The scars we carry

— О, Боже, почему... Изуку очень старался выглядеть виноватым, но, честно говоря, Айзава мог быть рад, что он не разобрал классные доски. Потому что тогда очень впечатляющая статуя директора Незу — лапа, поднятая в лекционном жесте, — была бы намного больше. Если бы у Изуку было больше времени, у статуи также были бы блестящие, злые, маленькие глазки-бусинки, и вывеска со словами «Я знаю, где ты живешь» жутким шрифтом была бы закончена — но столов и стульев не хватило, а это был весь материал, который он мог использовать и его сроки были короткими, но Изуку хотел добиться большего... Да, конечно, он мог бы сделать скульптуру в натуральную величину, она была бы меньше и это сэкономило бы время, чтобы добавить больше деталей, но тогда было бы слишком легко убрать ее с нынешнего положения в саду прямо перед окнами кабинета директора. Она определенно была слишком тяжелой для Цементоса, чтобы утащить ее без цементного основания, дабы передвинуть ее до возвращения директора. Так ему и надо. Поверхностный маленький засранец и его тайная внешкольная встреча. Ямада почесал бороду, широко ухмыльнулся и с ликованием наблюдал, как Снайп и Цементос безуспешно толкали возвышающуюся скульптуру. — Вау… Сколько столов ты использовал? Изуку, свисавший с руки Айзавы, пинал ногами в воздухе, руки безвольно свисали по бокам. — Кажется, двадцать пять? — Круто. Айзава шлепнул Ямаду по голове и посмотрел на своего коллегу, но тот только снова почесал бороду и указал всей рукой на статую. — Я имею в виду… это впечатляет, Шота. Я потерял его на... сколько, на три часа? Ты знаешь, сколько времени уходит на то, чтобы разобрать стулья и столы, не говоря уже о том, чтобы вытащить их на улицу и снова собрать в скульптуру большой задницы? Посмотри на это. — Я смотрю на это! — прошипел Айзава, в то время как Снайп застонал и пробормотал: «Я позову Эктоплазма на помощь». Изуку наблюдал, как он вытащил телефон, а Цементос упер руки в бока и повернулся, чтобы посмотреть на того, кто отвечал за новое творческое дополнение к школе. — Я не понимаю, почему он такой тяжелый? — Я прикрутил его к земле с помощью пистолета для гвоздей от Силового Погрузчика и фиолетового суперклея из его тайника. — Разве он не избавился от него, потому что он слишком сильный? — Ямада оживился и наклонил голову, чтобы лучше рассмотреть ребенка. Изуку чувствовал, как дергается его губа, но он не осмелился ухмыльнуться Ямаде, в то время как Айзава буквально держал его за загривок, жутко спокойный из-за гнева. Вместо этого он искоса посмотрел на единственного героя, открыто признавшего, что был впечатлен его творением, и снова ударил ногой. — Он сделал это. Ямада усмехнулся от одного наушника к другому в ответ на загадочный тон, высоко подняв бровь и впечатленно глядя поверх солнцезащитных очков. — Круто! Очередной сильный удар Айзавы заставил его хихикнуть и присоединиться к Цементосу в его усилиях хотя бы разобрать верхнюю половину гигантской гибридной скульптуры животного. Снайп убрал телефон, но Изуку видел, как перед этим он сделал несколько быстрых снимков статуи. Позже ему придется попросить у него несколько фотографий. Как только Ямада предложил кричать на него, пока он не рухнет — Цементос в ответ зажал рот рукой — Айзава поднял Изуку к лицу, чтобы посмотреть на него. — Что на этот раз сделал директор? Изуку посмотрел в ответ и скрестил руки на груди, снова брыкаясь из-за накопившейся в животе нервной энергии. Айзава выглядел сильно разозленным, но Изуку предвидел это, когда решил сделать скульптуру. — Его слова ничего не значат. Все, что его волнует, — это его собственные цели, — сказал он и взглянул на Ямаду, открыто прося других учителей сделать селфи с ним и скульптурой в пределах слышимости Айзавы. Но его опекун просто указал на его творение, полностью сосредоточившись на своем приемном ребенке. — И ты подумал, что большая скульптура из разрушенного школьного имущества, склеенная опасными непроверенными химикатами и поставленная перед его кабинетом, что, заставит его переосмыслить свой выбор слов? Изуку нахмурился и посмотрел в сторону. Конечно, он так не думал. Он сделал это не поэтому. Незу был не из тех, кого можно легко вывести из себя. Он был умен, хитер, на целую планку опережал всех остальных. Изуку все еще чувствовал, как его глаза следили за ним по кампусу, хотя его там не было. Как будто он мог заглянуть прямо в его голову и просто манипулировать, пока никто не замечает этого. Поэтому он должен был убедиться, что Незу знает, что он не уступит другой власти только потому, что она «умна» и «мудра» или что-то в этом роде. Иногда маленькие черные глазки были холодными и пустыми, расчетливыми, планирующими, противоречащими тому, что он говорил фальшивым высоким счастливым голосом. Контраст слишком велик, опасность слишком близка, лжец держит все карты. Это заставило Изуку подумать о темных комнатах и ​​светящихся телевизорах, полных помех. Он мало что мог сделать, по крайней мере, когда Айзава зависел от этого создания и доверял ему. Кроме того, он просто не мог перехитрить Незу в ближайшее время, не с отцом, который все еще был на свободе, а его разум карабкался и тянулся во всех направлениях одновременно. Думать иначе было бы высокомерно и опасно. Айзава нуждался в безопасности, которую обеспечивали школа и герои, поэтому руки Изуку были связаны, пока он не понял, почему Незу позволил Изуку остаться, несмотря на очевидное недоверие при каждой их встрече. Он не мог победить его... но он мог немного усложнить ему жизнь . — Он просто… он такой… он высокий. Над всем. Все время. — попытался объяснить он и взглянул на переделанную мебель, которая теперь возвышалась над окном и закрывала вид на сад. Тень фигуры, вероятно, была бы достаточно большой, чтобы лишить света всю комнату за ней. Айзава вздохнул, устало протер глаза и увидел, как Эктоплазм свернул за угол. Изуку махнул новоприбывшему, когда он сделал клонов самого себя и помог разобрать все, что мог. Эктоплазм помахал в ответ, но также покачал головой. Все доверяли директору. Всем он нравился. Но не Изуку. — Хорошо, слушай. Я знаю, тебе нелегко доверять, мы говорили об этом, и я понимаю, но, Мидория, это — школьная собственность. Ты не можешь разобрать и снова собрать стулья и столы и осквернить кампус издевательской статуей его директора. Строгий тон и неодобрительный взгляд, наконец, дошли до него, даже когда Изуку извивался и кусал нижнюю губу, чтобы не смотреть в темные усталые глаза. Он нашел занозу на ладони и сосредоточился на том, чтобы выцарапать ее из кожи. — ...