Молва

      Солдат стоял, уперев руки в боки. За ним — ворота. Перед ним — ведьмак.              — И вампиров-то здесь никогда не водилось. — “Не водилось, как же”. — И ты, приблуда, тут только постольку, поскольку надо расследовать убийство и доказать, что это дело рук проклятых шарлатанов и еретиков церкви Красного огня. — А ведьмак видел, кого они нынче записывали в категорию проклятых шарлатанов и еретиков. Девиц малолетних. Мальчишек безымянных. От такой справедливости вон палач — и тот пропал бесследно.              Ведьмак поднял взгляд на стражника Красного огня офицерского — по их приблудной шкале — вида. Стражнику взгляд этот не понравился.              — И не сильно тут разнюхивай! А то понатащили отродья, а потом соскребать их останки с девы, — солдат плюнул под ноги и переступил с сапога на сапог. Подошвы мяли сырую грязь и обмазывали подбитые стальной пластинкой носки. Ему не хотелось пускать ведьмака внутрь — да и самому заходить не сильно хотелось. — И чтоб через час доложил, что узнаешь, — собравшись, сказал офицер и отворил ворота.              Ведьмак на приказ отреагировал слабо и прошел вперед стражника. Тот зашел за ним, запер ворота, велев какому-то прыщавому товарищу следить за входом, и указал ведьмаку на вход в казарму Красного огня. Там, когда они поднялись по лестнице, стражник остановился у одной из запертых дверей.              Еще от ворот, как заметил ведьмак, вел тонкий, плохо различимый след, но здесь, стоило едва сконцентрироваться на запахах, можно было различить целую вереницу чьих-то шагов, вышагиваний по коридору и кабинету, входов и выходов из дверей. Кто-то измазался кровью и не стеснялся расхаживать по всей казарме, смыл кровь в корыте под стоком воды с крыши и вышел через центральный вход. Куда вел этот запах, ведьмак еще не знал. Но если не углубляться в дело, как просила стража, можно было бы начать с него. Было понятно, почему стража велела не копошиться в деталях — похоже, все произошло у них под носом. И если этот громила думает, что ему это не понятно, то он еще больший идиот, чем выглядит. Впрочем, говорить ведьмаку об этом не хотелось.              — Все там произошло, — кивнул стражник на дверь кабинета, но открывать ее не спешил. Зрелище там, видимо, было не из приятных.              — Открывай, — велел ведьмак.              — Открою и оставлю тебя. У меня есть дела, помимо того чтобы приблуду нянчить, — прогаркал он, петушась. Ведьмак глядел на него исподлобья. Трус.              Стражник отпер дверь, кивнул на нее снова и, больше ничего не сказав, ушел к лестнице и спустился вниз, к другим стражникам Красного огня, внизу сидящим за мисками супа и кружками дерьмово пахнущей бадяги. Ведьмак проводил его взглядом ровно до того, как он не скрылся за перилами, и потом повернулся к двери. Толкнул ее рукой и шагнул внутрь.              Конечно, тело командующего стражей Красного огня можно оставить напоследок. Никуда не денется — мертвецам спешить некуда. Хотя из-за него становилось понятно, почему стражник не горел желанием войти и поглядеть на своего погибшего смертью храбрых командующего.              Ведьмак поглядел на него несколько секунд, оценив, сколько он промучился, ради аналитической задачки, потом отвернулся к столу. На столе был порядок. Лежали бумаги, стояло перо, чернильница была открыта. Ведьмак опустился над ней и поглядел на стенки баночки, окрашенные черным изнутри. Стоит открытая больше суток. И, кстати, отдает кровью. На пере вместо чернил была кровь, видимо с него и накапали в чернильницу. Ведьмак оглядел стол в поисках записки, написанной кровью, но таковой не обнаружил. Что ж, стража решила забрать из кабинета то, что не должно всплыть. Пусть будет по их воле. Натюрморт на столе сам по себе давал понять, что обычное чудовище на такое было бы неспособно — много деталей, много смысла, порядок, план, эмоции. Может, проклятье. Может, действительно вампир, только из высших, с которыми связываться не стоит. Может, и правда какая особенно сбрендившая ведьма. А может, и не одна.              На столе еще лежал молот, каким забивают металлические скобы, сцепляющие бревна, и кинжал, к которому ведьмак тоже опустился низко, чтобы рассмотреть. Кинжал был узенький, изогнутый, и метал его был черный, как кремниевый, и лезвие само по себе напоминало скол. Возле кинжала подрагивал медальон, но едва-едва. Тем не менее, он был остер, и ведьмак, покрутив его в руках, бережно опустил на место. Найти бы кузнеца такой штуковины. На углу стоял поднос, на нем — серебряная посуда. Вино из невысоких бокалов уже выветрилось и стояло черновато-красным блюдцем. Рядом бутылка — пустая, должно быть, Туссентское, — и графин, заполненный наполовину.              Потом ведьмак пробежал глазами по книжным полкам, на которых его внимание ни за что не зацепилось, и тогда повернулся к командующему.              