Вперёд в прошлое

— Эй, слизняк, давай быстрее! Всегда такой скорострел, а сейчас тормозишь на своих коротеньких ножках, — Чуя вздрагивает от прозвучавшего прямо на ухо ора. Чисто по привычке, даже не разобравшись в словах, разворачивается, но кулак прилетает в пустоту: не будь Дазай к этому готов и не успей он отскочить, летел бы дальше, чем видел. Хотя, в принципе, не будь он к этому готов, он бы ни слова не сказал. Ибо удар у Накахары неслабый. В этом Осаму уже успел убедиться не раз. Чуя вперивается напарнику прямо в глаза. Тот смотрит в ответ спокойными шоколадными реками. Что вообще происходит? Сегодня утром они получили приказ от босса: уничтожить организацию, начавшую все чаще вставать на пути у Порта. Ничего необычного, только вот... Миссия уже закончилась, и на ней был убит Дазай Осаму, правая рука босса Портовой Мафии, а также, скорее всего, но не точно, погиб его напарник. Однако сейчас Дазай стоит живой, больной только на голову, и относительно невредимый. По крайней мере, он был невредимым, пока Чуя не отвесил ему такую затрещину, что ехидное хихиканье переросло в кашель, а сам брюнет начал потирать ушибленное место с весьма театрально–обиженным выражением лица. «Тц, актер погорелого театра», — с раздражением подумал Чуя, но вслух только произнес: — Ядом подавился? Только попробуй еще раз так сделать — прикончу, сволочь! — Ну, Чу–у–уя! Я вообще–то — мозг нашей команды. Это ты — «сила есть — ума не надо». А я так не могу, — тут же заныл Осаму. — Что будешь делать, если я получу сотрясение мозга? А вдруг у меня будет амнезия? — тут он уже хитро прищуривается. — Хм, но это же хорошо, я не вспомню наглого рыжего коротыш–ай… — Не волнуйся, амнезия тебе не светит, как и сотрясение. Твой череп проломит только твое самомнение, — фыркает в ответ Накахара, все же ускоривший шаг в сторону парковки. Весь сыр–бор–то начался именно из–за этого. — Восприму это за комплимент, — игриво улыбается Дазай, ничуть не отстающий на своих тоже коротких ножках. Он был выше всего на несколько сантиметров, и Чуя нихрена не был согласен принимать эту разницу. Он еще растет. Вот через несколько лет посмотрим, кто кого будет выше и на сколько. В ответ Накахара лишь закатывает глаза, с легким интересом и большей нервозностью думая о том, что сейчас происходит. Телефон показывает около четырех утра, значит сейчас они направляются к боссу, чтобы тот дал им задание и информацию о враге. Знать бы еще, как это произошло и что делать дальше...

***

— Я за руль, — при виде знакомой машины тут же срывается с места и несется к водительскому сидению Осаму, но Чуя в последний момент ловит его воротник плаща, а заодно и рубашки, и, как шкодливо щенка, направляет в сторону пассажирского места. — Я не хочу сдохнуть, скумбрия. Как и выплачивать Огаю за ремонт машины. — Сам себе противоречишь, чиби, — довольная ухмылка так и не сползает с лица Дазая. — Неужели природа и этим… — Завались уже, ублюдок, пока не пришиб… — Ты слишком плохо выполняешь свои обещания, — Осаму начинает мурлыкать под нос песенку из какого–то идиотского мультика, под который Чуя вчера вынужден был уснуть. Почему именно так? А потому что «вы должны привыкнуть друг к другу», так что, сосите хуй, живите вместе. Хотя нет, не вчера, учитывая, что Дазай умер уже дважды. И да, Чуя так нихера и не понял. Потому что вернулся во второй раз он, когда у Двойного черного происходили сборы на миссию. Сейчас они поедут в магазин и аптеку за запасами. А, еще надо за бензином заехать. Не то чтобы делать уже в третий раз это приятно, однако суета хоть как–то отвлекает от мыслей. Чуя совершенно ничего не понимает, поэтому проще не обращать внимание на проблему, чем пытаться заработать себе мигрень в попытках что-то придумать. Черт, сказать бы об этом Огаю или Дазаю, на самый крайний случай. Но нет. Чуя уже пытался сказать Дазаю о своей проблеме. Как только начинал говорить, то сразу затыкался, мысли путались, в итоге он забывал, что хотел сказать. Вспоминал лишь потом, через несколько минут, когда все желание говорить отпадало. Интересно, а путешествует ли сам Дазай во времени? Судя по всему нет, слишком уж он довольный. Черт, и какого хрена Дазай такой довольный? — Ты какой–то слишком веселый. Пора начистить твой ебальничек, — недовольный рык сменяется приторным