без разницы... — пробормотал он и снова дернул ногой. Беспокойство, которое он чувствовал под кожей и в животе, заползало всë глубже, скрываясь от взгляда, и он теребил рукава, скрещивая и раскрещивая руки, чтобы избавиться от него. — Кроме того, это уже восьмой розыгрыш за три дня ,— продолжал Айзава, и его голос даже стал громче. Наверное, потому что Изуку пытался притвориться глухим. — Ты не слушаешь ни меня, ни кого-либо еще, и я также не могу оставить тебя в покое. Ты прекратишь это. С меня достаточно. Изуку вздрогнул от громкого раздраженного тона и поднял глаза, но быстро сменил потрясенное выражение на свирепый взгляд, даже выпятив подбородок в дерзком вызове. — Мне все равно, — сказал он с ложным мужеством, определенно заботясь о том, чтобы теперь его неконтролируемые брыкающиеся ноги были каким-либо знаком. Стиснув зубы, он заставил себя ерзать, чтобы как следует дождаться наказания, но, честно говоря, в последние несколько дней он переусердствовал со своими трюками, и ему не удавалось легко засыпать даже после всех этих утомительных самостоятельных задач. И теперь ему пришлось терпеть это выражение «Я действительно раздражен тобой, но я взрослый, поэтому я буду сохранять спокойствие ради нас обоих». Раздраженный, усталый и расстроенный собственным беспокойством и тем, как Айзава заставил его почувствовать крошечный укол вины за то, для чего у него было превосходное оправдание, Изуку почувствовал, как слова вылетели из его рта, прежде чем он смог их проглотить. — В любом случае, ты здесь не для того, чтобы меня останавливать. Очень специфическое «раздраженное-взрослое лицо» превратилось во что-то вроде озадаченного удивления, но щеки Изуку вспыхнули, а его шрам зачесался, поэтому он отвел взгляд. К своему удивлению, краем глаза он увидел, как Ямада обернулся и наклонил голову тем особым способом, который он делал, когда получал удивительно-слишком-интересную информацию для своего радиошоу. Но Изуку не мог сосредоточиться на этом, так как горячий стыд и холодный страх бурлили в его груди в поисках выхода. Стыдно за то, что он звучит как мальчишка, неспособный провести немного времени в одиночестве, не устроив сцену. И страх, что он, наконец, зашел слишком далеко и потерял все, что у него было с Айзавой. Он уклонился от свого опекуна, его, вероятно, яростных взглядов, уставившись на его комбинезон, снова оттолкнувшись, чтобы оставить на нем пыльный след в качестве мести. Большой черный комбинезон провис, но он поднял угрюмого ребенка повыше, чтобы посмотреть ему в лицо, даже немного повернул его. Изуку, с другой стороны, старался не смотреть на него. — Ты поможешь убрать это до того, как Незу вернется сюда, а потом доложишь мне. Понял? - сказал он без явных эмоций в голосе, и Изуку просто закусил губу, чтобы сдержать множество собственных эмоций. Он почесал свою покрытую шрамами щеку и подумал о другом отпечатке ноги на бедре Айзавы. Но профессиональный герой опустил его вниз и, как только его ноги коснулись земли, он стряхнул руку, как собака, вылезшая из ванны. Айзава тут же отпустил. — Понял? — надавил он и Изуку резко кивнул на черные сапоги в периферии. — Хорошо. А теперь иди помоги Хизаши, пока он не убил себя. Изуку не терял ни секунды. Только что подошедшие учителя в данный момент обезглавливали Незу и опускали голову рядом с телом. Он почувствовал некоторое удовлетворение от увиденного. Однако вскоре он обнаружил, что его конструкция не так долговечна, какой он пытался ее сделать. Изуку нашел слабые места, где он мог ослабить несколько гвоздей и шурупов, и директор упал сам по себе, оставив только свои деревянные башмаки, прикрученные к земле. Несмотря на его горечь по этому поводу и то, что он потратил три часа на то, чтобы прятать и строить эту штуку, его пальцы чесались записать, что он сделал не так. Собери и проанализируй свои ошибки, чтобы убедиться, что в следующий раз он закончит его и даже Всемогущий не сможет избавиться от его творения. Ямада встал на колени рядом с ним, собирая отдельные части, которые еще можно было спасти и собрать обратно в столы и стулья. Пока он считал — он, вероятно, мог бы починить двенадцать, может быть, четырнадцать стульев — Ямада наклонился вперед, чтобы украдкой взглянуть на лицо Изуку. — Я зайду сегодня вечером и помогу Шоте с кое-какими учительскими вещами. Что ты хочешь съесть? Я угощаю. Изуку хотел проигнорировать это, раздражительность делала его мелочным перед другим профессиональным героем. Но он также устал, и Айзава определенно накажет его еще раз после уборки, возможно, наконец, сядет с ним, чтобы объяснить, почему ему придется разорвать все связи с проблемным ребенком... он должен был выбрать себе врага. И наслаждаться временем, которое у него осталось, со взрослыми. Поэтому он пожал плечами и взглянул на Айзаву, который сейчас что-то обсуждал с Цементосом вне пределов слышимости. — Не знаю… чего-нибудь соленого? Ямада фыркнул и зарылся руками в карманы куртки, толкая Изуку локтем. Изуку отшатнулся немного в сторону, но скрыл свое отступление, схватив спинку и сложив ее рядом с остальными. Ямада либо не заметил его поиска расстояния, либо его это не заботило, потому что он улыбнулся ярко и весело, прежде чем качнуться на пятках и вскочить, чтобы встать. — Хорошо, я могу с этим работать, — с энтузиазмом сказал он, пока Изуку почесывал руку. Он не так привык к случайным прикосновениям Ямады, как к Айзаве, но не то чтобы он ненавидел это. Это просто заставало его врасплох много раз. Этот человек всегда был таким громким и размахивал руками, как ветряная мельница. Чтобы он ограничил свою энергию небольшим легким толчком... Он просто не ожидал этого. Что, в свою очередь, заставило его не знать, как реагировать. Изуку смотрел на руки Ямады, все еще засунутые в карманы куртки, но хлопавшие локтями, как цыпленок, и на то, как он неторопливо направился к Айзаве. Подойдя, Ямада обнял Айзаву за плечи и притянул к себе. От этого зрелища Изуку почувствовал укол чего-то в груди. Что-то чуждое и пугающее, когда он слишком долго думал об этом. Потому что он мог представить себе руку на своей шее, даже представить, как Ямада счастливо притягивает его к себе, чтобы рассказать анекдот или что-то смешное о детстве Айзавы, но это сразу же сменилось рукой, сжимающей его горло, и четырьмя пальцами, побуждающими его сделать что-нибудь с этим. Его вторая причуда вспыхнула, скапливаясь в горле, заставляя кожу зудеть в поисках раны, и неохотно