Глава стражи Красного огня висел, прикованный к стенке. В деревянные брусья были вбиты стержни, к которым прикреплены кольца — грубо выкованные, тяжелые — и висели на уровне груди, так что закованный в них человек и не сидел, и не стоял. Хотя командующий был прикован, на нем не было следов борьбы, а одна его рука с едва заметным следом от наручника безвольно опускалась вниз. Очень интересно. Ведьмак подошел ближе и поднял руку. Окоченевшие пальцы были в расслабленной позе. Вены разрезаны одной длинной, ровной линией вдоль предплечья, рукав аккуратно закатан до самого локтя.              Интересно, конечно. Нет укуса, как можно было бы решить, будь это вампир, но и на полу крови не видно, только капли. Куда подевалась кровь? Кровью пропахла вся комната насквозь — и командирской, и другой. Ведьмак прикрыл глаза, чтобы различить следы запахов после перемещений и, открыв их, уставился на графин. Потом стремительно подошел к нему и принюхался. Ну конечно, кровь. И в бокале кровь. Командующий лежал почти обескровленный, синюшный, так что в графине, должно быть, осталось с полторы пинты. Выходит, все остальное оказалось в чьей-то пасти с изысканным вкусом. А ведьмы, несмотря на изысканный вкус, крови не пьют. Впрочем, все это стражники и сами должно быть нашли, хоть и не хотели смотреть действительности в глаза. Командующий свары разгильдяев выпил вина с вампиром, позволил ему подготовить ему персональную пыточную близ рабочего места и без сопротивления бесславно помер от потери крови. А его команда стояла и смотрела, судя по всему, и теперь пытается не вспоминать об этом.              Надо выслеживать кровопийцу и кончать его. Если он похож на человека, страже можно будет сказать, что мага пришил. Деньги в карман — и убираться отсюда.              Ведьмак напоследок еще раз оглядел кабинет командующего — вполне драматичная, театрализованная картина мести, как по его мнению, в духе вполне человеческом. Можно было бы и подумать, чем вампиру не угодил Красный огонь и его бестолковая стража, да только золотых никто за это не даст. Ведьмак вышел из казарм и проскользнул к воротам так тихо, что стражники на него не обратили внимания. У ворот от крови еще стоял слегка винный след, отдававший металлическим привкусом. Пройти по нему будет несложно, если он не оборвется где-то, развеянный ветром.              В Новиграде опускались сумерки, солнце уже скрылось ниже черепичных крыш. Новиград от этого весь целиком отдавал оранжевым, подсвечивался изнутри. Белая рубаха девки — и та была желтой изнутри, цвета слегка загоревшей кожи от этого вездесущего садящегося солнца. Ведьмак бы и отвлекся на одну такую рубаху, но запах крови шагами мерил улицы и выводил к Воротам Иерархов. А там белых рубах уже не было — были только нагрудники и шлемы, да неповоротливая стража, рассевшаяся на постах и чиркающая бумажки, которые даже не могла прочитать. Ведьмак остановился чуть поодаль от поста, потом из-за пазухи достал пергамент. С ним в руках подошел к посту, и прежде чем стражник, увидев его, разразился желчью, положил пергамент на стол.              — Видал? А теперь ответь-ка мне на вопрос, служивый. Кто за сутки был на посту?              Стражник все пялился в бумажку. Из знакомого видел там только печать, которая вроде как означала, что мутант, выходит, на службе у Красного Огня.              — Мастер-ведьмак никак за отродьем охотится? — спросил он, отрывая взгляд от пергамента. Ведьмак покачал головой неопределенно. Времени терять не хотелось. До темноты бы понять, где след обрывается или куда ведет. — Ну я был. Да Садко еще — но тот в казарме, дрыхнет малясь. Ночь будет сидеть.              — Видал кого странного?              — Это вчера-то? — стражник приподнял шлем и почесал затылок. Губы его скорчились в гримасе: умственные соображения как будто доставляли ему боль. — Да кого остановили без бумаг — те вроде уже по инстанциям. А кто не там, так… — Ведьмак не торопил его с ответом. Еще забудет чего важного.              — Чего надо, приблуда, — возник из-за угла другой стражник и толкнул ведьмачьего собеседника в бок. — А ты че, курва мать, с ним того? Гнать ссаными тряпками вас мутантов надо из города, — разразился он, но тут первый протянул ему бумагу. Этот видимо умел читать, потому как разглядывал не только печать, а пробежал глазами по строчкам. Поднял неудовлетворенный взгляд на ведьмака. — Это что, какую тварь-то ищешь, мастер, — прошипел он.              — Кровопийцу, — ответил ведьмак.              — Ну какую эккиму вашу или бруксу мы бы заметили, ведьмак, — сказал второй. Грубость не мешала ему быть более трезвым собеседником. — Нет их в городе.              — Не знаю, есть ли эккимы и бруксы, тут другой. — Ведьмак поглядел на стражников. Как им объяснить, что он ищет. — Он много ходит по городу. И здесь проходил. Подумай хорошенько, дядя, не вспомнишь ли чего странного.              