Вперёд в прошлое

В комнате царит приятный полумрак. Он разбавляется небольшим количеством лунного света сквозь неплотно зашторенное окно. На фоне света выделяется темная фигура. Он сидит чуть сгорбившись, смотрит перед собой. Его огненные локоны разбросаны по плечам. «Как же ты красив», — шепчет его наблюдатель. В этом свете кожа Чуи кажется совсем белой, многочисленных шрамов с битв почти не видно, зато родинки по всему телу, наоборот, видятся черными. Его кожа кажется фарфоровой. Хочется прикасаться к ней, расписывать всем, чем только можно: пальцами, губами, зубами (последнее Дазай преимущественно хочет использовать). Но прикасаться нужно осторожно, Дазай это знает, а то его драгоценность расколется на осколки, которые не склеишь потом ничем. Да, Чуя именно такой человек. Его трудно сломать, но, сделав это единожды, ты больше никогда не увидишь в нем прежнего. Дазай этого не хочет. Он этого боится. И он уничтожит любого, кто посмеет хоть пальцем дотронуться до его сокровища. Именно поэтому он, тихо подсев сзади к хрупкому, но безумно сильному телу, осторожно касается губами оголенного плеча. Чуя любит носить широкие футболки дома, а Дазай обожает эту привычку рыжика. Напарник в ответ чуть недовольно ведет плечом, но Осаму не отцепляется, наоборот, чуть прикусывает нежную кожу. Он знает, что даже от такого несильного сжатия зубов на плече скоро будет виднеться небольшое, но аккуратное темное пятно. Чуя будет его за это материть, а Осаму смеяться и оправдываться тем, что оставил свою метку не на видном месте. — Чертов собственник, — шепчет Накахара, а Дазай, чуть усмехнувшись, кончиком языка облизывает уже потемневшую кожу. Кожа Чуи на вкус, как и на запах, была для Дазая самым приятным, что только может быть. Язык плавно перемещается на шею, поцелуи осыпают каждый участок кожи, не оставляя ни единого места незамеченным. Шатен проводит носом по нежной шее, пуская разряд Чуе и чувствуя, как тот тут же отвечает. Его кожа покрывается мурашками, а само тело чуть выгибается, немного дергаясь, будто Чуя сам не понимает, отстраниться он хочет или, совсем наоборот, прижаться поближе, подставиться под еще большие ласки. Теперь Дазай прикусывает мочку уха (как же давно он хотел это сделать) ведет языком по ушной раковине, Чуя же в ответ негромко ахает. — Мне так нравится твоя реакция, чиби, — тихий, низкий шепот прям в покрасневшее ушко, от него мурашки бегут с новой силой. — Твое тело такое восхитительное: чувствительное и податливое. Ты такой красивый, — неожиданно для Осаму и, скорее всего, для самого себя, Чуя издает негромкий стон. Дазай же, отойдя от шока, только радуется подобной реакции. Теперь, когда он завел Чую и уверен, что тот его не оттолкнет, решает пустить в ход и руки. Они плавно скользят по бокам рыжика, от чего тот снова дергается, но теперь, все же определившись, ближе прижимается спиной к груди напарника. Его пальцы собирают низ футболки и тянут одежду вверх. Пальцы оставляют невидимый для всех вокруг, но для Чуи просто сверкающий след, начиная от плоского, подтянутого живота и заканчивая грудью. Пальцы проходятся по соскам, лишь легонько касаясь, но даже этого хватает, чтобы рыжик ахнул, тут же прикрывая рот рукой. Его голова откидывается на плечо Дазая, а сам он теперь полулежит на напарнике, полусидит на кровати. Из-за удобного положения Чуи футболка не спадает, открывая Осаму отличный вид на стройное тело. Он ласково целует рыжую макушку, а его руки более уверенно проводят по телу, пальцы сильнее надавливают. Да, он поэтому и любит тело Чуи. Такое хрупкое на вид, но достаточно сильное, чтобы выдержать его напор. — Осаму? — шепчет вдруг Накахара, его голос снова понижается. Дазай уже начал возбуждаться от довольно невинных, по сексуальным меркам, касаний. На зов Чуи он отрывается от его тела, вопросительно глядя сверху вниз в потемневшие, опасно-синие омуты. — Чего пожелает мой чиби? — быстрым движением облизывает губы, что зацепляет взгляд Чуи. Тот чуть зависает, глядя на губы Дазая. Тот понимает его знак, он отпускает тело Чуи, давая тому возможность повернуться. Тот довольно бесстыдно заползает на колени к Дазаю, продолжая все также загипнотизировано смотреть на губы напротив. Вспомнив их вкус, вспомнив, как Чуя прижимался к нему тогда, в машине, Дазай не выдерживает. Ему буквально сносит крышу еще и завороженный взгляд Чуи. Самый прекрасный для него взгляд на свете. Он, как заколдованный, тянется к столь желанным губам. Он не хочет целовать его, как тогда. Не хочет показывать силу, отчаяние и сплошную страсть, граничащую с похотью? Он хочет показать ласку, нежность и... любовь. — Просыпайся, — их губы соприкасаются, как раздается противный звук телефона. Он не хочет отрываться, не хочет снова покидать то, к чему так долго стремился. Но хочешь не хочешь, а ничего не поделаешь. Дазай распахивает глаза, злобно рыча и посылая телефон в стену.