отключаясь, ничего не найдя. Это заставило его нервничать и хрипеть. Он отвернулся и агрессивно выполнил поставленную перед ним задачу. Эктоплазм витал вокруг него, помогая ему выбросить то, что они не смогли спасти, и поддерживая случайный поток слов. Он даже пытался рассказать Изуку о новой караоке-песне, которую хотел бы когда-нибудь попробовать спеть, но Изуку едва удалось кивнуть, не говоря уже о приятном ответе. Это заставило его чувствовать себя плохо, ему нравился Эктоплазм и нравился Ямада. Он не хотел быть таким… таким трудным. — Мидория. Он вздрогнул, отпустил кусок стола и обернулся, словно пойманный с поличным, несмотря на то, что делал именно то, что должен был делать. Айзава встал в нескольких шагах от него и кивнул в его сторону. — Хватит, мы идем. — Но… — начал Изуку, глядя на останки статуи Незу и Эктоплазма, держащего ножку стола. — Я не закон- — Следуй за мной, — прервал его Айзава, заставив Изуку всерьез задуматься о том, чтобы просто убраться оттуда. Но Эктоплазм наклонил голову, словно предчувствуя попытку побега, а Изуку предсказал, что Айзава рассердится на него. Никто, кроме него самого, не виноват, если его убьют. Он вздохнул, собрался с духом и направился к своему опекуну, как приговоренный к смертной казни. Айзава подождал, пока тот окажется рядом с ним, прежде чем быстро пройтись по территории школы. Изуку старался не слишком сильно возиться с рукавами, оглянулся через плечо и увидел, что Ямада ободряюще поднял оба больших пальца. Он слабо пожал плечами в ответ. Они шли в тишине, Изуку было неудобно ждать прибытия на место назначения, чтобы снова поговорить, но когда они прошли мимо входа в здание, он начал волноваться. Ладно, тогда никакой уборки в классе. Они также миновали небольшой студенческий парк, полный сухих листьев на скамейках и нечесаной травы. Нет и садоводству. Айзава заметил, как Изуку украдкой посматривал на него, но игнорировал его вопросительные взгляды. Вместо этого он направился в спортзал. Изуку пытался предугадать, какое кропотливое наказание его ждет впереди, наблюдая, как Айзава вытаскивает ключ и открывает двери. Тренажерный зал обычно был открыт для всех, пока рядом был информированный учитель, чтобы следить за ним, а ученики слонялись вокруг и выполняли простые физические упражнения. Но в этот поздний час после школы он был закрыт и заброшен любой жизнью. Профессиональный герой наклонил голову и придержал дверь открытой, чтобы Изуку мог войти. Изуку глубоко вздохнул, засовывая руки в карманы, прежде чем шаркнуть внутрь. В отличие от остальной части школы, Изуку не совсем привык к внутренностям спортзала, присматриваясь к высоким потолкам и огромному пространству. Он не был студентом, поэтому не мог участвовать в тренировочных занятиях или просто бродить внутри, когда пользователи причуды должны были свободно их использовать. Не то чтобы это имело слишком большое влияние, если что-то причиняло боль Изуку — его вторая причуда сыта и быстро бросалась на его нужды — но его опекуну не нравилось видеть, как причиняют боль его приемному ребенку. Поэтому Изуку пытался избежать этого. Нервный и заинтересованный одновременно, Изуку ерзал на месте, наблюдая, как Айзава закрывает двери и роется в своих сумках на бедрах. В один он положил ключ, а из другого вытащил батончик мюсли и бросил его. Поймав быстрый перекус, Изуку заметил своего опекуна и то, как он подошел к прямоугольнику на полу. — Ешь, — сказал он, не глядя на него, так что Изуку нахмурился и заколебался, но через минуту Айзава бросил взгляд через плечо, и Изуку быстро открыл и проглотил закуску. Сминая бумагу в руке, он последовал за Айзавой, столь же озабоченным и любопытным, когда мужчина постучал ногой по прямоугольнику. Он с шипением вырвался из земли, как столб, и показал панель управления, запрашивающую код. Изуку не успел разобрать, что напечатал Айзава, но звук был утвердительно, и через секунду всего в нескольких футах от них земля разверзлась с новым шипением. Чувствуя под ногами вибрацию гораздо большего механизма, Изуку наблюдал, как большой, толстый, синий тренировочный коврик поднялся и — с щелчком и шипением — встал на место. — Разогрейся, — наконец сказал Айзава тем сдержанным бесстрастным голосом, с которым Изуку был знаком, но в то же время начал снимать шарф. Кладя его рядом с панелью управления. Ужас наполнил его желудок. — Что ты- Профессиональный герой повернулся, чтобы посмотреть на Изуку, и уперся обеими руками в бедра. Глаза у него такие же усталые, как и всегда, но улыбка растягивается на лице, обнажая зубы. Изуку нечасто приходилось видеть эту особую ухмылку, но те немногие случаи, которые у него были, никогда не значили, что его ждут хорошие или легкие времена. Он уже чувствовал, как волосы на его затылке встают дыбом, когда в животе скапливалось плохое предчувствие того, что произойдет дальше, и оно заставляло его напрячься. Айзава просто переместил свой вес в сторону. — Сначала ты побежишь, — сказал он как ни в чем не бывало и указал на огромный зал. Глаза Изуку расширились, он недоверчиво уставился на своего опекуна. — Но- — Потом немного тренировок со свободными весами и спарринги. — Айзава, что… Лицо его опекуна внезапно изменилось с радостного садистского на стоическое. — Я только что услышал возражение? Изуку наконец понял, что происходит, и нервно потер локти, качая головой. Физическое упражнение. Тренировок как таковых он не боялся, физическая активность и так его никогда особо не беспокоила, но до сих пор он никогда не тренировался по-настоящему. Вся его физическая форма появилась благодаря тому, что он сражался со злодеями, карабкался к аварийным выходам или паркурил свой путь через школу. Внезапные всплески активности. Кроме того, он все еще как бы ждал неминуемого отказа от него и просто не знал, что делать в своей неуверенности. Айзава вздохнул и поманил Изуку следовать за ним на мат. — Я покажу тебе несколько растяжек. Изуку следовал за ним, копировал позы Айзавы и слушал его объяснения, почему он сгибался в каком-то направлении, чувствуя, как его тело разогревается от прыжков рядом с ковриком, и его беспокойство ослабевает после бега на месте. Значит, еще не прощание? Пока его опекун наблюдал за его разминкой, явно довольный его движениями, Изуку не мог не сказать смущенно и подозрительно: — Я не убираю туалеты, и мне не запретили появляться в этом районе. Я не знаю, почему. Внезапно улыбка Айзавы вернулась на его лицо, и он жестом приказал Изуку перестать вытягивать руки над головой. Вместо