Ископаемое

Это утро было куда добрее, чем несколько предыдущих, не смотря на то, что проснулась она в Капитолии. Хэнкок предложил ей занять одну из комнат, и Мадлен согласилась. Это было куда лучше и безопаснее, чем снятая ею комната в гостинице, где каждую минуту приходилось следить за тем, чтобы ничего из вещей не украли. А ещё здесь было прекрасное, даже почти не разбитое зеркало, в которое и смотрелась женщина, с удовольствием расчесывая каштановые волосы каким-то старым гребнем, а затем убирая их в низкий свободный пучок. Настроение было прекрасным, похмелья не было, солнце светило через заколоченное досками окно. Тихо приоткрыв дверь она выглянула в холл. Было тихо, только громкое сопение раздавалось из комнаты Хэнкока. Сам он валялся на диване спиной вверх, свесив руку через край, и спал. Это вызывало улыбку. Тихо выскользнув, она спустилась по лестнице мимо сонного охранника, который тихо хмыкнул ей в след. — Я хорош не только в стрельбе, но и в постели, — протянул он, оценивающе оглядывая широкие бедра, обтянутые комбинезоном, но Мадлен не удостоила его ответом. На улицах было поживее — люди уже проснулись, и женщина свернула налево, к Дому воспоминаний. На это утро у неё назначена встреча. — Садись сюда, это камера воспоминаний. Ник уже был в кабинете Доктора Амари. Они поздоровались друг с другом и Мадлен опасливо забралась в камеру, усаживаясь внутри и откидываясь на спинку глубокого кресла. Воспоминания Келлога потекли в её голову. Больно было видеть, как растет и взрослеет в таких суровых условиях будущий убийца, но Мадлен всё помнила. Помнила, как тот убил Нейта и украл её сына, как она пинала в остервенении его труп, от которого оттаскивал её Ник. Как она забрала из его ещё теплых рук стелс-бой и тут же попробовала его применить, растворившись в воздухе. Как выдирала из его мозга интересную железку, которая ныне подключена через Валентайна к ней. Поэтому сочувствие пропало полностью в тот момент, как ей пришлось снова пережить свой худший кошмар. Последний стон Нейта, крик Шона. Её собственные исступленные крики. Сердце болело от этих воспоминаний, на глаза навернулись слёзы, но их вытеснила радость, вырвавшаяся из груди, как только она увидела сына. Живого, невредимого, пусть и прошло уже десять лет. Он так вырос. Носик как у Нейта, его тёмные глаза. Но чуть вьющиеся волосы и прищуренный миндалевидный разрез глаз совсем как у мамы. Теперь она плакала от счастья. Её дорогой мальчик выжил, значит, всё не зря. Значит, она обязательно его найдёт, куда бы его не телепортировали, где бы не держали, и наконец обнимет. Он в безопасности, его не обижают. Лучик надежды превратился в горячее высокое солнце. Вёрджил? Она достанет его из-под земли. Из камеры воспоминаний она буквально вылетела, сорвавшись с места, и налетела на Амари с объятиями. Тепло благодарила её, не выпуская из кольца рук расчувствующуюся женщину, поцеловала в лоб всё ещё подключенного к аппаратуре Ника и выбежала из кабинета. — Ирма, мой сын жив! С ним всё хорошо! — на ходу закричала она, и даже Кент выглянул из своей комнаты, смотря на скрывшуюся за поворотом женщину. Радость разрывала грудь, хотелось остановиться, поднять руки к небу и заорать, чтобы все знали о её счастье, но она продолжала бежать к Капитолию, несмотря на трясущиеся колени. В капитолии его не оказалось. Фаренгейт подняла одну бровь, бросила тихое «Третий рельс», и Мадлен тут же как ветром сдуло. — Ебанашка какая-то. Хэнкок действительно нашёлся в кабаке. Он сидел за столиком, но не пил. Напротив него сидел какой-то мужчина, они тихо обсуждали что-то, тыкая поочередно в листок