***

В пустом коридоре раздается лишь звук довольно быстрых, но не торопливых шагов. Дойдя до конца коридора, Дазай чуть тормозит у входа в палату, услышав негромкий разговор внутри. Но все же распахивает дверь, тут же вперивая взгляд в говоривших. Чуя и Акутагава. Мило, что они смогли подружиться. — Акутагава-кун, какая встреча. Ты написал тот отчет, о котором я тебя вчера попросил? — Дазай уверен, что отчет уже лежит в его кабинете, куда он даже не удосужился зайти. Но главное не смысл, а интонации. И Акутагава, будучи его учеником, тоже это понимает, поэтому, почти прошептав «Доброе утро, Дазай-сан, отчет уже ждет вас», ретируется за дверь, заставляя до сих пор молчавшего Чую недовольно глянуть на напарника. Тот, конечно же, игнорирует этот взгляд, усевшись на стул рядом с кроватью, на котором до этого восседал Рюноске. — И что это было? — Ничего, чиби. Может, я по тебе соскучился, — начинает знакомое и ненавистное Чуе нытье. Тот, только услышав знакомые интонации, недовольно кривит лицо. — Я вообще-то ночей не сплю. Сторожу твой сон, принцесса... Его речь прерывает довольно сильный удар, на который в принципе нет реакции, кроме обиженной мордашки. — ... а ты тут с ним, а не со мной дружелюбно болтаешь... — Ты что, ревнуешь? — излюбленная усмешка. На нее Дазай лишь холодно улыбается. — Не пойми меня неправильно, Чуя, но ты мой напарник. — Но не твоя вещь, тоже принимай это в расчет. — Чуя... — на знакомый ледяной взгляд рыжик уже никак не реагирует. За последнюю неделю в палате он слишком часто его видел. Кто ж виноват в том, что состояние Чуи так волнует окружающих, что они приходят пожелать скорейшего выздоровления. Кто ж виноват в том, что Дазай постоянно в такие моменты оказывается в палате. Кто ж виноват в том, что он слишком ревнив... Даже для напарника, Дазай же ревнует Чую не как такового. — Ты мне зубы не заговаривай. Насколько я помню, ты мне пообещал рассказать про ту организацию. — Чу-у-уя, — как же Дазай любит тянуть его имя, буквально смакуя его. — бесплатный только сыр в мышеловке. Что ты дашь мне за информацию? — хитро ухмыляется, а Чуе так и хочется врезать по этой наглой роже. — Коробку... — ? Коробку? Коробку чего? — непонимающе уставляется на вдруг посерьёзневшего напарника. — Пиздюлей, если не начнешь рассказывать, — вдруг широко скалится. — Тц, ну Чу-у-уя, так нечестно! — снова начинает ныть. — Ладно, — вдруг на губах Накахары мелькает незнакомая Дазаю улыбка. Он, будучи сидевшим до этого на кровати, вдруг придвигается к краю, к Дазаю, расположившемуся рядом на стуле. — Будешь хорошим мальчиком и расскажешь мне все, что меня интересует, то так и быть... Я тебя награжу, — опускает многозначительный взгляд на ширинку Дазая. А тот наконец понимает, что это была за улыбка. Его глаза опасно темнеют, особенно при воспоминании о сне. Сны его, кстати, мучают уже несколько ночей, с тех пор, как Чуя очнулся. Осаму шумно сглатывает. Чертов чиби. — Ладно, Чуечка, — специально использует прозвище, чтобы разозлить Чую и вернуть все на круги своя, но тот не ведется, на что Осаму тяжело вздыхает, понимая, что сегодня не его день. Или все-таки его? Ведь условия-то довольно выгодные. — Я все тебе расскажу. — Ты же не врешь мне? — наклоняется всем корпусом рыжик, на что Осаму вытягивает руки, готовясь поймать его, но ловит лишь пустой воздух, ибо Чуя восстановил силы, а это значит, что все. Забота Дазая ему больше не нужна. — Нет... Дазай начинает посвящать Накахару в курс дела. Разговор их состоит, конечно же, из шуток со стороны одного и оров с ударами со стороны другого. — Кстати, обстановка, угнетающая нас, просто была воплощена эспером со способностью создавать иллюзии. — Почему тогда ничего не обнулилось, когда ты использовал свою способность? — Знаешь, самая лучшая ложь — это ложь, приправленная правдой. Так и здесь. Это не был полностью выдуманный мир. Это был наш мир, лишь немного подправленный нашей, между прочим, фантазией. Классно же, правда? — Лучше некуда, — ухмыляется Чуя, но его глаза и далеко не горят, в отличие от глаз напарника. Тот на это тяжело вздыхает, пробормотав что-то про то, что его никто не понимает. Повисает легкое молчание, а потом Чуя замечает на себе взгляд Осаму. Темный, тяжелый. Тот буквально пилит им рыжика. — Ну, чего уставился? — Ты же помнишь про свое обещание... — ну кто бы сомневался, что Дазай забудет про шуточное обещание Чуи. Оно же шуточным было? Или для Осаму нет? — Чего? Ты дебил? Я не собираюсь делать этого! — Что-о-о??? Ты нарушишь данное мне слово? Скверно, Чуя, очень скверно, — тем не менее, как бы Дазай не играл, он был и правда разочарован, что можно легко прочитать на его лице, и чему Чуя очень сильно удивляется. Да, они с Чуей не разговаривали про неожиданный поцелуй во время миссии и все подобное, но это просто не могло быть для него шуткой. Или могло? Нет, точно не могло. Дазай не позволит. Посмотрим, кто победит в итоге, Чуя. Потому что Дазай очень и очень не любит проигрывать. И он не помнит ни одного раза, когда победа оставалась не за ним.

