Trigger of a gun

Восьмиклассник с пышными, средней длины рыжими волосами и в красном худи сидит за обеденным столом с «крутыми» ребятами из его класса. Такие, как он, обычно едят в одиночестве, но в этой компании он оказался благодаря тяжелому кулаку и своему другу детства — лидеру этой компании. Блондин — настоящий хулиган. Задирает ботаников, постоянно ругается с кем-то, дергает девочек за косички. В общем, полный набор. Чуя — совсем не такой. Он всегда тихий и спокойный, пока вы его не разозлили. В противном случае, лучше бежать — Накахара дерется насмерть. Но в основном — ничем не примечательный мальчишка в проводных наушниках, вечно шатающийся рядом с главным задирой. И Чуя влюбился. Всей своей детской искренностью, до дрожи на кончиках пальцев и красных щек. Просто потому, что к нему Блондин относился также, как и к остальным. Без него Чуя был бы обычным фриком и изгоем. Но благодаря нему у Чуи даже есть вроде как друзья, компания. И Чуя не признавался три года, аж с пятого класса. По абсолютно понятным причинам. Он мог лишиться всего и стать объектом насмешек, а блондин больше не посмотрел бы в его сторону никогда. Пока все эти страхи сидели в нем, приходилось довольствоваться дружбой. Но больше он так не мог. Чуя отводит мальчишку в сторону, когда все вместе зависают на крыше школы, прогуливая уроки. — С-слушай, *****, я хотел сказать тебе кое-что… — А? Что-то случилось? — Мальчишка даже не догадывается. Чуя жмурится, но сжав кулаки до боли, резко начинает тараторить: — В общем… ты мне очень нравишься. Не как друг. С пятого класса. — Он выдыхает, пытаясь унять дрожь в руках и коленках. Пути назад нет. — Я очень боялся сказать, если ты меня не поймешь, или я стану тебе проти… — Удар пришелся на левую щеку. Чуя чуть не теряет сознание от силы удара, падая на спину. Он не сразу понял, что вообще произошло. Накахара пытается подняться, но чья-то нога придавливает его грудь к земле с силой. Остальные мальчишки подбегают, пытаясь понять, что происходит: эти двое никогда не дрались. — Чуя пидор! — Кричит *****, поворачиваясь к своим друзьям. Все начинают смеяться. — Он хотел засосать меня! Прикиньте! — Блондин гогочет, словно гиена, вслед за ним вся толпа разразилась смехом. Это та ситуация, которую ты не представлял даже в самом страшном сне. Та ситуация, которой подсознательно боялся больше всего, но на подкорке сознания все еще держал мысль, что такого не будет, это самый худший сценарий, такого не бывает… но оно есть. Прямо здесь. Следами от ребячьих ботинок на твоих боках. Синяками по всему телу. Плевками, летящими в тебя. Обзывательствами «пидорас», «гомосек», «хуесос», «отсоси у своего папки, педик» и другими, на всю жизнь закладывающимися в подсознание рыжего, фундаментом с того момента лежащими в его голове. Чуя не железный. Чуя плачет так жалобно, так горько, уже наплевав на то, что от этого его бьют только сильнее. Это те, кого он считал друзьями. Тот, кто бьёт больнее всего — тот, в кого он влюблен по уши последние три года. Влюблен самой чистой любовью. И сейчас его сердце не разбивается, нет. Оно мучительно рвётся, растягивая момент боли. Чуя теряет сознание. С ним никто не общается до конца учебного года. Над ним издеваются. Больше всех — *****. Постоянно плюётся в него, выкрикиывает гомофобные высказывания. Чуя мог бы въебать ему. Да так, что раскрошил бы все зубы малолетнему мудаку. Но просто не мог. Как бы больно не было, чувства никуда не уходили. Даже если от обиды он и сделал бы это, с толпой мальчишек он точно не справится. От драки ему станет только хуже, поэтому он терпит, а затем переводится в другую школу на следующий год.