этого он указал на конец спортзала и вытащил из сумки секундомер. — Двадцать кругов, бег или бег трусцой, но не ходи и держи ровный темп. Ты быстрый, так что это не займет много времени, — сказал он, и Изуку нахмурился, все еще смущенный и все еще подозрительный. — Ты хочешь, чтобы я бегал по кругу? — По всему спортзалу. Если ты сбавишь обороты, я добавлю еще один раунд. — Но зачем? Теперь его ухмылка стала шире, когда он посмотрел на Изуку, руки на бедрах, с секундомером в руке. — Двадцать пять кругов. — Но- — Тридцать. Изуку захлопнул рот, глядя на своего опекуна. Он просто посмотрел в ответ, ожидая, что Изуку снова не согласится. И он хотел, он действительно хотел , потому что это не было похоже на наказание за разобранные столы и стулья, чтобы построить издевательскую статую директора. Это было похоже на урок физкультуры. Или буткемп. Недоумение, почему Айзава теперь приказывал ему бегать, словно он один из его учеников, только нервировало Изуку. Как будто он планировал что-то еще, кроме того, что он говорил ему сейчас. И если Айзава запланировал что-то еще, он должен просто покончить с этим. Все эти шепотки, прятки и молчание, делали ребенка-злодея раздражительным и взвинченным. Почему бы просто не сказать ему- — Нужно ли мне добавить больше кругов? Изуку ощетинился. Нервная энергия пульсировала в его руках и ногах, собираясь в желудке и вызывая раздражение. Ему хотелось спорить, перекидываться словами и что-то толкать, или что-то ломать, или что-то делать. Спровоцировать реакцию. Но вместо этого он раздраженно фыркнул и побежал. Это было не... плохо само по себе. Это было даже не так сложно. Бежать было легко, одна нога перед другой, поворот перед тем, как врезаться в стену. Каждый раз, когда он проходил мимо Айзавы, он сердито смотрел на него, насмехался над ним или корчил гримасы, чтобы каким-то образом показать ему свое неудовольствие. Его приемный родитель просто смотрел, как он бежит. К двадцатому кругу он забыл хмуриться, занятый тем, что поддерживал темп и двигал ногами. Постепенно бежать в ровном темпе становилось все труднее и труднее. Он хотел притормозить, чтобы отдышаться, но тут же вспомнил об угрозе Айзавы о добавлении круга и мельком взглянул на него. Он по-прежнему наблюдал за ним, как ястреб. Три круга спустя он услышал строгое «Тридцать один!» через зал, когда он почувствовал, что теряет скорость. Энергия Изуку снова вспыхнула гневом, и только дерзкое разочарование заставило его бежать. Когда он прошел мимо Айзавы — хрипящий и потный — он оскалил зубы в рычании. Но чем больше он бежал, тем больше испарялся его гнев. На двадцать восьмом он определенно не был так быстр, как раньше, и боялся, что Айзава либо заметит, либо решит добавить еще один круг в самый неожиданный момент. Когда он проходил мимо Айзавы на двадцать девятом, его мысли были только о дыхании и движении. Последний раунд был худшим. Зал почему-то стал длиннее, чем прежде, его шаги отдавались громче, а каждый вздох отдавался рутиной. Ум устал и нет места для каких-либо других мыслей, кроме «не замедляйся, продолжай бежать». Его тело горячее и потное, а ноги чуть ли не горят от напряжения. У него не болели мышцы с тех пор, как он получил свою вторую причуду. Горячее жжение натренированных мышц быстро сменялось тяжелыми, как свинец, усталыми конечностями и зудящей кожей под прохладным потом. Его сердце колотилось, как отбойный молоток. И после того, как он прошел мимо Айзавы, секундомер издал короткий звуковой сигнал, указывающий на то, что мужчина остановил время, он просто рухнул на колени и руки на землю и задохнулся. Айзава дал ему минуту, чтобы собраться. — Хорошо. Вставай. Ты еще не закончил. Изуку почувствовал, как часть его нервного раздражения снова вспыхнула, потому что «знаешь что , на самом деле я довольно сильно запыхался, моя грудь горит, а ноги тяжелые, большое спасибо», но это побледнело перед лицом про героя без шарфа, у его ног пирамида гирь. — Что? — выдохнул он и увидел, как большой черный комбинезон подхватил большой коричневый кожаный мяч и бросил его. Он попал бы Изуку прямо в лицо, если бы он быстро не поднял руки, чтобы поймать его. Но когда он приблизился, у его мозга было полсекунды, чтобы сказать «подожди, он выглядит довольно тяжелым», прежде чем медицинский мяч ударил, и он упал назад под его неожиданным весом. Изуку застонал и скатил утяжеленный мяч с груди, чтобы сесть. Он поднял взгляд, готовый выругаться на своего опекуна, но его поприветствовал Айзава, переставив ноги на ширину плеч и подняв руки вверх, словно собираясь поймать мяч в ответ. Изуку моргнул, все еще немного запыхавшийся, и теперь его беспокоило нетерпеливое выражение лица взрослого. Указав на медицинский мяч, профессиональный герой махнул рукой в ​​приглашающем жесте. — Нет- что, почему? Я не собираюсь- — Ты спросил меня, почему ты до сих пор не чистишь туалеты, — прервал Айзава с решительностью на лице, но беззаботным голосом. Изуку вздрогнул от контраста. — В течение последних трех недель ты разыгрывал изощренные шутки направо и налево — отнимающие тревожно много времени, требующие большой выносливости и хорошо продуманные, несмотря на все мои попытки обескуражить тебя. Что говорит мне о том, что ты совсем не против утомительных задач или работы, требующей усилий. Поэтому вместо того, чтобы «запрещать» тебе что-либо, я тестирую другой подход. Изуку медленно поднялся на ноги, его рот все еще был открыт, но он еще не был готов протестовать. Потому что Айзава выглядел положительно взволнованным своим «другим подходом». Подняв мяч, перебрасывая его из стороны в сторону обеими руками, Изуку поморщился на своего опекуна. — С сегодняшнего дня мы будем тренироваться перед школой. Чтобы дать тебе что-то еще, на чем сосредоточиться. Он указал на медицинский мяч, улыбка растянулась, а черные волосы упали ему на лицо. — Теперь брось его обратно. Я избавлю тебя от этой лишней энергии. Изуку бросил мяч и побежал в другую сторону. Оказывается, Айзава был сержантом по строевой подготовке, несмотря на всю эту сутулость. Изуку, конечно же, не удалось сбежать. Двери заперты, окна слишком высоко, стены слишком гладкие, а профессиональный герой гоняется за ним - в какой-то момент ему пришлось сдаться, и после этого его тренировки только ухудшились. Приседания, отжимания и другие упражнения заставляли его выполнять нагрузку, которая, как он думал, не может быть такой изнурительной. На полпути он пытался просто лечь и не двигаться, но дьявол-учитель просто перетащил его на следующую