***

На подготовку ушло не так уж много времени. Всего пара дней. Все было закончено как раз к возвращению Чуи из больницы. — Это будет... интересно, — чуть ухмыляется Осаму, зажигая свечи.

***

Чуя дергает ручку двери, и последняя, как ни странно, поддается. Запах жареного мяса смешивается с легким ароматом вина, Чуя неосознанно вдыхает его. В квартире довольно тепло, что бывает крайне редко, когда Дазай надолго остается в ней один. Из гостиной идет небольшое свечение, остальные комнаты погружены в приятный полумрак вступающего на престол вечера. — Дазай? — из гостиной раздается легкое шуршание, и Чуя гораздо увереннее шагает в сторону комнаты. В дверях останавливается, в шоке разглядывая открывшуюся картину. По всей гостиной стоят свечи, которые являются единственным источником света. Стол накрыт. Все это выглядит, будто Дазай хотел устроить... романтический ужин на двоих. — Луна сегодня красивая, правда, Чуя? — сам Осаму сидит спиной к входу в гостиную, глядя, судя по всему, в окно, на эту самую прекрасную луну. Так и не получив ответа, поворачивается, тут же сталкиваясь с пронзительным взглядом. Чуть наклоняет голову набок, продолжая наблюдать. — Даже не зайдешь на ужин? Обидно, я ведь так старался. Лишь когда Чуя, решившись, делает несколько шагов в гостиную, Дазай подрывается с места, подходя к напарнику и галантно протягивая тому локоть. Тот игнорирует чужую руку и, чуть закатив глаза, проходит к столу. Обходя его, медленно переводит взгляд с приборов на саму еду. Только принюхавшись, Чуя понял, что вино сперли из его собственных запасов. Присмотревшись к этикетке, лишь убеждается в этом. — В чем подвох, Дазай? — Дазай мог бы даже обидеться на такую грубую реакцию, но он слишком внимательно наблюдает за Чуей, чтобы заметить, как подрумянились щеки того, и как он пытается скрыть свое смущение за грубыми словами. О, да, это то, что и хотел Дазай получить от своей выходки. Понимание со стороны Чуи, что Дазай не шутит и лучше будет, если Накахара поймет это до того, как терпение Дазая лопнет. — Как прошла твоя неделя в больнице, Чуя? — снова пытается завести разговор. Чуя, уже усевшийся за стол, медленно переводит взгляд с мебели на Осаму. Дазай прям видит, как крутятся шестеренки в его голове. Чуя снова настороженно смотрит, но все же отвечает. Постепенно пропадает неверие в то, что это не очередная шутка. А после нескольких бокалов вина и плотного ужина ребята разговаривают так, будто они лучшие друзья, знающие друг друга с пеленок.