Тут просияло лицо стражника, чешущего затылок. Он даже поднялся со своей сидушки и ткнул пальцем в ведьмака.              — Ну точно, дядя. Был тут один. С лошадью чернющей. Ты его видел, командир, с обручем. Я ему: “Документ пожалте”, а он мне бумагу пихает. А лошадь его под ним стоит, фырчит, пинает пыль. Я подумал, молодой жеребец, неопытного седока так и унесет ведь в поле, но тот на нем как на кресле.              — В документе-то что? — спросил командир. История про жеребца его не впечатляла.              Рядовой притих и шлепнулся обратно на стул.              — Что с бумагами. В порядке? — спросил ведьмак. Но стражник совсем растерялся.              — Так не помню, милсдарь. Как в пустую бумагу посмотрел, ничего не помню. Кто таков, откуда взялся… — он опустил голову на ладонь, чесал брови.              Командир сплюнул и дал ему хороший подзатыльник.              — На жеребцов смотреть курва их мать так мы могем, а как бумагу проверить — так сложно. Тебе бы в конюшню говно таскать ведрами, а не пост сидеть, пр-риблуда, — выругался он. Рядовой отпрянул от руки.              — Да нет, я смотрел. Я смотрел, командир, и все там в порядке было, точно говорю. Просто не помню я. Не помню. — Ведьмак смотрел на него и видел, что с каждым словом стражник все меньше верит сам своим словам, и в голове его ощущение, что все было в порядке, было не подкреплено никаким воспоминанием непосредственно о бумаге.              — И кто это? — спросил ведьмак. Ответа он не ожидал, конечно. Мало ли кто на черных жеребцах ездит. Просто бестолочь стражник.              — Мало ли кто… — начал командир, но не договорил. За подчиненного ему было стыдно перед ведьмаком, уполномоченным Красным огнем. — Куда мир катится, черт-тя дери, — шипел он сквозь зубы. Ведьмак попрощался и вышел в ворота, прибрав свою грамоту. Здесь запах скоро совсем раздует по полям, и ловить ему будет нечего.              Он вышел за город и передумал возвращаться на ночь в Новиград. Если вампир вышел из города, проще расспросить в корчме. Глядишь, слухи, как битое стекло — в сущности бесполезные, но в свои лучшие времена представляли некоторую целостность.              Когда он зашел в таверну, было уже почти совсем темно. За большим столом сидели, пожалуй, с три разнопорядковые компании и переговаривались. Один шепчет, что нашли палача под потолком в его дряхлой хате. Другой говорит, мол, барды нынче распоясались, да своими песнями приблудными людям голову морочат. Третий, в доспехе, рассказывал какую-то несусветную историю, мол-де, видел мага, и тот-де вальнул своей магической магией какого-то воина, да убрался на лошади, что у твоей Предвестницы войны. Ведьмак опустился чуть подальше, бросил орены девахе с подносом, та притащила две кружки темного. Ведьмак прислушался.              — Так ведь и лошадь-то снова видели, — говорил один. Голос у него был высокий, не подходил широкому лицу и узким губам, да и пьяной харе не подходил.              — Да что, черных кобыл не видали? Напридумывали, — разразился голос старше. Кто-то одобрительно застонал, кто-то чокнулся кружками. — Красный огонь всех ваших магиков пережог, как мошку, и трусы убрались отсюда. А крестьяне придумывают себе ужасы, чтобы детей пугать, да потом сами пугаются.              Он еще что-то про это говорил. Его идею подхватили. Ведьмак почти забыл про них и договорился со служанкой, чтобы она придумала ему комнату и горячей воды два кувшина или ведро. Но потом его слух снова зацепился за чей-то голос.              — …все правда, мужики. Своими глазами видел магика, и говорил с ним, и лошадь его вот этими руками правил. Обычный мужик, и обычная лошадь. И убрался этот магик отсюда, как и все прочие. — Ведьмак поднял взгляд на говорившего — мужик, из зажиточных крестьян, приторговавших товарцами и живущих в городе в квартирах. В голосе все-таки больше было желания закрыть тему, чем рассказать правду. Кто-то еще за столом так решил.              — Да как же обычная, батька, коль скоро возникает из ниоткуда и пропадает в никуда.              — Не из ниоткуда, а из молнии в бурю. И не в никуда, а в черную воду пруда.              — Больно много знаешь, старый.              — Я бы не желал знать, но судьба свела меня с этим... — Он поднялся из-за стола, ножки стула проскрипели по полу. — Так что все правда. Страшная правда, и мы не поборемся с ней. Ни мы сами, ни службы наши, ни служители наши, ни костры наши. И мы можем только оберегать любимых, да охранять свои дома от нечистого, — он отсалютовал кружкой, но невысоко, а так, на прощанье.              Ведьмак поглядел на дверь, болтающуюся в проеме после того, как старик вышел. Слова его ввергли таверну в недолгое, но глубокое молчание. Разговор потом перетек в другое русло. Ведьмак поглядывал на девушку, несущую ему два кувшина воды в комнату, но вместо того, чтобы пройти за ней и, коль ей будет охота, прижать ее в узком коридоре, встал из-за стола и вышел вслед за стариком.              