Ископаемое

Утреннее солнце светило прямо в глаза, окрашивая мир под закрытыми веками в красный. Она снова забыла закрыть жалюзи перед сном. Мадлен зажмурилась и перевернулась на другой бок, подтянув одеяло к подбородку. Нейт рядом засопел. Она протянула руку, притягивая его поближе к себе, дыша в его шею, устраиваясь поудобнее в объятиях. Ещё слишком рано, раз он в кровати — по старой армейской привычке её муж всегда вставал ровно в шесть утра. Она провалилась было в утреннюю дрему, как он снова начал возиться. — Ещё рано, останься, — прошептала она сквозь сон, не открывая глаз. Нейт замер на несколько секунд, а потом вымученно застонал не своим голосом. Мадлен распахнула глаза и вместо мужа увидела рядом с собою Хэнкока, который прикладывал руку к голове, болезненно зажмурившись. Она чертыхнулась, припоминая события прошлой ночи: они пили, а она рассказывала ему о том, как представляла в суде интересы потерпевшей, муж которой ударил её за то, что считал, что её подменили пришельцы и она имела с ними интимные связи. После второй бутылки ядер-колы с ромом её ужасно развезло и она оказалась на одном диване с Хэнкоком, уложив на него ноги, пока он гладил её колени и вещал какую-то смешную историю о том, как с ним заговорил сюртук. Потом она лежала на его плече. А потом пустота. Сдернув с себя одеяло, Мадлен облегченно выдохнула — одежда была на месте. На Хэнкоке отсутствовал только сюртук. Её лицо залилось густой краской, обжигающей лицо — утренний свет оказался включенным торшером, около которого стояла ехидная Фаренгейт. На диване напротив развалился Псина, усиленно помахивая хвостом, что тот аж бился о спинку с глухими хлопками. Мир расплывался от такого резкого движения, и её стремительно затошнило. Фаренгейт, ухмыльнувшись ещё более хищно, показала жестом на ванную комнату, в которой Мадлен, наступая прямо на Хэнкока, пока слетала с дивана, стремительно скрылась, познав на себе тяжесть похмелья. Долго она полоскала после этого рот, чтобы избавиться от мерзкого утра. Выходить из ванной было страшно и мучительно стыдно, поэтому Мадлен, проклиная свои эксперименты с алкоголем, долго нерешительно стояла у двери, мелко дрожа от озноба. Но когда-нибудь всё равно придётся выйти на свет. Выдохнув, она повернула ручку двери. Фаренгейт уже не было. Был только Хэнкок, всё ещё державшийся за голову, но уже заливающий в себя пиво из бутылки. Очень хотелось уйти, выбежать из комнаты и тут же убраться из Добрососедства, но пип-бой лежал тут же, на столе, и без него уйти было никак нельзя. Переборов себя и головную боль, Мадлен всё-таки подошла ближе. Ноги без сапог мерзли на холодном полу и уже были грязными от пыли. Заметив её, мэр без слов протянул ей бутылку, а когда она отшатнулась от алкоголя, всё-таки открыл рот и пояснил: — Это от похмелья. Выпей и станет лучше. Желудок скрутило, словно в подтверждение его словам. Она опустилась на диван рядом и отпила из бутылки. Сухость во рту замучала и заставила выпить всё её содержимое залпом. Псина спрыгнул со своего места и подошел к ней, цокая когтями о дощатый пол, и начал лизать руки. Хэнкок, кажется, не испытывал таких душевных противоречий, как она. — Ты как? — найдя сюртук, он неловко напяливал его, не сразу попав рукой в рукав, и потянулся, а потом плюхнулся обратно. — Нормально, — тяжелый вздох противоречил её словам. — Хорошо посидели. Будешь баффаут? Головную боль убирает, — Хэнкок потянулся к крупной баночке с таблетками и закинул одну в рот, разжевывая. На этот раз она тоже согласилась и повторила его действие. — Слушай, насчет вчера… — По-дурацки вышло, да? Надрались и заснули в одежде, — усмехнулся мэр. Для него такие ночные возлияния были делом обычным. Разве что засыпал он с девушками обычно без одежды. — Да. Необычный опыт, — согласилась Мадлен, быстро застегивая на руке пип-бой и впрыгивая в сапоги на ходу, — мне нужно идти, спасибо за вечер! Псина, идём. Хэнкок остался у себя, ещё какое-то время хватаясь за чугунную от похмелья голову. А план-то был неплохим, только даже сейчас, кажется, лучше не стало. Отпраздновать свой скорый уход, заодно наладить отношения с союзником показалось интересным. В своём стиле, разумеется. Масла в огонь подливала Фаренгейт, которой резко приспичило прямо здесь разбирать свой бессменный Испепелитель. Она нарочно громко разбирала его, включала механизм вхолостую, всё время не сводя с Хэнкока прищуренных в издевке глаз. — Ну давай уже, — вымученно застонал мэр, разложившись звездочкой на диване, и зажмурился. Он вкинул уже две таблетки баффаута, но головная боль не проходить не собиралась и от действий телохранительницы звенело в ушах. Пусть лучше издевается в словестной форме. — Не дам. Как и эта мадам, судя по всему, — казалось бы, куда ещё ехиднее? Но Фаренгейт била все мыслимые и немыслимые рекорды, добавляя в свою обычно не слишком эмоциональную речь всё больше оттенков искреннего сопереживания. Тоже в своём стиле. — Эй, я же всё запорол, да? … — Продаём наркоту детям, да? Но сегодня к тебе пришел Серебряный плащ! Прекрати