голосом. — Да–да, охотно верю… — Дазай заливается смехом, таким искренним и чистым, что Чуя даже зависает на этом. — Эй, чиби, о чем ты думаешь? Знаешь, у тебя сейчас такое дурацкое лицо, — снова подает голос Осаму. Накахара лишь закатывает глаза, сжимая руль и игнорируя напарника. — Чу–у–уя… Чего молчишь? До сих пор в шоке от вида своего мозга, который смог увидеть, закатив до такой степени глаза. — Да захлопнись уже, скумбрия! — рявкает, даже не повернув головы в его сторону, рыжик. — И не подумаю, мне скучно, — Чуя, даже не глядя, видит скрещенные руки и обиженное лицо пятилетнего по развитию напарника. Тут же начинает заводиться. — Я тебе клоун, блять? — Клоун? Хм, пока нет… — Конечно, ты никому своей роли не отдашь… — … ты — мой пес. А значит, ты обязан выполнять мои приказы. Весели меня, Чуя. — Мне что, блять, стриптиз тебе станцевать? — только произнеся фразу, Накахара тут же жалеет о ней. Но поздно. Теперь это не скоро закончится. «Дебильная скумбрия». — Ха? Прости, чиби, но меня интересуют прекрасные леди, не злобные карлики, — Осаму театрально прикладывает руку к сердцу, вторую многозначительно отведя в сторону. — Ну так сходи в бордель, по возвращении из миссии. — В бордель? Чуя! Я не… — начинает даже воздух глотать от невозможности найти ответ, чем Чуя тут же пользуется: — Давай посмотрим на вещи объективно. Единственная, кто даст тебе — проститутка. И то, только потому, что ты платишь ей за это. — Не волнуйся, чиби, тебе даже так ничего не светит. — Тц, вот же сволочь. — Единственный способ избежать этого — пойти в одно из заведений сестрицы Кое в качестве работницы. — тут Дазай делает задумчивое лицо, и Чуя понимает, что следующие слова ему понравятся даже меньше, чем весь их диалог в целом. — Тогда лучше станцуй мне, чиби. Посмотри, чему ты научился. — Ах, ты… Вот гаденыш! «Показать, чему я научился? Ха, отличная идея! Спасибо за нее, скумбрия». Все также следя за дорогой, Накахара тянет одну руку к напарнику. Тот, думая, что ему хотят хорошенько врезать, отклоняется. Однако Чуя все же успевает поймать Осаму за кончик галстука. Наматывая вещицу на руку, вынуждает того приблизиться к себе вплотную, почти уложив через всю машину. Отпускает галстук, схватывая теперь воротник рубашки. — Поверь мне, Осаму, — специально снижает голос. У Чуи и без того голос начал ломаться, а когда тот стал курить, приобрел легкую хрипотцу. Теперь же снижение голоса до порыкиваний выглядело как попытка соблазнить Дазая. Хотя, сейчас это и было соблазнение. — Если я начну показывать все, чему я научился у Кое, ты обкончаешься за пару минут от одного только вида, — переносит руку с воротника на волосы, путаясь в густых и неожиданно приятных мягких локонах. — Так что будь добр, не вынуждай меня, — сжимает волосы у корней, несильно дергая голову назад, и переводит взгляд властных голубых очей прямо на Осаму и высокомерно смотрит на того, как бы показывая, что главный здесь он. Наклоняется прямо у лиц напарника, еще больше снижая голос, шепчет тому прямо в губы. — Я не постесняюсь. А вот как ты потом будешь своими бесстыжими глазенками на меня смотреть. После того, как позорно потечешь, как сука. А, Дазай? А Дазай все. Он смотрит в эту бесконечную голубизну и буквально плавится под этим взглядом. Пристальным, властным, гордым, непокорным… и таким возбуждающим. Вовсе не таким, какой он ожидал. Внезапно его отрывают от этого. Сам Чуя отталкивает голову напарника от своего лица, а машина резко тормозит. — Приехали, — рявкает Накахара и тут же выбирается, чтобы заправить машину. Пока ждет, решает покурить. Трясущимися, не пойми от чего именно, руками достает сигарету. Теперь, когда пришло осознание произошедшего, легкий румянец покрывает бледные щеки, а сам Чуя хочет сгореть от стыда. Боже, сказать такое… И кому? Осаму? Издевок потом не оберешься. Или же дело не только в этом? «Рявкает, как пес», — как бы Дазай хотел с насмешкой подумать это. Как жаль, но не получается. Из головы не выходит образ такого грубого, но неожиданно возбуждающего Чуи. Дазай пытается отдышаться. Дазай не может этого сделать и выкинуть из головы этот момент. Что–то подсказывает, что именно это воспоминание станет одним из главных в душе. Ведь именно туда, а не в бордель он пойдет сразу же, как только они приедут с этой чертовой миссии.