Старый снаряжал лошадь, на полотняное покрывало садил седло, затягивал ремни и поглаживал лошадь по морде. Та клонилась к старческой руке, а потом снова тянулась к сену в кормушке. Старик не возражал.              Ведьмак не подходил, а только смотрел на старика — разговаривать возле проходной не хотелось. Старик через какое-то время почувствовал взгляд и обернулся на него.              — Чего хочешь, мастер-ведьмак? — спросил он, снова отворачиваясь к лошади. — Близ Новиграда вашего цеха давненько не видал. Как дочь замуж выдал. Еще до этого. — Начал говорить старик открыто, но к концу ударился в тоскующий, сожалеющий тон. Ведьмак подошел к старику.              — Кто из наших поумнее, не суется в Новиград, — сказал он.              — Да-а, — протянул старик. Лошаденка его была готова, и он повернулся к ведьмаку. — Чем помочь тебе, мастер? Ищешь кого?              — Больно интересные истории рассказываешь. Хотел узнать. Что за маг. Что за лошадь черная. Ищу я этого мага, видишь ли. Похоже, не маг он вовсе.              — Не маг, не маг, — тянул старик. — Да не здесь об этом. Пойдем-ка в город, мастер. Там я и налью, и расскажу тебе, что знаю, коли ищешь. — Он довольно умело забрался на лошадь, ведьмак свистнул своей, та вышла из-за угла таверны, качая головой. Взобравшись на лошадь, он догнал старика, отошедшего уже за несколько шагов, и они вернулись в Новиград через те самые ворота, через которые вышли.              Старик привел его к дому, стоящему не слишком прямо, но и не слишком криво, со свежей побелкой на стенах и слишком целыми окнами для того, где он находился. Возле дома стояли цветы в горшках, пара ящиков с цветами висела на периле возле входа. Среди прочих угрюмых таких домишек, в которых кучились по восемь-девять человек, этот был ухоженный и просторный. Старик объяснил, что он живет там со своей женой вот уже как два десятка лет. Он пригласил ведьмака внутрь, прошел мимо спальни и свернул в кухню. Там опустился к полу, убрал тканый палас и достал из-под половиц бутылку с прозрачным самогоном. Плеснул в две рюмки да сел перед столом. Ведьмак стоял напротив, оглядывая кухню.              — Выпьешь? — спросил старик, опуская пустую рюмку и тыкаясь носом в хлеб, кусочек которого руками отломил от испеченной с утра буханки.              — Отчего же не выпить, — пожал плечами ведьмак и, взяв рюмку, опрокинул ее в себя. Самогон мягко щекотал горло и оставил теплое ощущение в груди, долго не утихавшее. Закусывать даже не хотелось, но старик, видать, берег здоровье. — Так что расскажешь про своего мага — не мага? — спросил он, опускаясь на табурет.              — Не маг он. Бестия, — отозвался старик. Голову он опускал, и говорил уверенно, немного виновато. Все, что он знал, давило на его плечи, и ведьмак видел, что стариковская история, похоже, длинная. — Ты, ведьмак, много знаешь о бестиях, но таких не видел, пожалуй. С виду — человек. Страшный, но человек. Но сам себе конечности отращивает. Лошадь призывает чуть не с того света. Спит в гробу.              — Прямо в гробу? — усмехнулся ведьмак. Давно известно в ведьмачьем цеху, что про вампиров крестьянский люд порет выдумки легко и непринужденно, и надо их отсекать на корню. Старик поглядел на ведьмака.              — Не веришь мне? Думаешь, я какой деревенский идиот. Ведь моя дочь в институте училась, и меня-то научила читать, уж я-то разобрался, чего видел, а чего не видел.              — Так видел ты, как он в гробу спит?              Старик медлил. Ведьмак ждал, что он уйдет от ответа. Но старик просто боролся с собой, думая, стоит ли ему рассказывать историю.              — Своими глазами, мастер. Вез я этот гроб, чтобы продать. Когда я его грузил, он был пуст. А посреди дороги оттуда этот и вылез. Я его со страху-то и рубанул. А тот даже глазом не моргнул — смотрю, уже снова с двумя руками. Перчатку с отрубленной снял, на целехонькую надел. И всех делов. Глазищи голодные. Кожа белая. Думал, пришьет он меня на месте — ан нет, из бури вытащил, мою хлипкую кобылу спас, да и чего уж там говорить, мою шкуру тоже. Помер бы я там, мастер-ведьмак.              Старик потянулся к бутылке и налил себе вторую, потом налил и ведьмаку. Потом поднялся, закрыл бутылку поплотнее, убрал обратно под пол, в прохладу, и бережно застелил палас.              — Так вот и было. Я, старый дурак, долго себя успокаивал, мол, магик, должно быть, чары-мары. Маги — люди уважаемые всегда были, ученые. Я и дочь потом учиться отправил — не дай бог на магичку, конечно, но учение свет. И замуж выдал… за человека… ученого, — старик говорил словами, которые как будто не соответствовали тому, что он хочет сказать — большие эвфемизмы большой ошибки, которую он взял на душу и теперь не хочет о ней говорить.              — А провалов в памяти не было у тебя? — спросил ведьмак, вспоминая глуповатого стражника у ворот. Старик покачал головой.              — Только старческие, мастер. Только старческие.              Молчали долго. Выпили по второй — теперь тепло докатилось до самого паха, растеклось от живота приятным теплым комом. В голове слегка помутнело, замедлилось, но ясность реальности не пропала. Хороший самогон. Старик поджег несколько свечей, чтобы не сидеть в потемках.              — Бестия, конечно, и есть бестия, мастер. Но только в голове у меня не укладывается. Хороший это человек. Не злой, не кровожадный. Разумный, спокойный. Двадцать лет никого не тронул. Отчего ведьмаку его искать?              Ведьмак поднял на него взгляд.              — Не уверен, того ли я ищу, только есть одно дело, кровавое, нехорошее дело. Дело рук кого-то не кровожадного, расчетливого, разумного. И, должно быть, мага, или вампира, который мутит рассудок, развлекается и выпивает человека досуха.              — Не думаю, что ты, мастер, понимаешь, о чем говоришь. — Ведьмак действительно плохо понимал. История смерти командующего стражей Красного огня больше походила на театрализованную месть. А тут еще бестии. По-хорошему, за такие дела лучше вообще не браться. Одно дело мечом махать, другое — вести расследование. — Я скажу тебе, где его найти, а ты найди и поговори с ним. Быть может, он сможет тебе помочь в твоем деле.              — Мое дело — принести его голову.              — Не думаю, что у тебя получится, мастер. Ищи его в особняке в верхнем Новиграде, прямо напротив дома с литой оградой. Ты сначала посчитаешь, что я солгал тебе, но потом разглядишь его.              Они попрощались. Ведьмак вышел из дома старика в теплую летнюю ночь Новиграда. Если бы не редкий свет свечей в окнах и не стража с лампами на масле, то можно было бы и об угол дома, не разглядев его, удариться. Ведьмачий взгляд позволял ориентироваться в темноте, но все-таки с редкими источниками света было приятнее. Новиград никогда не спал.              Ведьмак на кобыле проскакал весь город по диагонали, редкие прохожие не прыгали под копыта, как когда едешь верхом днем. В верхнем городе он оставил кобылу и обошел несколько улиц, чтобы найти дом с литой оградой.              Наконец, таковой обнаружился. Старый торговый дом с высокой литой чугунной оградой, стоящей на каменной стеночке высотой до середины колена, закрытый на ночь, возвышался над улицей. На крыльце стояло два больших горшка, в одном стояло молодое плодоносное деревце, в другом рос куст раскидистых цветов с бутонами, едва умещавшимися бы в две ладони. Тяжелые дубовые двери торгового дома были заперты. Ведьмак оглядел пустую улицу — тишина богатого района шумела в ушах. Старик сказал, напротив.              Ведьмак обернулся и почувствовал, как дрогнула цепочка медальона. Слева и справа стояли обычные особняки. У одного даже стояла стража. Медальон стих. И какой из этих двух домов ему нужен?              Чем дольше ведьмак стоял посреди улицы, тем большим идиотом себя чувствовал. Медальон покоился на груди.              — Кого-то ищете? — послышался сзади голос — негромкий, такой, чтобы не напугать вооруженного двумя клинками человека, но привлечь его внимание. Ведьмак оглянулся и в темноте ночи разглядел силуэт человека, одетого в пошитый по его размерам кожаный кафтан, помимо прочего, вероятно, способный и защитить от кое-каких ударом клинком. Волосы его были длинные, лицо нордическое, золотой обруч на голове держал две узкие косы. Подошел он тихо, что ведьмачье чутье даже не сосредоточило на нем внимания. Господин настроен был открыто, к оружию не тянулся, в голосе не выдавал неприятия, какой обычно встречает ведьмака в городе. Но в глазах его ведьмак разглядел нехороший оранжеватый свет — не знал бы, сказал бы, что господину пришлось пройти через мутации.              — Ищу особняк. В котором живет один человек, — сказал ведьмак.              — Так вы его нашли. Должно быть, вы ко мне. — Он поглядел в сторону — туда, между левым и правым особняком, потом кивнул в ту сторону. Ведьмак смотрел на него, отчего-то игнорируя его жест. — Идемте. — Он развернулся на пятках.              Его нисколько не смутило, что посетитель был облачен в доспех и нес мечи за спиной, что сверкал желтыми глазами в темноте и что явился посреди ночи. И сам он в темноте вполне сосредоточено останавливался глазами на деталях соседних домов, которые в такой темноте не разглядел бы человек. Ведьмак проследил за его взглядом и только теперь обратил внимание — особняк прямо напротив торгового дома, вытянутый кверху, стоял, совершенно не вписываясь в улицу, и тем не менее он обрастал мхом и врастал в землю и стоял тут уже десятки лет. Медальон задребезжал, ведьмак взял его в ладонь. Хозяин дома сделал несколько шагов, чтобы пересечь улицу, потом обернулся к ведьмаку.              — Идете? — спросил он.              — Иду, — немного помолчав, отозвался ведьмак. Они подошли к невысокому крыльцу, господин налег на дверь и отворил ее, пропустил ведьмака вперед, а за ним вошел сам. Медальон успокоился.              В особняке было холодно — толстые каменные стены оберегали дом от летней жары. Тусклый холодноватый свет лился от половинчатых белых свеч. Воск расплывался по серебряным блюдцам, на которых они стояли. В вазах холла раскинулись можжевеловые кусты с голубоватыми шишками, от этого в помещении пахло хвойно и сладковато, вперемешку с горячим воском и женским маслом. В высоком стакане на низком столике за колоннами стояли желтые сухоцветы. В котелке сама собой вращалась ложка, мешая пюреобразное варево с тонким привкусом вина и сливок. На каминной полке стояли два кувшина, плотно закрытые серебряными пробами. Нехорошо.              Господин движением руки зажег несколько свеч вдоль стен гостиной. Возле стола встал, пробежал глазами по строчкам, освежая память, на чем остановился, закрыл книгу. Потом он перевел взгляд на ведьмака.              — Никак ведьмак? Наслышан, — сказал хозяин дома. На его лице был интерес, какая-то форма любопытства. Высокомерного любопытства, каким смердят профессора или религиозные фанатики. В его глазах ведьмак сразу разглядел то нехорошее, про что говорил старик — только такое нехорошее часто видят и в его глазах: желтый сосредоточенный взгляд, неестественный цвет глаз, зрачок смазанной формы. Ведьмак даже скривился.              — Энгист из Лоттербура, — представился ведьмак.              — Севери Стейн, — сказал господин, и от его имени отдало чем-то еще более северным, чем от всей этой земли. Островным. Ведьмак пожал ему руку. Его ладонь была холодна, на пальцах было два кольца — одно серебряное с темным изумрудом, и другое простое, белого золота, должно быть, обручальное. На ногтях следов когтей не просматривалось. Крови не было на рукавах, ни на выглядывавшем манжете сорочки. По тому, как он сжал руку ведьмака, стало ясно, что и он его изучает. Разглядывал его лицо своими оранжеватыми глазами. На губах застыл вопрос, который он не задавал. Они опустили руки друг друга, и маг поднял подбородок. — Чем могу помочь?              — Убили командующего стражи Красного огня, — сказал ведьмак. Слова эти Стейна не поразили, не оскорбили, а только слегка озадачили. Он даже был немного доволен.              — Почему этим занимается ведьмак?              — Потому что его кровь была выпита, — ответил он. Тут маг рассмеялся.              — О нет, ни капли его крови выпито не было, мастер, — улыбнулся он. Он развел руками, обвел ладонью комнату, приглашая ведьмака оглядеться. — Обычное человеческое убийство, месть, если угодно. Коль скоро их ведьмаки не расследуют, можете послать Красный огонь к черту, тем лучше, что скоро они и до вашего цеха доберутся, — сказал Стейн.              Ведьмак услышал достаточно. Не стал медлить. Вскинул руку к плечу, к которому от того, что он провалился в присяд, опустилась рукоять меча — вытащить его не стоило ничего. Широкий холл позволял массивный замах, вслед за которым раскручивается целая серия тяжелых ударов, мельницей ложащихся на противника. Маг среагировал быстро: одной рукой набросил заклятье на себя, которым его тело покрыла будто стеклянная пленка — от первого удара с мечом она даже заискрила, и лезвие соскользнуло. Другой сконцентрировал в руке энергию, воспламенившуюся с искрами, и бросил заклятье в ведьмака по касательной. От этого ему пришлось использовать силу момента не на прямой удар, а на то, чтобы вместе с мечом сместиться в сторону. Пламя опалило камень, оставив черный след, Стейн двумя руками готовился ударить магией снова, но ведьмак метнул аард.              Знак сшиб вазы и кувшины, принадлежности с тумбочек и посуду со стола. Кувшины на каминной полке покачнулись, но были заполнены и устояли. Вампир от знака отшатнулся, но когда увидел перед собой лезвие, стремительно опускавшееся сверху вниз, успел растянуться в улыбке — нехорошей, самодовольной — и расстворился в воздухе, обратившись в стаю нетопырей. Меч сшиб одну из тварей, шлепнувшуюся кровавым мешочком на пол, вампир материализовался глубже в гостиной. Кровь медленно пропитывала плотную кожу его замысловатой брони. Магический барьер, дававший сопротивление удару и позволивший вампиру не разбросать кишки по полу, сверкнув голубой вспышкой, растаял.              Ведьмак прыжком сократил расстояние, пока маг собирал в ладонях заклятье — будь оно для защиты или атаки — от удара магу пришлось уходить классическим способом, магия просочилась сквозь его пальцы, но не найдя формы, в которую быть реализованной, развеялась в воздухе сама собой. Он отступил уверенным шагом, одной рукой доставая кинжал, другой возвращая на место магическую броню. От следующего удара, ложившегося поперек его плеча, ушел, провожая меч ладонью. Развеял рукой игни, вслед за тем раскаливший воздух между ними, пересекся взглядом с ведьмаком в секунду, когда тяжелый меч еще отчерчивал широкую дугу замаха.              