станцию ​​своего круга ада, дал ему еще одну мюсли и десять минут, чтобы отдышаться. Предательское тело Изуку достаточно оправилось, чтобы предпринять еще одну попытку побега, но она закончилась тем, что он перепрыгивал ящики, удерживал позы и толкал тяжелые вещи. Это было утомительно, нервно и жестоко. Так почему же его голова чувствовала себя так легко? — Как ты себя чувствуешь? — раздался вопрос откуда-то справа от него. — Устало. Раздавленно. Кажется, я злюсь на тебя?.. — пробормотал Изуку, уткнувшись лицом в землю, пока Айзава убирал место преступления. — Это так? — спросил он в ответ, и Изуку с некоторым удовлетворением услышал, что мужчина, по крайней мере, немного запыхался. Со стоном плюхнувшись на спину, Изуку уставился в высокий потолок. Его конечности дрожали, наполненные этим странным чувством постоянно заживающей мышечной боли, которая так и не дошла до его сознания. Завтра он, вероятно, будет в порядке, но он все еще боролся с тяжелыми веками и сном, подкрадывающимся к нему. — Может быть, немного... Тень Айзавы упала на него, и через секунду в поле зрения появилось его лицо. На нем снова была та широкая, довольная улыбка, легкий румянец на щеках — единственное свидетельство того, что он вообще тренировался. Изуку все еще тяжело дышал. Все его тело было мокрым от пота. — Я могу жить с этим. Что-нибудь еще? Ты все еще хочешь в отместку разобрать школьное имущество на художественные проекты? Поморщившись, Изуку позволил мыслям прокрутиться в его ясной голове — было так много места для размышлений! — на секунду задумался, но затем начал планировать заранее и почувствовал себя еще более истощенным, энергия вытекала из его конечностей на пол. Усталая хмурость медленно поползла по его лицу, прежде чем превратиться в просветление. Он поднял глаза, наконец поняв, чего пытался достичь Айзава, и чувствуя себя немного глупо, что ему потребовалось так много времени, чтобы это понять. Ухмылка Айзавы, читающего мысли Изуку на его лице, стала еще шире, и он немного самоуверенно положил руки на бедра. Но прежде чем Изуку успел собраться с силами для раздражения, Айзава снова выпрямился и махнул Изуку, чтобы тот тоже встал. — Ты в хорошей форме, быстр и вынослив, но тебе не хватает силы и формы. Поздравляю, мы будем работать над этим. Каждое утро перед школой. Изуку снова застонал, обе руки взлетели вверх, чтобы прижаться к его потному лицу. Мысль о повторении этого курса наполнила его грудь одновременно сопротивлением и предвкушением. Кроме того, его организм наполнился облегчением, потому что у него было больше времени по утрам с Айзавой. Ему нравилось это странное спокойствие, эта усталость, полная безмятежности, которую он еще не совсем уловил или понял. Но чтобы скрыть свое рвение, он пока притворялся капризным ребенком. — Неееет! — заскулил он. — Даааа, — ответил Айзава самым невозмутимым голосом, на какой только был способен, прежде чем толкнуть Изуку сапогом в бедро. — Давай, вставай, пора в душ. Изуку ударил Айзаву по ноге, слишком уставший, чтобы всерьез бороться со своим опекуном, и закрыл одной рукой глаза. — Ты ведешь себя грубо, — пожаловался он, прежде чем поддаться настойчивым подталкиваниям. Он медленно начал снова заставлять свои дрожащие конечности работать, и ему потребовалось несколько секунд, но когда он встал на трясущиеся ноги, Айзава кивнул на шкафчики. — Нет, это не так. Изуку медленно хромал вслед за Айзавой и высунул язык, так как он был слишком усталым, чтобы дать реальный ответ, занятый работой своих ног. Айзава отправил его в душ, и как только он собирался упомянуть об отсутствии запасной одежды, его опекун вытащил ее из шкафчика. Изуку сморщил нос от ярко-оранжевого цвета. Айзава закатил глаза. — Это Хизаши, но пока мы не дома, этого должно быть достаточно. — Хм, — сказал Изуку, слишком уставший, чтобы по-настоящему заботиться об этом, но все еще раздраженный незнакомым выбором цвета. Он развернул рубашку и поднял ее, противный яркий узор черного, желтого и розового цветов на оранжевом фоне почти ослепил его. — Почему я должен носить это, а ты нет? — Потому что мои запасные комбинезоны тебе не подходят. — Это мне тоже не подойдет. Айзава вздохнул и бросил в него несколько полотенец, пока Изуку разглядывал штаны. Темно-синие, но со множеством цепочек и странными петлями на талии. — Почему у него вообще есть такие вещи? — пробормотал он и прижал их к бедрам. Они будут слишком большими, но, как сказал Айзава, это должно работать, пока они не доберутся до дома. Если он сможет не запутаться и не задохнуться в штанах. — Просто… просто прими душ. А я пока подготовлю спортзал к завтрашнему дню. Встретимся у входа, когда закончишь. Промычав в подтверждение, Изуку сгорбился в душе и слушал, как уходит Айзава. Только после того, как он услышал, как закрылась дверь — и быстро огляделся, чтобы убедиться, что он один — Изуку начал стягивать потную кофту через голову и снимать штаны и нижнее белье. Он прыгнул под душ и быстро сполоснулся, оттирая только основные части тела, прежде чем броситься к полотенцам и вытереться. Он чуть не поскользнулся на полу в спешке, но бытие обнаженным казалось странным и уязвимым, особенно когда он стоял в большой чужой комнате. Темные углы, громкая тишина... Дрожа, он накинул свежую одежду прежде, чем успел подумать о других шумных темных комнатах, и сосредоточился на сладком запахе ванили, окутавшем его. Он критически обнюхал воротник и получил убойную дозу запаха стирального порошка Ямады. Очень-очень сладкий и интенсивный, но не плохой. Просто немного странный. Отличается от Айзавы с мягким, землистым запахом. Изуку вспомнил, как Ямада присел рядом с ним, ухмыляясь, помня о его хлопающих движениях и громком голосе. Как он иногда издалека показывал ему два восторженных больших пальца или намеренно не смотрел в сторону Изуку, когда тот определенно что-то замышлял. Призрачное прикосновение пронзило руку Изуку, и он потер мягкий материал, внезапно чувствуя себя немного ущемленным совестью. Ямада очень старался подружиться с ним, не так ли? Он плюхнулся на скамейку, чтобы снова надеть ботинки, и вздохнул, глядя на шнурки. Ямада даже принял во внимание пожелания Изуку, чего ему действительно не нужно было делать, поскольку он ни в малейшей степени не нес ответственности за Изуку. В лучшем случае Изуку вторгся в дружбу Айзавы и Ямады. Неудобный и не нужный в их связи. Но ему все еще было не все равно. Нерешительное чувство вины постепенно переросло в раскаяние, усиленное приятно пахнущей и очень