***

— Эй, чиби, будешь так тормозить — пойдешь пешком, — Чуя лишь поворачивает голову в сторону, устало глядя на снова «пошутившего» Дазая. Видимо в себя пришел после небольшого спектакля. Тот, не обращая внимания на кислое лицо напарника, продолжает. — А может ты активируешь свою способность и долетишь? Так будет намного быстрее, чем идти на твоих хоть и симпатичных, но все же не менее от этого коротеньких ножках, — Чуя лишь вздыхает от этого сомнительного комплимента. Но потом, чуть подумав, вздыхает и лениво пихает брюнета в бок. Причем, даже не очень сильно. Легонько так… — Чуя! Ты же мне ребра так сломаешь! — тут же восклицает Дазай с истинно–страдальческим лицом. — Не драматизируй, чертова скумбрия! — отвечает, тут же отвернувшись и потеряв интерес к напарнику. — Ну, Чуя. Мне скучно! Заводит Дазай свою любимую и ненавистную Накахаре песню. Ненавистную, потому что он слышит ее уже в четвертый раз. — Фи, чиби такой злой. Плохой пес… Тяжело вздохнув, Чуя садится в машину, тут же заводя ее, что вынуждает Дазая поторопиться и снова начать ныть, и выезжая с ненавистной, как вся эта ситуация, дороги. Дазай снова пытается завести разговор, но Чуя нагло и довольно грубо его затыкает. Как вообще можно так просто общаться с человеком, смерть которого ты не так давно видел? И нет, Дазай не был рад этому событию. Он был спокоен. На его лице было ноль испуга, но и радости там не было, может легкое облегчение, но никак не радость. Даже в облегчение Чуя верил с трудом, потому что в глазах Осаму стояли такие тоска и усталость, что Накахара сначала даже не поверил. Он вообще с трудом верил во все, что было связано с Дазаем. Этот человек вообще был отменным лжецом. Оскар бы ему дать... За его отменную актерскую игру, конечно же. Чуя просто не понимает этого человека. Точнее, иногда понимает. Точнее, очень и очень редко. Хотя, учитывая, что сам Дазай не всегда себя понимает, Чуя в этом уверен, это большой прогресс. Говорят, что перед смертью у человека мелькает вся жизнь перед глазами. У Чуи мелькала не жизнь, хотя он так много помнил. У него пошла ностальгия. Он отлично помнит их с Дазаем первую встречу. Первое, что бросилось в глаза, это были его глаза. Погасшие карие, почти черные, бездонные омуты. Потом он понял, что пацан даже не пикнул, хотя ему сломали руку. Он в принципе был спокоен, в отличие от Чуи. С парочки первых взглядов на него, Чуя понял, что... Хотя, нет, он ничего не понял. Началась суматоха с Хироцу, а потом было не до анализа такого сложного персонажа как Дазай Осаму. С тех пор прошло не так много времени. Однако кажется, что бесконечность, учитывая, сколько всего произошло с тех пор. Овцы предали Накахару, пусть и из-за манипуляций Дазая, появился Двойной черный. Чую забрала воспитывать Кое, но потом пришлось все время проводить с Осаму. Когда Чуя только вступил в Мафию, виделись они не так часто. У Кое был четкий план по «воспитанию» Чуи, у Чуи по ее указке был строгий режим. А потом... А потом Мори решил, что будет лучше, если Дазай и Чуя будут вместе жить, чтобы начать понимать и чувствовать друг друга. Манеры и порядки, вбитые при «воспитании», летели к чертям, стоило только увидеть каштановую макушку Дазая чуть ли не за весь коридор, а это довольно приличное расстояние. Этот ублюдок всегда мог вывести его на эмоции, не сказав даже и слова. Один косой взгляд, и все, Чуя загорелся, как спичка. После того, как их поселили вместе, все стало проще, хотя привыкали друг к другу они довольно долго. Тем не менее, какую бы цель Огай не преследовал, все сработало. Двойной черный нашёл контакт. Ссоры и драки, конечно же остались. Не было ни дня, когда Дазай не плелся бы в медпункт, а Чуя тащился за ним со своим «ты сам виноват, скумбрия». Однако все стало другим. С самого начала могло показаться, что Дазай невзлюбил Чую, потом тот понял, что его напарник со всеми так общается. Просто из-за обратной бурной реакции над Чуей он шутил гораздо чаще. На самом деле, после одного случая Накахара понял, что даже рад этим шуткам. Дазай в тот день полностью игнорировал напарника, а когда тот сам лез, то бросал такие взгляды, что хоть стой, хоть падай. После этого он около недели избегал Чую. Тот соскучился даже. Ворвался в комнату, напоил, хотя скорее сам напился, почти поговорил по душам. После этого в их отношения более–менее вернулось равновесие, весьма хрупкое, но все же. Только потом Чуя понял, что здесь замешан их босс, по совместительству недоучитель Дазая. В какой–то мере Чуе было даже жаль его. Он даже в таком возрасте хотел умереть. Чуя был уверен, что это было связано с Мори. Не зря Осаму так напряженно ведет себя в его присутствии. Да, он притворяется, что все нормально, но Чуя почти кожей ощущает ауру, которая заполняет комнату. Оба борются. Аура босса подавляющая и безжалостная, в то время как аура Дазая – сопротивляющаяся. И, в принципе, отчаянная. Потому что он знает, что, если Мори начнет давить в полную силу, он не выдержит и снова прогнется. Об их отношениях можно говорить хоть вечность, только надо помнить, что эти никогда не поймешь их истинные мысли и намерения, если они сами не захотят. Поэтому проще вернуть к не менее однозначным отношениям Двойного черного. Иногда, когда Дазай не ведет себя, как придурок, Чуя даже рад, что они напарники. Нет. В глубине души он всегда был этому рад. Будь у Накахары возможность вернуться в прошлое (о нет, не на еще один раз, а в момент их первой встречи), он ничего не поменял бы. Может дал бы Дазаю по башке пару лишних раз, но ни больше ни меньше. Сейчас Дазай в опасности. Почему Чую это колышет? Причин много. Дазай принадлежит Мафии, а Чуя верен ей до гробовой доски. Потому что сам хочет выбраться из этой ловушки. Но нет, не поэтому. Точнее, это причины, просто второстепенные. Истина заключается в том, что для Чуи важнее любой Мафии был его напарник. Они могли ссориться сколько угодно. Только вот... На поле боя они были одним целым, в домашних условиях они тоже были дополнением друг друга. Они чувствовали друг друга так, будто были единым организмом. А еще Дазай всегда помогал ему. Злился, язвил, но помогал. Сейчас Дазай в беде, но Чуя не может ничем ему помочь. Как бы он ни хотел, ничего не выходит. Но он не сдастся. Потому что не сдался бы Осаму. Чуя делает невозможное и вступает в диалог с напарником, полный, как всегда, ругани, мата и оскорблений. Теперь к этому еще добавляется радость, потому что Дазай все еще жив. Будто сами боги сжалились и дали ему второй (или не второй) шанс. Они, вообще, как–то любят его. За какие–такие заслуги, интересно? А что до мыслей самого Дазая... Да кто их знает? Их, пожалуй, даже сам Дазай не всегда знает, а еще меньше понимает. Однако сейчас он внимательно и очень даже испытывающе смотрит на напарника. Даже чересчур испытывающе. Не будь Чуя так погружен в свои мысли, он обязательно заметил бы этот взгляд, тяжелый и темный, но сейчас он просто занят своими другими вещами. Далеко не Дазаем. Точнее Дазаем, но не только им. Им даже во вторую степень. В первую он, конечно же, озабочен своей неожиданно появившейся способностью путешествовать во времени.