продавать дурь детям, мерзавец! Или узнаешь что такое мой гнев! — величественно, ужасно наиграно и едва подавливая смех, воскликнула Мадлен, выпятив грудь и красиво отставив ногу. Валентайн за её спиной тоже веселился и молчать не мог: — Это всё, сынок. Заниматься этим спектаклем было просто уморительно весело, они вдвоём со смехом скакали по городу, убивая негодяев и разбрасываясь визитками, пока слухи о какой-то идиотке в плаще множились. Многих в Добрососедстве тоже увлекла эта игра и они смотрели из окон, как мозги очередного злодея раскрашивали стену, некоторые даже улюлюкали, и Мадлен кланялась им, как своей прекрасной публике, а потом исчезала в переулках. Это стало для неё в некотором роде отдушиной и она на время забыла о проблемах, а Ник очень поддерживал её энтузиазм и даже подыгрывал в нужные моменты. Он лучше всех знал, как ей нужен отдых после всего, что они накопали в расследовании пропажи Шона. Если бы не задержки из-за Келлога, она сейчас снова загнанно прочесывала бы пустошь, гоняясь за малейшими зацепками, не давая себе времени на полноценный отдых, перехватывая по три часа беспокойного сна и закусывая антирадин стимуляторами. Это было глотком свежего воздуха. Проблемы начались как только стало понятно, что за сведениями нужно идти в Капитолий к Хэнкоку. Мадлен в нерешительности замерла у двери, не решаясь зайти, словно она была вампиром, который не может проникнуть в дом, если его не пригласить. Она делала так и раньше, и Ник уже начал думать, что у неё действительно проблемы с дверями. — Что такое? — обратился к ней синт, — что-то не так? Она не ответила, поджав губы, но наконец-то прошла дальше, переборов себя. Хэнкока они нашли в той же комнате, из которой она тогда сбежала после ночных возлияний. Увидев в дверях темный силуэт, тот дернулся, но быстро успокоился, заметив знакомых персонажей. Когда ему говорили про «Урода в плаще» он не подумал, что это может быть она. Мадлен казалась ему не способной на такое ебанутое представление, но он был приятно удивлен своей неправоте. Значит, она всё-таки умеет развлекаться. Неудивительно, что её не узнали — длинный плащ, сшитый на рослого мужчину, смотрелся на ней мешковато и несуразно, был велик в плечах настолько, что рукава пришлось подвернуть, а лицо скрывали достающий до подбородка шарф и шляпа, надвинутая на лоб. Хотя бы шляпа была как раз, как в том тупом анекдоте, с которого он однажды смеялся полчаса, будучи объёбаным в сопли. — Сама Серебряный плащ пришла к мэру этого прекрасного города! — рассмеялся он, избавив Мадлен от необходимости начинать разговор, а затем отсалютовал стоявшему за её спиной синту, — со своим помощником. Проходите, есть дело. Ник тут же расположился на диване, доставая из кармана пачку сигарет, и закурил, выпуская дым тонкой струйкой под потолок. Он вообще мог почувствовать дым в своих лёгких или ему просто нравился процесс? Может быть, привычка, перенятая от того довоенного детектива, чью личность ему присвоили. Мадлен помедлила, но тоже села около Ника в свою позу адвоката. После всего, что произошло, ей было ужасно неловко. — Короче, мне тут рассказали, что по городу бегает какой-то урод в костюме. И вот прикол — это не я, — хрипло хмыкнул мэр, — охренеть, словно сам Серебряный плащ сошел ко мне со страниц комикса. Короче, мне нравится, что ты делаешь, у местных ублюдков прямо паника. Я сам давно хотел их убрать, но не доходили руки. В общем, не останавливайся, это было круто, я это уважаю. Ник, стрельнешь сигаретку? Так вкусно куришь, мне тоже приспичило. Затягиваясь сигаретным дымом, он улыбнулся самому себе, и хитро прищурился: — А знаешь, что самое сладкое? Все эти долбоёбы, которых вы убили, работали на одну и ту же сволочь, теперь он обиделся и хочет отомстить тебе. И, к счастью для вас, — он театрально развел руки, поддаваясь общему представлению, — я очень хочу уложить его в гроб. Его зовут Синьцзинь, он набрал себе каких-то рейдеров и пока, в общем-то, не представляет для меня угрозы, но со временем… Хэнкок разделил свои реплики затяжкой, заметив, что пока болтает, та уже догорела до половины. И, не удержавшись, выпустил маленькое слабое колечко дыма, которое тут же растаяло. Мадлен заинтересованно склонила голову. — Я дам наводку на двух его людей. Норти, скорее всего, на очко присел и дрожит от страха. А Кэт-Улыбка собирает себе банду, чтобы тебя убрать. Короче, просто убей их и выйди на их босса. Но я тоже хочу пойти и посмотреть на его рожу. Крышек отсыплю, разумеется. В компании Ника было действительно гораздо проще вести разговор чем тет-а-тет, а значит, она не будет сгорать от неловкости, когда они выйдут из города. И три пушки явно куда полезнее, чем две. И одна собачья челюсть, разумеется. Детектив с готовностью кивнул, а за ним согласилась и Мадлен. — Синьцзинь считает себя выше закона. Но от Серебряного плаща никто не укроется! — воскликнула она, и шустро вышла из комнаты, уже жалея, что ляпнула это. — Что с ней вообще? — прошептал Ник, смотря вслед стремительно сбегающей по винтовой лестнице женщине.