мягкой одеждой. Изуку закончил беспорядочно завязывать шнурки, по привычке окинул взглядом комнату – один, хорошо – прежде чем натянуть слишком длинные рукава на ладони и уткнуться в них лицом. Глубоко вдохнуть и погрузиться в материал. На минуту он позволил себе просто дышать, просто чувствовать свое тело и его маленькие боли. То, как его причуды гудели под его кожей, как вода и масло. Он был истощен. Совершенно и абсолютно измучен - но в хорошем смысле. Дрожь страха исчезла, то, как он напряжённо держал своё тело, теперь было слишком сложно поддерживать, а странное чувство выполненного долга расцвело в его затылке. Согревая грудь. Знать, на что он был способен без чего-то важного на кону... Неуклюжий, бесполезный младший брат. Ничего не можешь сделать. Сэнсэй будет разочарован. Вынырнув из своих ладоней, Изуку резко вдохнул и оглядел комнату. Только жесткие тени, молча сидящие вокруг него. По его спине пробежала дрожь, и он быстро, пошатываясь, вскочил и направился к двери. Повернув ручку с большей силой, чем необходимо, он толкнул ее и, спотыкаясь, сделал первые шаги обратно в ярко освещенный спортзал. Зеленые глаза быстро нашли Айзаву, сгорбившегося над каким-то оборудованием, и Изуку глубоко вдохнул и выдохнул из замерзших легких. Он захлопнул дверь ногой, в результате чего раздался громкий хлопок, прежде чем яростно и смущенно уставился на нее, когда его внезапная вспышка паники быстро прошла. Я в порядке. Меня там нет. Я здесь. Айзава здесь. Я в порядке. Все в порядке. Они не могут меня достать. Это дурацкая раздевалка. Кто боится глупой, вонючей- — Ты готов идти домой? Сердцебиение упало, Изуку вытряхнул себя из своих мыслей и повернулся, чтобы взглянуть на учителя и профессионального героя, который в настоящее время снова обматывал свой шарф вокруг горла. Изуку кивнул, закатывая рукава вокруг запястий и поднимая их до локтей. Подсознательная потребность в том, чтобы его руки были свободны, чесалась под кожей, когда он присоединился к Айзаве возле выхода. На нем все еще был черный комбинезон, но когда Изуку подошел ближе, он почувствовал легкий запах свежего хлопка. Любимый стиральный порошок Айзавы. Значит, он тоже переоделся. Его опекун бросил на него быстрый взгляд, а затем усмехнулся. — Тебе идет, — сказал он с тяжелым весельем в голосе, и Изуку подтянул штаны. Цепи стягивали их вниз через каждые несколько шагов, а верх воротника был слишком широким, открывая слишком большую часть его шеи. — Ты просто счастлив, что тебе не нужно носить это, — проворчал он и поднял штаны за шлевки. — О, это так. Он будет в восторге. Тебе, вероятно, придется попозировать для нескольких фотографий, — сказал Айзава, сохраняя ту же мошенническую ухмылку на губах, а затем указал на слишком длинные штанины. — Возможно, ты захочешь их подвернуть. Изуку устало посмотрел на концы, но не наклонился. — Нет… слишком устал. Я просто споткнусь и умру где-нибудь по дороге. Тогда это будет твоя вина. Моя месть будет исполнена, — сказал он самым невозмутимым голосом, на который был способен, и внезапный зевок разделил его лицо на две части. Айзава весело фыркнул и присел, потянувшись к лодыжкам Изуку. — Ты драматизируешь, — только сказал он, а затем быстро свернул ткань, немного закрепив ее в ботинках Изуку, даже завязал шнурки. Мальчик тем временем почти заснул стоя. Маленькая тревога испарилась из его сознания, почти забытая, и все его тело отяжелело от истощения. Айзава легонько похлопал его по правой голени, чтобы снова разбудить, а затем поманил его за собой. Он придержал дверь открытой, чтобы Изуку мог выйти наружу, тут же ослепленный тьмой, окружающей кампус. Свет из спортзала позади него четко вырезал его тень на земле. Он моргнул, холодный воздух обволакивал его лицо. — Как долго мы здесь? Айзава закрыл дверь, выключив свет. Изуку тут же почувствовал, как по его спине пробежал холодок, и быстро оглянулся через плечо на своего опекуна. Айзава запирал спортзал своим обычным грубым обращением с ключами и замками, возможно, немного согнув ключ. Он вздохнул. — Довольно долго. Хизаши, наверное, закатывает истерику на нашей кухне. Я думаю, он хотел произвести на тебя впечатление своей готовкой. Изуку промычал, паря рядом с Айзавой, когда он — нажатием кнопки на связке ключей — выключил свет в спортзале. Последний оставшийся свет исчез и погрузил их во тьму. Изуку потер ладони, прежде чем сунуть их в карманы брюк и поплелся за Айзавой, переставляя одну ногу перед другой. Через каждые два-три шага он просыпался, слегка покачивая головой, глядя на темный кампус. Он чувствовал, как по его спине пробежали мурашки, и несколько раз оглядывался через плечо, но затем ощущал сильный запах ванили и снова сосредоточивался. — ...устал... — пробормотал он, когда они проходили мимо ворот, и снова покачал головой. — ...не хочу ходить... — Придется. Я вызвал такси, — сказал Айзава, и вдруг они оказались в машине, которая двигалась. Изуку моргнул, тяжелые веки были вялыми и медленными. Его тело опиралось на что-то теплое и мягкое. — …хм? — Мы почти дома, — услышал он Айзаву возле своей головы. Он хотел изо всех сил проснуться, как подсказывали ему его инстинкты, но он так устал, и они все равно были почти дома, и Айзава был близко, и его голос звучал спокойно, и все казалось тяжелым. Прижавшись щекой к мягкому материалу, Изуку решил на секунду дать глазам отдохнуть. Но затем мягкость исчезла, и он моргнул после того, как тепло покинуло его бок. — Мидория, мы приехали. Вставай. Голос Айзавы мягко встряхнул его, и Изуку заставил себя двигаться, медленно выбираясь из машины, пока не встал на дрожащие ноги. Это было худшим. Он замерз и устал, и ему пришлось проснуться теперь, когда он, наконец, захотел спать. Айзава был таким подлым. Его глаза угрожали закрыться, но нежное прикосновение к его плечу привлекло его внимание, и он моргнул, глядя на Айзаву. — Не засыпай, иначе мне придется тебя нести. Изуку качнулся вперед, пока его лицо не коснулось груди Айзавы. Его собственный рот пробормотал что-то, чего он не мог разобрать, но это звучало жалобно, обвиняюще и плаксиво, и, возможно, позже он смутится. А пока он грелся в тепле и растворялся в мягкой ткани. Было так мягко, все тело Изуку было как вата... Через секунду он уже парил. Ну, не парил. Но тяжесть в ногах увеличилась. Он немного дернулся, когда руки обвили его, испуганный вздох сорвался с его губ, внезапное движение заставило его схватиться за опору, но затем его лицо уткнулось в колючий шарф Айзавы, и его низкий голос пробормотал