***

— Чиби Чу, ты точно в порядке? — с несвойственным ему беспокойством спрашивает Дазай, когда машина приятно всхрипнув, останавливается. — Ха? И почему это я должен быть не в порядке? — выбирается из автомобиля, чтобы посмотреть, что надо этой тарантайке. Тем не менее Чуя понимает справедливость этого вопроса. Выглядит он не лучшим образом. Это можно понять, даже не заглядывая в зеркало. Он умер. Точнее, как снова. Снова, снова и еще раз снова. То ли планы Дазая были не такими блестящими, как обычно, то ли враг был слишком силен. То ли и то, и другое. А может Порт в этот раз облажался со сбором информации. Слишком много неожиданных моментов и, самое главное, неожиданных эсперов. Черт, знай Дазай об этом не пойми чём, все было бы по-другому. Вряд ли он ему поверит, скажи Чуя об этом. К тому же он не знал, что именно должен сказать. «Давай, скумбрия, выключай дебилизм и включай мозги, потому что я путешествую во времени и нихрена в этом не понимаю! И самое главное – я даже сказать тебе об этом не могу...» Что же делать? Почему так сложно придумать что-то? Мало времени, да. Еще меньше информации. Но зато безумно много отвлекающих факторов. — Эй, чиби, уснул что ли? О чем ты вообще думаешь? О врагах? — тут он чуть понижает голос, даже наклоняясь к Накахаре, будто хочет рассказать государственную тайну. — Ты же помнишь, что я, а не ты – мозг нашего дуэта. Не забивай себе этим голову, у меня есть просто гениальный план... Так что, будь добр, следи за дорогой! Я не хочу умереть раньше миссии, — Дазай тут же захлопывает рот, снова слишком пристально глядя на напарника, но тот лишь отмахивается от него, даже не задумавшись об ответе Осаму. Он продолжает сверлить злым взглядом дорогу, а сам Дазай вздыхает и, откинувшись, с усмешкой наблюдает за своим напарником. Все, машина заглохла. Что–то там с мотором, Чуя не механик, но понял, что сделать сможет не так много. — Слышь, скумбрия. Может поможешь своим гениальным мозгом и незапятнанными ручками. Дазай, снова усмехнувшись, выбирается из салона. Что-то пробурчав, начинает сам копаться в этом... просто этом. Прошло пять минут. Десять. Проходит около получаса, ничего не меняется, лишь Дазай бурчит сильнее, чем раньше. Чуя в ответ ругается на него за то, что тот выбрал эту, раздолбанную когда–то мистером–супер–водителем–Осаму. Внезапно на дорогу, прям из тумана выходит девочка лет пяти. Накахара выпучивает глаза при виде нее. Пытается позвать Осаму, но снова не может заговорить. Чувствует знакомую тягу, как тогда, когда хотел спросить про путешествия во времени. Девочка в ответ на эту безрезультатную попытку чуть улыбается, обнажая, как кажется Чуе с такого расстояния, острые, почти акульи зубы. Белое платье развевается на несильном ветерке, а потом виснет вдоль тощего тела. Ее бледная кожа кажется издали фарфоровой, темные, скорее даже черные, глаза делают ее еще более жуткой. Что было еще более жутким, так это то, что ее глаза были неживыми, как будто кукольными. Она смотрела прямо в глаза Чуе. А тот не мог отвести взгляда от нее, лишь Все как в любимых фильмах ужаса. Она делает несколько шагов по направлению к вынужденной стоянке и подходит к Чуе почти вплотную. Тот пытается сдвинуться с места, но понимает, что единственное, что он может сделать, так это просто смотреть на нее. Она не позволит ему сделать ничего другого. Дазай в это время пытается сделать что–нибудь сделать с машиной, пока наконец не замечает, что Чуя стал каким-то слишком тихим. — Эй, чиби, ты живой там? Но ответа не следует, на что Дазай взволнованно оборачивается. Когда слишком долго живешь в опасности, инстинкты никогда не подводят. И прямо сейчас они говорят Дазаю, что за его спиной происходит что–то очень и очень нехорошее. Настолько хуевое, что... Но когда он оборачивается, то видит только стоящего к нему спиной напарника. Его огненные локоны развеваются довольно прохладном ветерке, который довольно быстро прекращает свое движение. Но Осаму не верит, что—то подсказывает ему, что все не так просто, как могло показаться в начале. Поэтому он делает пару шагов к напарнику. Тот никак не реагирует на это. — Чуя? «Твою мать, что вообще происходит?» Внезапно слышится смех, и Дазай оборачивается. Но видит лишь темную головку и белоснежное платье, скрывающиеся в сгущающемся тумане. — Исповедь неполноценного человека. Голубая вспышка, и видение рассеивается. Туман отступает, и девочка пропала. Но волнует его совсем не это. А Чуя. Чуя, почти синий и похрипывающий у его ног, весь в крови, все больше и больше покидающей его маленькое и сейчас такое хрупкое тельце.