***

— Ладно… как ты относишься к геям? — Чуя неосознанно сжимает подушку, явно боясь того, что будет дальше. Молчание Осаму длиной в пару секунд кажется вечностью. — Резко… — Он только начал говорить, а Чуя уже сжал зубы посильнее, съежившись, словно приготовившись к удару. ««Резко» ведь подразумевает «резко негативно»? Мне уже можно умирать? Зачем я вообще это спросил?» — Резко позитивно. А что? Ты гей? — Осаму улыбается совсем по-доброму. Боже, это самый облегчённый «Фух», который пронесся в рыжей голове, хотя внешне Накахаре удалось остаться спокойным. — Думаю, что да. Я был влюблён в мальчишку в школе, но он… он оказался гомофобом. — Оу… расскажешь подробнее?

***

— Они били меня толпой, а я просто разлагался на земле и рыдал, как трус и слабак! — Чуя разрыдался, закрыв лицо руками. Он рассказал Дазаю абсолютно обо всём. — Чуя… — Так сожалеюще, трепетно, дрожащим голосом тянет он, двигаясь ближе и притягивая рыжего в свои объятия, рукой прижав его голову к своему плечу. Накахара утыкается, отвечает на объятия и впервые с восьмого класса позволяет себе вспомнить всё это, позволяет себе расплакаться. Навзрыд, громко и жалобно, так, что футболка Дазая мокнет от его слёз. Объятия становятся всё крепче и так успокаивают. Чуя постепенно перестаёт плакать, но Дазая из объятий не выпускает до последнего. Это то, что ему определенно было нужно. Молчаливые, крепкие объятия, в которых ты можешь выплеснуть все эмоции. Чуя нехотя отстраняется, вытирая слёзы рукой. Он смотрит на Дазая: тот выражает искреннее сочувствие, поджав губы и смотрит на Чую с такой внимательностью и заботой. — Тебе лучше? — Осаму достает из шкафа салфетки и протягивает их Чуе, возвращаясь на диван. Чуя кивает, шмыгая носом. — Эй, хочешь знать моё мнение? Чуя вопросительно вскидывает голову. — Я бы набил ебало каждому из них. Интересно, мы можем засудить их сейчас? — Пф, за что? Это было почти восемь лет назад. Никаких доказательств нет, мы их и не найдем сейчас. Это тупо, Дазай. — А кто сказал, что мы будем судить их по закону? — Дазай улыбается так хищно, что Чуе самому становится страшно. — Нет, Дазай, я не хочу ворошить прошлое, да и хватит с меня преступлений. Мы же такими темпами без работы останемся. — Он вытирает лицо салфеткой, вновь очаровательно шмыгнув. Почему очаровательно? Потому что он выглядит сейчас как грустный, брошенный всеми котенок. — Просто скажи мне имя этого мудилы. И, если вспомнишь, всех остальных. — Нет, Осаму, это не обсуждается. — Чуя устало хмурится, убирай салфетки на стол. — Ладно… — Недовольно бурчит он, упав головой на подушки, а затем снова подскакивает, — Что насчет ещё одной бутылки? — Уже поздно, магазины закрыты. Да и сегодня понедельник, ты собрался нахреначиться в начале рабочей недели? — Чуя разминает затёкшую спину. — Во-первых, уже вторник, во-вторых, наш поход будет длиться десять секунд. — Осаму поднимается, доходит до холодильника и достаёт ещё одну бутылку. — Я запасливый. — Он улыбается так заманчиво, что Чуя уже готов согласиться, но… — Это очень заманчиво, но я не хочу завтра сидеть в офисе с похмельем. Давай лучше оставим на выходные. — Оу, так я уже есть у тебя в планах на выходные? — Осаму на удивление легко сдается, решив не настаивать и ставит бутылку на место. — Ну, если ты не против… — Чуя улыбается. Ого, Накахара, это что, флирт? — Конечно нет.

