The scars we carry

Хорошо. Он осторожно свесил ноги с края крыши и немного подвинулся. Просто контролируемое падение. Ничего необычного, ничего слишком сумасшедшего. Он падал с более высоких вещей с меньшей подготовкой в ​​худших условиях. Девушка была спасена, спрятавшись достаточно хорошо, учитывая его состояние на данный момент. Он также позаботился об идиоте, ответственном за это. Ему просто нужно было спуститься по этому уступу, подобрать девушку и отвести ее куда-нибудь еще. Желательно домой. Прежде чем его тоже позовут домой... Нет причин слушать его бешено колотящееся сердце. Ну, из-за белого шума, звучащего в его ушах, в любом случае было трудно что-либо услышать. Так что, вместо того, чтобы просто лечь и кричать, пока горло не обожжет, он оттолкнулся и смаковал короткое ощущение невесомости, прежде чем прыгнуть на пожарную лестницу. Его правая нога подкосилась, и он попытался поймать себя руками, но они соскользнули с гладких перил. Не то чтобы его лицо не болело раньше, просто... В конце концов, дышать было трудно, и сломанный нос не помогал ему в этом. Но, неважно. Боль утихнет. Он уже чувствовал это. Вероятно. Он снова поднялся, на самом деле потребовалось несколько попыток, и медленно встал на ноги. Прежде чем одна из них успела бы протестующе заныть. Он протиснулся вперед, тяжело опираясь на кирпичную стену, к первой лестнице, ведущей вниз. Он потянулся к перилам, но снова почувствовал себя невесомым, мир накренился. Ничего особенного. Просто небольшое падение. Шота никогда слишком не удивлялся, когда чувствовал взгляд на своей спине, слабое покалывание в шее от чего-то, намеревающегося преследовать его. В своей работе он сталкивался со многими злодеями, которые пытались подкрасться к подпольному герою, в основном известному своей неизвестностью Он осторожно подошел к полицейским, которые уже снимали место преступления на пленку, и брали какие-то показания. За его очками у него было достаточно обзора, чтобы его взгляд блуждал по людям, собравшимся на краю опасной зоны, не предупреждая о потенциальной угрозе. Всем остальным он казался скучающим и упирающимся руками в бедра. Но никаких явных плохих парней, только гражданские лица, жаждущие фотографии или заявления от далекого героя. Особенно от кого-то с яркой причудой... Его шею снова закололо, и он резко обернулся, полагая, что старый натренированный инстинкт подскажет ему, куда нужно смотреть. Но чувство пропало. Шота потер шею, поддавшись ворчанию в голове, похлопал офицера по плечу. У него были тусклые белые глаза и полное отсутствие ресниц на круглом энергичном лице. — Я посмотрю вокруг. Ты можешь закончить без меня? — Конечно, но, пожалуйста, не забудьте сдать отчет, как только вернетесь. Спасибо за помощь, Сотриголова. — Без проблем. Офицер сделал неловко низкий поклон, но Шота уже ушел, следуя своему чутью, и проворно взобрался на фонарный столб, чтобы получить некоторый обзор. Он присел, балансируя на цыпочках, уперев руки в колени, и позволил глазам блуждать по маленькому переулку. Они находились через две улицы от более загруженных дорог, люди, вероятно, начали выходить, чтобы выпить, сгущалась тьма. Здания окружали его со всех сторон, узкие улочки уводили глубже в более темные части города. Шота не заботился о ближайшем окружении, сосредоточившись на более дальних укрытиях, закоулках и углах, где кто-то чувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы рискнуть бросить взгляд и не попасться. Его зрение, возможно, было немного нарушено, так как он использовал свою причуду довольно долгое время в последние несколько дней, но он все еще цеплялся за какие-то темные пятна напротив него между двумя узкими зданиями. Никаких окон, но есть старая пожарная лестница со множеством способов подняться, спуститься и уйти, но достаточно далекое от поля боя, чтобы ничего не подозревающие герои могли пропустить это. Быстрый прыжок, немного акробатического лазания, и Шота легко приземлился на пожарную лестницу. Он прислушивался к дыханию, шагам, скрипу старых перил, к предательским звукам бегущего или прячущегося человека. Но ничего. Он был один. Кроме