***

— Чиби, остановись, — просит Осаму, глядя на не то что недовольного, а просто разъяренного напарника. — Отлить хочешь? Терпи – не маленький, — тот в ответ даже не поворачивает головы. — Чуя, остановись! Снова ноль реакции. — Я сказал. Остановить. Эту гребанную машину. Чуя, — по слогам, как маленькому, шипит Дазай. Но именно от этой знакомой Чуе интонации хочется лезть на стену. Он даже не просит, нет, приказывает. В голосе проскальзываю металлические нотки, обычно обращенные против других, никогда против Чуи. К нему Дазай никогда так не обратился бы. Как бы он не издевался на ним и не шутил, даже в таком возрасте Дазай видел силу Чуи и признавал ее. И понимал, что дальше его напарник будет становиться только сильнее и уважаемее. Но сейчас все по-другому. Сейчас Чуя слаб, и он сам понимает это. Беспомощность и отчаяние, написанные на его лице, можно заметить даже невооруженным взглядом. Его мысли довели его такого состояния. Черт! Машина плавно останавливается, сам же Накахара довольно резко поворачивается к напарнику, впервые за это возвращение в прошлое посмотрев на него: — Ну? — Что «ну»? — закатывает глаза Дазай. — Зачем ты сказал остановиться? Что снова не так? Что, блять. — Твою нервозность за версту видно. Как ты собираешься драться с врагом. Успокойся, Накахара, ты – почти исполнитель, а не кисейная барышня. Не смей истерить. Вообще не понимаю, с чего я должен объяснить тебе такое вещи. — Так не объясняй, никто не просит, — рявкает напоследок, рывком распахивает дверцу автомобиля, нервно выбираясь из него. Он знает, что напарник прав. Знает, что ведет себя, как истеричка. Но просто не может ничего с собой поделать. Как же все это ему обдырело. Вдохнув свежий воздух, чуть расслабляется. Но переведя взгляд на пустынную дорогу, снова съеживается. Чертов лес, как же он его нервирует. Он кажется бесконечным, за деревом виднеется другое. Все как окончательно заебавшие Чую циклы перемещения во времени. Когда все это кончится, блять? Не может все быть так сложно. Кто-то точно водит Чую за нос. Помимо Дазая, конечно же. Он, кстати, тоже выбирается на свежий воздух, направляясь прямиком к Накахаре, заставляя этим того нервно передернуться. А Дазаю будто того и надо. Он подходит почти вплотную, оставляя свободы Чуе всего около полуметра. Тот, стоявший раньше, опираясь о заднюю дверцу, оказался в ловушке, когда перед ним непробиваемой стеной встал Осаму. Можно, конечно, попробовать вильнуть вбок, попадаю в салон машины через открытую переднюю дверь. Только вот как выбраться потом оттуда? Вот она, ловушка Джокера. — Чуя… — начинает хоть и тихим, но довольно опасным голосом Дазай, но Накахара мгновенно его перебивает. Обычно несильно разговорчивый, сейчас он на одно слово отвечает десять, лишь бы не слышать эти чертовы интонации: — Что «Чуя»? О чем ты вообще думал, идиот? — Осаму пытается открыть рот, но оказывается снова перебит. — А, Дазай? Тебе было весело наблюдать за моими терзаниями? Ты решил снова поразвлекаться за мой… — тут уже сам Чуя умалкивает, вздрогнув, почти подпрыгнув, от удара кулаком по автомобилю прямо рядом с его лицом. — Угомонись, — тот даже не повышает голоса, продолжая сохранять все то же спокойствие. От металлических ноток в почти шепоте Чуе хочется убежать куда-нибудь, спрятаться и забыть о подобной жути. У него мурашки начинают бежать, когда он поднимает взгляд на Осаму. Нет, не Осаму, даже не Дазая. Дьявольского вундеркинда. Дазая так прозвали явно не за красивые глаза, которые, к слову, сейчас были угрожающе сужены. Но даже это не мешает Чуе разглядеть их. Сейчас это даже не глаза. Просто темная яма, в которую проваливается все живое навсегда. Эта яма поглощает весь свет настолько, что от него не остается даже воспоминания. Чуя не хочет себе признаваться, но сейчас он боится Дазая. По-настоящему. Настолько, что аж сжимается под настолько гневным взглядом, что если можно было бы им убивать, то Чуя валялся бы уже минут пять в судорогах, испытывая при этом самые болезненные пытки. Кое-как пересилив себя, снова поднимает взгляд на Дазая. Тот смотрит уже не так злобно, из-за чего Чуя, чуть приободрившись, меняет зажатый, пристально загнанный взгляд на более вызывающий. По крайней мере, так может показаться по стороны. Но Дазай видел, как потрясываются руки Накахары, а зубы крепко сжаты, в попытках не застучать от не совсем объяснимого ужаса. Да, как бы Чуя не играл и не притворялся, он был кроликом перед очень и очень голодным удавом. И Накахара, видя этот голод, пугается еще сильнее, снова отводя взгляд. Голод крови, голод жестокости, голод... безумия. Собрав остатки хваленого бесстрашия, которое сейчас было где-то в ебенях, упирается Дазаю в грудь, вспотевшими от напряжения ладонями. Тот напрягается, не желая разрывать контакта, но, чуть подумав, все же сдвигается в сторону. Чуя буквально задыхается от хлынувшего в легкие кислорода. Жадно дышит, понимая, что все это время стоял, задержав дыхание. Чуть отдышавшись, отодвигается от Дазая еще на несколько метров и только тогда чувствует себя в относительной