что-то рядом с его ухом, и это успокаивало и было тепло, и плавно, и красиво, и... — НУ НАКОНЕЦ-ТО! Я ждал год- О! Изуку вздрогнул, заворчал и лениво моргнул, открыв глаза, потому что это не походило на Айзаву. Его руки вцепились в то, за что они цеплялись, и его тяжелая голова поднялась со своего мягкого места для отдыха. Где он находился? Его тело мягко качнулось, и дверь захлопнулась, так что он немного покачал головой, согнул руки, шевеля всем телом до кончиков пальцев ног. Все в целости. Просто устал. В замешательстве он немного откинулся назад, его конечности были слишком похожи на желе, чтобы оставаться в вертикальном положении, и напрягся, когда встретил сопротивление. Но прежде чем что-то похожее на панику успело просочиться в его затуманенный мозг, в поле зрения появилось лицо Айзавы. Очень близко. — Уже поздно, умойся и ложись спать, — сказал он, и Изуку потер глаза, слишком уставший для таких вопросов, как «почему ты так близко» или «почему земля так далеко внизу». Вместо этого его мозг уловил, что в его голосе не было ни напряжения, ни опасного оттенка, ни раздражения, поэтому он просто позволил себе рухнуть обратно в колючий шарф, вдохнув знакомый пыльный запах захватного оружия, и снова закрыл глаза. — …умойся … — проворчал он и услышал последовавший за этим странный смешок. Опять не Айзава. Аромат ванили. Яркие цвета. Ямада. — …уйди… цвет отстой… Тихий и обиженный вздох где-то справа заставил мышцы плеч Изуку напрячься. Но затем он снова начал двигаться, раскачиваясь, тихий рокот Айзавы заглушал его бодрствующие мысли и ослаблял напряжение. Мир накренился, и он издал слабый протестующий звук, когда его спина коснулась мягкости. Медленно прищурившись, Изуку увидел потолок своей комнаты со старыми водяными пятнами в левом углу. Он замычал в замешательстве, лишь смутно осознавая свое окружение, в то время как сильные руки стягивали его ботинки один за другим. Инстинктивно Изуку подтянул ноги, подальше от рук, и хотел сесть, но медленно опустился обратно. Точно, он забыл, желейные руки. — ...'зава? — пробормотал он немного растерянно, когда на него упало одеяло. Тяжелое. Тепло. Лицо его опекуна появилось снова, и он вздохнул с облегчением, извиваясь, пока не удобно улегся на бок, прижавшись спиной к стене, подогнув конечности. — Спи. Тебе это нужно. Я разберусь с Хизаши. Изуку вздохнул, демонстративно пытаясь бороться со сном только потому, что ему сказали этого не делать, но потом он задумался, когда закрыл глаза и скрестил руки на груди. Все его тело растворилось в матрасе, придавленное одеялом и усталостью. — ...не будь злым... он хороший... просто громкий... Он выдохнул, когда что-то пронеслось над его головой, взлохматив волосы и нежно почесав кожу головы. Вздрогнув, он заснул. — Это было так мило, — возбужденно прошептал Хизаши в дверях, и Шота убрал руку с мягких кудрей, хмуро глядя на друга. — Молчи, — прошептал он в ответ и тихо оставил спящего ребенка на его кровати. Хизаши вытянул шею, чтобы посмотреть мимо него, но Шота резко оттолкнул его и приоткрыл дверь. Не закрыто, потому что иначе Мидория запаниковал бы. — Дай ему отдохнуть. — Но он выглядит так очаровательно! Он должен носить больше цветов! Можно я куплю ему что-нибудь? — Перестань покупать ему вещи, иначе он начнет подозревать тебя. Ну, больше, чем сейчас. И перестань класть свою одежду в мой шкаф. Я ослепну в следующий раз, когда мне придется смотреть на еще одно зверство, которое ты называешь рубашкой. Хизаши похлопал его по плечу, наклоняясь ближе с широкой улыбкой. На нем был гражданский костюм, волосы были собраны в удобный пучок, он поглядывал поверх неприметных очков, словно делился секретом. — Я знаю, что тебе это нравится, мистер Ворчун, — усмехнулся он, его глаза были полны веселья, когда он ткнул Шоту в щеку. — Ты хочешь рассказать мне о тех прекрасных маленьких родительских вещах, которыми ты занимаешься? Это ми-ло- Шота положил руку на лицо Ямады, фактически остановив его от новых слов, о которых он пожалеет в самом ближайшем будущем. — Успокойся. Он чутко спит. Хизаши фыркнул в ладонь, а Шота с отвращением встряхнул свою руку. — Ты заставил его пройти свой печально известный адский курс. Если он проснется завтра до полудня, я буду дежурить за тебя следующие две недели. Шота сгорбился в своей гостиной, но, кряхтя, сел за кухонную стойку. Хизаши немедленно настиг его кухню, тихо стуча кастрюлями, сковородками и прочей утварью, которой Шота никогда не пользовался. Проходя по небольшому пространству, Хизаши вытащил из буфета две чистые тарелки, а затем снял с плиты большую кастрюлю. Удивленный Шота бросил взгляд на раковину и обнаружил, что вся грязная посуда исчезла. Взглянув на часы, Шота вздрогнул и потер шею. — Извини, что пропустил ужин. Я потерялся во времени. — Не переживай, я предлагал, но планы не совпали. Такое случается постоянно. — И тебе действительно не нужно было убираться. — Мне все равно было нечего делать, пока ты жонглировал неуравновешенным ребенком. Это меньшее, что я мог сделать, — сказал Хизаши и усмехнулся через плечо. — Но в следующий раз попробуй отправить сообщение. Я немного волновался и мог или не мог разбить тарелку в процессе. Шота виновато встал и, собирая свои непослушные волосы в распущенный хвост, оттолкнул Хизаши от плиты. — Садись, я и сам отлично подогрею еду, мама. Хизаши усмехнулся, попятился, чтобы дать Шоте немного места, а затем вытащил две кружки — тоже чистые. Вздохнув, Шота сунул лопатку в кастрюлю и приготовил две порции для микроволновки, а Хизаши стучал по едва работающей кофемашине, пока та не захлебнулась, оживая. Микроволновка мягко издавала монотонную мелодию, медленно поворачивая тарелки в мягком сиянии. Шота уставился на них, хмурясь. — Знаешь, ему лучше, — внезапно сказал Хизаши, и Шота вышел из транса. Ворча себе под нос, он закрыл глаза, когда друг толкнул его в плечо чашкой свежесваренного черного кофе. Ему потребовались некоторые уговоры, но, в конце концов, усталый разум Шоты жаждал короткого заряда энергии. Итак, он принял подношение. Хизаши победоносно ухмыльнулся. — Я серьезно, — подчеркнул он, когда Шота скептически взглянул на него. — У тебя хорошо получается. Шота только отхлебнул кофе. Две тарелки все еще крутились в микроволновке, и Хизаши наклонился, закрывая своим лицом вид еды. — Хочешь дуться перед другом, который готовил для тебя, а потом его бросили? Устало глядя на своего друга, Шота нахмурился. — Ты сказал, что все было в порядке всего пять минут назад. — Я решаю, заставить