Trigger of a gun

Когда Чуя заходит в свой кабинет, а Дазай уже сидит на его кресле, так привычно и правильно сложив ноги на стол, что-то пустовавшее в груди всю предыдущую неделю, наполняется. — Что, скучал? — Осаму жмурит нос, улыбаясь так очаровательно под лучами утреннего солнца, пробивающегося полосками через жалюзи. Чуя ругает мысленно сам себя: «Думай о работе, еблан влюблённый.» — Уже начинаю скучать по рабочим дням без тебя. — Соврал он, вздохнув с улыбкой на лице. Он потягивает спину, листает папки, освежает в памяти все улики и пытается собрать единый паззл. Всё бы ничего, но Осаму помогает. Чуя даже хочет спросить: «Ты ничего не напутал? Ты здесь нужен, чтобы отвлекать меня.», но лишь зачарованно смотрит на Дазая, стоящего рядом с доской и соединяющего два листочка красной веревкой, старательно хмурясь. ВОТ КАК МНЕ НАХУЙ НЕ ВЛЮБЛЯТЬСЯ? Чуя берет всю волю в кулак и сосредотачивается на работе. К обеду они уже разобрались с восстановлением всех улик, Дазай плюхается на диван и смотрит на Чую в ожидании. — Так, и что мы имеем? — Спрашивает он, намекая Чуе на то, чтобы тот подвел итог их стараний. Тот указывает на доску и начинает выстраивать и презентовать логическую цепочку: — Имеем пять жертв. Самого первого не удалось даже опознать, лицо изуродованно в кашицу от выстрела, хуй с ним. Номер два — Юкитеру Ли, я однозначно вычислил то, что его родители держали рынок оружия. Этим все сказано. Три — Эми Хао. Двадцать пять лет, женщина крепкого телосложения, сирота без родственников. Танидзаки не смог ничего найти, но я уверен наверняка, что она сама была мафиози. Четыре — Рюри Камато. Про него ничего не удалось вычислить, родители вроде как живы и нормальные, но тоже что-то тут не чисто. Нужно будет поглубже подкопать под них. Лили Гроттенберг, мать в Йокогаме лежит в больнице с пулями в бочине, а сама прописана в Мюнхене. Тут всё понятно сразу. И Ниичи… – Чуя задерживает взгляд на фотографии девушки, — Она отказалась говорить о том, кем работает её отец и ничего не стала говорить про мать. Я бы привлек её для дачи показаний принудительно, но не думаю, что в этом есть смысл, связь между жертвами могу заключить наверняка: все они либо были важны для важных шишек в мутных делах, либо сами ими и являлись. У нас есть пуля от «Глока» и Ниичи сказала, что на неё напали с «Береттой». Убийца, которого мы допрашивали, сказал, что им управляет много людей сверху. Все это — вроде как прямые доказательства причастности Якудзы, но мне кажется, что это что-то другое. Дазай вздыхает. — Ты усложняешь. Зуб даю, это Якудза. — Не-е-ет, всё не так просто, я уверен. — Чуя трясет рукой, вновь нервно заходив по кабинету. Осаму поднимается со вздохом и подходит к Чуе со спины, аккуратно, непринужденно положив руку на его плечо, немного массирующе сжав. Чуя замер, боясь выглядеть смущенным. — Эй, мы проделали хорошую работу сегодня. Пойдём, перекусим? — Осаму опускает руку, и Чуя наконец поворачивается к нему лицом. — Тут в двух минутах открыли вафельную. — Ты прав. Отнесу начальнку отчет. Ты пока зайди к Танидзаки и попроси подкопать под Рюри Камато поглубже. — Чуя мило улыбается, направляясь к кабинету Фукудзавы.