бумаги, прикрепленный к планшету. Обернувшись на громкий топот ног он заметил несущуюся к нему Мадлен и тут же встал с места, махнув рукой мужчине. — Подойди позже, Ричи. Мад, выглядишь подозрительно весело. Ричард нахмурился, но встал и ушел в другой конец бара, наблюдая оттуда за возмутительницей спокойствия, из-за которой его уже второй раз за неделю отсылают с его финансовыми бумажками к херам. Мадлен налетела на него с разбегу, едва не сбив с ног, и тут же обняла, приподняв на пару сантиметров от пола. Не то чтобы он был тяжелым. Весь бар безмолвно наблюдал за представлением, разговоры стихли, но её это не смущало сейчас. Отпустив Хэнкока, она тут же перехватила его руку, вытянула на манер вальсовой позиции, другой рукой обхватила талию и закрутилась с ним на месте, как будто танцевала. Хэнкок от удивления не знал куда деть вторую руку, но быстро заразился весельем и обнял её за плечо. — Он жив, с ним всё хорошо! — воскликнула женщина, улыбаясь чуть ли не до ушей. Он никогда не видел её такой. Обычно она была такой... Ну, собранной, с прямой осанкой, высокими скулами, даже смеялась тихо. А сейчас превратилась в ураган эмоций. — Кто? — растерянно спросил он, не уловив в этом хаосе посыл. — Шон! Он в порядке! Правда, немного вырос, но ничего страшного! — захохотала женщина, мелкие морщинки в уголках её глаз словно тоже улыбались ему, — он у Института, но мы его найдём, обязательно найдём. — О. Это всё объясняет, — на его лицо тоже наползла широкая улыбка, — пойдем. Ставший уже родным диван встретил её скрипом ржавых пружин, по пути она уже немного успокоилась и готова была нормально разговаривать. Псина, выбежавший из её комнаты, заинтересованно завилял хвостом. Даже Фаренгейт подобралась поближе, желая узнать причину такого бурного выброса эмоций. — Мы с Ником выкопали из того устройства, который нашли в голове Келлога, его воспоминания. Там Шон! Ему уже десять лет, но это неважно, главное, что не шестьдесят, — хохотнула Мадлен. Улыбка не сходила с её лица, словно стала перманентной. Она ещё не знала, что произнесла пророческую фразу. — Нашла своего пацана? — переспросила Фаренгейт, закинув ногу на ногу. — Да! В смысле, пока нет, но его держат в Институте. С ним всё хорошо, — обернувшись на неё, пояснила женщина, — это самое главное. Кажется, это был самый лучший день в её жизни. Солнце светило для неё, как будто тоже радовалось. Но скоро появится новый самый лучший день — когда она наконец обнимет Шона. — Охуенно! Поздравляю, Мадс! И как ты его вытащишь? Там было что-то про то, как добраться до Института? — Хэнкок наконец-то смог вставить хоть слово и довольно развалился на диване в предвкушении хорошей истории. — Туда невозможно просто войти, — пояснила Мадлен, — все пользуются своего рода телепортом. И есть человек, который может об этом что-то знать, он в Светящемся море. Надо будет достать костюм спецзащиты и найти его. Он может рассказать, как они это делают. Заморозка на двести лет, телепорты, чипы, человек в Светящемся море. Что дальше? Прилетят пришельцы? Хэнкок за эти несколько недель, кажется, получил больше фантастики, чем за всю свою жизнь. Но раз начал — надо идти до конца. Участие в таком приключении дорогого стоило. — Мы его найдём. Я могу пойти с тобой — радиации я уже на всю жизнь хватанул, теперь как зараза к заразе. — Поздравляю, — бросила Фаренгейт и это показалось бы очень сухим ответом, если бы Хэнкок не знал её столько лет. Она была рада. — Ну что, — хитро ухмыльнулся мэр, — тогда вечеринку в честь этого? Кажется, он был готов пить вообще по любому поводу и Мадлен бы это смутило раньше, но не