тебя говорить таким способом или нет. Не оказывай сопротивления, чтобы мне не пришлось этого делать. Теперь говори. Назло Шоте удалось смотреть ровно пять секунд, прежде чем его напряжённые плечи опустились, а всё тело сдулось. Один палец начал постукивать по кружке в его руке, пока он размышлял о том, как сформулировать мысли, бегущие в его голове, в связные предложения. — Это… это так много… больше, чем я думал, — нерешительно сказал он и немного понизил голос, паранойя просачиваясь от того, что Мидория каким-то образом все еще мог слышать его, несмотря на его тихое похрапывание, доказывающее, что он глубоко спал в конце короткого коридора. Шота стоял спиной к туда, устало глядя в отражение в окне микроволновки. Его лицо выглядело пустым и неуверенным, темные кудри дико падали из его хвоста. К счастью, Хизаши решил пока не комментировать его загадочный выбор слов, а лишь ткнул под ребра, чтобы он продолжал. Поэтому он снова отхлебнул, почувствовал, как тепло горького кофе смывает паранойю, и шлепнул Хизаши по руке. — Я уже некоторое время работаю с детьми. Я учил их быть лучше, учил их быть честными героями, выслушивал их беспокойные подростковые проблемы и наблюдал, как они преодолевали препятствия с посторонней помощью и без нее. Я держал больше маленьких испуганных рук, чем я могу сосчитать, и я потерял учеников из-за злодеев и системы. Будут неправильные решения , неверные повороты, и я знаю, что только меня никогда не будет достаточно, но меня это устраивало, потому что никто не совершенен и никто не может каждый раз делать все правильно, но я никогда не чувствовал себя таким… Стиснув зубы, Шота сглотнул, преодолевая тугой узел беспокойства, упрямо игнорируя то, как он боялся собственных чувств, потому что не знал, как с ними разобраться прямо сейчас. Он ослабил хватку на своей кружке, когда Хизаши осторожно положил руку на его побелевшие костяшки пальцев. Их взгляды на секунду встретились, а брови Хизаши нахмурились в задумчивости. Его яркие глаза сверкали, как теплое пламя в темноте, сочувствие и сострадание освещали комнату. Чему Шота иногда завидовал в своем друге, потому что его собственные глаза всегда казались тусклыми, когда он смотрел в зеркало. Темные и невыразительные. Микроволновая печь запищала, свет погас, и все погрузилось в тишину. Теперь он мог отчетливее слышать тихое похрапывание Мидории и снова вздохнул, спрятав лицо в свободной руке. Хизаши не убрал руку, вместо этого нежно сжимая и наклоняя свое тело ближе. Спрятавшись за свою ладонь, Шота закрыл свои темные тусклые глаза и прошептал: —Он что, думает, что я не забочусь о нем? Я сделал что-то неправильно? — Хизаши снова сжал его руку, но продолжал молчать, так что Шота заполнил тишину своими шепотом кружащимися мыслями, не в силах остановиться после того, как открыл банку с червями. — Я заставляю его чувствовать себя ненужным? Ты слышал, что он сказал, не так ли? Я думал, что все прошло хорошо, я сделал все, что мог, чтобы он почувствовал… Он выдохнул, вместо того чтобы закончить предложение. Воспоминания о Мидории, свисающем с его руки, заполонили его разум. Как он пинал ногами в воздухе, раздраженно избегал зрительного контакта, а затем внезапно закрылся. Айзава всегда пугался, когда видел это. Мидория поправлялся, открывался, разговаривал... но поскольку Айзаве пришлось вернуться в школу, готовясь к следующему потоку новых, юных учеников, жаждущих стать героями, Мидория вернулся к своему непредсказуемому, несговорчивому «я». Размешивая проблемы, расставляя ловушки и разыгрывая трюки. Ему было некомфортно в присутствии Айзавы. Очень некомфортно. Он позволил ему прикоснуться только сейчас, потому что практически спал всю дорогу домой. Задумавшись, Айзава коснулся левой стороны своего лица. «В любом случае, ты здесь не для того, чтобы остановить меня» — Он просто… беспокойный. В течение нескольких недель вы двое были неразлучны, жили вместе, приспосабливались и работали вместе. Я уверен, что мы первые, кто проявил к нему доброту, если хотя бы половина того, что я слышал, правда. Он зациклен на тебе, как цыпленок на наседке, но вдруг вокруг тебя появится целая школа детей. — Хизаши нежно и успокаивающе похлопал Шоту по руке, заставив друга посмотреть ему в глаза. — Он боится, что ты его забудешь. Это должно было случиться. — Я знаю, — услышал Шота свои слова и вздохнул. То, что сказал Хизаши, не было для него новостью. Шота просто не ожидал, насколько трудно будет стоять перед ребенком с глазами, полными страха быть отвергнутым, и при этом оставаться строгим. Очевидно, что большинство трюков, которые проделывал Мидория, были рассчитаны на то, чтобы привлечь внимание. Поразить своей утонченностью и настойчивостью - редко задеть или расстроить. Но что Шота должен был делать? Мама Изуку сейчас была недоступна, позволить ему остаться дома не получалось, перевести его в другую школу не получилось, молодежный центр был катастрофой, а с терапевтом — он даже не хотел думать об этом. Может быть, они могли бы попробовать это снова через год. Но теперь даже в UA становилось все тяжелее, и Шота не мог позволить школе взять на себя всю тяжесть процесса восстановления Мидории. Но вопрос о том, чтобы отдать Мидорию, даже не обсуждался. Хизаши хмыкнул, прочитав мысли Шоты на его лице. — По его мнению, кроме тебя у него никого нет — покажи ему, что это неправда. Есть другие люди. Хорошие люди вокруг него, готовые помочь. — при этом Хизаши шевельнул бровями. — Как говорится в поговорке: «Чтобы вырастить ребенка, нужна деревня»? Покажи ему деревню. А мы поможем. Шота сглотнул комок в горле, глядя в эти сверкающие глаза в темноте его кухни, уверяя, что все в конечном итоге будет хорошо. — Ты просто хочешь его избаловать, — прошептал он с усталой улыбкой и дрожащим голосом. Хизаши ухмыльнулся. — Может быть. Я мог бы быть крутым, богатым дядей. — И разрушить прогресс, который я прошел до сих пор? Без шансов. Хизаши усмехнулся, стиснув зубы, чтобы быть тише, и это ослабило что-то тяжелое в груди Шоты. Благодарность расцвела на этом месте, и он снова задумался, почему этот человек решил подружиться с самым угрюмым ребенком в классе и оставаться его другом почти десять лет. — Спасибо, — сказал он, изо всех сил стараясь передать как можно больше эмоций в своих тусклых глазах. Ухмылка Хизаши превратилась во что-то более теплое и застенчивое, прежде чем он убрал их кружки и кивнул в сторону микроволновки. — В любое время, ты грустный олух. Время для полуночного перекуса, я умираю с голоду.