темно-красных пятен на стене, полу и перилах. Он не сомневался, что видит изрядное количество крови. Быстрый взгляд назад, но злодеев уже запихнули в полицейский транспортер. Скорая помощь все еще открыта, и медики разговаривают с некоторыми людьми, изображающими истерику. Никто не пострадал так сильно, чтобы истекать кровью. Он присел на корточки и смотрел, как еще свежие красные капли просачиваются сквозь сетку под его ногами, следил взглядом за красными пятнами по зданию. Одни пятна были больше, другие меньше, но что у них было общего, так это размазанные отпечатки ладоней вокруг перил, стены, лестницы вниз, как будто они держали себя и толкались вперед только для того, чтобы поймать себя самостоятельно. Кто-то спускался по пожарной лестнице вниз и истекал кровью. Маловероятно, что при такой большой кровопотере они могли уйти далеко. Шота снова встал и пошел по кровавым следам, готовясь к внезапному проявлению причуды. По-прежнему существовала вероятность внезапной драки, когда кто-то хотел увести его от остальных, чтобы сокрушить. Не в первый раз его любопытство брало над ним верх. Но чем дальше он спускался, тем неправдоподобнее это казалось. Он находился всего в двух этажах от уровня земли и провел пальцами по отпечатку руки на стене. Рука, меньше его, с одним пальцем, стоящим под неправильным углом, вероятно, сломанным, но человек прижал ладонь к кирпичу, тем не менее, оставив четкий отпечаток на камне. Он сглотнул и пошел дальше. Только то, что рука была маленькой, не означало, что она должна была быть детской. Эта мысль оставила во рту мерзкий привкус. Может быть, человек был маленьким, или его причуда позволила ему уменьшиться... Шота остановился и нахмурился. Если… если он шел по окровавленным следам ребенка, почему ребенок не позвал на помощь? Или, может быть, они сделали это, но никто не услышал? Может не смогли? Он поспешил дальше вниз, стараясь не упустить какие-либо подсказки, когда наткнулся на чистую землю. Удивленно моргая, он остановился. И сделал шаг назад. Его ботинок стоял рядом с окровавленным следом, что ясно указывало на то, что человек пошел в противоположном направлении, где произошла драка. Но всего в двух шагах от пожарной лестницы кровь исчезла. Следов больше нет. Шота посмотрел вверх — на стене снова кровавые пятна, свежие, но значительно менее детализированные. Он наклонился вперед и рассмотрел последний отпечаток ладони. Он был еще более размытым, как будто человек потерял хватку и упал, но никаких пятен на земле не было, никаких признаков удара. Откровенно говоря, за кровью на землю не следовали никакие пятна. Как будто они были обрезаны на полпути, оставляя четкую линию и никаких других подсказок. Шота отступил на несколько шагов, огляделся, но, кроме мусорных баков и крыс, ничего не нашел. Ни ребенка, ни человека, ни злодея. Никого. Он достал свой телефон, сделал несколько снимков более четких отпечатков ладоней и вызвал офицера, чувствуя волнение в желудке. Это был не первый раз, когда он наткнулся на кровавые улики и пошел по запутанному следу, но это был первый раз, когда след оборвался так внезапно. Свесив руки по бокам, Шота в последний раз огляделся и принюхался. Нос у него был не в лучшем виде, но поскольку глаза болели, и он чувствовал, как к нему подкрадывается легкая усталость, можно было попробовать. Он был удивлен, почувствовав что-то, что-то странное, острое. Оно быстро исчезало с каждым ветерком, но он все равно не мог понять, что именно он учуял. — Да, сэр, Сотриголова, что я могу… — внезапно раздался голос, и Шота обернулся. Бледноглазый офицер подбежал к нему, яркая улыбка быстро сползла с его лица, когда он увидел окровавленную лестницу. — Вау, ладно…, — пробормотал он и схватил рацию, вызывая помощь и экспертизу. Шота снова провел взглядом по лестнице, прежде чем его взгляд остановился на последнем красном отпечатке ладони. — Что случилось? Шота вздохнул и засунул руки в карманы. — Понятия не имею. Кто-то потерял много крови, но след обрывается здесь. Возможно, он свежий. Шота не обиделся, когда офицер тоже огляделся, спрашивая, не трогал ли чего-нибудь профессиональный герой. Было довольно утешительно видеть, как еще одно лицо трансформировалось в растерянное беспокойство из-за отпечатка ладони размером с ребенка и отрезанных следов крови. Офицер открыл блокнот и начал писать. — Думаете, это произошло во время боя?  