теперь. — Да, я хочу колу с ромом, — с готовностью кивнула женщина. Теперь действительно хотелось праздника. На столе снова расположилась целая батарея разнообразных бутылок, прибавилось ещё больше наркотиков. Фаренгейт уже вдыхала винт, не дождавшись начала праздника. Мадлен нашла Ника, который тоже захотел присоединиться к веселью, пусть и не пил и еда была ему не нужна. Хотелось поддержать эту атмосферу хотя бы своим присутствием. Доктора Амари, Ирму и Кента тоже позвали, но дамы отказались, поблагодарив за предложение. А Кент появился ненадолго, неловко замявшись у входа. Пришла даже Пайпер, не упустив возможность бесплатно выпить и насобирать материала для газеты. — Благодаря вам обоим в Добрососедстве стало спокойнее, — возразил Хэнкок, выдыхая сигаретный дым через отсутствующий нос, — не жалей о причинённом добре. Все эти долбоёбы были ублюдками, заслужившими возмездие. — М-меня пытали. Я едва не погиб. Это совсем не как в радиошоу, — вздохнул поникший Кент, потирая костяшки пальцев в беспокойстве. — Кент. Что бы мог сделать Плащ, если бы остался без своего верного друга Ретта Рейнхарда? — Мадлен накрыла его руки своими, и гуль слабо улыбнулся. Эта улыбка стоила всего кошмара. Он был светлым и мечтательным человеком, который многого натерпелся. Это было ценнее всех крышек мира. — Это. многое для меня значит, Мадлен. Мне нужно время, чтобы залечить раны, понимаешь? — Конечно. Свежим ранам нужно зажить и тогда станет лучше. С душевными ранами случается то же самое, — она вернула ему одобряющую улыбку. Кент тепло прощался со всеми, пока Пайпер шустро что-то записывала в блокнот, от усердия прикусив кончик языка, прерываясь только на глоток ледяного пива. — Так, говоришь, телепортируются. Прямо берут и... ну, типа, исчезают здесь, появляются там? В голубом сиянии, как в книжках? — Это похоже на молнию. Она ударяет в них и они исчезают, — пожала плечами Мадлен, опираясь спиной на плечо Хэнкока, пока тут выуживал из коробочки свои виноградные ментаты. — Да, выглядит это именно так. Они докладывают о своём намерении вслух и исчезают, — кивнул Ник, — может быть, они запрашивают процедуру, и их телепортируют из Института вручную. — Ага, — Пайпер снова уткнулась в свои записи. Мадлен показалось, что она рисует человечков, в которых ударяет молния. — И эта железка в их бошках. Она передатчик? — протянула Фаренгейт, подпирающая Хэнкока с другой стороны. После винта она стала куда более разговорчивой. — Не знаю. Может быть, в голове Келлога был просто какой-то модуль. — И вы думаете, что тот идиот, который наверняка уже сдох там от радиации, даст вам наводку. — Именно. Или мы покопаемся в его голове и снова выцепим воспоминания. Люди постепенно расходились. Первым ушел Ник, затем Фаренгейт, пожелав всем не сдохнуть от цирроза и не передознуться. Пайпер утомилась от своих постоянных записей и заснула прямо в кресле, смешно похрапывая. — Какой эффект вызывает психо? — спросила Мадлен, крутя в руках использованный шприц, и принюхалась к нему. Ничем не пахло. Удивительно. — Всё становится быстрее. Чувствуешь неебический прилив сил и бодрости, не можешь сидеть на месте, — пояснил Хэнкок, следя за интересом женщины, — хочешь попробовать? Есть ещё винт, он наоборот, замедляет, очень советую, потом лежишь и залипаешь в ковер. Приятно и безвредно. Давай, разделим, — он потянулся к столу, нашарил там ингалятор и покрутил в руках, — смотри, нужно будет сделать вдох, один, короткий, с непривычки нужно корректировать дозу. Не вставит — можно будет немного увеличить. Ингалятор оказался прямо перед глазами женщины. Если бы она не была в измененном