***

— Что планируешь на новогодние праздники? — Осаму говорит с набитым вафлями ртом. Они сидят на терассе в двух минутах от офиса, на улице середина ноября, но Дазай в своем неизменном плаще, явно не подходящем для этой погоды. Чуя отвечает, дожевав и оттягивая горлышко свитера: — С семьей, наверное. — Почему-то ему не хочется пересекаться с Дазаем взглядом. — А на корпоратив пойдешь? — Если раскроем дело, то почему бы и нет. Осаму откусывает ещё, словно не может говорить без набитого рта: — Ну да. Дожить ещё надо до Нового года. Та еще задачка. Чуя замолчал, задумавшись о чем-то невесёлом. — Ты чего? — Ты правда хочешь умереть? — Чуя смотрит прямо в глаза, теперь Осаму отводит смущённый взгляд. — Да. Но не просто умереть, а красиво. Я могу сдохнуть в любую секунду, могу попасть под машину, могу просто не проснуться. И это все такие скучные смерти, словно я какой-то NPC. Суицид, как по мне, намного красивее. Чуя смотрит на него, как на умалишенного. — Ты настолько несчастен? — Накахара смотрит обеспокоенно, но так беспомощно. Осаму… смеётся. Во весь голос, но так невесело и неискренне, что хочется плакать. — Чуя, а кто вообще счастлив по-настоящему? — Он вытирает рот салфеткой и упирается локтями в стол. — Не сказал бы, что я самый счастливый на свете, но жить я хочу. — Потому что у тебя есть те, ради кого нужно жить. — Слишком резко выпаливает Осаму, нависает губительная тишина. Чуе аж поплохело. Ну как можно быть таким? — Осаму, это не смешно. — Чуя смотрит на него совсем грустно и жалобно. — Да ладно тебе. До конца года я вряд ли отброшу коньки. Все-таки, я должен помочь тебе с делом. — Осаму так легок и весел, что хочется ударить его. Ты буквально только что погрузил Чую в такое тяжелое состояние своими выходками, а самому весело с этого. «До конца года» Накахаре вообще не нравится мысль о том, что тому, кто так резко проник в его жизнь и крепко засел в его голове, вероятно, осталось полтора месяца. — Боже, не говори, что привязался ко мне. — Осаму пытается шутить и разрядить обстановку, увидев то, как сильно поник Чуя, но тот лишь встаёт из-за стола, расплачивается и направляется к выходу. Дазай догоняет его на парковке, застав с сигаретой в зубах. — Да чё с тобой? Я просто пошутил! — Дазай почему-то даже беспокоится, вроде как не желая терять общение с Чуей. Тот достает сигарету изо рта, выдыхая дым, затем переводит на Осаму озлобленный взгляд. — Я уже сказал, что это не смешно. — Чуя хочет встать на ходули, чтобы со злобой смотреть сверху вниз, потому что чувствует себя таким неубедительным, когда ему приходится задрать голову вверх для зрительного контакта. — Прости. Я не хотел. Забудь, ладно? — Дазай отвлекается на звонок. Чуя смотрит на него выжидающе, пока тот перекидывается парой слов, кажется, с Куникидой и вешает трубку. — Блядство. Срочный выезд. Я напишу тебе, ладно? — Дазай собирается бежать, Чуя молча кивает. «Как я вообще привязался к кому-то, вроде него?» Чуя отворачивается и встает на месте, чтобы спокойно докурить. Он не видит Дазая, стоящего ещё несколько секунд за его спиной, медленно поднимающего руку в желании прикоснуться, но жмурящегося и уходящего прочь.

***

Весь оставшийся рабочий день проходит скучно. Спасибо, что не тяжело. Чуя так и не дождался информации от Танидзаки, так как юноша слишком загружен и нужно ждать до завтра. Он закончил мелкие задачи, позалипал в потолок, уже выжег взглядом дыру в пробковой доске. *1 уведомление*

20:42

«приходи ко мне в десять, у меня винишко и бутеры :)» Чуя обречено, но не сказать, что расстроенно вздыхает. Улыбку сдержать не удалось.

«Ок.»

Чуя впринципе никогда не был социальным человеком. Если он находился с кем-то в одном помещении больше трех часов в день, то неизбежно уставал от этого человека. С Дазаем не так. Они видятся почти каждый день, если не на работе, то после неё, и этого чертовски мало.