Ведьмак подумал, что сейчас он обратится. Или воспользуется форой в эту секунду, чтобы наколдовать что-то, кроме защиты — и тогда ему несдобровать. Вампиры черпают магию легко и непринужденно, а в форме чудовища, каковым они действительно являются, пожалуй что неуязвимы.              Маг собрал в ладони голубоватый свет и сбросил его в воздух. Вспышка клубами разошлась по комнате, ударяя в голову приторным иллюзорным покоем, которого не должно быть сейчас. Иллюзии. Умно. Вот и мямлит нелепицу стражник.              Одного вампир не учел: ведьмачьи мысли устойчивы к иллюзиям. Настал черед ведьмака улыбаться некрасиво.              Ведьмак закончил замах: лезвие рассекло клубы магии и прошило вампиру грудь, впрочем, неглубоко: повредило кожаную броню, оставило рану, пошатнуло вампира на ногах. Он отступил на шаг, поднимая руку к груди, только чтобы увидеть на перчатке кровь. Ведьмак ударил снова, маг отшатнулся, но не слишком умно — уперся спиной в гобелен и, понимая, что отступать не может и что рана его нешуточная, поднял взгляд на ведьмака, уже бьющего пробивающим ударом так, чтобы повредить сердце. Вампира это не убьет, конечно, но замедлит — потом можно будет отрубить голову, это сильно усложнит регенерацию, а дальше — дело техники.              Губы вампира шевельнулись в коротком слове. Удовольствия на лице маг скрыть за оскалом не смог. Воздух со свистом затрясло и встряхнуло, мелкая вибрация волной прошла по полу, прежде чем меч прошел его грудь насквозь, порвал гобелен, и вошел в щель между брусьями перегородки.              Нехорошо вошел. Без сопротивления ломающихся ребер и разрываемой металлом плоти.              Вампир стоял, уперевшись спиной о стенку, глядел на ведьмака взглядом немного потерянным, но довольным, удивленным от того, в какой ситуации он находится: в давно забытой ситуации близости к поражению — ситуации, когда он должен был быть мертв.              Ведьмак с усилием потянул меч на себя, он плотно застрял в стене, насквозь пройдя противника — но не его тело, только полупрозрачный дух. Ведьмак рубящим движением ударил мага, чтобы обезглавить, но меч прошел сквозь, не причинив ему урона.              — Бесплотность, — прошептал маг и улыбнулся криво. Голос его сел, как будто пропал, и слова прозвучали, как из уст старика, терявшего жизнь. Его тело стояло, как дымка, как туман, не принадлежало измерению, в котором раздавались его слова. Кровавая рана, заметил ведьмак, на его груди не затягивалась — кровила, пропитывала сорочку, кровь текла вниз по коже брони, капала ему под ноги. Он собрал кровь рукой, посмотрел на нее, как будто видел впервые. Рука выдавала едва заметную дрожь. Почему он не регенерирует?              Наконец, смазанный ореол, окружавший его, спал. Он глядел на ведьмака, возле глаз морщинки говорили о том, что он улыбался, присматривался, но губы были скривлены, скрывали боль. И это было неправильно — вампиры не слишком уязвимы к боли.              — Нападай, ведьмак, коли хочешь, — хрипло сказал маг. Голос его подводил, как будто маг повредил глотку.              Ведьмак среагировал мгновенно: размахнул мечом и ударил наотмашь, но меч сбило с траектории огненным заклятьем — так, что ведьмак едва удержал его в руках, а мог бы и вовсе повредить себе сухожилия, тогда бы пальцы вообще не согнулись, — это выбило почву из-под ног. Маг собрал в ладони другой огненный шар и метнул в ведьмака, от которого тот уклонился. Заклятье выбило из окон стекла и вспыхнуло на тюли, но ведьмак сбил пламя аардом, чтобы не оказаться в пламенной ловушке.              Тогда он почувствовал — шею перетянуло, как виселичной петлей, обхватило плотным узлом и приподняло над полом. Ведьмак махнул мечом, чтобы повредить физическую связь, но удушье не отпустило. Магия плотно обхватила шею и не давала ни вдохнуть, ни выдохнуть. Силы вместе с тем покидали его.              Вампир с сосредоточенным видом левой рукой поддерживал заклятье, обволакивающее его ладонь темно-красным светом. Правой наколдовал ударную волну, снесшую мебель вдоль стенки, о которую он захватом ударил ведьмака. Меч выскользнул из руки, ведьмак собирался с силами, чтобы держать воздух в легких, но парализующая хватка, лишавшая его возможности атаковать и защищаться, могла бы, кажется, так его держать хоть целую вечность.              — Хочешь последовать за фанатиком, значит? Можно устроить, мастер, да не стоит дело того, — начал негромко вампир. Голос его был хриплым, почти старческим не оттого, что он собирался обратиться, как ведьмак подумал сначала, по другой причине. Он приподнял руку, от этого ведьмака подняло еще на локоть выше вверх по стенке. Здесь хватка отчего-то отпустила его, но маг немедленно сотворил другое заклятье, которое парализовало каждую мышцу тела ведьмака, и тот свалился на пол, замеревший, и переломал бы себе кости, если бы вампир не разнес магией мебель, стоявшей здесь прежде. Парализующее заклятье вязко обвило руки и ноги, растекалось плавленым тяжелым металлом по телу, придавливало к земле. Тяжестью налило каждую клеточку, и даже сосредоточенная воля неуязвимого ко многим элементам магии ведьмака не позволяла шевельнуть и пальцем.              