состоянии сознания — отказалась. Прежняя Мадлен сейчас смотрела бы на неё в ужасе. Но ингалятор был так близко и интерес перевесил здравый смысл. Она взяла его из рук Хэнкока и сделала короткий вдох. Остаток дозы он втянул сам, довольно улыбнувшись. На первый взгляд — ничего не случилось. Она даже не почувствовала, как что-то вдыхает, было ощущение, что просто втягиваешь воздух через трубку. Совсем не страшно, но странное чувство предвкушения засело где-то внутри. Она не знала, когда ждать эффекта — сейчас или через полчаса? Действие препарата подкралось незаметно, плавно. Мир чуть расплылся, но головокружения, как от алкоголя, не было. Стало так спокойно и приятно, взгляд зацепился за дурацкую картину на стене. Ей казалось, что волны вокруг маяка начали легонько покачиваться. — О, да. Я чувствую, наверное. — О, круто! Посмотри на угол стены, который у потолка, и он станет пирамидой, — посоветовал мэр, внимательно смотря на её профиль. Она пристально воззрилась на угол. Тот медленно, потакая ожиданиям, стал выпуклым, напоминая пирамиду. Она тихо рассмеялась. — Да, точно! Как интересно. А что ещё можно делать? — Да что угодно. Можно смотреть в стену, ещё круто смотреть на гирлянды. А ещё можно есть. Еда под винтом становится пиздецки вкусной. Только не переешь, иначе будет плохо. Желая попробовать и этот эффект, Мадлен стянула со стола несколько ягод смоляники и поднесла их ко рту. Кажется, это была самая вкусная еда в её жизни. Женщина удивленно посмотрела на Хэнкока, искренне радуясь, — она всегда была такой вкусной? Кажется, она разглядела своё отражение в его чёрных, как беззвездная ночь, глазах. Они ведь тоже всегда были такими чёрными? Она никогда не рассматривала его так близко. Все эти бороздки у его губ, провал отсутствующего носа. И эта треуголка наверняка очень приятная наощупь. Бездумно она протянула к ней руку, забыв спросить разрешения, тут же забыв про смолянику. Наощупь как затертая кожа. Собственно, это и была она. С мелкими и крупными царапинами, протертая до гладкости и блеска на боках, с шовчиками-крестиками. — Классная, да? Я всегда говорил, что она крутая, — хохотнул Хэнкок, снимая с себя предмет гардероба, и водрузил его на голову Мадлен. В ней она смотрелась забавно и мило, с этими своими растрепанными прядями волос и веселыми глазами, где расширенный зрачок почти заполнил радужку. Она потрогала треуголку и надвинула её на затылок, улыбаясь. — Я похожа на пирата? — А то, только вместо попугая у тебя собака, — он тоже смотрелся в её глаза, как в зеркало. Пристально, задумчиво. В голову полезли дурацкие мысли о том, как сложно было бы усадить такую большую собаку на плечо. Псина же придавит её. Разве что, если положить его морду на её плечо... Взгляд Мадлен медленно перетек ниже, на его губы. Ну, губ там уже не было, его лицо было похоже на сплошной шрам. Интересно, как оно наощупь? Было так приятно всё трогать. Почти так же приятно, как есть смолянику. Она протянула руку, касаясь его сюртука. Грубая, крепкая ткань, расходящийся шов на плече, пришитая тесьма на воротнике. Он же не был накрахмален, как тогда он держался? Она вернула расфокусированный взгляд на его мэра и коснулась холодными пальцами его щеки. Хэнкок наблюдал, улыбаясь так, как улыбались только гули. Это было сложно объяснить. Казалось, он всегда ходил с полуулыбкой. Кожа теплая, с рытвинами, неровная. Он устроил руку на её талии, но она даже не заметила. — Эй, а если я тебя поцелую? Можно? — протянула она, шумно сглотнув. — Ага. У меня тоже есть пара мыслишек, — он полуприкрыл глаза и замер в ожидании. Его улыбка никуда не исчезла, но