***

Тяжелый рваный вздох. Не менее тяжелый выдох. Дышать все труднее. В комнате все жарче. Губы Чуи скользят вдоль чужой шеи, покрытой уже начавшими развязываться бинтами. Несильный укус в основание шеи, а потом теплые мягкие губы пропадают. Сам Чуя отстраняется, но ненадолго: руки Дазая тут же притягивают его обратно, а сам Осаму чуть выгибается, открывая больший обзор на шею. — Такой нетерпеливый! — усмехается Чуя, а Дазай аж губы облизывает от этой усмешки и блеска в глазах, привлекая внимание этих самых глаз. — Слишком рано. — Что тогда ты собираешься сделать, если пока слишком рано? — шепчет Осаму, не в силах говорить громче, пока губы Чуи исследуют шею, а руки блуждают по плечам, спускаясь ниже, к груди. Когда пальцы вскользь касаются сосков, а Дазай чуть слышно ахает, его посещает странное чувство дежавю. — Помнится, я задолжал тебе минет, — шепот Чуи тут же вырывает Дазая из мыслей. Когда же до него доходит смысл, глаза распахиваются шире. Одна рука тут же путается в волосах Накахары, вторая скользит по позвоночнику до ягодиц, сжимая последние. Чуя снова усмехается и выскальзывает из рук Дазая вниз, попутно ведя по телу парня губами, под конец кончиком языка. Останавливается он на низе живота, чуть прикусив бедренную косточку, так соблазнительно выпирающую. Облизывает губы, опуская взгляд на член напарника. — Осаму... — начинает Чуя, а того аж коробит. Никто не зовет его по имени. Особенно так. — Не мог бы ты говорить мне, правильно ли я делаю. Но ответить не дает, тут же аккуратно обхватывая губами. Его юркий язык неумело, но довольно приятно скользит по головке, а сам Накахара опускает голову ниже, пытаясь заглотнуть побольше. — Зубы... — еле-еле набирает сил, чтобы сказать Дазай. — Что? — тут же отрывается Чуя от своего дела, а Осаму взвыть хочется от того, что столь приятные ощущения прекратились. У Дазая из головы вылетает все, что было дальше. Он лишь старается не кончить раньше времени. Если сначала он пытался сдержать стоны, чтобы хоть как-то сохранить гордость, то сейчас... — Чуууя, — он не знает в какой раз простонал его имя, но сейчас оно для него, как молитва для монаха. Хм, грешно думать о таком в подобной ситуации. — Осаму, — снова зовет Чуя. И, очевидно, не первый раз, судя по его тону. Он распахивает глаза, опуская их на Чую. Черт, лучше бы он этого не делал. Невинный взгляд из-под ресниц, учитывая в какой ситуации он был брошен. Дазаю аж дурно становится. — Осаму... Осаму... Осаму... — снова и снова повторяет Чуя, пока Дазай не открывает глаза. По-настоящему не открывает, выныривая из очередного, снова слишком реалистичного, сна. Пытается отдышаться, как тишину прерывает чужой голос: — Ох, Дазай, кто бы мог подумать, что тебе снятся именно такие сны с моим участием, — слышится хитрый, хриплый голос. Только сейчас понимает, что бедра все еще зажаты чужими руками, а их внутреннюю сторону щекочут волосы, в которых как раз запутана одна рука Дазая. Отпираться даже нет смысла. Дазай как-то не в том положении. А девиз по жизни какой? Правильно, никогда не сдавайся, позорься до конца. — Ты даже не представляешь, как часто мне снятся эти сны, — весь образ супер-сексуального Чуи тут же рассеивается. Он краснеет. Точнее, он и до этого был красный, но теперь совсем бордовый стал. Теперь на его месте маленький миленький мальчик. Так и хочется укусить его, потому что Дазай чувствует себя старым извращенцем. — Отпустишь меня? — чуть усмехается Чуя, снова выйдя из образа невинного мальчика. В ответ уже Дазай чуть смущается, выпуская волосы Накахары из почти стальной хватки. Рука плавно переходит