безопасности. Ну, как в безопасности... Инстинкты все также продолжают кричать, что следует набрать побольше воздуха и нестись отсюда сломя голову, желательно навсегда. Достает трясущимися, теперь уже понятно от чего, руками сигарету; зажечь ее получается только со второго разу. Нервно затягивается, чувствуя, как узел в животе чуть ослабляется. Мысли начинают проясняться. Тут замечает, что вся усталость, вся нервозность и сонливость пропали. Как он вообще мог сомневаться в Дазае? Один его взгляд несет смерть, что может сделать весь он с этим миром? Внезапно тишину прерывает легкое хихиканье брюнета: — Чиби сейчас такой забавный, — отсмеявшись, объясняет, и его накрывает новая волна довольного леденящего душу хохота. Кажется, он стал прежним Дазаем, раздражающим напарником. Только вот Чуя больше в это не верит. Слишком свежи воспоминания о другом нем. — Так что ты там говорил, Чуя? — вдруг снова посерьёзнев, спрашивает, глядя Чуе прямо в глаза. — Отвали, скумбрия, — пытается скрыть за раздражением свою нервозность Чуя. Но, видимо, не помогает. Дазай снова приближается к Накахаре, а тот, просто из гордости, не может дать себе отступить, хотя инстинкт самосохранения так и дает о себе знать. — Чуя, неужели ты... боишься меня? — ехидно, как кажется гравитационному манипулятору изначально, спрашивает напарник. Сам же Дазай ожидает ответа с волнением, настороженностью и даже легкой паникой. Он понимает, что Чуя, довольно справедливо, между прочим, испытывает дискомфорт в его компании. Но он не хочет, чтобы это был страх. Только не Чуя... Тот не разочаровывает: — Ха? Еще чего! Только если в твоих мечтах... — но все же опасливо отодвигается. Осаму снова смеется, на этот раз заливистым искренним смехом. Настолько искренним, что Чуя, хоть и понимает, что это самообман, но все же успокаивается. — Знаешь, Чу-чу, — снова коверкает имя Дазай, на что «Чу-чу» закатывает глаза, ибо «Я че тебе паровоз, бля». — сначала твое упрямство меня раздражало. Мне хотелось пристрелить тебя, когда ты не слушался. Теперь же я благодарен всем богам за то, что ты такой упертый баран... — ...от барана слышу... — ... ты настоящий боец, Чуя. И я рад, что ты мой напарник. Чуя удивленно распахивает глаза, глядя на Осаму, как баран (без него никак) на новые ворота. Предательский румянец выступает на щеках и переходит на ушки. И Осаму находит это неожиданно милым. И тут же, коварно ухмыльнувшись, мысленно, конечно же, решает добить напарника. — Я рад, что ты не боишься меня, чиби Чу, — шепчет, наклоняясь к лицу Накахары. Губы скользят по щеке, переходя на ушко с порозовевшим от смущения кончиком. — Это... приятно. Если бы чиби меня боялся, мне было бы... так грустно, — легкий, почти невесомый поцелуй в мочку уха. Мурашки тут же бегут по шее Чуи, и Дазай уверен, что не только по шее. Берет напарника за руку, чуть выше запястья и ладонью ведет по нежной коже, заползая пальцами под куртку, поднимая рукав. Руки тоже покрыты мурашками, как мило. Осаму улыбается, когда чувствует руку Чуи на его груди, которую тот положил туда, чтобы оттолкнуть, не так и не смог этого сделать. Теперь он чувствует под ладонью неравномерное биение сердце, про отсутствие которого по Мафии ходят даже легенды. — и больно, — вторая рука ложится на бедро и плавно скользит вверх. Чуя рвано выдыхает. В плечо Дазая вцепляется рука с немного задранным рукавом. Осаму, чуть ухмыльнувшись, удобно размещает свою на пояснице. Чуя чуть дергается, его щеки краснеют еще больше. Рубашка в районе груди Дазая мнется. Даже шея Чуи и чуть ниже, все теперь покрыто легким румянцем. Какая прелесть. Взгляд Осаму опускается, сам парень сглатывает, почти гипнотизируя потемневшими глазами острые ключицы. Облизывает внезапно пересохшие губы. Черт, это он должен был довести Накахару, а не наоборот. — и обидно, — «И последнее». Почувствовав, как рука Чуи сжимается еще больше, почти до синяков, Осаму резко дышит тому на ухо, припечатывая его бедрами к задней дверце машины. Легонько стонет на ухо и, напоследок целовав мочку уха и не удержавшись от того, чтобы провести по ней кончиком языка, отстраняется. Точнее, он пытался это сделать, но Чуя так вцепился в него, что почти висит на напарнике. Зубы чешутся, так Осаму хочется куснуть Чую за ушко, это прелестное красное ушко. Но он сдерживается. Достаточно того, что он от своих действий почти возбудился. Укусит — Чуя точно почувствует его стояк. — Что ты... творишь? — сдавленно шепчет Накахара низким голосом, наклоняя голову и упираясь лбом напарнику в плечо. — Успокаиваю тебя, нет? — так же тихо и хрипло отвечает Дазай. — Чуя, я не хочу, чтобы ты меня боялся. «Я хочу продолжать нравиться тебе, несмотря ни на что». В широко распахнутых глазах мелькает искорка, которая топит эти ледяные озера. Она исчезает также быстро, но Дазая увидел ее, а это значит, что гроза миновала. Чуя смог принять еще один его таракан. — Отпусти, идиот. — Это ведь ты меня держишь, чиби Чу, — не ослабляет хватки, ни своей, ни чужой. Что-то просто подсказывает, что, если он это сделает, другого шанса у него просто не будет.