***

Осаму открывает дверь: на нём чёрная футболка и серые спортивки. Чуя уже видел его не в форме, но больничная белая одежда — совсем не то. От такого наряда сразу создается домашняя атмосфера. Чуя же сразу после работы. В руках пакет с фруктами. Дазай расплывается в улыбке. — Я так и знал, что ты из тех людей, которые не приходят в гости с пустыми руками. Но не стоило. Проходи. — Дазай пропускает гостя в дом. — А я так и знал, что ты подъебёшь меня по этому поводу. Скажи спасибо, что не принес те апельсины. — Чуя заходит и осматривается: взгляд падает на то, как тут… дорого, блин. Уже в коридоре видно, что пол отделан чёрным мрамором, зеркало в полный рост с подсветкой, дизайнерский белый шкаф, но без выебонов, стильно и дорого. Оно и неудивительно: Дазай упоминал, что его отец — человек ни в чем не нуждающийся. Скорее всего, деньги — единственное, что тот дал своему сыну. Чуя проходит в кухню-гостиную: серый диван, белоснежный ковер, черные раскрытые шторы на панорамных окнах в пол, барная стойка, музыка из стереосистемы. Не завидуй, Чуя. — Чё, слишком выёбисто, да? — Осаму посмеялся, запрыгивая на барный стул. — Да нет, очень стильно и дорого. Мне нравится дизайн. — Без притворства говорит он, наконец отведя взгляд от убранства и посмотрев на Дазая. — Думаю, ты уже понимаешь, что это не моя заслуга. — Дазай достает два бокала и наливает красного полусладкого поровну. Чуя улыбается одним уголком губ, сиротливо садясь напротив Осаму. — Ты ведь не обиделся? Не хотел портить тебе настроение. — Дазай пододвигает к нему бокал, взяв свой другой рукой и подняв со стола, крутит его в руке. — Нет, конечно… Но ты меня пугаешь этим. — Откровенно заявляет он, подняв предложенный бокал. — Не буду больше. Обещаю. — Он подносит свой бокал к бокалу Чуи. Они чокаются, отпивая каждый из своего бокала. — А ты где учился-то вообще? — Чуя пытается дотянуться до сендвича, Дазай видит это и пододвигает тарелку ближе к нему, отвечая: — В Тодае. Токийском государственном. Там и служил рядовым, затем повысили до младшего сержанта и захотел обратно в родной город, меня перевели сюда. От Токио тошнит. — Осаму подпирает щеку рукой, отпивая еще вина. — Ты ведь на год старше? — Анализирует Чуя. Не мог же он заработать повышение, если выпустился также, как и он, полгода назад. Осаму отрицательно мотает головой. — Мы ровесники. — Осаму самодовольно ухмыляется. Странно говорить об этом сейчас, когда они уже стали слишком близки друг другу, а возраст так и не узнали. Чуя недоумевающе вскидывает бровь. — И как ты дослужился до повышения, мать его, за полгода? — Поймал и сдал наркодилера в первый рабочий день. — Чего?! — Чуя поперхнулся под смех Дазая на фоне. — Он был моим соседом по комнате в общаге, мешал мне жить все четыре года, устраивал притоны прямо в нашей комнате, как правило, в ночь перед моими экзаменами. Мы дрались почти каждый день. Это тот ещё мудила. Я знал, что сдам экзамены и поступлю, поэтому не звонил в полицию — ждал, когда сам стану ментом, чтобы мне еще и выгодно было его сдавать. Круто придумал, да? — Он снова смеётся, пока Чуя смотрит на него в полном шоке. — Ахуеть… Бокал за бокалом, они болтали на всё более личные темы, пересели на диван и включили гирлянду, сидя напротив панорманого окна с видом на город. — Хочешь сказать, что ты девственник? — Дазай допивает последнее содержимое прямо из бутылки и ставит её на кофейный столик. — Да, что в этом такого критически важного? — Чуя краснеет, отводя взгляд. — Тебе двадцать два. — Ну и что? — И ты симпотяга. — Осаму снова говорит это так спокойно, будто в этом нет ничего такого, разваливаясь на диване. Чуя уже не замечает того, как сильно краснеет. — Спасибо…? — Он поджимает губы. — И что, у тебя ни разу не было девушки? — Была. В университете, но… это было всего два месяца. Не думаю, что я её любил. — Ты вообще любил кого-нибудь? — Дазай выглядит уже реально обеспококенным. — Да. Еще в школе. — Чуя выглядит так, словно он в чем-то виноват перед Осаму. — Расскажи мне про неё. — Да брось, неужели тебе так интересно? — Это многое может сказать о человеке. — Осаму садится на диван с ногами, прислонившись к спинке напротив Чуи. — Ладно… — Он мнётся, — как ты относишься… к геям? — Чуя спрашивает очень осторожно. Поверьте, у него был негативный опыт. Осаму тянет с ответом, Чуя насторожился. Если Осаму сейчас выгонит его и скажет, что он самый страшный гомофоб, Накахара больше никогда не позволит себе влюбиться в кого-либо. Ему уже разбивали сердце.