Нахмурившись и блуждая глазами по окрестностям, Шота вспомнил бой, но ни один конкретный момент ему не запомнился. За исключением, может быть, ощущения покалывания в спине в течение последних нескольких дней. — Нет, я так не думаю. — А что насчет причуды, которая может быть ответственна за это? Они оба замолчали, задумчиво глядя в никуда, ожидая, что другой скажет что-то первым. В этот момент сзади Шоты раздался испуганный писк. Мышцы напряглись и готовы к действию, он обернулся, как раз в тот момент, когда офицер моргнул своими бледными глазами, как фонариками, прорезая окружающую их тьму. Девушка, застенчиво выглянув из мусорного бака, вздрогнула и крепче сжала крышку на голове грязными пальцами. Ее три глаза сморгнули слезы и выглядели почти такими же удивленными, как и взрослые. — Это ты! — прошептала она, отбрасывая крышку маленькими грязными ручками. Короткие каштановые волосы, сальные и нечесаные, обрамляли ее лицо, когда она начала вылезать из мусорного бака. Шота заметил пыльно-синее платье и слишком большую куртку, прежде чем расправить плечи, словно готовясь к бою. — Ты — туалетная бумага! Шота сдержался, чтобы не нахмуриться, в то же время недостойное фырканье, за которым последовал подозрительный кашель, рассеяло напряжение в воздухе. Но девушка выглядела ошеломленной, обвиняюще указывая на про-героя. — Ты тот… тот герой , о котором он говорил! Подождите, как еще раз звали, что-то со стирающими глазами... — Я Сотриголова, — прервал ее бессвязный рассказ Шота, наблюдая за ее трясущейся рукой, когда она позволила ей дико развернуться. Она казалась дерганой и на грани истерики, лет восьми-девяти. — Кто ты? Почему ты была в мусорном баке?, — спросил полицейский, но вдруг она отскочила в сторону, как будто он ее ударил, после чего последовало очень резкое "НЕТ!" — Я только… я должна говорить только с ним! Не с тобой! Шота поднял руки вверх, услышав ее бешеное дыхание, расслабил плечи и встал перед офицером. Тут же девушка подняла кулаки, и ее третий глаз, расположенный посредине лба, дико моргнул слева направо. Медленно пригнувшись, Шота махнул офицеру отойти на два шага назад. — Могу я узнать твоë имя? Кулаки девочки тряслись, она явно была напугана. — Ниними… Меня зовут Ниними. Он сказал, что ты можешь... можешь отвезти меня домой...? — Здравствуй, Ниними, я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы помочь тебе. Можешь ли ты сказать мне, кто рассказал тебе обо мне? Это вызвало слезы из ее третьего глаза. — Я хочу пойти домой. Шота медленно подошел ближе, все еще держась низко, и нежно коснулся ее кулака своими грубыми кончиками пальцев. — Не волнуйся, я помогу тебе. Ниними начала рыдать и бросилась на него, вцепившись в его черный комбинезон в детском отчаянии. — Я хочу домой! Я хочу- Мама! Я хочу свою мамочку! Профессиональный герой осторожно поднял ее на руки и встал, позволив ей уткнуться лицом в его шарф. Она громко рыдала, и жалкие вздохи сотрясали ее плечи. Несмотря на то, что он действительно хотел получить ответы, мужчина с тревогой смотрел на то, что он мог видеть в ней — никаких явных ран, — он решил отложить свои животрепещущие вопросы. Ниними завопила, звуча испуганно и облегченно одновременно. — Я отвезу ее в участок, узнаю о ее семье, — сказал Шота и погладил ее по голове, чувствуя себя немного не в своей тарелке с ребенком. Да, он работал с детьми, и да, из-за его причуды его часто приходилось вызывать по особым случаям проявления причуды, но в целом дети его избегали. Большой черный комбинезон, лохматые темные волосы и красные светящиеся глаза, монотонное бормотание почти грубых слов, как правило, отпугивали детей. Не то, что мягкие социальные работники в полицейском участке с их доступными лицами и приятной цветовой гаммой. Но почему-то Ниними особенно потребовала, чтобы Шота разобрался с ее ситуацией. — Да, конечно. Я