стала куда более довольной. Её первый приход был успешным, она выглядела такой заинтересованной и живой. Такой притягательной. Подтянувшись поближе, Мадлен оставила легкий поцелуй на его губах. Она чувствовала неровность кожи, и это было по-приятному странно. Хэнкок ответил, сначала рассматривая её прикрытые глаза с дрожащими ресницами, а затем закрыл и свои, целуя её смелее и глубже. Все ощущения теперь сфокусировались на теплых мягких губах. Они прижались друг к другу теснее, Мадлен выдохнула в его губы, а затем снова медленно поцеловала, проходясь языком по отсутствующим губам. Торопиться совершенно некуда. Гораздо приятнее было растворяться в ощущениях, теряться в нежности, словно ничего в мире больше не существовало. Хэнкок поглаживал её по спине, увлекая ближе, на свои колени, а затем обхватил за талию обеими руками, не желая отпускать, запрокидывая голову. Её рука покоилась на его щеке, согревшиеся от тепла пальцы проходились по почти плоскому уху. Она чувствовала его улыбку даже сквозь поцелуй. Задняя сторона шеи, седьмой позвонок, а затем обратно. Внизу живота мягко потеплело, хотелось прижаться ближе. Провести рукой от шеи до груди, погладить край воротника и выступающие ключицы, скользнуть дальше, к верхней пуговицы сюртука, расстегнуть её. Одна его рука соскользнула от талии к бедру, поглаживая там, где ткань комбинезона была ребристой, вызывая легкую дрожь и непроизвольный вздох. Другая переместилась обратно на спину, а затем к груди, пытаясь найти расстёжку комбинезона. Она была не такой замученной, как местные девушки. Более мягкой, с округлыми бедрами и маленьким животиком. Он же напротив, был высоким и сухим. Мадлен расстегнула верхние пуговицы его сюртука, затем перешла на голубую жилетку, огладила плечо, скрытое тканью, проследила за изгибом ключицы от начала у горла и до конца, к месту прикрепления к плечу. Хэнкок, найдя маленькую молнию на воротнике, потянул язычок вниз, оголяя грудную клетку и светлый лиф. Она уже притиралась к его ширинке, чувствуя его возбуждение. Чувства всё ещё были обострены, мир немного покачивался в такт её движениям. Дыхание потяжелело, полы жилетки разошлись в стороны, она вытащила заправленный в штаны край рубашки, коснулась живота, пошлась по ребрам, выбив из Хэнкока жаркий вздох и лёгкий толчок члена под натянувшейся тканью штанов, от которых захотелось избавиться. Он спустил её комбинезон до талии, помог выбраться из рукавов, провел широким движением от поясницы до лопаток, задевая край лифа, запуская пальцы под него, нащупывая застежку из нескольких крючков, одновременно с этим целуя её шею, проводя языком по гладкой коже, случайно задевая языком растрепанные пряди волос. Мадлен едва слышно стонет, изгибается навстречу, запрокидывает голову, давая ему пространство для действий, на несколько секунд забывая о его одежде. Он торопливо стягивает рубашку через голову, затем осторожно прихватывает кожу под челюстью зубами. Лиф легко соскальзывает по плечам, улетает куда-то на стол. Её грудь мягкая и теплая, тяжелая, с маленьким шрамиком-точкой слева. Он оглаживает её обеими руками, задевая соски большими пальцами с огрубевшими подушечками, приподнимает бедра, прижимается теснее. Молния заканчивается на уровне талии — дальше только стягивать. Хэнкок увлекает женщину на диван, нависая сверху, продолжая зацеловывать её шею. На диване тесно, но раскладывать его совершенно нет времени. Она тяжело дышит, помогает стянуть комбинезон, тянется руками к его штанам, развязывая узел старого флага, который служит ремнём, расстегивает пуговицы. Возбуждение становится невыносимым, бельё