***

Дазай облегченно выдыхает, слушая сопение Чуи. Его рука уверенно поглаживает рыжую макушку, пальцы выводят непонятные даже ему узоры. Выпустив руками рубашку, Чуя скользнул по бокам по бокам напарника, обхватывая того. Его голова мирно покоится на плече Дазая, а нос вдыхает тонкий запах того. «Ты пахнешь домом», — прошептал ему Чуя, перед тем, как доверчиво прильнуть и уснуть прямо на коленях своего... напарника? Друга? Кто они теперь друг для друга? — Дурак ты, чиби... Думаешь, я ничего не понимаю? Дазай понимал. Он отлично видел, как Чуя смотрит на него. Видел любой его взгляд. Злой, тоскливый, недовольный и, чаще всего попадающийся в последнее время, какой-то нежный и заботливый. Он знал все о нем. Он помнил все, что его касалось. Высокомерный взгляд при первой встрече. Боль, тоску и уязвленную гордость после предательства Овец. Недовольство, когда их поселили вместе. Испуг и ничем неконтролируемую ярость, когда Дазай решил, в очередной раз, вскрыться. А после заботу, когда перематывал руки новыми бинтами. А что потом? Потом он уложил его спать с собой, потому что боялся за него. Потому что не хотел оставлять его. Потому что доверял достаточно, чтобы лечь с ним в одну постель. Именно, глядя на его узкую спину и рыжие локоны, разметанные по подушке, Дазай понял, что для него Чуя стал пахнуть жизнью. Когда Дазай увидел расплоставшегося у его ног, истекающего кровью Чую, его сердце... Он даже не понял, что именно с ним произошло. Оно дернулось в груди и застыло. Хорошо, что не застыл мозг, и Дазай, наконец поняв весь механизм путешествий во времени (а он тоже путешествовал, как можно теперь понять), схватил Чую, затащил в машину и поехал. Эта чертова тарантайка сорвалась с места и понеслась, разрезая остатки тумана. Он ехал и почти молился, лишь бы его теория оказалась верной, и Чуя выжил. Кричал что–то самому Накахаре, видимо так и выдал себя, на что Чуя потом злился. От одного воспоминания об этом ему становится плохо. А руки так и чешутся, и просятся встретиться с лезвием. Но он не сделает этого. Чуя здесь, с ним, и он ни за что не спустит это действо Осаму с рук, как бы им ни дорожил. Как же он был счастлив, когда очнулся следующим утром в машине под недовольное пыхтение сбоку. Чуя был зол, но иначе поступить Дазай не мог. Он не хотел подвергать его еще большей опасности. Их враги точно наблюдали за их поведением, так что заметь они, что Дазай все понял, все было гораздо хуже. Дазай настолько испугался, что может навсегда потерять его. Его лучик света, единственный в этом прогнившем мире, что не выдержал. Он открыто подкатил к Чуе. Совсем не в тему, совсем не так, как стоило бы. Но тот, видимо, ничего особо против не имел. К тому же, это была маленькая месть за провокацию от самого Накахары, когда-то давным-давно. Дазай сильнее сжимает руки, еще крепче обвивая Накахару и еще больше вжимая его в свое тело, будто желая слиться с ним, стать единым целым и, самое главное, неделимым. Тот в ответ чуть кряхтит, но продолжает мирно спать.