на плечо, притягивая Чую вверх, на грудь Дазая. Теперь она поглаживает лохматые кудри, приглаживая их. — Я сразу понял, что ты решил напоить и соблазнить меня, — шепчет Чуя прямо в губы. — после той сцены в больнице, это не могло не произойти. Такой подставы ты точно не простил бы мне. — Поэтому ты решил соблазнить меня? — усмехается в ответ, хотя сам не может взгляда оторвать от соблазнительных губ, да еще и на таком расстоянии. — Если секс неизбежен — нужно соблазнить первым... — Звучит как девиз по жизни, — Дазая аж разбирает смех. Его по-настоящему обвели вокруг пальца. И кто? Чуя, которого окрутить хотел сам Дазай. — Знаешь, как трудно было не уснуть! — обиженно шепчет Чуя, тут же отстраняясь от лица Осаму и поудобнее устраиваясь на его коленях. Видя, как тот в ответ только смеется, мстительно улыбаясь, ведет бедрами. Смех Дазая перерастает в шипение, ибо кончить он так и не успел. Кажется, Чуя тогда сжал основание члена, ибо другой причины не кончить во сне от его рук, Дазай не видел. — Чиби! Еще один толчок. Теперь уже стон. — Чуечка! — И еще раз, а тому только нравится: Дазай точно мазохист. Чуя, не ожидая подвоха, упивается своей властью, пока вдруг резко не оказывается прижат к кровати телом Дазая. Его губы касаются губ напротив, и Дазай срывается. Начинет жадно целовать, почти вылизывая рот Чуи, пока тот его покусывает. Это не особо приятно, но так придает острых ощущений и особой чувственности каждому движению их губ. Ребята отстраняются, пытаясь отдышаться. Дазай уставляется прям в бескрайнюю голубизну, как тогда, в машине, буквально плавясь под этим взглядом. Рука Чуи скользит под подушку, и взгляд Дазая мгновенно переходит на нее, потому что он знает, за чем именно тянется Накахара. Выползает рука уже с тюбиком смазки, предусмотрительно купленной Дазаем. Очевидно, он нашел ее, когда ждал, пока Дазай уснет достаточно. Может именно из-за этого план по соблазнению и возник у него в голове. Губы снова расплываются в ухмылке, а глаза сверкают алым в темноте. Выдавливая смазку, трет пальцы между собой, стараясь согреть, и шепчет: — Чуя... Будет неприятно и больно. Но без этого никак. Не сомневайся, приятно я тебе тоже сделаю, только после разогрева. Аккуратно вставляет один палец, проталкивая через нежелающие пропускать его мышцы. Тем временем всматривается в лицо Чуи и, видя, как хмурятся тонкие брови, сам почти испытывает боль. Целует складку над переносицей, покрывая все лицо нежными поцелуями, пытаясь хоть как-то облегчить боль, отвлечь от нее и расслабить. Чуя постепенно привыкает, давая Дазаю возможность начать двигаться, что тот и делает, пытаясь хоть немного растянуть узкий проход для второго пальца. Добившись того, пытается, конечно же, найти простату, ибо не только же боль его любимому чиби терпеть. Совершив очередное движение, наталкивается на комочек нервов, решив для пробы тронуть, слегка касаясь пальцами. Реакция не заставляет себя ждать. Чуя тут же распахивает глаза, от возбуждения потемневшие до глубокого синего. Его рот приоткрывается, выдавая неимоверно громкий и высокий стон. Бедра взлетают вверх, будто пытаясь снова поймать это ощущение. И Дазай не может отказать ему в этом. Он решает добавить еще один палец. Терпеть сил нет, но он не хочет причинять Чуе слишком много боли. Сдерживаться безумно сложно, а чиби, как назло, лишь усугубляет ситуацию. Не то чтобы Дазай очень против — он никогда не видел Чую настолько открытым, теперь это его любимое зрелище, и он никому не позволит любоваться таким. Скорее пристрелит кого-нибудь, чем отпустит Чую. — Давай уже, — Чуя притягивает к