мокнет. Хэнкок спускает штаны, стаскивает их с голеней ногами, стряхивает на пол. Укладывает её ногу себе на бедро, прижимается через ткань белья, трётся, топит стон в поцелуе. Его член твердый, трётся о клитор головкой. Остаётся только стянуть бельё и ничего не будет мешать. — Ой блять... — раздаётся сбоку, оба поворачивают голову, оторвавшись друг от друга. Проснувшаяся Пайпер покрывается румянцем и вскакивает, — спасибо за пиво, покедова! Хэнкок мысленно проклинает её самыми последними словами и поворачивает голову обратно, грустно смотря на Мадлен. Кажется, момент снова упущен, сейчас она тоже вскочет и убежит. Но ей всё равно, она притягивает его ближе, снова целует, помогает снять его бельё, а затем своё. На животе у неё затянувшийся шрам от кесарева сечения. Он медленно входит, придерживая её за талию, хоть терпеть и сложно, но она подгоняет, подставляется. Прерывисто стонет, когда он двигается сначала медленно, а потом увиличивая темп. Его член длинный и неширокий, прямо как он сам. Ощущения захлестывают её как никогда раньше, она забывается, не помня о ночной тишине, и сладко стонет, держась за подлоктник, чтобы не биться о него головой, выгибается, трется щекой о руку, на которую он опирается, чтобы не придавить её. Шарит руками по телу, прихватывая кожу ногтями. Протискивает руку между их телами, помогая себе кончить. — Давай, дорогая, — шепчет он хрипло. Во рту ужасно сухо. Он кончил первый, а затем помог ей, всматриваясь в её прекрасное лицо, слушая стоны-всхлипы, пока она не сжала тесно его пальцы, напрягаясь всем телом, и обессиленно опустила руки, загнанно дыша. Он хотел бы лечь рядом, объятия не были обязательной частью программы, но с ней хотелось остаться. Только диван был маловат для такого. Она вытянула ноги, с наслаждением хрустнув суставами, и разлеглась в блаженстве. Хэнкок улыбался, подтягивая к себе бутылку пива, гладил женщину по бёдрам. — Холодно, — содрогнулась она. Воздух в комнате как будто резко стал холодным. Он потянулся, поднял с пола сюртук и протянул ей. Мадлен села в угол дивана, накрываясь им на манер пледа, лениво оглядывалась. На её голове вместо прически было всклокченное гнездо. Теперь ей очень хотелось спать. Желательно в теплой мягкой постели. И ещё ужасно хотелось пить. Между ног покалывало от перевозбуждения. — Будет сушить, это нормально. Нужно поставить у кровати что-нибудь попить, не забудь, — он тут же открыл для Мадлен бутылку колы, а она вцепилась в неё как утопающий за спасательный круг, махом вливая в себя половину за раз, икнув после. — Пойдём, сейчас отрубит, — Хэнкок поднялся с пола с кряхтением, не забыв прихватить бутылку пива. Оделся сам, помог ей натянуть на себя свой красный сюртук, чтобы прикрыть наготу от масляных взглядов охранников. Осторожно взял за локоть, провожая через коридор с лестницей, встречая свою стражу строгим взглядом. Они были довольно громкими и те ухмылялись вслед. Не то чтобы в первый раз видели такое, конечно. Хэнкок открыл дверь её спальни, встретившей их полной темнотой, и осторожно усадил Мадлен на кровать, ставя её газировку на тумбочку рядом. — Всё, если что-то будет нужно — приходи, не стесняйся этих долбоёбов. Не забывай пить и отдохни хорошо, — мэр встал, поблескивая глазами в темноте. Он первый раз встречал женщину, которая никогда не принимала наркотики. Ему казалось правильным позаботиться о ней на максимум, раз уж он был инициатором её первого кайфа. И особенно после секса. — А ты не останешься? — Мадлен уже заразительно зевала, отползая по кровати к стеночке. — Останусь, — помедлив, ответил он, и закрыл дверь комнаты, тоже зевая.