***

Чуя чувствует себя приятно опустошенным, очищенным от дерьма после того, как излил Дазаю душу. Обычно не хочется нагружать кого-то своей болью, даже если ты носишь её на своим плечах так долго, но разделить этот груз с Дазаем было так легко и правильно. Чуя не чувствовал себя обузой, он чувствовал, что Дазаю не все равно и тот действительно готов разделить с ним это. Поэтому несмотря на то, что от вчерашних слёз и алкоголя он приходит на работу чуть опухшим, его настроение почему-то очень хорошее. В офисе Дазая почему-то нет. Улыбка спадает с лица, сменяясь удивлением. Чуя окидывает взглядом офис, уже хочет идти искать Дазая, но… да ладно, опаздывает, наверное. Чуя прибирается, опускает жалюзи, листает папки и негодует по поводу небольшой стопки с незаполненными отчетами, которой дорогой начальник решил порадовать его с самого утра (он откладывает заняться ей на потом, о чем пожалеет позже). Прошло уже полчаса, Чуя поднимается с кресла и направляется к кабинету Танидзаки, спросить, как там поживают родители Рюри Камато, земля ему пухом. Он открывает дверь и сильно сталкивается с кем-то в дверях: его ловят за талию, он медленно открывает глаза, потирая ушибленное место. Уже по широким, длинным и теплым ладоням можно догадаться, кто тут такой неаккуратный. — Ой. Извини пожалуйста. Привет. — Осаму отпускает Чую, когда тот уже может самостоятельно встать на ноги. — У меня в глазах потемнело блин, идиот. — Чуя улыбается, поправляя шляпу. — Привет. Ты был у Танидзаки? Что ты делал? — Он изгибает брови в недоумении. И правда, что Дазай вообще мог у него делать? — Э-э… забирал информацию о Рюри Камато. — Дазай наклоняет голову, мол, «а что не так?». Чуя еще раз осматривает Дазая. — Ну и… забрал? Дазай смотрит на свои руки и бьет себя по лбу. — Забыл. — Он возвращается в кабинет за папкой. Чуя заходит поздороваться. Рабочий день, по крайней мере, его первая половина, проходит без происшествий: теперь у них есть прямые доказательства того, что четыре из пяти жертв были причастны к нечистым делам. Косвенные доказательства того, что потерпевшая является дочерью мафиозника. Нужно искать тех, кто мог быть причастен к этому. Выбора нет: придется вызывать на допрос Кендзи, который уже сидит за решеткой. Чуе не нравится эта идея: едва ли парниша снова скажет им что-то толковое. Размышления прерывает Куникида, залетевший в кабинет Чуи и обративший на себя два взгляда: голубых и карих глаз. — Убийство. Кукловод. Чуя, ты нам будешь нужен. — Куникида хмуро кивает, детектив и младший сержант послушно следуют за ним.

***

— Я конечно не против помочь, но зачем я вам нужен? — Чуя впервые гонит за рулём полицейской машины с мигалкой. Его учили всему, что должен уметь полицеский: и оружием пользоваться, и в рукопашную обезвреживать кого-то, и все то, чем занимаются на работе Куникида и Дазай, но это не его тема. Ему намного комфортнее сидеть в офисе и расследовать преступления за чашечкой кофе. Куникида смотрит на Дазая, сидящего сзади, затем наклоняется к Чуе и говорит шепотом: — Я выпил вчера, не могу сесть за руль, а Дазаю я не доверяю вести машину. — Доппо так покраснел от стыда, отодвигаясь от Чуи. Рыжего смущают аж три вещи. Первая — факт того, что Куникида вообще пьёт. Вторая — дотошность Куникиды. Боже, Доппо-сан, сколько вы там выпили-то? К вечеру все явно выветрилось… но это очень на него похоже. А третья — то, что Чуя сам пил вчера, о чем он конечно Куникиде не скажет, понимающе кивнув. — Эй! Я вообще-то тоже здесь! — Кричит Дазай с заднего сидения, недовольствуясь перешептываниями в его присутствии, но коллективно остается проигнорированным. — Мне сообщили, что убийцу уже вырубили и связали, нам останется только забрать его. — Может, Чуя тогда посидит в машине? — Дазай звучит впервые в жизни неуверенно, хотя в его вопросе нет ничего такого. Машина подъезжает, Куникида и Дазай уже на низком старте. «Он что, переживает за меня?» — Да, так и сделаем. Они останавливаются и забегают в высокоэтажное здание, пока Чуя смотрит им вслед. Он качает головой под музыку, сидит в телефоне, но проходит уже полчаса, он начинает переживать. Он пилит взглядом вход в здание до тех пор, пока из него не выходят трое: Куникида и идущий вслед за ним Дазай, который ведёт за наручники повязанного *****.