себе Дазая, втягивая того в глубокий поцелуй. Он отличается от всех прежних. В нем нет той жадности и страсти, в нем лишь нежность и... любовь, как бы слащаво это не звучало. Осаму довольно резко входит, но тут же поумеривает свой пыл, когда его губу чуть прикусывают. Чуя дергается, будто пытается уйти от источника боли. — Прости... Прости... — начинает шептать, целуя сначала глаза, потом нос, щеки и доходя до губ. — Ничего, — точно также как Дазай, будто в бреду, шепчет Чуя. Он не хочет торопиться, чтобы привыкнуть, но ждать нет сил. Не только из-за своего возбуждения, но и из-за Дазая, из-за его ласковых, но довольно резких от нетерпения движений. Из-за тихого, хриплого от возбуждения голоса. Из-за него всего. Делает легкий пробный толчок, пытаясь не хмуриться. Глаза Осаму распахиваются, а сам он кусает плечо Чуи, бормоча нечто совершенно невразумительное. Пытается удержать Чую, будучи неуверенным, что тому до безумия приятно. Но в ответ получает новый, еще более вызывающий толчок, а после до него, как из тумана, доносится шепот Чуи: — Двигайся уже, — и все, Дазай не выдерживает. Начинает жадно вбиваться в желанное тело. Потом он будет сравнивать себя с животным, но сейчас просто нет сил. Чуя тоже не высказывает возражений. Осаму просто не может остановиться. Он выбивает все новые и новые стоны из Накахары, сам кусая, зализывая, а потом зацеловывая места укусов. Чуя тоже не скупится на проявление эмоций. Его пальцы скользят, где-то оставляя следы, где-то царапины, иногда такой глубины, что сомневаешься, точно ли это Чуя сделал. Он прижимает Осаму к себе, будто желая слиться с ним воедино. Их губы наконец-то находя друг друга, тут же сталкиваясь и сливаясь в жадном поцелуе. Кровь и слюна, укусы и стоны. Все это сливается в единый хаос, который они оба не хотят покидать. Чувствуя приближающуюся разрядку, Дазай начинает надрачивать Чуе рукой в том же темпе, в котором движется. Тот ужом извивается в его руках, выдавая настолько громкие стоны, что иногда они кажутся визгами. Осаму, последний раз укусив за плечо, впивается в чужую шею, оставляя засос, и кончает. Чуя от нескольких толчков в его руку тоже получает разрядку. Падает Дазай прям на напарника, пытаясь отдышаться. Тот обнимает его за плечи, испытывая точно такие же чувства. Дазая уже клонит в сон, ибо день был трудным, ночь бурной, а вставать всего через несколько часов, но он не может не осведомиться: — Чиби? — М? — точно так же лениво и сонно отвечает тот. — Ты как? Все нормально было? Тебе понравилось? — следует пауза, которая почти пугает Дазая, но он слышит зевок, а потом и ответ, который его успокаивает: — Да, Осаму, мне понравилось. И луна сегодня настолько красивая, что умереть можно. И довольно улыбается, слыша в ответ сопение.

***

Чувствует, как снова приходит в сознание. Рука скользит по второй половине кровати. Холодная. «Снова сон?» — резко поднимается, неверующе запуская руку под подушку. Плечи тут же начинают ныть, а из кухни слышится грохот битой посуды и отборные маты. «Нет, не сон», — снова откидывается на подушку. Скоро придет его маленькое счастье, шипя и матерясь. Ругаясь и снова выпуская иголки, но Дазай знает, что это будет лишь для виду и гордости Чуи, которой он готов потакать. Чуя будет плеваться ядом и шипеть, что квартира у них подстать хозяину, имея в виду, конечно же, Дазая. На это Осаму посмеется и скажет, что у квартиры и правда скверный характер... как у самого рыжика, на что получит по лбу. Губы расплываются в слабой, но зато искренней улыбке, которая посещает его лицо каждый раз, когда дело касается его любимого чиби.