сообщу коллеге – вас будет ждать машина. Кивнув в знак благодарности, он ушел. Ему не потребовалось много времени, чтобы найти машину и сесть в нее, Ниними даже успокоилась, просто обессилев от ее плача, а когда он сидел в полицейском участке, ожидая, когда успокоенные родители Ниними заберут ее, маленькая девочка схватила горсть его шарфа. Медленно моргая, она встретила его терпеливый взгляд. Ее третий глаз закрывался, но два других старались не спать. Ему стало интересно, в чем ее причуда, но он быстро вспомнил, что нужно слушать ее слабый и хриплый голос. Этот бедный ребенок был похищен на 48 часов, как теперь знал Шота, из-за упомянутой неопределенной причуды. Ей не понравилось бы больше вопросов, чем они уже выжали из нее. — Помоги ему тоже, — сказала она, дергая его за шарф. — Кому? Она нахмурилась, расстроенная тем, что он не понял, и чем больше ее третий глаз закрывался, тем сильнее она засыпала. — ...мой друг... он забавный и умный, но... он грустный и обиженный... Она зевнула, но боролась со своей очевидной усталостью, сталь чувствовалась в ее маленькой хватке. — У твоего друга есть имя? — Нет, он… он просто сказал, что он мой друг… и его очень сильно ударили – вот почему его лицо не было похоже на его лицо… он рассказал мне о тебе. Он оттолкнул от меня плохих парней! Он осторожно провел несколько кругов по ее спине, пытаясь снова успокоить ее, пока она не довела себя до эмоционального припадка. — Значит, он герой? — мягко пробормотал Шота, когда ее голова снова упала ему на плечо. Ее третий глаз вот-вот должен был закрыться, и его чутье подсказывало ему, что, как только это произойдет, она потеряет сознание. — Это так! ...он...герой... Шота наблюдал за ее последней попыткой встряхнуться, но она проиграла этот бой. —...помоги ему..., — выдохнула она и погрузилась в глубокий измученный сон. Шота стоял неподвижно две минуты, прежде чем немного поправить ее и натянуть на нее успокаивающее одеяло. Затем он откинулся назад и попытался найти максимально удобное положение — и как человек, знакомый с полицейскими участками и их пластиковыми стульями, — сдался всего через две секунды. Поэтому он глубоко вздохнул, хмурясь ни на что-то конкретное, и попытался осмыслить то, что эта девочка только что рассказала ему. Похищенный ребенок, перемещавшийся по городу на машинах, транспорте и людях, оказалась в ящике, где о ней никто не должен был знать. Это было то, что полиция уже попыталась проверить, потому что торговля детьми была не только отвратительной, но и очень трудной для фактического отслеживания, когда ребенок покидал район. А Ниними, например, пропала без вести уже 48 часов назад. О ней никто не мог знать. Кроме этого таинственного «друга». Который помог ей сбежать, отбивался от каких-то головорезов низкого уровня, пострадал от кого-то с «большими черными крыльями», а затем сказал ей спрятаться в мусорных баках и ждать его. Или подойди к человеку в черном комбинезоне и с туалетной бумагой, обернутой вокруг шеи. «Друг» не вернулся, но она услышала голоса и выглянула. Она не могла сказать, как долго она оставалась там. Она также упомянула, что этот «друг» пострадал. Сильно. Но все еще был в состоянии двигаться, а затем внезапно «больше не болел». Ее история, очевидно, была слезливой и не совсем официальной, поскольку ее родителей не было рядом, чтобы разрешить такой допрос, но у Айзавы все еще было достаточно информации благодаря тому, что Ниними доверяла только ему тогда, когда нервничала. Он попытается поговорить с ее родителями, когда они будут здесь, на другом конце города, чтобы забрать ее и, возможно, попросит еще раз допросить ее, как только о ней позаботятся должным образом. Может быть, он мог бы расспросить ее поподробнее об этом друге, или она могла бы услышать или увидеть что-то об этом кровавом следе? Может быть, друг пострадал сильнее, чем они сообщили Ниними? Но как ему удалось так исчезнуть? И почему он оставил Ниними одну в таком уязвимом месте? Но пока ему пришлось довольствоваться тем, что есть, поворачиваясь и осматривая свои разведданные со всех сторон, держа на руках сопящего ребенка.