Вампир поглядел на ведьмака, покачал головой, пошел к столу. Там налил себе вина и смочил губы, за ними — горло. Прокашлялся. Потом сотворил парализующее заклятье заново.              — Ты пришел убить бестию, но не мой вампиризм виноват в смерти покойного. — Он допил вино. — Куда делась кровь, спросишь ты, потому что ты умен. Она здесь, вся до последней капли. — Он подошел к каминной полке, вытащил пробку из горлышка кувшина, по холлу мягко разошелся сладковатый, металлический привкус крови. Недостаточно резкий для свежей, недостаточно гнилой для крови двухдневной давности. Вампир поднес пробку к лицу, вдохнул несколько раз, но потом решительным движением закупорил кувшин. — Считай, трофей. Он не вернет мне ту, что я потерял, но отчего-то это унимает злобу, — он хмыкнул.              Ведьмак начинал медленно сжимать и разжимать пальцы на руке, и маг поднял на это взгляд. Колдовать паралич заново он не спешил.              Ведьмак собрался с силами и перевернулся на живот, поднялся на четвереньки, подавился в кашле — от падения на спину сперло дыхание, от каждого вдоха грудная клетка отдавала тупой болью.              В комнате и коридоре царил полнейший хаос, перевернутая мебель и битая посуда были разметаны по полу, полусожженные шторы колыхались от сквозняка на разбитом окне. Вино растекалось лужей по полу, стекая в щели между каменной кладкой. Маг повел ладонью, один из стульев перевернулся и встал на ножки, скрипя о камни, подъехал к ведьмаку и остановился, едва не перевернувшись снова. Потом маг неслышно удалился к лестнице, ведущей на второй этаж.              Ведьмак уперся руками в сиденье — отчего-то так стало легче дышать. Магия все еще тянула его руки и ноги к полу, сковывала движения. Тело едва слушалось, шевелилось, как будто привязанное к гирям в сто пудов. Дыхание постепенно приводило грудь в состояние покоя, ребра были целы. Меч отлетел в сторону, лежал поперек каменной кладки. Можно было бы взяться за него снова, глотнуть отвара, но смысла в этом никакого не было. Вампир показал, что свое преимущество он вполне осознает, просто не использует до тех пор, пока его это забавляет. И это он даже не обратился.              На этот раз ведьмак услышал, как Стейн спускается по лестнице. Может, потому что теперь знал, как выслушивать его легкие шаги. Маг подошел, опустился в кресло, и перед собой на столик поставил маленькую скорченную голову отвратительной женщины. Седые волосы обрамляли круглое лицо, вытянувшееся в длинный скрюченный нос. Глаза были открыты и налиты кровью, оттого казались красными. Ведьмак поднялся на ноги, развернул стул, чтобы смотреть на вампира, и опустился на него тяжело.              — Голова Гленморильской ведьмы, — сказал маг, наконец. — Не те ведьмы, которых вы знаете; грязные, проклятые существа. Что ваши бестии. Она должна была снять мое проклятье, но в итоге я нашел другое лекарство. — Маг поднял голову за путанные волосы, чтобы показать. Ведьмак понимал, что обратить в такое чудовищное существо сияющую молодостью ведьму Севера будет невозможно. — Бери ее и уходи из моего дома, ведьмак, и не возвращайся. Я тоже покидаю Новиград. — Он снова потянулся к бутылке, снова наполнил бокал. Голос его теперь был не так холоден, как прежде. Он был такой, как у тех пьянчуг, с развеселым захмелевшим видом рассказывающие о событиях, сломавших им жизни. — И вели сжечь ее в металлической чаше.              Он передал ведьмаку голову. Она была сухая и не тяжелая, в своей мерзости отражающая то, с чем они, по их мнению, борются. Стража будет в восторге от такого трофея. Потом маг поднялся, допил вино, оставил бокал. Ведьмак тоже поднялся.              — Что будет, если ее сжечь?              — Сложно сказать, — сказал вампир. — Вероятно, не то, что должно было бы случиться, когда я был… помладше. Но может, и ничего. Тогда считайте, что Красный Огонь охраняет их жестокое божество в большей мере, чем они хотели бы. — Вампир оперся боком о колонну и посмотрел на ведьмака. Красочное приглашение покинуть его дом становилось все больше и больше в силе.              Ведьмак поднял свой меч, вернул его в ножны. Голову взял поудобнее.              — Удачи на пути, мастер-ведьмак, — сказал вампир, когда ведьмак уже стоял у выхода.              На каминной полке стояли два кувшина, полные человеческой крови, плотно закрытые серебряными крышечками. Ведьмак перед тем, как уйти, кивнул на них.              — Жажда не мучает?              — Мучает, — спокойно отозвался вампир.              — И что с этим делать? — спросил он.              — Я думаю, мне с этим надо жить.