого зрелища. Но в его помощи всё ещё нуждались. Во рту стало сухо и он тихо вздохнул, положив руку на спину Мадлен: — Всё хорошо, он будет в порядке. — Я сдаюсь. Бросаю всё. — прошептал Кент, — я представлял себе борьбу с преступностью совсем не так, — по его лицу текли слёзы и не было сил встать, но он участливо посмотрел на Мадлен. — Бросишь — значит, они победили, — отрезал мэр, — это и есть борьба с преступностью. Это будет значить, что это всё зря. — Я… устал. Я хочу домой, — с трудом проговорил Конолли, и попытался подняться, держась за перила. Нетвердой походкой по стеночке он побрел прочь. Хэнкок остался с Мадлен, которая выпустила пса из рук, но чутко наблюдала за ним, не сводя глаз ни на секунду. Она всё ещё содрогалась от рыданий и всхлипывала, крупно дрожа. Он осторожно приобнял её за плечи. — Дай ему время, ему уже лучше. Женщина положила свою ладонь поверх его и прерывисто выдохнула, но не оттолкнула. Наоборот, прижалась спиной, ища поддержки, и Хэнкок долго нес какую-то чепуху, стараясь её отвлечь. Говорил о том, как они вернутся в Добрососедство, как вытащат из Псины пули, как наложат ему повязки, а потом о том, как однажды видел попугая. На истории о том, как он по пьяни уснул прямо на лестнице Капитолия, она тихо рассмеялась, прерываясь всхлипываниями. — Спа. сиб. бо. Псина медленно поднялся, опираясь сначала на передние лапы, а потом встав на все четыре, и начал легонько помахивать хвостом, сигнализируя о том, что с ним в порядке и он готов продолжать путь. За ним поднялась и Мадлен, опираясь на заботливо подставленную руку. Вместе они медленно двинулись на выход. Женщину ещё долго колотило и она не могла нормально вздохнуть, но постепенно начала успокаиваться, пока они неспешно шли по месту, которое раньше было Бостоном. Хэнкок снова взял на себя роль клоуна и развлекал её как мог, шутил про то, что они цирк уродов на гастролях в этих забавных нарядах. Уже в Добрососедстве они встретились с Ником и Ирмой, которая снова лежала на своей роскошной софе, но была несказанно рада их видеть, даже не смотря на то, что от них пасло потом и кровью. Кент был у себя и отдыхал после всех потрясений. Детектив же только кивнул с теплой улыбкой и сказал, что им стоит отдохнуть. И постирать одежду. И помыться. Уже через несколько часов они сидели на диване, вымытые и посвежевшие. Одежда сохла на перилах лестницы, Псина спал, свернувшись на мягкой подушке соседнего дивана, его бок, замотанный бинтом, медленно вздымался. Мадлен напялила на себя странный облегающий комбинезон убежища (почему он вообще такой странный? Обычно их комбезы куда свободнее), её волосы всё ещё были мокрыми. Хэнкок вытащил откуда-то рубашку. — Какого хера вы вообще вылезли в одиночку? Тебя, долбоёб, могли пристрелить ко всем херам, — брюзжала она, но Хэнкок знал, что она была обеспокоена. Говорят, пережитые вместе ужасы сближают людей. — Звучит как повод для вечеринки! Мадс? — испытующе покосился на неё Хэнкок, улыбаясь. — Ладно. — согласилась Мадлен после нескольких секунд размышлений. Вообще-то, она не позволяла никому сокращать своё имя, даже покойный муж всегда звал её исключительно Мадлен. Но она не возразила. Пускай будет так.