***

— Почему ты не сказал мне? — хмуро осведомляется Чуя, сонно моргая. Ему удалось поспать всего пару часов, дальше пришлось ехать на миссию. — Насколько ты помнишь, чиби, на мне лежал точно такой же запрет, как и на тебе. — Не верю, что такой скользкий тип, как ты, не смог бы обойти запрет. Дазай обиженно выпячивает губы: — Не скользкий, а умный... — Да–да, продолжай убеждать себя в этом. — Фи, Чуя такой грубый. Ладно, если говорить серьезно, то я тоже не был уверен в том, что ты делаешь это, — на последнем слове делает особый акцент. Дазай специально не говорил ничего прямо. Потому что иначе все забыл бы, несмотря на то, что его запрет было проще обойти из-за способности. — К тому же, я собирал информацию. Ты начал бы требовать ответов, которые, увы, я не мог тебе дать. — И в чем же твой план сейчас? — настойчиво вопрошает Накахара, не желая уходить от этой темы. Слишком долго он был вынужден справляться с этим сам. — Плана нет. Мы все еще слишком мало знаем о враге. Будем действовать по классике, — пожимает в ответ плечами Дазай. Чуя ему не верит, а потому поворачивает голову в сторону напарника, вопросительно глядя на того. — Как это нет плана? Как ты себе представляешь классику, если мы уже не раз погибли, пытаясь действовать таким образом. — Чуя... Когда это мои планы не срабатывали? — Чт... Но ты же сказал, что нет никакого плана... — Не думай об этом. Это дело уже не твоего маленького мозга, чиби... — Не добавь ты последнее слово, я бы подумал, что пытаешься назвать меня тупым. Но ты же не это имел в виду, да, Осаму? — хищно уставляется на него Чуя. Теперь Дазай между двух огней. Либо сказать, что назвал Чую глупым, либо снова пошутить про его рост. Хм, выбор очевиден. — Это уж сам решай своим огромным мозгом... — Таким же огромным, как и твоя самооценка? — Прости, Чуечка, но с ней ничто не сравнится, помнится, ты сам так говорил. — Тц, вот же гад. Не смей меня так называть! — на это Дазай многозначительно насмешливо подергивает бровями, на несколько тонов ниже прошептав «конечно, Чуенька». К сожалению, все имеет свойство заканчиваться. Чем ближе злополучная база врага, тем меньше веселья на лице Дазая и больше напряжения во всех движениях Чуи. А что, если снова неудача? Он это точно не вынесет. Вдруг Осаму наклоняется, торопливо и очень тихо шепча новую гениальную мысль Чуе на ухо. Причем настолько тихо, что даже при огромном желании, никто не мог бы подслушать. — Что? Я не собираюсь этого делать... — Эй, ты мне не веришь? — звучит как риторический вопрос, но это далеко не он. — С чего бы мне тебе верить? — больше из желания поиздеваться, чем на полном серьезе спрашивает Чуя. Машина плавно останавливается. Хоть сейчас выползай из нее и начинай бой не на жизнь, а на смерть. — Чуя, для нашей победы мне нужно твое безоговорочное и безграничное доверие, — Накахара чуть наклоняет голову набок, внимательно и испытывающе, как сам Осаму недавно, смотрит на напарника. Тот не строит из себя шута, не пытается быть жутким. Вообще ничего из этого. Он просто спокоен. По крайней мере, с виду. Потому что с одного взгляда Чуя замечает, как потрясываются его пальцы, а на дне угольно-черных глаз мелькает беспокойство. Раньше его не было. Но раньше и Чуя не умирал на его руках. Раньше не было того условия, которое сейчас. Последний цикл. Последняя попытка. Все или ничего. Чуя на мгновение прикрывает глаза. — Я тебе верю, напарник. Осаму слабо и измученно, но довольно искренне, улыбается. Да, это его Чуя. Готовый бороться до конца. Готовый жертвовать всем, ставить на кон буквально все, лишь бы победить. Чуть придвинувшись, насколько это вообще возможно в не очень просторной машине, протягивает руку, заправляя за ухо постоянно выбивающуюся огненно-рыжую прядь. Наклонившись, приживается лбом ко лбу Чуи. Его рука плавно переходит на волосы, путаясь в непокорных прядях. Пальцы чуть сжимают волосы прям у корней, и Дазай резко дергает парня на себя, сталкиваясь с ним губами, а заодно и зубами, как без этого. На последнее становится плевать, как только Накахара издает какой-то смущающий, но приглушенный самим Дазаем, звук. Его губы чуть приоткрываются, чем Осаму и пользуется, довольно неумело, но с большим энтузиазмом, проталкивая свой язык. Целует он неумело, точно также отвечает и Чуя. Они постоянно сталкиваются зубами, не могут найти нужный ритм, но ни один не останавливается. Все это для них сейчас не важно. Есть только Дазай. И есть только Чуя. Никого на свете для них сейчас не существует. Хоть упади сейчас метеорит или случись конец света, Дазай ни за что не оторвался бы от этих столь желанных губ. Он вкладывает в этот поцелуй всего себя, все твои эмоции, все чувства. Губы Чуи для него, как глоток свежего воздуха. Так, будто все это время он жил в каком-нибудь Дели, а теперь переехал в Копенгаген. Руки Чуи тянутся к груди напарника в попытке то ли оттолкнуть, то ли притянуть поближе. Потому что он сейчас совсем не понимает, что происходит. Этот момент... Хотелось его прекратить, и в то же время хотелось, чтобы он никогда не заканчивался. Но все же он отстраняется в попытке глотнуть воздуха, который уже давно покинул его грудную клетку. Осаму снова прислоняется ко лбу Чуи, тяжело выдыхает и шепчет прямо в губы: — Я не подведу тебя, мой храбрый воин-лисенок. А после покидает машину, напоследок потрепав Чую по еще более растрепанным, не без участия Дазая, волосам. Накахара отчаянно пытается прийти в себя и понять, кто он, где он, что вообще происходит и что от него требуется. Этот поцелуй настолько выбивает его из колеи. Жадный, грубый и, как будто бы, даже отчаянный. Будто Дазай прощается и просит прощения заранее, будучи неуверенным в их успехе. Но после такого Чуя точно сделает все, что побыстрее убить этих чертовых тварей и заставить Дазая объясниться. Поэтому выйдя из машины, он шепчет: — Даровавшие мне темную немилость, не стоило вновь меня будить. Что ж, посмотрим, кто окажется сильнее на этот раз.